Империя Машин. Глава 2

ГЛАВА — 2 —
Дня два мальчик бродил по отмели. Неподалеку от милого сердцу обиталища. Микро-вселенной, ставшей ему домом.
Следуя наставлениям отца, он постоянно чистил фильтры дыхательной маски, экономно расходовал кислород и ночевал в наклоненной под углом трубе, подтопленной водой. Вросшая в грунт и выходящая нижней стороной в море, она представляла собой идеальное убежище, защищенное от посторонних глаз. Плотно забетонированная сверху, труба позволяла ему выпускать из баллона кислород, и, не опасаясь, что он выветрится, греться и сушить вещи. По ночам он накладывал на трещину изнутри шарф, зажигал свечку, и следил за тающим пламенем, медленно засыпая. Поутру он выжидал, когда откроется проход и выбирался на сушу. Пустынный океан безжалостно цвел, выплевывая на поверхность дохлую рыбу.
Застойные воды перемешивались с подводными течениями и к полдню вздымались по приказу ветра, формируя силуэты тягучих волн. Глубокие и холодные, они кочевали между островами и изображали одним им известный узор. Меж насыпей неподалеку неведомая сила набросала валунов. Раскиданные по берегу, они облокачивались на останки пристани или врастали в песок, погружаясь глубже и глубже. Вне сомнений – берег в скором времени размоет, и от острова останется лишь город, который осыплется, как песчаный замок. Все, к чему мальчик не прикасался, было ненадежным, рассыпалось, распадалось.
Мальчик нуждался в разговоре, напутствии. Тишина и одиночество тяготили его, и он не мог их избегнуть, просто вытеснив из памяти. Город приманивал ребенка. Великие здания, плоско обозначенные на карте, росли прямиком из земли. «Как деревья!» – подумал зачарованно он. Но окна с вымытыми от наводнений рамами, слепо ищущие хозяев, опадающие балконы, скрипящие на проспектах вывески и множественные рытвины, которые он засек, взобравшись на одну из выпирающих труб, отталкивали прочь, а мрак улиц отгонял даже залетных птиц.
Перед городом на пригорке сохранились фрагменты моста с разбитыми ступенями. Облезлые ворота приглашали в павшее царство индустриальной империи. Он взобрался по неровной поверхности на подгнившие листы металла и подошел ближе. У надписи на арке выпадали буквы, но из того, что он сложил ему удалось понять, что речь шла о промышленном районе. Отчим говорил, что строительством города занимались пленные имперские солдаты, в конце сами обосновавшиеся в новострое. Где–то там мог быть и шахтерский городок… Если его не смыло волной. Западные земли были бедны на ископаемый уголь. Его залежи преобладали на дальнем востоке, ввиду чего не принадлежащие к империи города были вынуждены вести с ней торговлю.
В период войны у пограничных зон даже построили железную дорогу под финансированием разбогатевших на торговле медикаментами коммерсантов. Отчим называл их стервятниками. «Знаешь, падальщики любят выклевывать глаза, а стервятники – чувства людей. Они всегда первыми слетались на поля сражений… Едва заканчивался бой, и солдаты отправлялись в окопы… Пока люди залечивали раны, они обыскивали убитых. Если мы договаривались – стервятники вносили розни, а в перерывах, когда эхо войны затихало – они обклевывали бедняков, когда те волокли к ним семейные реликвии в обмен на тухлые яйца и черный брусок мыла. Ими можно было разве что забивать гвозди… Голод сводил с ума. Зато, как кончатся боеприпасы, торговцы сразу запрашивают двойную цену. И это за «прогон» вагона по путям. "Чтобы риски были оправданными". Только представь малыш – идет война, а посередине катаются бронепоезда, зарабатывающие на левых и правых». Затем, как он вычитал в заметках мятежников, «император прикрыл угольную лавочку, и собаки пошли на телогрейки». Мальчик не мог вообразить, насколько ожесточились мятежники, что порезали тех, кто служил им, охранял и… являлся другом.
Когда-то в убежище была собака. Он помнил, как она лизала ему щеку, играла с коробками. И вскоре издохла… Но то непродолжительное существование, отпущенное судьбой, дарило ребенку минуты блаженной радости. Хоть где-то помимо книг он воочию увидел безудержную волю к жизни. Пусть слепую, неосознанную и «туповатую», зато – реальную, осязаемую и… живую?
Отец частенько цитировал ему быт имперцев, показывал военные дневники. Их грубоватая речь, отсутствие манер, чопорность – не чета сказкам и легендам, но с помощью отчима он научился чувствовать, принимать мысли этих людей. Видеть за налетом цивилизации живые души.
Ворох занесенного с океана тряпья осадило воронье, выклевывая ошметки мяса. Где–то недавно потерпел крушение корабль. Мальчик осмотрел зеленоватую сыпь на воде. Вскруживший ее водоворот рассосался, достигнув поверхности. «Подводный вихрь!»
В свое время они не хило подолбили убежище. Поэтому отчим ежедневно спускался на нижние этажи и простукивал стены на следы бреши. Из–за морских вихрей полно пароходов опоздали на посадку. Наверное, их разнесли волны. Отдалённость от берегов – как средство от незваных гостей, сыграло злую шутку, когда срочно понадобились убежища.
Мальчик замер. У отмели сбежалась собачья стая. Заблаговременно увидев животных, он спрятался за ближайшими камнями. Как назло, под ногами протекал небольшой канал. Дул ветер. По маске били брызги от луж. Он осторожно выглянул из-за укрытия, слыша громкий звон прибоя. Произвол отравленного океана пугал его. Могучие волны омывали песок, оставляя токсичный след. Собаки отпрыгивали, поскуливая, когда желчь касалась их лап, разъедая шерсть, но продолжали искать добычу.
Мальчик откинулся назад, упираясь в камни. Время текло, вой не стихал. Затекали полусогнутые колени. Засидевшись под изрезанным трещинами камнем, он позабыл о фильтрах и надышался паров. Заброшенность, опустошенность и мерклый свет сжимали ему горло. От страха настукивало сердце, и он задыхался в потном противогазе. Мимо проскользили тени псов. Голод манил их, но они сторонились ребенка. Или же их отпугивали пузыри, выныривающие из земли.
Сорвав маску, мальчик как исступленный раскачивался на месте, проглатывая токсичный пар. Что-то звякнуло.
Вожак стаи, навострив уши, выжидал. Слюна капала с пасти, впитываясь в песок. Он учуял или его, или оброненные бобы, угодившие в лужу. Консервы сварились и от кипящей воды шел сладкий запах, дразнящий ноздри. Мальчик старался упаковать рассыпанное обратно. Он затягивал мешок и клал на него склянки. Интоксикация лишила его поведение всякой последовательности. Кажется, он утерял таблетки, и, когда перемахивал к другой стороне укрытия, то подмочил и фильтры. Такова судьба неподготовленного человека. Но мир изъявил к нему благосклонность. После часа безуспешного ожидания вожак завыл, задирая морду к тучам, и стая поспешила дальше. Животные не решились пересечь болотистые лужи, а одурманенный газом ребенок завалился в сон.
Ему виделась тень с собакой-поводырем. Последняя что-то вынюхивала вертя носом.
– Позже – сказала неопределенно тень, придерживая пса за поводок, – покормимся дарами города.
Тень встретилась глазами с мальчиком, и он проснулся в крике, тут же зажав уши и подтянув колени. Как громко! Пары отражали шум, его мутило. Он набросил на плечи мешок. Витиеватые полосы маячили перед глазами. Ломило виски и крутило живот. Не выдержав, ребенок решил вернуться назад, в обиталище света и тепла. Дарованная свобода представлялась ему каторгой, ужаснее которой нет на свете зрелищ, и он ругал себя за дурость, считая, что «отец», разглядев его желание, подтолкнул к его воплощению.
Минуя побережье и откидной мостик, переброшенный на остров, он постучал в полнощекий гермозатвор.
Никто не отозвался.
Мальчик знал, что произвел много шуму. Они с «отцом» «усовершенствовали» дверь так, что при легком ударе внутри раздавался грохот. Тогда он достал украденный из кают компании ключ и всунул его в скважину, вначале в одну, затем в другую.
Старая, заржавевшая система начала медленно сканировать чип ключа. Загорелась приборная панель. Так он выявил, что дверь не зафиксировала его выход. Счетчик в окошке не изменился. Наконец загорелся синий огонек и дверь слегка приоткрылась, обдав ноги паром. Мальчик заглянул аккуратно внутрь – никого.
Его не могли не услышать!
Он закрыл за собой дверь, снял противогаз и начал с обыска комнат. Мужчины нигде не было. Он позвал его, но не нашел. Обесточенные коридоры озарялись аварийным светом. Мальчик облазил все что мог, сделал круг, вышел в реакторную и протер бесперебойник
– Где ты?! Отец! Ответь… Папа!
«Это не мой дом, а незнакомое ему захолустье», – прорыдал он. На всем лежал отпечаток неизвестности. Слезы липли к немытым и нестриженным волосам. Одеяло! Завернувшись в него, он тихо застонал. Плач гас в пропахшем одеяле мужчины. В последнее время «отец» часто просиживал ночами в кресле и глядел на запотевающее от поршней и соли ядро убежища. Теплая атмосфера с постукивающим механизмом привела его в чувство. «Все как прежде, дом – милый дом», – подумал он, расслабляя мышцы. Мальчик вспомнил, что надо постричься и пошел умыться в туалет. Радиоактивная пыль опасна – он ощущал жжение кожи. Обычно, он пользовался мусорным отсеком для нужды, но где-то здесь был еще один – для персонала. Сориентировавшись по цифровому табло, подсвечивающему наклеенную на стене карту, он протолкнул гермодверь, очутившись на развилке. В этой части он не был ни разу. «Почему она не заперта?». Второй туннель внутри туннеля. Сюда его не пускали… Впереди виднелся выщербленный пол, а остаточный мерцающий свет окунал предметы в темноту. Отчим носил воду в просветленные сектора и баррикадировал на ночь проходы и пролазы. Здесь же было сыро, и холодно. Похоже, он отключил отопление. Указательная стрелка гласила – «спуск на центральную линию». Мальчик надавил на кнопку по соседству. Лампы одиноко пшыкнули, подсвечивая дальнейшие указатели. Вдоль правой стены тянулся стеклянный иллюминатор. Ребенок попробовал смахнуть засохший слой слизи и заглянуть вглубь помещений, но увидел лишь отблески собственного отражения. Пришлось брести наугад, ощупывая неровные поверхности стен. На полу виднелись остаточные следы пепла. «Здесь был пожар?». Вскоре он закашлялся, почувствовав сильную вонь. В темных затопленных коридорах пахло трупами. Он натыкался на стены и пугливо отпрыгивал, когда его нога наступала на что-то хрустящее. Вот оно! – желтая полоска над дверью и знакомая ручка. Мальчик медленно приоткрыл проход, втиснулся в тамбур и увидел мертвого человека, ставшего ему отцом. По стенам белой кабинки была размазана засохшая кровь, где–то уже впечатавшаяся, и выглядевшая как краска. Он подошел к лежащему на спине мужчине. Вся грудь была залита ей, запекшийся и смолистой. Изношенное пальто покрылось инеем, а изо рта пахло разложением.
Немеющими пальцами он натянул противогаз, и подбирающийся к горлу горький ком осел. Легкие в момент наполнились отфильтрованным и безвкусным воздухом с примесью порошка.
Мальчик дотянулся до краюшка пальто и одернулся. Тряслись ноги. «Он скрывал от меня болезнь». За секунду перед глазами пронеслись девять лет, скомканные в неопознанный пучок. Сломленный и разбитый, ребенок вернулся в каюту, и, нашарив в одном из ящиков упаковку, из которой мужчина кормил его витаминами, прочитал оглавление инструкции: «экспериментальные образцы антител против системной... (далее неразборчиво). Наиболее эффективен во взрослом возрасте».
Дальше он смотреть не стал и выбросил банку в коридор. Он давал ему лекарства, от которых отказывался сам… Значит, лечение помогло. «Я поглотил все таблетки без остатка». Он не знал, терзаться ли чувством вины, или в этом повинен лишь случай? То-то при малейшей простуде «отец» бегал вокруг него как мать подле дитя.
Мальчик постоял немного в каюте, у своего любимого уголка, приложился лбом к матрасу, погрузившись по щеки в родную атмосферу. Огоньки на панели мигали, как и прежде. Эжекторы под потолком застыли, и с труб струился пар, рассеиваемый по каютам. На противогазе образовались капельки воды. Одежда мокрела. «Отец» каждое утро запускал эжектор и воздухообменник из генераторного отсека, но мальчик не знал, какой из переключателей отвечает за отсос пара. Приборная панель истерлась и отличить один от другого для него не представлялось возможным. «Не бросать же его так?!» – на глаза вновь навернулись слезы. Он оторвался от сырого матраса и вернулся в туалет. Поцеловал мужчину в лоб, накрыл одеялом, взятым из реакторной, и вышел из бункера, разбитый горем.
Пару дней он продержался в трубе у пляжа, пока его не разбудил дневной шум воды. Почувствовав неладное, он занырнул под воду и вылез из трубы, чтобы глядеть на то, как океан поглощал убежище, медленно пожирая диск, жадный и голодный, как китоед. И, когда синее чудовище насытилось, и у его кромки раздался последний всплеск, оно уснуло.
Рубашка липла к животу, его морозило. Сумка, казалось, примерзла к спине. И откуда взялся холод? Со стоячей воды веяло зимой, но не колыхались волны. Отделившиеся от неба снежинки вязли в тумане и таяли, не доходя до земли. «В город» – принял решение мальчик, и, затянув потуже пояс, забрался на насыпь. Не привыкшее к нагрузке сердце колотилось, встряхивая стуком тело. Ушитые штаны болтались на нём, а ботинки то и дело слетали с пят. Меч, переселившийся в мешок не потерял в весе. Стоило подустать, и он пригвождал ребенка к земле, хлестая по спине, точно подгоняя его куда-то.
– Стражем тебя зовут? – спросил мальчик, вынимая из мешка меч, но тот не отозвался. Он расположил пальцы, как показывал «отец», но оружие отказывалось загораться, и лишь холостой щелчок сообщал ему, что он все делает правильно. Он жал, давил на кнопку, обхватывал рукоять и так, и этак, но канальчики не наполнялись жидкостью, а кольцо отливало медью и ржавчиной. «Неужели он непригоден?!». Меч и правда, как-то потускнел и состарился. Искривляясь при давлении, он походил на игрушечную подделку, только и годную для щёлканья. И тяжелел с каждой секундой. Заломило руку, лезвие так и рвалось в землю. Мальчик терпел, пока суставы пальцев не сместились. С шипением он отпустил его, обхватывая конечность и прижимая её к себе. «Что за бесполезная вещица?!» – вырвалось из него вкупе со стенаниями. Пульсировала кость, болела отекшая ладонь. Однако, к его удивлению суставы самостоятельно вернулись в прежнее место, и он облегченно гладил руку.
Его взгляд обратился к оружию. Меч приковывал внимание, как золото.
– Что с ним? – мальчик склонился и стёр песок с навершия. Кольцо у рукояти мигнуло и раскололось, выпуская пар. Он поднял клинок. Из щели вытекала вода. И снова нарастающая тяжесть влилась ему по самое плечо, а у меча вдруг отваливались подвижные детали, пока от лезвия не остался огрызок – простая заготовка с элементами «души». Тогда мальчик прицелился и зашвырнул его вслед утонувшему убежищу. Океан неохотно проглотил «стража». Меч долго плавал, несмотря на вес и образовавшуюся воронку. Будто он был чем-то неугоден миру… или сопротивлялся своей кончине? Всплеск…
– Вот и попрощались – сказал он тихо. «Отец» рассчитывал на то, что меч-страж сбережёт его, а тот сломался, едва он решил оставить берег.
Мальчик брел по пустынной насыпи, сверяясь с картой и протирая рукавом запотевающие стекла противогаза. Куда не глянь либо пустыня, либо руины. Одним словом – помойка.
Вначале он шёл, глядя на тянущуюся по земле гальку, но пересилив уныние, запел песенку: «не унывай, не унывай, ты поиграй и поиграй».  Слова сбивались в кучу, из обрывков известных ему строк он скомпоновал что-то своё, дабы отвлечься, и тут же забывал их. Все происходило автоматически. Из-за дефектов покроя и кривой формы маски страдал обзор. Попеременно одно стекло запотевало сильнее другого, создавая ощущение головокружения. Мальчик потрогал маску за швы – наскоро прошиты и спаяны неопытной рукой, зато держались как проштопанные на станке. Вообще все, одетое на нем было выполнено из ткани, найденной на борту «затонувшей могилы». Он еще помнил, как капризничал, не желая царапать пальцы, и отлынивал от работы по поддержанию надлежащей работоспособности этажа. Отныне детские капризы приходили так же быстро, как и уходили.
Близился вечер. Определять время суток он научился по поучениям «отца», но сейчас, в реальных условиях он просчитался на целых два часа.
Следовало искать убежище. Не дело попасться в чужие руки, которые первым ходом сорвут с него жизнь – противогаз, а затем отберут баллоны и еду. Может, и не убьют, но какая потом разница? Нельзя доверять посторонним. Однако, он до сих пор не понимал: какая разница во времени суток? Когда день и ночь отличаются только рассветом или закатом, кои используют группы мародеров, как сигналы, ему, одиночке об открывшейся охоте. Имеет ли значение знать который стукнет час, коли ты всегда в опасности? Уцелевшим «охотникам» всегда есть чем заняться, помимо отлавливания «костяных мешков». «Костяные мешки» – обыденное наименование голодающих странников. Он перепрыгнул через небольшую дыру в мосте. Пляж заканчивался, впереди виднелся брошенный городок. Высокие дома, разломанные по полам, молча лежали у ног более мелких, словно кланяясь им. Ему нужно было подняться наверх. Он задрал голову. Слишком высокий склон, чтобы сделать это на своих двоих. Понадобится веревка, но где ее достать он не знал. Верфь унесло в океан, хотя уровень воды, похоже, упал, так как иначе выходной люк застрявшего на отмели убежища затопило бы водой.
Он грустно поглядел на свою одежду, и начал распускать нитки. Нет он не надеялся, что веревка, свитая им за пару часов из запасных кофт, выдержит его вес, но поначалу, если он сорвется она смягчит удар. Ребенок отыскал застрявший в песке металлический прут, обвязал самодельным канатом, прицепил к спине и полез. Веревка не помогла. Удачный бросок хоть и закрепил основание, но, когда мальчик перебросил свой вес полностью на канат, тот порвался.
Он ударился о песок и долго сидел, не имея сил встать. Наступила ночь и со стороны воды подул холодный ветер, заставив тело содрогнуться в непроизвольных судорогах. Мальчик брел вдоль склона, пока не очутился у подобия пещеры. Сел спиной к выходу, накрыл спину мешком, зажег свечу и подержал в руках, согревая промерзшие ладони. Достал керосиновую лампу – единственное, что могло помочь согреться сильнее.
Тени от домов лежали как влитые, и не шелохнулись при появлении света. Это было чем-то противоестественным и сильно впечатлило ребенка. Когда он жил в убежище, то там они убегали от любого яркого источника. На поверхности же властвовал мрак, не поддающийся ужимкам.
Он не спал всю ночь, а на утро, покачиваясь на окоченевших ногах, заставил себя подняться и начал делать зарядку. Ребенок опасался простуды. Заболей сейчас, он так и останется здесь, неизвестно где… Сознание подбросило – «неизвестно кем». На карте его место нахождения залито водой.
Вернувшись назад, он собрал остатки веревки, до которых смог дотянуться, и пошел дальше. Пол дня ходьбы, и он заметил одиночные боковые выступы, выпирающие из растерзанной почвы. Это торчали обломки заводских труб, напрямую сливавшие отходы в океан. С некоторых капала синяя жидкость, но в основном воняло пробивающимся сквозь фильтры противным, застоявшимся воздухом.
Он медленно поставил ногу на самую нижнюю трубу, аккуратно подтянулся, и, не торопясь, перекинул вторую ногу. В таком неторопливом темпе он поднимался наверх. Следовало соблюдать крайнюю осторожность. Если он пораниться, то начнется заражение, а таблетки тратить крайне глупо. Причем многие из них были просрочены...
Последний подъем. Он подтянулся на дрожащих от напряжения руках, высунулся головой и огляделся: слои асфальта разрезались грунтом. Забросив тело, он стянул маску, чтобы отдышаться. Когда сознание обрело ясность, он поднялся на ноги.
Никто не проходил по застывшему городу и его опустелым улицам. Ни мародеры, ни разведчики, ни тем более шпионы. Да и не кому было тут проходить. Слои пыли, перегнивающих водорослей и асфальтовой крошки хранили единичные бессвязные следы далекого прошлого. Всюду лежали мумифицированные трупы. У оснований домов и в пробках застряли множество паровых машин, в стеклах которых навечно глядели в небо застывшие чужие и одновременно столь знакомые глаза. Как их не растаскало воронье? Он со страхом и любопытством разглядывал каждого, сглатывая от мерзостного запаха. Смерть уже не воротила его, как прежде. «Я повидал достаточно в убежище» – так он считал, но все равно торопился преодолеть участок за участком. Кое-где паровые машины врезались в раскуроченные локомотивы – это водители старательно искали обход застрявших поездов. Краска давно сползла с корпусов, обнажая железо и проводку. Он вспомнил, как отец рассказывал, будто правительственным войскам был отдан приказ слить топливо после пересечения магистралей, чтобы приостановить людской поток к эвакуационным шахтам. Наверняка, все эти подземные города, километры прорытых туннелей – затопило вместе со всеми их обитателями.
Дорогу перегораживал лежащий боком, паром. Выброшенный бурей на сушу он постепенно разваливался. В распоротой носовой части что-то глухо перетекало. А борта закрывали анти-штормовые листы, копирующие форму днища вплоть до рубки. Обойти его не получалось – слишком узкое пространство между домов подверглось завалам, а первые этажи были наглухо забетонированы. Оставалось только лезть наверх. Он поискал по машинам веревки, одергиваясь на каждый скрип дверок, но нашел лишь старый гарпун. За запотевающими стеклами рельсомобилей нередко прятались полуразлагающиеся, частично мумифицированные трупы. Отдельные салоны со временем законсервировались, и вскрыть дверные замки не представлялось ему возможным. Шёл дух зловония, и он остерегался сближения с ними. У части машин были побиты стекла. Потратив день, он раскопал в одном из салонов погнутый крюк. Аккуратно вытащив, он соединил составляющие гарпуна. Итоговое изделие оказалось достаточно легким даже для слабой руки ребенка.
Мальчик навел его в землю. Щелчок – спусковой механизм не работал, но из дула вывалился трос. Он обмотал ей гарпун и бросил с размаху крюк. Перемахнув на другую сторону, тот зацепился. Для надежности мальчик подергал за трос и приставив ноги к рифленой крыше парома полез ввысь. Когда оставалось не более полуметра возникли проблемы. Подняться сразу к рубке ему мешала скользящая в руках веревка. Упершись в выступы, он перехватил «канат», совершая рывок. Вместе с крюком к нему вылетела чья-то оторванная голова. Ребенок завопил и покатился по обшивке, выронив гарпун и цепляясь за выступы, пока его пальцы случайно не сомкнулись на фальшборте. Судорожно сжав конечности, он свисал с парома, болтая ногами в воздухе. Когда ботинку удалось опереться на заклепку, он подтянулся, и перекатившись на бок, подполз к основанию покатой рубки. Едва заметив внизу неподвижных мертвецов, он побежал вдоль оконной рамы. Скатился по противоположной стороне анти-штормового листа, и, спрыгнув, рванул вперед, до изнеможения, пока легкие не издали захлебывающийся хрип. Ведь не могло это произойти с кем-нибудь другим, именно его гарпун зацепился за чью-то голову! «И попёрло меня лезть!». Он повторно нарушил правила, приподнимая противогаз и заглатывая противный воздух. А меж тем, город изнутри слегка преобразился. Придорожные кусты разрослись, из маленьких лепестков торчали еще более крохотные шипы. Они не выглядели опасными, но он не сомневался в их ядовитости. Пышные облачка от растений то и устремлялись к его носу. Запах проникал сквозь фильтры и колол легкие. Город раскинулся пред ним, великий и мрачный. Всюду ощущалось присутствие прогресса. Эти неумолимые стены, возносящиеся над головой, паровые машины, могучие механизмы-шестеренки, на которых строились фундаменты, поезда… Мальчишка был впечатлен свидетельствами силы человечества, но… Все было настолько однотипным. Одни заводы, да мало отличимые дома встречались на пути. Бетон сменялся бетоном, в редких случаях железом. Ни шедевров архитектуры, ни изящества стилей, ни живописных строений, а простецкая необходимость, повсеместное господство нужды, поставленной во имя прогресса. Поезда напоминали передвижные клетки, а бульвары из ржавых сухих стволов – отринутую природу, олицетворявшую застывшую агонию земли.
В конце улицы виднелся дом, имеющий вместо стен стекла, но все они были побиты или погодой, или рукой человека. «Как потоп не смыл город?» – подумал мальчик, и подошел к постройке, намереваясь поближе рассмотреть каркасы поездов. «Это завод!». Там наверняка могли сохраниться полезные вещи – подумал он, осматривая необычное, многоступенчатое здание. Он сделал шаг. В подошву угодил резец. Ребенок оступился. Обувь не столь крепкая, не выдержит. Перспектива рассечь ноги о стекло его не привлекала. Он медленно обошел дом, но не нашел входа, поэтому полез через приоткрытую отдушину.
Плюхнулся вниз. Раздался легкий шум сдуваемого матраса и снова все погрузилось в тишину. Кто-то подволок сюда кровать. Старый след, оставляемый ржавыми ножками, вел в дверной проем. Приподнявшись, он разглядывал сквозь теневое освещение обстановку. Чем-то здание напоминало торговые ряды с картинок. Обход первого этажа закончился ничем. Пустые конвейерные ленты, разломанные стеллажи. Он не решился заглянуть в туалет, но побывал в кладовой. За ней начиналась винтовая лестница, ведущая на второй этаж. Ступени под ногами капризно скрипели, готовясь обвалиться в самый неподходящий момент. То и дело где-то осыпалась бетонная пыль, обнажая трещины. Он переступал блоки, держался за трещащие перекладины и хрустящие стены. Несмотря на свой громоздкий вид, ни один из элементов здания не внушал ощущения надежности. Успешно миновав лестницу, он увидел большую надпись: склад.
Непроглядная темнота рассеивалась от открытой двери. Подумав, он вернулся назад и стал заглядывать в рабочие кабинеты. Отчим вводил его в курс по размещению оборудования на предприятиях, и он, вспоминая его лекции и чертежи, полуощупью искал энергетический узел, пока наконец не нашел нужный. Он боялся случайно натолкнуться на мертвецов. Запаянные решетками вытяжки прогоняли ледяной воздух, и мальчик ощутил, как тот заполз в подмоченные ботинки. Когда он убедился, что двигается в верном направлении, то снял заплечный мешок и зажег свечу. Осветился узкий проход. Места пустели, свет отбрасывался в лужах. Миновав опрокинутые столы, он подошел к рубильнику и дернул ручку вниз.
Шум, вибрируя приближался. Треснул пол, и часть здания начала оседать. Спохватившись, ребенок перебежал к проходу, а оседание – прошло само. Тогда он вернулся к складу. Изнутри шел свет. Получилось, реактор каким-то чудом работал.
«Реакторы основаны на нагревающемся масле» – говорил ему его отчим. Подробности мальчику слушать было не интересно, поэтому он пропускал мимо ушей все остальное, его забавили машинки, отрыгивающие дым, и он прикидывался, что слушает.
Огорчение было велико, когда он свернул за поворот. Все полки оказались завалены деталями, смазочными материалами, схемами, но ничего, чем он смог бы воспользоваться или приложить свой крохотный ум. Подойдя к ближайшему чертежу, он склонился над изъеденной бумагой и признал, что единственное, что он понял – это серию и номер. Вот и все, на что хватало его знаний. Здесь наверняка было все, чтобы починить искусственную вентиляцию в убежище и восстановить систему жизнеобеспечения… Мальчика взяла досада, обида и… вина? Так близко было необходимое, и одновременно так далеко, и уже давно упущено.
Отчим уповал на этот город. «Если мы соберемся, то враз отремонтируем лифты и заживе-е-е-ем!». Но поход откладывался и откладывался, пока он вовсе не позабыл о нём.
 В следующем ряду были маленькие каркасы паровых машин, он прошел к стеллажам – части для дирижаблей. Гуляя по складу, он отметил, что большинство деталей выглядело новыми, хоть и потрепанными временем. На потолке слабо работал кондиционер, собранный из десятка турбин, спаянных резиновым швом. Противогаз снять он не решился. Дыхательный мешок засорялся, и он вспомнил, что его надлежало беречь от попадания масляных пятен.
Склад подходил к концу, и там была другая дверь, подпертая палкой, он отодвинул ведро в сторону, убрал палку, и потянул ручку на себя. В фильтры дунуло затхлостью и обвалившийся краской, он увидел рычажок в углу, потянул за него, и комната неторопливо осветилась.
Был ужасно сухой воздух. Ему сразу пришлось снять фильтр и подключать баллон с кислородом, вытряхивая из первого пыль. Затем он протер сетку, снова одел его, и начал разглядывать облупившиеся стены.
Ничего не обнаружив он собирался уйти, однако, в дальнем углу, на полу стояло радио. Небольшого размера находка сливалась с белым цветом стен. Компактное. Он поднял радио и покрутил ручку как его учил «отец». Надавив на рычажок, он добился фоновых помех. «Работает» – восторженно подумал ребенок. Радио было такой редкостью, что даже в убежище стояло всего два коробковых устройства. Вытерев устройство о куртку, он положил его в мешок. «Здесь оставаться нельзя. Надо найти место, где можно переночевать». Фильтры изрядно засорились. Он не особо умел их чистить. Отчим учил его на скорую руку, хотя и сам был далеко не мастер в подобных делах.
Мальчик спустился на первый этаж, и вылез через окно, так же, как и залез сюда часом ранее.
Темнело, и ему становилось страшно. От обуви раздавался громкий звук, который разносился по размытому асфальту. Он ощутил бьющееся сердце. Когда он дошел до первых указателей и свернул к Темплстеру, на город наползла непроглядная темнота.
Он шарахался от шорохов, но продолжал идти вперед, придерживаясь центра дороги. Идти рядом с домами было чрезвычайно опасно. Он еще помнил, как просел завод. В любой момент здание могло обвалиться. Свернув налево на очередном переулке, мальчик достал половинку свечки, и убрав ногтями воск, запалил её спичками. Приблизил к лицу карту, поглядел на нее немного, и пошел дальше. Карта размякла, вероятно, когда он отсиживался от собак. Расплывались названия и улицы, он протер ее пальцами, но лишь размазал и без того трудно разборчивые зигзаги до каракуль. Отчим не додумался поискать влагостойкую бумагу. «Прогнал его и умер!» – тихое отчаяние душило ребенка. Он пробирался как улитка, не видя дальше двух шагов. Его приманил звук перетекающей воды. Идя на ее шум, он пришел к берегу и зажег керосиновую лампу.
Земля резко шла под откос. Он склонился ниже и разглядел занесенные тернистыми водорослями огромные квадраты, темнеющие под водой. «Крыши домов! Должно быть, это стартовая площадка для дирижаблей» – прошептал мальчик, осознавая, что он может застрять здесь надолго, если не навсегда.
По проекту, в низине предлагалось снести постройки, и запустить воду, поставив дамбы. Но город соскользнул до того, как инженеры осуществили свой замысел… А потом наступил Великий Потоп...
Сориентировавшись на местности, он следовал вдоль обрыва, у то и норовящих съехать в бездну домов. Так мальчик нашел, что искал – тюрьму для заключенных. Окна в решетках, ров вокруг, копья за переломанным забором, на которые насаживали головы казненных. Из приоткрытых тюремных ворот выглядывала собака. Не та, что со стаи. Какая-то иная. Он миновал мост и заглянул в башню – не подняться. Лестницы обкрошились. Пса нигде не было видно. Мальчик медленно прокрался внутрь и претворил дверь тюрьмы, дабы шум ветра не вводил его в заблуждение. Но, едва он отошел к пропускным пунктам, та вновь заскрипела. Проходные граничили с будками. С плоских столов смели все, что не забивалось гвоздями. Уцелела счетная машинка на стене, экранчик которой пищал, когда открывалась дверь. Сорванная от упавшего шпиля кровля шуршала под его стопой. У потолка висел план, освещенный лунным светом. Наметив для себя столовую, мальчик хотел вначале пойти туда, но потом, еще раз оглядев схему, увидел небольшое ответвление в сторону.
Зарисовывая на оборотной стороне своей карты расположение помещений, он подумал, что план приклеили тут неспроста. Не дотянуться, не поправить неточность. Изображенные рисунки не соответствовали действительности. Он разглядывал указания и раздумывал как скорректировать маршрут, пока не услышал голос:
– Смотри ниже.
Мальчик машинально последовал совету… Едва запекшаяся кровь. План перетаскивали!
О ногу потерлось что–то влажное, но он не сумел пересилить себя и как разряженный робот, просто стоял.
– Не хочешь поиграть? – спросил голос мягко, и когда мальчик собирался ответить, то голос продолжил:
– Беги.
И мальчик рванулся в сторону, а человек, обвязанный шарфами, смеялся, когда пес скакнул чрез дежурную стойку за ним.
«Куда?!» – ребенок панически шарахался по коридорам. За входным проверочным пунктом из разваливающихся от касания стоек и баррикад шли одиночные камеры. Он надеялся запереться в какой-либо из них, но мимолетный взгляд на почерневшие обглоданные фигуры, заставил его передумать. Шипение. Пес увяз лапами в липкой жиже, и на время погоня приостановилась. Поворот, еще один. Мальчик протиснулся чрез преграду из мебели, и рванул пуще прежнего, озираясь назад. Напоровшись на возникшую дверь, он заколотил в нее руками.
Пот струился по шее. Его хватануло назад. Пес вгрызся в мешок и оторвал лямку, а с ней и горку паштетов, тут же утратив к беженцу интерес и впиваясь в еду.
– Вот и дары города. Каждый вошедший обязан поделиться, или город забирает жизнь. Береги горло, кашель привлекает Слепцов – сказал человек, и подманив пса, переносившего в пасти отобранное имущество, пара вышла из тюрьмы, заперев его снаружи. Назад пути нет. Темнота давила на душу. Он обмочился, и мерз. Дрожащие руки соскальзывали с ручки, и ребенок не соображал, куда следует давить. Дверь покрывали старые царапины, а в деревянных досках под замком остались вмятины и застрявшие ногти. Её пробовали открыть. Ни раз. Скольких еще загоняли в угол мародеры? Мальчик давил снова и снова. Ему казалось, она расшатана. Их усилия не прошли даром. Если качать ее туда-сюда, то она будет не сложным препятствием. Но шум… Он услышал приглушенный стук сверху. По кровле кто-то плелся, неуклюже и спотыкаясь о каждый предмет.
С разнообразными мыслями он, вместо толчков, просто рванул ручку на себя. Дверь поддалась, и ребенок вывалился наружу. Открытая площадка. Место для отдыха заключенных, у стен виднелась труба водонапорной башни с ответвлениями, ведущими за пределы тюрьмы. Сорванный люк лежал рядом. Сама труба разбухла, будто в ней когда-то подскакивало давление. Мальчик попытался поднять люк, чтобы протиснуться и задвинуть за собой, но не хватило сил. Тогда он залез внутрь и начал карабкаться в сторону города. Обессиленные мышцы требовали отдыха. Он боялся, что его настигнут здесь, в темноте, хотя и понимал, что скоро рухнет. Доползая до перекрестка, он спрятался в тупике. Затем достал тонкий материал, похожий на полиэтилен. Устойчивый к плавлению, он хорошо клеился, если нагреть. «Отец» учил его, как правильно припаивать края, чтобы сделать герметичную прозрачную форточку. Он прикрыл таким образом проход и открыл баллон, выпуская газ. Кислород разошелся по огороженному тупику, и мальчик в изнеможении заснул. Ему виделся смутный сон. Его несло по коридору убежища, а потолок украшали звезды. Он не руководил движениями, и на развилках подчинялся указателям. Было необычайно странно очутиться дома. Однако, его сознание переполняла тревога. Нежелательные повороты были заставлены метровыми свечами, поджигающими стрелки указателей. По ним и влекло его тельце. Причем, с каждым разом он опускался ниже и ниже. По мере продвижения вперед стены убежища становились прозрачными, и он мог разобрать, что отклоняется или следует намеченному пути лишь по указателям, мерцающим сквозь контуры стенок. А вокруг властвовала тьма, расстилаясь одеялом поверх размытых очертаний дома. И вот – он замечает, что вдалеке путеводители прерываются. В этот же момент у него защипало лоб. Он вдохнул запах обожженной плоти и потрогал голову – горячая. А на тыльной стороне ладони остался след какого-то знака, въедающегося в плоть. Вдруг он увидел комнату, посреди которой был отец. Черный силуэт с опущенной головой за письменным столом… Улавливалось что-то привычное в его жестах, позе. Глаза говорили – «неизвестный», но почему-то мальчик точно знал, что это он. Ребенок повернул голову, чтобы окрикнуть его, но челюсти схватила боль. Из тела вырвалось: «ох». Оказалось, рот его зашит, а ноги уводили все дальше и дальше во мрак, пока отец не рассеялся в нём. Затормозив у лестницы, он огляделся. Очертания стенок вновь наполнились железом. Придерживаясь за поручни, мальчик ступил в лужу, но ноги не останавливались. Его уже скрыло по пояс, обувь скользила. Ступени вели в озеро! Он споткнулся, и вода сомкнулась над ним.