Жил-был я. Кн 3. Беседы. гл. 1

        - Расскажи мне о себе. Я любил слушать тебя. В детстве, когда ты рассказывал о школе; в училище про ваше житье – бытье: о друзьях, о делах, о проказах. Иди сюда. Расскажи, как вы там без меня?
        Я повернулся к костру. Отец был не один, напротив него, расположились еще три фигуры. С краю молодой человек, далее мужчина средних лет и седой – в годах. Они сидели ко мне спиной и внимательно слушали Отца. А он, подбрасывая ветки в огонь, слушал молодого. Молодой чуть волновался, держа ответ перед старшими.
        - Да, что там? Служу, как предписано приказами и уставами. Как велит кодекс чести офицера. Чту КУ и РБЖ*. От службы не бегаю, дело свое знаю, товарищей не подставляю, на подъем флага не опаздываю.
Сейчас, моя лодка «заскочила» в Полярный, на «десятку» **, в доковый осмотр.
        - На «десятку», в какой док? Восемнадцатый? – оживился Отец.
        - Нет, в «пэдэ один».
        - Жаль. Начальник восемнадцатого дока - мой хороший знакомый. Привет бы передал.
        - Отец, откуда у тебя столько знакомых?
        - Дак, я. Помнишь? В семьдесят пятом году, три месяца ходил на испытаниях. За это время, и в Гаджиево, и в Полярном, и в Северодвинске я познакомился со многими людьми.
        - А во Вьюжном? - улыбнулся я.
        - Не, в Попугаево*** никого не знаю, - искренне ответил Отец и погрозил мне пальцем. И все засмеялись.
                -------------------------
        - Кстати, я никак не возьму в толк. Где ты сейчас служишь?
В Гаджиево или в Гремихе?
        - В Гремихе. На сорок первой дивизии, эРПэКаэСэН «Ка. Четыресташеесятпять», - отрапортовал я.
        - Ну, добро – добро. Бортовой - три восьмерки****
        - Отец, но откуда, ты знаешь наш номер?
        - Знаю, - ответил он серьезно. И тут-же рассмеялся, - ты забыл. Ты как - то в письме обмолвился.
        Отец замолчал, вспоминая о чем-то.
        - Эк, лихо ты тогда, на распределении, обошел меня. Я ведь, старый, сделал всё, чтобы ты распределился в Гаджиево. А ты пришел и рубанул: «Батя, я еду в Гремиху». Как? Что? А ты – «Я так решил». Я было собрался все поменять, но ты уперся – «Я - сам». Скандал.
        - Скандал. Отец, но ты сам такой. «Я - сам» - это наша черта, - я помолчал, будто вспоминая о чем-тол. – Это был первый раз, когда я пошел наперекор твоему решению.
        - Наперекор судьбоносному решению, - ворчливо уточнил Отец. – Как же? Мы-с, Ваше благородья, первый офицер в нашем крестьянском роду. И голос. Голос стал повышать на меня, – с ноткой обиды закончил он.
        - Извини, Отец. Помню. Стыдно, - чистосердечно согласился я.
Отец махнул ладонью улыбнулся с иронией.
        - Ну, на кой ляд тебе далась эта Гремиха? Дыра - дырой. Ветер круглый год, собаки летают. А?!
        - На счет собак врут. Прикипел я к ней. Попал туда на пятом курсе, на стажировку, увидел, влюбился и поехал.
        - Прикипел, - ворчал Отец, - все ж – таки, Гаджиево, как-никак, столица Подплава. Как - никак, ближе к Мурманску, глядишь, самолет - два часа и дома. А Гремиха твоя - что? Одним пароходом до Мурманска сутками «пилить»
        - Полтора?
        - Что полтора?
        - Суток. Но, Батя, зато на белом лайнере! – горделиво парировал я.
        - «Отпускные» пропивать? Тьфу! – приземлил Отец.
        - Будет, Отец. Не ворчи. Ты в жизни сам себе дорогу прорубал. Дай и мне пару раз рубануть.
        - Теперь руби, сколько хочешь! – недовольно, отвернулся он.
Потом опять повернулся, оживился: «Может зазнобу тайную приглядел?» и сам себе ответил: «Так нет!»
        - Нет, - буркнул я, а про себя подумал, - а чего нет? Некогда было.
        - Не жалеешь?
        Я задумался: «Ветер дует, жизнь течет, служба идет – скучать не приходится. Море, учения, задачи, стрельбы, погружения - всплытия дежурства, автономки. Встречи - расставания, проводы – свидания. Я за это время на суше был меньше, чем в море. Я жил в море. Но это моя работа. Мое призвание. «Судьба и религия», - так говорят старшие товарищи».
       - Нет, не жалею. Не жалею, что выбрал Подплав, не жалею, что выбрал Гремиху. Чего жалеть-то? Это моя дорога, ее за меня никто не пройдет. Я выбрал этот путь.
       - Выбрал, - ворчливо передразнил отец. - Даже, не посоветовался.
       - Ага. Спроси вас, «зубров»: «А можно?» -  Ответ ясен: «Нет».
Так, что я без вас, без огласки, зашел к замполиту факультета. И сладко так: «Товарищ капитан первого ранга! Прошу разрешения...
       - Угу, - сделав кислую мину, «прогукал» замполит.
       - А мы-можно узнать, а где эта, ме-мене придется служить?
Замполит, оценив подобострастное заикание перед Его Значимостью, медленно, напялил очки и, подслеповато, поводил взглядом по большой бумажной «простыне» с названием «Распределение курсантов 35 роты....». Нехотя, через губу, процедил: «Гаджиево». Произнося это, он показал своим видом: «Вот ведь как. Отличников, активистов, кандидатов в члены (!) служить отправляют в «тьмутаракань», типа «Техас», Видяево, а тебя – раздолбая, лоботряса блатного, распределили в лучшее из мест. Если бы не убедительная просьба, - у замполита похолодело в животе, - командовал бы ты взводом караульных собак, где-нибудь».
        А я ему в ответ в том же тоне, типа - «несправедливо (вроде не отличник, не стукач, даже не член какого-либо комитета, а нате вам на блюдечке – Гаджиево).
Товарищ капитан перранга, - вы правы, - я считаю, что Гаджиево не заслуживаю, имею желание служить в Гремихе.
       - Так и сказал? – заинтересовался Отец.
       Я кивнул.
       - Видел бы ты, Батя, как он оторопел, два раза очки снимал, два раза одевал, лысина покрылась испариной. Потом опомнился.
       Что ты - отличник какой, место службы выбирать.
       - Товарищ капитан перранга, так Гремиха, а не Ленинград, - ответил я отводя глаз под его ненавидящий взглядом.
       - Да, дела. Ссылка. Каторга там. Была», - задумчиво произнес он, а сам уже вцепившись в резинку, старательно стирал прежний пункт моего распределения.
       Потом, карандашом четко вписал: «п/о Островной, в/ч 20241».
       - Сам, сам захотел, - тыча в меня пальцем, бормотал замполит.
       - Сам - сам. Если позвонЯт, а Вам позвонЯт, скажите, что это мое решение. Разрешите идти?
       - Не-е-ет. – задумчиво покачал головой замполит, покусывая кончик дужки оправы. - В чем подвох? А!
       Я тоже покачал головой, растерянно, разведя руками.
       - Бери бумагу, пиши рапОрт. Об этом. Как его?! Чёрт! Об изменении места распределения. На имя начальника факультета.
       Я написал. Отдал. Он цепко, с явным удовольствием, взял лист, положил перед собой, зачем-то разгладил, прочитал, плотоядно улыбнулся, взял ручку и аккуратным подчерком вывел «Согласовано - Зам нач. 3 факультета по ПЧ кап.1 р. ...»
       Поднял голову: «Чего стоишь? Иди! (типа – Вали отсель! В смысле – Проваливай!).
       Я повернулся и медленно вышел из кабинета.
       «Крыса! Впервые за весь срок, он наложил положительную резолюцию на бумагу с моей фамилией. Я знаю, что на трех последних курсах, именно, он не согласовывал мою кандидатуру на старшИнство. А так как я не жаловался вам, «буграм», не бегал, не канючил, то и «выпустился» из курсантов – рядовых сразу в лейтенанты.
Зато сделал себя. Сам. Самостоятельный, блин.
       - Что старшинские лычки на погоны хотел?
       - Честно? Хотел, ох, как хотел.
       - А чего ж не сказал?
       - Характер ковал. Стыдно было просить привилегий. Коль числишь себя мужчиной, моряком - человеком мужественного, сурового склада, не по форме (с этим - то порядок), но по сути, будь им., и я старался быть. Так, скрепя зубами, и воспитывался.
        Как умел, как чувствовал, как считал правильным, без советов и упреков.
       - Ладно прибедняться. Знаю - знаю, ангелом ты не был. И про самоходы, гулянки твои и прочие «очарования юности» знаю.
       - Да, не ангел. Как многие в молодые годы. Уж «гражданку» из меня выбивали, как пыль из старого ковра на перекладине. Завеса стояла, дай боже. Кстати, ни разу непойманный. Не в самоволках, не в курсантских попойках, не в прочих закидонах. Ни патрулями, ни местными «кумовьями».
       Батя, ну сам посмотри центр Питера: Адмиралтейство, Мойка, Миллионная, Конногвардейский, Герцена, Гоголя. И в каждом окне - призраки: пирушки, свечи, пунш, стрельба винных пробок в потолок, женский смех, гусарская бесшабашность, гвардейская удаль - «сабля, водка, конь гусарский, с Вами век мой золотой!» *****
 или:
        И блеск, и шум, и говор балов,
        А в час пирушки холостой
        Шипенье пенистых бокалов
        И пунша пламень голубой. *****
        Весь центр дышит, пронизан, аурой блестящего былого. Хочешь - не хочешь.
Рядом площадь Декабристов - Сенатская - Петровская, Галерная улица. «Рра-та-та, рра- та-та», - трещат барабаны из арки Красной улицы появляется Гвардейский экипаж императорской гвардии.
        - Да ладно болтун, - не зло перервал Отец мою восторженность. - Когда ж тебе хватало времени на службу, и учебу?
        - Хватало, – улыбнулся я и продолжил о своем. - Я свободу любил. При всей своей зашоренности, я - очень свободолюбивый человек. В мыслях я уносился в такие эмпирии. Ух! Я был этим, (как говорил наш уважаемый начфак, Василий Васильевич, картавя,) «прьесловутым хиппальрём».
        Я был молод и самостоятелен. Вернее, я сам себя таким представлял. И, конечно, был исполнен духом вольности
        - Вернее легкомысленности. Мальчишка.
        - И воля для меня была в сладость. Вот такая псевдоморяцкая бравада. Этакая флотская братва.
        - Ну да, раздухарился и заработал кучу нарядов вне очереди, неувольнений и прочих служебных неприятностей.
        - Раздухарился, еле остановился. Но это не по злому умыслу, а по молодости и неопытности. Время и Устав быстро научили жизни. И осознал, и «перекосы» изжил. Но! Щекотливое чувство риска! С чем его сравнить? Нет-нет, да нарушишь какое-нибудь положение, но изящно, без залетов и мер дисциплинарного воздействия. Вот, что значат опыт, сформировавшиеся рефлексы и интуиция.
        - Чем гордишься, Мальчишка?
        - Да так, - хитрО подмигнул я. - Есть, что вспомнить.     Сейчас - то да, легко судить с вершины жизни, что – «хорошо», что – «плохо», а тогда – «тяжкий путь познания» жизни. Как у Тухманова, в песне «Студент (Из Вагантов)». Песня-то из того времени, почти гимн. Кто в семнадцать – восемнадцать лет не мальчишка,
А служба капля по капле выдавливала из меня хваленый «дух свободы».
        - Потому что дух свободы и воинская служба несовместимы, - резюмировал Отец.
        - А молодость?
        - Чуть-чуть. Пока нет войны, - завершил Отец.
______________________________________________________
* КУ и РБЖ – Корабельный устав ВМФ и Руководство по борьбе за живучесть, в данном случае, подводных лодок
 ** «Десятка» - в то время, Судоремонтный завод ВМФ № 10, г. Полярный Мурманской области, атомные подводные лодки проходили аварийные и доковые ремонты и осмотры.
 *** - «Попугаево» - (жарг.) шутливое название города Вьюжный, Мурманской области. В то время его дома были раскрашены во все цвета радуги, что резко контрастировало с черно-белыми сопками и серым северным небом.
 **** - Ракетный подводный крейсер стратегического назначения (РПКСН)-проекта 667Б, на котором служил Сын, имел бортовой номер 888, тактический номер «К-465». Ныне этой лодки уже нет - утилизирована, читай, убита.
На иллюстрация изображена именно та подводная лодка проекта 667Б (картина кисти флотского офицера О.Юдина). Разве можно вне влюбиться в эту красавицу? А честь служить на ней? То-то же.
*****   - Д. Давыдов
****** - А.С.Пушкин

Версия 1990 г.
http://www.proza.ru/2018/11/17/1082