Родина

Её так и звали - Родина.
Есть разряд таких фамилий, которые становятся твоей меткой по жизни. У меня таким был тренер по футболу Филин. По-другому его и не называли.
Родину тоже по-другому не называли.
Она родилась в падении. Она родилась в падении листьев октября за окнами роддома города Ноябрьска, когда падали красные флаги с райкомов, партбилеты в глубокие недра пиджаков и большая страна тоже куда-то падала.
У Родины всегда было немного детское лицо мягкого человека и неровный пробор на вздёрнутой умной голове. Серые глаза отдавали какой-то теплотой, хотя Родина была сурова. Когда она была маленькой, то не плакала, а тихонечко рычала. В 4-м классе она увидела по телевизору передачу «Танцы со звёздами», где одна из пар танцевала под неведомую прежде в тихой квартире западносибирского райцентра музыку диско. Танцор в блестящих брюках клёш, немыслимой рубашке с распахнутой грудью и искусственным афро оттопыривал нижнюю губу, чтобы больше походить на негра.
На следующий же день, идя со школы, Родина оттопыривала нижнюю губу, старательно прокручивая в голове услышанную песню. Только вместо Sunny у неё выходило Сара.
Придя со школы, она увидела распахнутую дверь, пол в крови и отца, держащегося за перемотанную клетчатой рубашкой руку, рядом чего-то объясняющего в окровавленную трубку на растяжном русском, напрочь лишённом звонких согласных, человека с белесыми бровями и соломенного цвета волосами.
Пока скорая ехала, она лишь смотрела на эти изработанные руки, матерные вздохи отца да тяжелое «Юмала» незнакомца.
Кисть тогда сохранили, но два пальца трёхтонный домкрат забрал в свою ржавую резьбу. Того светлого человека она больше не видела, но отец рассказывал, что Эрно вовремя отпихнул его и заклинил ход.
Наступала новая эпоха, опухший Ельцин уезжал в большой чёрной машине в новое тысячелетие, геологоразведка почти не велась, мужиков в мастерских сокращали. На кухне, куда подросшая Родина влетала за печеньем, во время взрослых застолий рассказывали, что Лукашенко вот-вот въедет в Кремль, а ЮКОС построит у них новую школу. Это был миллениум.
Родина впервые увидела мобильный телефон.
Родина смотрела аниме. Сект мунитов и прочих любителей поклоняться азиатам у них не сложилось, так что любовь к Японии была чистой. Сваливая пораньше со школы, Родина садилась смотреть анимешки с друзьями. Судьба потом жестоко пошутила над ней, когда она в институте единственная из группы не закрыла аудирование по японскому. Симатта.
Родину не выбирают. Она сама позовёт, когда придёт время.
Его она выцепила словно настоящие штаны с высокой талией - людской секонд-хенд работает без выходных и праздников. Только что расставшегося парня легко подхватить желанием выслушать с добавлением небольшого количества горячей пищи. Тем более что настоящих фотографов сейчас совсем немного. Он умел подбирать объективы и проявлять плёнку. Знал про памятник комару в Ноябрьске и приехал на несколько дней на её стажировку в Японию из своего Хабаровска.
Забавно, но Родина до сих пор не могла понять, послужила ли её новая короткая стрижка, испортившая все фотографии, причиной расхода. Рики Ихекара, застёгивая молнию на уже надетом Родиной рюкзаке, однозначно кивала головой на этот вопрос. Рейс до Домодедово обещал стать ментальной одиночкой.
А может, на пути из Москвы домой проводница не доехала до Владивостока и вышла вместе с ним в Хабаровске. Кто его знает. Шум турбин закладывал уши. На посадке тошнило.
Видимо, Родину нельзя любить без остановки.
Купленные в Стокгольме наушники Bang & Olufsen играли Sunny. Наташа, проучившаяся здесь уже полгода, посадила Родину на трансфер до парома на Таллин. Уже стоя на верхней палубе, Родина видела, как в тёмное брюхо ночного корабля заходят грузовики и немножко - легковушки. Литовцы, финны, эстонцы, русские, шведы. Всё это было точной противоположностью японской моногамности отношений с окружающим миром. Синий прямоугольничек ЕСовских автомобильных номеров и их большие буквы казались печатью бледнолицых. Ветер трепал обрезанные волосы.
Каюта без иллюминатора. Выкупила два места, соблазнившись возможностью отоспаться и привычной японской теснотой комнаты.
Пустота осенней Балтики и освещенность верхней палубы вытолкали к людям. Еду в столовой взвешивали на весах, но кроме кукурузы с хлебушком ничего «не пошло».
Родина заняла место с розеткой у иллюминатора. Через стол сидели грубые мужики в футболках, видимо, дальнобойщики, латыши или литовцы. Хохот и взаимные толчки в плечо.
Чуть поодаль, спиной, сидел ещё один. Они чего-то с улыбкой сказали ему. Он ответил пару слов на корявом английском и предложил перейти на русский. Родина узнала этот тягучий, протяжный русский.
Эрно.
Белесые брови сложились домиком. Лицо, словно тогда он забрал два пальца в пакетике себе и теперь его попросили вернуть их.
Кажется, в тот момент она была похожа на отца.
Родину не выбирают, она сама позовёт, когда придёт время.
Хотя все всё равно сами звали её Родина.