Декомпрессия. Глава I

Вероника выбежала на мостовую встречать карету скорой помощи, почти схватила за руку одного из врачей и повела в дом. Около двери в его квартиру уже столпились люди. Один из них, расталкивая толпу, поймал её взгляд и тихо сказал: "Поздно. Умер..."

Он лежал на дубовом полу головою к двери, глаза стеклянные. В груди, слева, ближе к ключице, маленькая округлая рана, незначительно испачканная кровью.
— Пуля застряла в теле, стрелял вот из этого, — молодой милиционер в серой гимнастёрке протянул завернутый в платок немецкий тонкоствольный маузер калибра 7.65, — одна гильза, патронов больше нет. Паковать вещдок, товарищ начальник?
— Пакуй. Значит заранее всё спланировал, — сказал я про себя, наблюдая как Курмелев и один из соседей, заставший происшествие, поднимают ковёр с телом и кладут его прямо на диван.
Нижняя челюсть покойника отвисла, рот исказился в каком-то посмертном крике, огромные ошарашенные глаза прикрыли, чтобы не смущать публику. За дверью толпились и шептались. В маленькой комнате одновременно, помимо трупа, находились я, первый прибывший участковый Курмелев, сосед покойника, о чьём имени я ещё не справился, и медэксперт Рясенцев. Первую прибывшую бригаду медиков я отправил за дверь и сказал никуда пока не уходить. Именно они констатировали смерть и позвонили в милицию. Мне повезло находиться в отделении и быть первым из состава ГПУ, кто приехал на Лубянский проезд вместе с дежурным.
Я знал человека, лежавшего сейчас на диване с запрокинутой головой в мятой рубашке, но выглаженных брюках. Все его знали. Если не вся страна, то весь город, который, как сообщили мне нарастающие за дверью звуки, решил сегодня собраться в этих 9 квадратных метрах. Звуки перекрывал зычный голос одного из первых прибывших врачей, Агамалова, кажется, напирающего на необходимость установить тишину, порядок и не создавать панику.
— Владимир Владимирович Маяковский, 36 лет от роду, по профессии — публицист, актёр, время смерти: 10:17 по Московскому времени, 14 апреля 1930 год, — записывал Курмелев, диктуя мне важные моменты, — На столе, возле окна, лежит бумага, предположительно, предсмертная записка...
— Пуля прошла легко, стреляли, скорее, в упор, около ребер, пониже раны прощупывается твердый предмет. Предположительно, та самая пуля. Подробнее сейчас не скажу, — поднялся от тела Рясенцев, облаченный в серовато-белый медицинский халат и узкую круглую шапочку.
— Мы, это, товарищ, были с товарищем Скобелевой на кухне, — вдруг подал голос неизвестный мне сосед, — Услышали как будто хлопок. Она, товарищ Скобелева, сказала, что это из комнаты товарища покойного...Маяковского, мы и побежали.
— А вы, товарищ, представьтесь, пожалуйста, — Курмелев среагировал быстрее меня, снова открыв папку протокола.
— Товарищ Кривцов, Николай, сосед. Живу в комнате около кухни. По профессии — электромонтёр. Я могу позвать товарища Скобелеву.
— Не стоит, — видя как Курмелев готов согласиться, я перехватил инициативу на себя, — в этой комнате мало места, мы выйдем и опросим всех на кухне. Если вы позволите занять.
— Конечно, конечно, — Кривцов услужливо открыл передо мной дверь.
В коридоре Агамалов уже разогнал простых зевак, осталась только маленькая девочка, выглядывавшая из соседней комнаты. Ей было на вид не больше десяти лет и, судя по испуганному лицу, важным свидетелем она точно не будет.
В узкую кухню я поочереди вызывал соседей. Николай Кривцов, кроме своего точного имени и точного времени не смогу сказать ничего внятного, постоянно перебирая пальцы рук и опуская глаза. Было видно, что он только сейчас осознаёт произошедшее и просто не может поверить. Я быстро отпустил его.
Скобелева, домработница, оказалась чрезмерно словоохотливой дамой, словарный запас которой был пропорционален её тучному, но довольно ловкому в дверных проемах телу. Во время разговора её глаза всё время бегали по комнате, вероятно, высматривая пыль и немытую посуду. Слова Кривцова о "хлопке" она подтвердила, добавив, что за час перед выстрелом, когда шла на работу, видела Маяковского с некой дамой.
— Позвольте, не известна ли вам фамилия этой дамы? — уточнил я.
— Конечно, кто ж её не знает-то, — как только тема разговора перешла с её личности на иную, Скобелева расслабилась, — Как её, эта, Полонская, Вероника или Вика, уж не упомню. В театре играет и кино, кажется. Актриса. Несколько раз до этого приходила. С Владимир Владимировичем, конечно.
Вероника Полонская — личность тоже известная, причём не только в узких интеллигентских кругах, — актриса театра и кино, жена Михаила Яншина, также актёра, довольно молода и довольно перспективна. Не для кого не было секретом, что Маяковский близкий друг многим писателям, поэтам и актерам, поэтому Полонская в квартире не удивляла. Но где она?
Я тут же спросил, где она, на что хозяйка только пожала плечами:
— Выбежала с криками, звала на помощь в подъезде, я как-то и не помню, куда она потом делась.
— Ладно, товарищ Скобелева. Комнату Маяковского я попрошу пока не убирать и...
Я не успел сказать: "...ничего там не трогать", — в маленькую кухню ввалилась широкая подтянутая фигура в распахнутом от жары бекеше, блеща в лучах утреннего солнца двумя золотыми звездами на погонах, резко срывая с головы фуражку и прищуривая на меня глаза. От неожиданности Скобелева подскочила на стуле и охнула.
— Сырцов? Вы здесь? Хорошо, — фигура любила говорить громко, четко и чаще односложно, — Курмелев ввёл меня в курс дела.
Я почтительно встал, отдавая честь начальнику Секретного отдела, товарищу Агранову Якову Сауловичу. Он быстро смерил взглядом меня и мою соседку.
— Там Родченко со мной приехал, с фотоаппаратом своим. Опрашиваешь свидетелей?
— Так точно, — быстро ответил я.
— Хорошо, — протянул он и облегченно вздохнул, убирая руки за спину, — Продолжай.
И быстро вышел из кухни. Я смерил взглядом напуганную Скобелеву и понял, что толку от неё теперь будет немного, но последний вопрос задать было нужно.
— Товарищ, кто ещё, помимо вас, Кривцова и Полонской были в квартире в момент происшествия.
— А, — она как будто резко вернулась в реальность и начала вспоминать, — Так, ну, я, Николка, Лидия Дмитриевна...Райковская. Из соседней квартиры, она прибежала помочь, она медсестра, ещё девочка Лёвиных, Ленка, в комнате, я видела. И младший Бальшин, Михаил. Они, наверное, разошлись все. Хотите, я позову кого?
Услужливость этой молодой работницы была мне сейчас на руку, я попросил позвать медсестру. Она-то должна дать более четкую картину последних минут Маяковского. Может быть, что видела.
Лидия Дмитриевна вошла плавно, оглядываясь по сторонам. Кажется, я не сразу попал в её поле зрения. На ней был домашний зеленый халат и расческа в руках, видно, что сегодня работать она никак не собиралась.
— Добрый день, — она поздоровалась и слегка кивнула головой, заметив меня.
— Здравствуйте, товарищ Райковская?
— Верно.
— Присаживайтесь, — она села. — Расскажите, как вы узнали о случившемся и что делали в комнате?
— Я вышла на кухню у себя, готовила завтрак, в квартире больше никого не было, все ушли на работу, а у меня сегодня выходной, — она мяла расческу в руках и старалась говорить как можно четче, но получалось слабо, — В дверь вдруг позвонили, начали стучать, я услышала крики на лестнице и сразу подумала, что что-то страшное случилось. За дверью был Николай, фамилию не помню, здесь живёт, он быстро сказал мне, что произошло, и я побежала в комнату, а он попросил позвонить. Когда я вошла, Владимир Владимирович был ещё жив, он слабо и прерывисто дышал, как всегда бывает при ранении легких. Я вернулась в свою квартиру за камфорой. У меня небольшая аптечка. Вколола ему ампулу, тогда же Николай вернулся и сказал, что вызвал скорую. Ещё в комнате была домработница, я просила её придержать голову, чтобы ему было легче дышать. Я попыталась оценить рану, но поняла, что это бесполезно. Владимир Владимирович умер очень быстро. Скорая приехала буквально через минуту-другую после, но они уже ничего не могли сделать. Да если бы они были там сразу, как я, то тоже ничего бы не сделали.
— Уточните, пожалуйста, кого ещё вы видели, кроме товарища Кривцова — Николая — и домработницы?
— Я из квартиры слышала чей-то женский голос. Не домработницы, более высокий. Кажется, девушка плакала. Когда вышла, видела на лестнице какую-то даму. Одета была очень прилично, я не видела лица, но и платья такого в нашем доме раньше тоже не видела. А когда я вошла в квартиру, меня чуть не сбил товарищ Бальшин. Он покрутился в коридоре и вышел, наверное, побежал за той дамой.
— А вы не видели, как Бальшин возвращался назад?
— Нет. Знаете, я много чего потом не видела. Я вернулась в квартиру как приехала скорая.
Я поблагодарил молодую медсестру за оперативную реакцию и попытку помочь, и уже хотел позвать Скобелеву, но тут в кухню вошёл высокий темноволосый и голубоглазый студент, по крайней мере, на вид я не дал тогда Бальшину младшему больше 20 лет.
— Здравствуйте, товарищ следователь, — юноша очень учтиво пропустил в дверях Райковскую и поздоровался со мной. — Моё имя Михаил, Бальшин. У меня и отца здесь две комнаты.
— Здравствуйте, молодой человек, присаживайтесь, — осознание того, что один из свидетелей всё-таки не сбежал с места происшествия, как это порой бывает, немного успокоило меня, — Вы застали происшествие?
— Нет, я вышел в аптеку за лекарствами во время...этого. Я не видел товарища Маяковского, но слышал голоса из его комнаты, когда собирался в передней. А когда возвращался, то на лестнице пересекся с Николаем Кривцовым, тоже здесь живёт, если вы его ещё не допрашивали. Он мне всё рассказал и сообщил, что уже вызвал скорую.
Учтивость и манерность этого молодого юноши немного пугали меня. Казалось, он хочет изложить всё максимально подробно, но при этом сам ещё не до конца осознаёт случившегося.
— Я быстро вошёл в квартиру, — продолжил он, — Увидел у комнаты врача — не знаю его — и Лидию Дмитриевну, я случайно задел её. Ещё была домработница и молодая дама. Вероятно, Полонская Вероника Витольдовна, она довольно известна в театральных кругах и приходила в квартиру раньше. Она быстро прошла мимо меня и почти выбежала на лестницу. Я испугался, что она просто сбежит и попросил остаться хотя бы до приезда участкового, но она заявила, что торопится в театр. Я взял её адрес.
Юноша протянул мне немного помятый листок, на котором довольно ровным почерком был выведен адрес.
В кухню снова ворвался Яков Саулыч, грозно смерив пушистыми бровями молодого Бальшина, посмотрел на меня.
— Послал за Луцким. Скульптором, — пояснил он, видя моё недоумение, — приедет всё равно не сразу. Надо увозить товарища, за окном уже собираются. Ишь новость какая! Сейчас катафалк приедет и пойдём.
Начальник Секретного отдела прошёл в кухню, махнув мне рукой, мол "садись, нечего тут чинопочитанием заниматься", а юноша вытянулся по струнке у стены. Видимо, был знаком с Аграновым.
— А вы, товарищ свидетель?
— Бальшин, Михаил Юльевич.
— Бальшин? Отца твоего знаю. Здесь он?
— На работе.
— Ну да, всем нужно работать, время сейчас такое, что все работают, а норму всё равно не отрабатывают, да, Сырцов? Допросил его?
Я кивнул, отвечая на оба вопроса, не понимая к чему он клонит.
— Хорошо. Можете идти, любезный, — милиционер кивнул Бальшину и тот тут же испарился за дверью.
— А комната...
— Курмелев там, не бойся. Видал? — и он развернул белую, будто вырванную из какого-нибудь очень хорошего блокнота, бумагу, исписанную черными чернилами. Я узнал бумагу: лежала на столе в злополучной комнате — предсмертная записка.
«ВСЕМ
В том что умираю не вините никого и пожалуйста не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил.
Мама сестры и товарищи простите – это не способ (другим не советую) но у меня выходов нет.
Лиля – люби меня.
Товарищ правительство, моя семья – это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская. –
Если ты устроишь им сносную жизнь – спасибо.
Начатые стихи отдайте Брикам они разберутся.
Как говорят – «инцидент исперчен», любовная лодка разбилась о быт
Я с жизнью в расчете и не к чему перечень взаимных болей, бед и обид.
Счастливо оставаться
ВЛАДИМИР МАЯКОВСКИЙ.
12/4-30 года.
Товарищи Вапповцы, не считайте меня малодушным, сериозно - ничего не поделаешь. Привет.
ЕРМИЛОВУ скажите что жаль снял лозунг надо бы доругаться.
В.М.
В столе у меня 2000 руб. внесите в налог. Остальное получите с ГИЗ
В.М.»
Я еле разобрал некоторые места, но всё же разобрал и ничуть не удивился.
— 12 апреля...Значит заранее всё спланировал? — снова тихо протянул я.
— Товарищ Агранов, — в кухню заглянул подтянутый Курмелев, — машина изволила.
— Ну что, Сырцов, пора на Гендриков, — Агранов встал, ударив меня дружески по плечу, — Бриков сейчас нет, но, думаю, они не отказались бы...Подсобить, так сказать.