Тоска

Я вновь сижу на холодном и грязном полу. Я вновь устал.

Я уже не чувствую себя чем-то большим. Просто кусок ходячего мяса с нервной системой. Системой, в которой явно произошёл сбой.

Я как-то открыл одну книженцию, и на первой же странице кем-то написанные от руки слова: «Однажды ты окажешься пустым, дружище. Да, это нормально. Таким жалким, что на самого себя станет противно смотреть. Такой день обязательно настанет. Тогда имеет смысл читать эту книгу, а пока что займись делами, которые вдохновляют тебя и ведут вперёд. Отложи книгу до тех времён, когда ты будешь способен понять каждую строку и фразу, которую автор хочет донести до тебя.»

Это было так давно, что я толком не понял этих слов, но они впечатались в мою голову каким-то бесформенным клеймом. И знаете, этот день настал.
Вот да: мне понадобилось несколько лет, чтобы я почувствовал истинную, заунылую тоску. Тоска по причине предательства псевдодрузей или же каждодневных разногласий с родителями настолько въелась, что я уже не чувствую ничего особенного в этом.

Но вот, бывает же, когда всё накипело, когда ты огорчён, расстроен или морально убит. И то, что тебе «больше не кажется особенным», на самом деле просто осядает гнилым комом в твоей незрелой душе, как табачный дым в лёгких, и при удобном для него случае обязательно проявит себя.

Я долго сидел в отчаянном замешательстве этой поздней ночью. Вспоминал фразы из той книги и саму книгу. Она была необычайна проста и красива: старые переплеты; пожухлые зажелтевшие страницы от сырости на чердаке, которые заставили раздуться и навсегда потерять свой прежний вид, придавали ей таинственность . Но эстетика книги была в другом — в том почерке, который расписал первую страницу. Каллиграфический и стойкий. Мне правда захотелось прочесть её вновь, только теперь, осознанно. Но.., к сожалению, книгу эту я уже не найду — дед сжёг целую библиотеку ещё давно, когда подумал, что она никому не нужна. А меня тогда не особо спрашивали.

С очень потрёпанным видом я подошёл к зеркалу и резко заявил своему отражению: «Да кто же ты такой, чёрт, что так сильно треплешь мои нервы?!» Я вглядывался в свои черты с недоумением. Нет, я не был пьян. Я был уставшим стрессовым мешком, а это в десятки раз посильнее хмеля и спирта.

Бахх.. Вспышка. Всепоглощающая вспышка отрикошетила с балкона на моё зеркало, а далее — на моё лицо. Она была ярчайшей звездой, которая заставила меня зажмурить глаза, как захлопывается дверь от сильного сквозняка. Я выбежал на балкон и, опёршись руками на край подоконника, в надежде на чудо увидел лишь обыкновенный свет машин.

На улице тёплая и сонная ночь. Капли дождя медленно капают с крыш на мокрый и свежий асфальт. И я вдруг задумался: что чувствует автор, когда хочет поговорить с человеком о пустоте? Явно пустоту. Явно нечто такое, что заставляет всё твоё нутро резко иссохнуть, ощущать… скорее не ощущать ничего. И тогда я подумал: чем я хуже? Да, звучит самоувереннно, но ведь сегодня именно тот день, когда мне некому рассказать и не у кого спросить. Не у кого прочесть, но есть возможность самому передать на бумагу свои грустные мыслишки.

Я вошёл в комнату уже с освежённым разумом и сел за стол.

Дядька Михаил Григорьевич давно ещё говорил, мол, чтобы словесно изобразить предмет необходимо соблюдать три самых главных правила:

1-е: Чтобы начать учить других, ты должен сначала выучиться у других. Достаточно читать книги различных авторов и жанров, анализировать прочитанное, открывать новые грани языка и пополнять свой словарный запас.

2-е: Начинать с малого. Не бояться писать на черновик, устраивать себе мозговой штурм, главное — поймать идею текста.

3-е: Чтобы описать эмоции/чувства, тебе нужно словно схватить их двумя руками прямо перед собой. Будто чувствовать нервными окончаниями пальцев. К примеру, ненависть, как она выглядит, какой у неё запах, цвет, материал, размер. Так как чётких ограничений нет, в этом и есть индивидуальность каждого автора, насколько чётко он представляет себе тот или иной предмет, насколько он близок ему.

И я начал:

«Привет. Я не особо писатель. Но я попробую описать то, что я чувствую. Мне не с кем поговорить, звучит, будто я одинокий малый. Так и есть. Знаешь, ты ведь тоже когда-то окажешься пустым… Кажется, где мы это уже читали?..»

Это было неописуемое чувство. Я монологично общался с листом бумаги, который словно заменил мне человека. Он стал тем необычайным созданием, которое сумело понять меня. Белоснежный товарищ не искал претензий и усмешек, не знал зависти и лукавства, в его молчании не было ни тени недоверия. Он помогал. Он вдохновлял. Будто хлопал по плечу и произносил: «Лёш, если есть какие-то проблемы, ты знаешь, что нужно делать.» И я садился и рассказывал, описывая прожитые мною моменты, делился тем, что меня волнует. И мне становилось легче. Тогда я в одно мгновенье осознал: в каждом из нас живёт писатель, но не каждому из нас приходилось общаться с листом бумаги. Не каждому из нас нужен такой товарищ. Не каждого вынудило искать утешение в переработанной коре дерева.