На крестинах

Из Лермонтова пришло известие, что Якова Новикова родилась дочь, и родители собрались ехать на крестины. Ева тоже упросила взять её с собой.
– Собирайся, да не вздумай что-нибудь в гостях вытворить,– предупредил отец.
– Что ты, тата, я только на маленькую посмотрю, да с Ароном поиграю, – клялась девочка.
Хоть и быстро бежит Рыжко да далеко ещё до Лермонтова. Вот показалась издали необхватная сосна-великан в деревне Карапун. Всякий раз любуется ею Ева. Высокая, с сильными крупными ветками стоит она величаво на пригорке. Веет от неё спокойствием и таинственностью, и отражаются на золотистом стволе солнечные блики, будто солнышко в зеркало смотрится.
– Тата, сколько лет росла эта сосна?
– Кто ж её знает, сколько помню себя, она вот так и стоит, – он с каким-то благоговением окинул дерево взглядом, – лет сто, не меньше, красавице…

До самого Абана всматривалась Ева в окружающий лес, но такой сказочной сосны больше не увидела.
Ближе к обеду подъехали к заезжему двору в Абане.
– Вы пока погрейтесь и кипятка попросите, а я коню сено дам, – бросив вожжи в кошёвку, сказал отец.
В избе пахло кислыми щами и жареным салом. За длинным столом сидели два мужика и, покряхтывая от удовольствия, пили горячий чай. Мама с Евой присели ближе к печке и не спеша стали доставать из корзины еду. Отец почему-то задерживался, и мама то и дело с беспокойством поглядывала на дверь. Наконец он вошёл, поздоровался со всеми, о чём-то переговорил с хозяином дома и загадочно улыбаясь, посмотрел на мать.
– Матрёна, помнишь, летом мы во дворе  вон под той берёзкой снедали?
– А как же, я косточки от курицы отбросила подальше, а нищий стал их подбирать да обсасывать.
– Вот-вот, ты тогда отдала ему всё, что от обеда у нас осталось.
– Так и было... Бедняга, руки мне бросился целовать да всё приговаривал, что идёт с Расеи, и несколько дней маковой росинки во рту не было, – мама замолчала и подозрительно посмотрела на отца. – Фёдор, а ты почему вспомнил, неужто тебе куска хлеба жалко стало?
– Бог с тобой, как ты могла такое подумать! – обиделся он. – Подошёл ко мне сейчас этот человек, я сразу его и не признал, сказывал, что хорошее место недалеко отсюда нашёл и семья скоро к нему приедет. На базар с мужиками он торопился, но велел тебе кланяться, передал, что век за нас молиться будет.
– Слава Богу, – вмиг посветлела мама лицом,– не зря столько мучений принял человек. А сколько ходоков так и затерялись в Сибири от холода и голода…
– Так-то оно так, не всем посчастливилось, – отец вздохнул, потом перевёл взгляд на дочь. – А ты не слушай нас, ешь!
Ева внимательно посмотрела на родителей, вот и пойми их, то радуются за чужого мужика, то жалеют ходоков, а сами совсем забыли, что надо спешить на крестины.

До Лермонтова доехали в сумерки. Отогревшись с дороги стали собираться к крёстному. Вот только дядька Костик заболел  малярией, и пойти в гости не мог. 
– Внученька, ты устала с дороги, может, дома останешься? – спросила баба Хима.
Ева оглянулась на родителей – услышат, ещё и не возьмут с собой:
– Не-е, пойду с вами, посмотрю на маленькую!
В доме у крёстного уже собрались  кумовья и  близкие родственники: Дранковичи и Новиковы. На столе лежал нарезанный ломтями ржаной хлеб, пшённая каша в деревянной миске, оладьи, холодец, приправленная  конопляным маслом капуста, картошка тушёная с мясом, пироги.
 
Ева заглянула за полог, глянула на малышку: красное личико, губки бантиком – ничего особенного, маленькие почему-то все на одно лицо.
– Иди к нам, – позвала её с полатей Маша, двоюродная сестрёнка.
– Полезай, полезай к рабятам, – услышала она за спиной голос бабы Марии, тёщи крёстного. – Я вам пирожки с творогом принесла, ешьте, да  сильно не шумите.
Уплетая за обе щеки угощение, дети успевали между делом понаблюдать за взрослыми. Сначала было неинтересно: одни и те же пожелания и поздравления  для родителей и новорождённой. Но вот после нескольких тостов за столом стало веселее и вскоре женщины тихо затянули песню.
– Эх, кабы ещё гармошка была, – воскликнула певунья, жена дядьки Степана. 
– Будет вам гармошка!– привстал с лавки дядька Стахван (Степан), муж тётки Санклиды. – Подай-ка мне, Яша, два подходящих смоляка!
Крёстный весело блеснул карими глазами и безоговорочно подал два смолистых полешка без коры, приготовленных для лучинок. «Музыкант» легко ударил их друг о дружку и они весело зазвенели. 
– Ух ты, гармошка будет в самый раз! – воскликнул он и, прикрыв глаза, провёл пальцами по воображаемым «клавишам».

В это время к столу спешила баба Мария. Маленькая, худенькая, она крепко держала в руках большой чайник, в котором была самогонка. Дядька Стахван так вошёл в новую роль, что не заметил её приближения и заправски растянул «меха»…. От неожиданного резкого толчка  бабушка не удержалась на ногах и покатилась по полу с чайником. Крышка слетела, и самогон голубоватой волной хлынул на пол. На минуту все замерли.
Первым опомнился дед Савастей .
– Матэр корень! Никак Марию зашибли!
– Ни чё, ни чё…,– раздался голос снизу,– чайник, чайник ловите!
– Ах ты, Боже, так кого же спасать: сватью али самогонку? – растерялся дед.

А дядька Стахван отбросил свою «гармошку»  к печке и кинулся к потерпевшей:
– Ты уж, сватьюшка, прости меня, «гармониста» нескладного! – приговаривал он виновато, помогая ей встать.
– Ни чё, сваток, ни чё… кости целы, на празднике всякое бывает! – и, повернувшись к крёстному добавила:–  А ты, зятёк, иди чайник-то наполни.
Бабу Марию усадили за стол и праздник продолжался.
Сидеть детям во время гулянки за одним столом со взрослыми  запрещалось, но они сильно и не расстраивались. Они выжидали. Опыт показывал, что после нескольких чарок самогонки, родители становились добрее и о своём запрете временно забывали. Вот и сейчас, выбрав удобный момент, хитрецы стали просачиваться к столам.
Родители Евы сидели ближе к образам, и ей пришлось, лавируя между мужскими и женскими ногами, ползти к ним под столом. 
– Смотри, Матрёна, никак это голова нашей досужей из-под стола показалась, – тихонько толкнул Фёдор жену.
– Она самая! Не ворчи, сейчас покормлю да отведу спать,– успокоила она его.
 
До дома Ева почти бежала. Очень уж долгий и интересный был день, а с Ароном она ещё и не поиграла. Он встретил их у калитки радостным повизгиванием и раза два успел опрокинуть лапами гостью в снег.
 – Хватит, хватит, завтра побегаете,– стряхивая голиком шубёнку дочери, сказала мама.
Дядька Костик выглянул из-за занавески, полусонно спросил как дела и, натянув на себя рядно, снова тревожно задремал.
Мама приготовила постель и, пообещав долго не задерживаться в гостях, ушла. После сытного ужина на крестинах Еве очень хотелось пить. Она взяла со стола ковш с водой и сделала несколько глотков: тёплая, со странным запахом вода обожгла ей рот и оставила противный привкус. По её телу пробежала горячая волна, голова закружилась и в ногах появилась слабость.
Ева присела на лавку, не понимая, что с ней происходит. Она хотела позвать дядю, но вспомнила, что он болеет и от нахлынувшей жалости к нему вдруг запричитала:
– Дяденька ты мой ми-и-ленький, да ты мой бедненький, все гуля-я-ют, а ты ж боле-е-ешь…
У дядьки Костика хворь как рукой сняло. Он быстро соскочил с печи и подбежал к племяннице.
– Ева, да что с тобой, что ты мелешь!
– Ох, да ты мой ро-о-дненький, да как же мне те-е-бя жа-а-лко …, –продолжала тянуть она.
Дядька наклонился над племянницей  и тут же удивлённо отпрянул:
– Боже ж ты мой, она пьяная!
Не слушая слёзных причитаний девочки, он перенёс её на полати и побежал за Фёдором и Матрёной.

Всю ночь не спали родители, прислушиваясь к каждому вздоху дочери. Баба Хима положила ей на голову холодную тряпицу и настояла, чтобы Матрёна давала внучке по ложке капустного рассола. А утром, как только Ева открыла глаза, стали допытываться, что и где она пила.
– Только воду противную в ковшике, – морщась от головной боли и подступающей тошноты, – отвечала Ева.

Дед Савастей крякнул:
– Это ж я, дурья голова, виноват! Переливал самогонку в бутыль, а остатки слил в ковшик и забыл.
– Так ты что, всё и  выпила? –  охнула мама.
– Да не-е, я немного хлебнула, а остатки в шайку выплеснула.
С печки раздался смешок дядьки Костика:
– Вот те раз, так что получается, теперь и корова с похмелья болеть будет?
Шутка разрядила напряжённую обстановку в хате, а до Евы только сейчас дошло, что за противную воду она вечером выпила.
– Ой, тата, мама, я больше не буду пить из ковшика, буду только из лагушки.
– Правильно, племяшка, не пей больше противную воду, лучше мне али корове отдавай, –  стараясь быть серьёзным, поддакнул дядька.
– А тебя, Костик, видать Ева быстро вчера вылечила, вбежал к Якову будто бык за тобой гонится,– с улыбкой вспомнил отец.
Баба Хима погладила по голове притихшую внучку:
– Смех смехом, это славу Богу, что всё хорошо закончилось, всякое могло быть. А ты, Ева, не переживай, не твоя вина, уж прости нас, не доглядели мы за тобой.

Домой Ева возвращалась счастливой, столько новостей за эти два дня приключилось, есть чем поделиться с подружками.