Кочевья. часть 1. продолжение

     Поскольку речь идёт о кочевьях (то есть, о дорогах, по которым я перемещалась; а их в моей жизни было много), я не стану рассказывать долго о нашей жизни в Пушкино. Скажу только несколько слов.
     В Пушкино была речка Серебрянка. В этой речке ещё до моего приезда научились плавать Юра и Валя; а Таня умела давно, ещё в Геленджике. Я плавать там не научилась, зато однажды чуть-чуть не утонула. Но чуть-чуть в таких делах не считается.
    У наших бабушек - ведь тётя Баля и тётя Соня были не нашими, а папиными тётями, а нам они были бабушки - у них был огород и сад со всякими вкусностями, немыслимыми на Севере. Самой вкусной была там клубника... А ещё иногда нам давали по рублику, и мы ходили на угол покупать себе мороженое.
     Но лучше всего мне запомнились большие деревья во дворе, с выступающими из земли, как змеи, переплетёнными корнями. Под этими деревьями мы с Юрой разыгрывали целые истории, взяв за основу любимую нами в тот год книгу Фирдоуси "Шах Намэ"... Почему я запомнила это лучше всего, хотя "Шах Намэ" не имела никакого отношения к нашей жизни в Пушкино, - я не знаю.
      Однажды за нами приехала мама, чтобы взять нас собою в гости. И в гости мы поехали не в электричке, но только не в Москву, а... Я не помню, куда. В какое-то такое место, где было много всяких дач. Там жила мамина и папина хорошая знакомая, артистка Вера Дулова со своим мужем. Она играла на арфе, а муж у неё был певец. И ещё у них была собака Полюс, наша северная лайка.
     У мамы и папы было много знакомых артистов. В те времена артисты часто приезжали на Крайний Север с шефскими концертами. Там они знакомились с местными, с полярниками; а мама и папа, как я уже говорила, были старые полярники, ещё с тридцатых годов.
     И вот мама взяла нас в гости, потому что Вера Дулова хотела посмотреть, какая выросла Таня, которую она видела на Чукотке совсем крохой; а нас с Юрой совсем никогда не видела.
     На этой даче было очень хорошо. Полюс жил в большом вольере, когда хотел; а когда хотел - в саду или в доме. В доме он вёл себя неправильно. не так, как положено лайке, а как ведут себя комнатные собачки: прыгал на диван, вертелся около стола. Но его здесь все так любили, что если и делали замечания, то совсем не строго, а ласково... А в саду у них был пруд. И в чаще сада росли удивительные растения, похожие на зелёные фонтанчики. Мне они понравились больше всех других растений, даже больше цветов. Но надо мной все посмеялись и сказали, что это обыкновенный сорняк, и зовут его "хвощ". И мама рассказала, что в детстве, когда она пасла свою корову, то она очень невзлюбила этот сорняк: ведь если он попадал в сено, то ни одна корова это сено есть не станет. И она совершенно не понимает, почему мне этот сорняк так полюбился - сорняк как сорняк.
     Но там на даче был ещё один гость, тоже наш знакомый, хотя я не помню, кто он был такой. Главное, он сказал, что этот сорняк на самом деле необыкновенный. Ему, как и папоротнику, много тысяч лет; и даже не тысячи лет, а миллионы. Когда-то хвощи и папоротники были огромными деревьями, выше, чем наши теперешние. И в этих хвощовых и папоротниковых лесах бродили динозавры (а про динозавров я уже знала из книги Конан Дойля "Затерянный мир").
     И вот все пошли в дом слушать, как Вера Дулова играет на арфе, а я не пошла. Я незаметно отстала от всех, пришла к пруду, села там среди хвощей и стала думать, что я сижу в лесу из огромных хвощей и папоротников... В кустах зашуршало, но это был не динозавр, а мой брат Юрка. Он тихонько сел рядом и стал думать со мной про те же леса. И мы любовались стрекозами над прудом и представляли, что они огромные, как самолёты.
     А потом нас позвали, мы сели в уголок и тоже стали слушать арфу. Слушали-слушали, да и уснули...

                5.

     Пришла пора кочевать на юг.
     Сначала мы на электричке переехали в Москву и дней пять или сколько-то пожили в Москве.За это время мы так освоились, что нас посылали одних в магазин на углу Сретенки. Больше нас никуда одних не отпускали, чтобы не потерять в огромной Москве. Чтобы мы с Юркой не сбежали со двора без разрешения, сандалики выдавали только одному из нас, а второго отпускали босиком. Ведь в транспорт босиком не впускали, а пешком по Москве далеко не уйдёшь. Такие хитрецы!
     Однако и мы с Юркой не лыком были шиты. Деньги у нас кое-какие водились (мы сберегали, когда нам давали на мороженое или на газировку), так что на билеты в метро нам хватало. А трудности с сандаликами обойти было легко: один из нас, обутый, спускался по лестнице-чудеснице, снимал внизу сандалики и ставил на ту лестницу, которая ехала вверх. Второй, кто был босиком, брал сандалики с лестницы, обувался и тоже проходил. Вполне солидно и законно. Взрослые люди вокруг смеялись и не выдавали нас. Ну, а если человек попал в метро, то тут все дороги ему открыты!.. И так мы путешествовали, не забывая спрашивать время у прохожих. Потому что в половине второго нас обычно звали обедать, к этому времени нужно было успеть вернуться. Но Юрка прекрасно ориентировался и в пространстве города, и во времени, так что мы ни разу не попались.
     Вот так мы путешествовали по Москве до самого нашего отъезда в Геленджик. А у Тани и у Вали были свои дела с большими ребятами во дворе, мы их не интересовали.
      Вообще говоря, если бы я захотела, я бы могла многое рассказать про  т у  Москву. И как нас возили в парк культуры и отдыха, где были аттракционы, и как нас водили в Кремль и в мавзолей (он в то время стал мавзолеем Ленина-Сталина, и мы видели обоих вождей); и как... Ну, много там было всего! Но это рассказ не про оседлую жизнь.
     И потому продолжим его с того места, как мы купили перронные билеты, вышли на перрон, нашли свой поезд и поднялись в вагон. В вагон поднялись мы четверо и мама, а все остальные - все, кто нас провожал - остались на перроне за окном и делали всякие прощальные знаки. И длилось это, по-моему, неимоверно долго...   Но вот поезд тронулся, и мы с Юркой прилипли к окну.
     Сначала за окном была ещё Москва, потом всякие пригороды; потом пошло приволье: леса, поля, коровы, лошади, речки, железные мосты. На пригорках - выложенные камнями или белёными кирпичиками надписи "Миру-мир!", "Слава труду!" - ну, и прочее подобное. Статуи физкультурников, оленей, пограничников с собаками, воинов с каской в руке и со знаменем в другой, пионеров с салютом или с книжкой; некоторые из этих пионеров помогали пограничникам, показывая им что-то или кого-то по другую сторону дороги - видимо, шпионов или диверсантов.
     Иногда поезд останавливался, и начиналось общее движение по вагону с чайниками или бутылками - на перрон, за водой. Люди спрашивали проводника "Сколько стоим?2 - и выходили.
     Потом мы поели курицу, потом пошли умываться, а потом разлеглись по полкам спать. Соседи с боковых мест через проход  - не спали, а разговаривали. За стенкой студенты играли в карты и говорили друг другу "Пи-жон!"... За окном горели звёзды и луна. Вагон качался. Колёса стучали. Мы засыпали...

              (продолжение следует)