Коновалы. Окончание рассказа

- С поглядом, я извиняюсь в новый раз!

- А дальше? - не отставал Антон Петрович. - Когда же кормилица наша наследника принесёт?

- Какого такого наследника?

- А как же ж?! Есть у коровы пригон с сараем, как у всех людей? Есть! Продадим корову, телёнку всё достанется!

- Сколько коров лечу, - удивился ветеринар, - ни разу, я извиняюсь, про ённых наследников не слыхал.

- А я, - опять разозлился Антон Петрович, - сколько держу коров, никогда не имел дело с тебе подобными.

НАЗРЕВАЛ СКАНДАЛ, но тут к пригону подошла хозяйка, и мужики вынуждены были успокоиться.
- До чего, Александр Николаич, додумался? - поинтересовалась Марфа Алексеевна. - Вижу, вы тут отчаянный базар на ровном месте развели. Когда корова отелится?
Ветеринар мельком взглянул на корову.
- Если она стельная, а она, насколько мне позволяют определить мои ветеринарные познания, всенепременно стельная, то она обязательно должна отелиться, я извиняюсь.

- Да ты просто безжалостный, без чести и совести коновал! Я без тебя и твоих глубокомысленных познаний знаю, что должна будет отелиться. Тебя за этим, что ли, мой охламон, я не извиняюсь, - не сдержалась Марфа Алексеевна, - привёл?!

- Ваш, извиняюсь, Марфа Алексеевна, охламон, как вы только что изволили совершенно небрежно о своём муже выразиться, меня привёл совершенно за тем, чтобы я на корову посмотрел. Он так и сказал: «Пойдём, на корову посмотришь». Я посмотрел. Об определении сроков стельности я только что от вас услышал, - ветеринар был сама вежливость. - Так что я умываю руки, уважаемая хозяйка. А что касаемо вашего в мой адрес недвусмысленного оскорбления моей же дипломированной личности, осмелюсь резко протестовать. Но на дуэль я вас вызывать не стану. Лишь слегка, я извиняюсь, замечу в ваш адрес, что и вы будете хороши: голодного от пьяного отличить не умеете.

- Да когда ты успел измазать-то руки? - почти негодовала Марфа Алексеевна и, замешкавшись на мгновение, воскликнула: - Так ты оголодал?! Поэтому тебе память отшибло? - она засмеялась. - Я спасу тебя, щами накормлю.

- Какая вы, право, я извиняюсь, несообразительная, - ветеринар не повышал голоса, не менял выражения лица. - Если вы изволите уделить мне минуту вашего внимания, я сумею популярно объяснить. Сия поговорка про голодного и пьяного означает, будет вам теперь известно, я извиняюсь, рассказать о проблеме, о возникновении причины, которую мало знают.

- Послушай, Николаич, может, хватит мою бабку мордовать своими мудрёными побасками? Я тоже, конечно, очень даже дико извиняюсь, но я, с места не сдвинувшись, вспомнил, как дорогая моя Марфа Алексеевна - вот она стоит перед тобой собственной гражданской личностью, не далее чем анадысь наказывала мне поросят подкастрировать.

- Ну…

- Правда, Николаич, удружи. И с коровой разберись, - подхватила Марфа Алексеевна, - с моим-то охла… мужиком каши не сварить, а пока ты тут, сделал бы доброе дело.

- А?

- Будет тебе бутылка, будет! И за коновала потом извинюсь, коль сделаешь всё по-людски.

- Много? - ветеринар хотел знать количество поросят, которых требовалось кастрировать.

- Много не налью, - не поняла вопрос Марфа Алексеевна, - но обидеться не успеешь! Прям щас и побегу до магазина! Только одёжу с обужей поменяю на выходные в народ.

- Однако, - покосился ветеринар, и улыбка осветила его лицо. - Ну, так с Богом!
- А не мало будет? - подал голос Антон Петрович.

- Чего? - не понял ветеринар.

- Если с Богом делиться придётся, бутылки маловато будет.
- Мы как-нибудь сообразим, не первый день замужем! - ветеринар осмотрелся. - А где поросята?

- Ты иди, бабка, иди. Мы тут без тебя управимся.
Проводив взглядом уходившую жену, Антон Петрович повернулся к ветеринару:
- Сараюшка поросячья, ясно море, не хоромы, совсем курушка. И пригон небольшой. Они там, за огородом.

- Мужики! - к пригону подошёл Филипп Филипыч, сосед, по прозвищу Двойной Филипп. - Чем помочь могу? - Он весело поздоровался.

Антон Петрович ознакомил гостя с предстоящей операцией поросят.

- Вовремя на работу не пошёл! - Двойной Филипп потёр довольно руки: - Дай, думаю, к тебе загляну. Где Николаич, там обязательно мужицкая сила нужна.
«У тебя её отродясь не было, просто водочный запах почуял! - подумал Антон Петрович, - но хоть и лядащий, а всё-таки мужик, поросят из курушки выгнать сможет».

- НИКОЛАИЧ, ты пока свои причиндалы готовить будешь, расскажу вам свою доподлинную историю про то, как мы с твоим предшественником моих поросят кастрировали. - предложил Двойной Филипп.
Ветеринар ничего не ответил, и, облокотившись на жердь, Двойной Филипп приступил к воспоминаниям.

- У меня тоже, как у соседа, сараюшка низкая и пригончик мизерный. Ну, вот, а тут, будучи в загуле, замечаю, бабушка моя начала нервничать да психовать. «Дело, - наступает на меня каждый день, - к холодам. Когда будешь кастрировать поросят? Сейчас, пока маленькие, в самый раз; зарастёт, как на собаке. К весне будут здоровые». И всё прочее в том же духе. Ну, вот, я тут маленько протрезвел, на ум нашёл, соображать стал, как говорится, адекватно. Гляжу, идёт Витька Пуволеев, Гориллой его звали, царство ему небесное. Идёт, передвигается мимо нас, а мы жили в двухквартирнике. Я: Вить, так и так… Он возрадовался: «О, давай, а то я с похмелья, помираю». Всё, круть - назад пошёл, до дому. Эту свою сумку приносит операционную, нитки, йод. И Максимыч, он через дорогу жил, выглядывает. Я машу ему: «Иди сюда!» Он тоже пришёл. Ну, и давай Витька пытать у меня, сколько поросят. Дескать, сколько верёвочек вить. «Ну, слушай, - отвечаю, - делай поросят для трёх, самое малое».

Он нитки достаёт, скручивает. А Максимыч стоит: «Что делать?» Я ему толкую, мол, в сарайчик залазь, поросят выгоняй. Я буду в пригоне сидеть и ловить. И ага! Залез Максимыч туда, пугает поросят. Раз - выскочил один! Свинка! Я её в другую клетушку, чтоб не мешал. Максимыч опять выгоняет. Я хвать - опять свинка! Он - третью! Свинка! Четвёртую - свинка! Пятая - и эта свинка!
Витька стоит со своими верёвками:
- Ну, давай, гони, у меня всё готово для операции.

Едва не на карачках, из курушки Максимыч вылезает, глаза по полтиннику. А тут ещё наклонился плохо, саданулся спиной о плаху.

Я: «Ребят, ну чё - так получилось!» Мне же, кто с понятием, неудобно за казус с несостоявшейся операцией.

А Максимыч потирает ушибленное место:
- Я гнал поросят? Гнал!

Витька подначивает:
- Я верёвки вил? Вил! А то, что хозяин такой раздолбай, ничего не знаю! Неси!
Я бутылку вынес, распили. Я потом на бабку спустил всех деревенских кобелей: «Ты чё меня так подвела?!» А ты хозяин, не моргнула она даже, чё, дескать, не видел, что все свинки? В чём, я спрашиваю, гвоздь той программы был? Корыто прибито не внутри, а снаружи пригона. Я подойду, вылью из ведра кормёжку и ухожу: если поросята голодные, они и без моего догляду всё слопают. И никто им в зад не заглядывал, свинки там или не свинки.

Рассказчик расплылся в улыбке, воскликнул, пытаясь пародировать Витьку: «Я верёвки вил? Вил!» Бутылку выпили мою, и разошлись. Подкастрировали, называется. Максимыч потом по всей деревне растрезвонил эту историю.

- Я что-то не понял, извиняюсь, - ветеринар был серьёзен. - Смеяться мне когда? И над кем, если не возражаете? И кто после этого коновалы?

- Ты гляди, обиделся! - поморщился Двойной Филипп. - Не надо, а то скальпель в руках дрогнет.

- Хозяин, займусь ли я выполнением своих непосредственных обязанностей на вашем дворе? - спросил ветеринар. И тут он заметил вернувшуюся из магазина хозяйку: - Хватит балантрасить попусту, пора за дело браться!

Трое - хозяин, ветеринар и Двойной Филипп - отправились к свинарнику. Третий попытался встать, но не смог, свалился кулём.

У сарая мужики остановились, и Антон Петрович с ветеринаром переглянулись: корыто было прибито снаружи, как у Двойного Филиппа.

- Мне сразу, я извиняюсь, начинать трезвонить по деревне? Или ты гарантируешь, что среди свинок отыщется хоть один боровок?

Антона Петровича точно ударило током: он тоже не знал, какого пола поросята живут в его курушке…