Исповедь

"Я видел три блудных сна",- услышал я, потому что не мог никуда спрятаться. Это был исповедь моего друга, как скоро выяснилась последняя. Ему уже не было от кого скрыться, и  только было желание освободиться от черноты в преддверии  Царствия  Божия.  Я не священник и слышать чужие грехи мне не хотелось. Но я не мог от них спрятаться, как и от ненависти, с которой их вываливал мой друг. Сын, никогда не знавший своего отца, мой друг, и если кому-то называться христианином, как не ему. И если бы я  знал, что развязка последует так быстро, я бы сказал: Какая прекрасная смерть! Я помню, как я встретил его в коридоре Синодального отдела по взаимодействии с Вооруженными Силами, и сразу с первого мига полюбил его. Было в нас что-то одинаковое: добраться до самой сути. Для этого можно было и спать неизвестно где и питаться неизвестно чем.  У нас было многое сделано, но мы хотели еще больше и планировали отчаянно, но он поехал в любимый монастырь, и там что-то сломалось, нарушилось у него, и после начались отчаянные болезни, в суть которых я вошел только в последние минуты, в момент откровенности. Я понял, что так может исповедоваться только истинный христианин, дай Бог так умирать каждому, в  трезвом уме и  твердой памяти, и это несмотря на  тяжелую болезнь. Но я хотел сказать не об этом, а о последнем уроке, который преднес мне мой друг. Я бы никогда  не мог подумать, что человек в 80 лет, больной раком, и прошедший в последние годы через тяжелые мучения, может каяться в блудных снах. Если они остались для этой истошенной плоти, уже с трубочкой для слива желчи, то тем более она остается для любой самой святой здоровой. Это было напоминание из старого отечника, голоса святых отцов, живших, где-то в Египте. Мне всегда было непонятно, как может епископ, да и другой любой монах, пренебрегая  опытом старцев возомнить, что он не подвержен греху блуда, и начать окормлять монахинь. Монахинь окормляло только белое духовенство, которое считалось менее подверженным блудному греху. Конечно, пожилой монах может  и не впасть в блуд с молодой монахиней. Но сколько подуровней у этого греха. Мужчина и женщина - это два разных мира и соприкосновение их опасно и позволительно, только  в интересах третьего, который является продолжением рода. Чувство, которое возникает между ними, столь многообразно и сложно, что не  позволяет относиться к нему просто физически. И, к примеру, епископ, как он думает, окормляющий монахинь, находится на опасном пути. Об это мне напомнил мой друг. Хоть я и не 6пископ и даже не священник, но благодарю его за это и надеюсь что Бог примет его как достойного сына.
Помню, как работали над журналом, посвященном 60-летию Победы. Он днями и ночами работал с верстальщиком, вел "бомжовую" жизнь. Квартиру свою они давно уже продали, купили домик под Александров. И там поселилась его дочка с семьей. Ну и Фарберов, конечно, приезжал туда. Но разве можно было удержать человека неуемной энергии в Александрове? И мотался он туда, на недели зависая в Москве. И журнал был сделан журнал великолепный. Надо сказать, что он был и прекрасным организаторами я даже завидую, ему потому что не обладаю такими способностями. Убедить людей, способных предоставить финансирование, что тема очень важная, и что ты можешь ее реализовать. А толстый, хорошо иллюстрированный журнал, на хорошей бумаге, да и тираж тысяч пять. Представляете сколько все это стоит? И сколько надо убеждать не очень щедрых людей? И убедить до вести дело до конца. Только журнал на долгие годы остался значительной частью тиража лежать в подвале Синодального отдела и повлиять на это никто не мог, даже руководитель календарного отдела, ставший лучшим другом и опекуном Андрея Иосифовича в последние годы его жизни. Через него удалось добыть редкие фотографии священников на фронте в архиве Московской Патриархии. Мы пытались продолжать военную тему, я пропадал в РГБ, изучал дореволюционный Вестник военного и морского духовенства", планировали книгу о Суворове. Но этому не суждено было сбыться, Андрей Иосифович заболел, в православном книгоиздании начался глубочайший кризис, и я устроился  работать во  вновь образовавшийся Синодальный отдел по тюремному служению. Свой материал я либо выложил в интернет, либо положил на полку, а  Андрею Иосифовичу было не до работы. Потом меня нашел начальник Календарного отдела и  сказал, что Андрей Иосифович лежит неподалеку от меня в больнице. Настоятель храма три раза исповедовал и причащал его.  Последней была  его исповедь на дому, с которой я начал свой рассказ, и которая, признаться, заставила меня задуматься о многом.