Наследственный ген ужаса

Одну за другой прочитала две книги – «Авиатора» Евгения Водолазкина и «Евангелие от палача» Аркадия и Георгия Вайнеров.  Обе оказали сильное впечатление. Написаны в разное время  (но и не очень далеко друг от друга - книга братьев Вайнеров в  1974-1980 годах, впервые опубликована в 1990 году, а Евг. Водолазкина  совсем недавно, в 2016 году), но по сути об одном.  Это наша еще  недавняя история, в первом случае – послереволюционные события, в втором – послевоенные годы. Главное, о чем речь, это репрессии, происходившие в нашей стране не только как обычно принято считать, в тридцатые годы, но на протяжении долгих десятилетий.  В «Авиаторе» рассказ идет от имени одной из жертв,  у Вайнеров – от лица того,  кто был не только исполнителем, но  и их организатором, в частности, «дела врачей».

Тема, конечно, не новая. Вроде бы уже столько сказано-пересказано. Но в последнее время  она обрела новый интерес. Какие баталии мы временами видим и слышим, как яростно, например, одни обвиняют других, что мол, бессовестным образом завышают количество жертв  репрессий – нет, не столько их миллионов было!  А на целый миллион (два, три?) меньше. Такая вот интересная арифметика…

Но вот вопрос – почему такое могло быть – как-то до сих пор висит  в воздухе. Оставим в покое тех, кто говорит, что, мол, время было такое, историческая необходимость… Таких у нас достаточно много, но им, как говорится, Господь судья.  Но есть те, кто, как может, ищет ответ на этот вопрос.

В этих книгах – в каждой по-своему,  авторы пытаются найти ответы. И читатель вместе с ними находится в этом поиске.

В «Авиаторе» герой мучительно вспоминает свое прошлое.  Всплывают в памяти отдельные слова, сказанные кем-то.

«Может,  именно слова окажутся той ниточкой, за которую можно будет вытащить не только, что было со мной, а  вообще». Слова, звуки, какие-то детали – все, что создает атмосферу эпохи,  с которой начался этот ужас… И как начало трагедии -  случайная, нелепая гибель отца на улице от рук пьяных матросов. Революция.  И   для него объяснение начавшихся потрясений выглядят так: «Причина октябрьского переворота – в людях накопилось много зла. Нужен был выход. Всеобщее помутнение.
Великие события растут в каждой отдельной личности. В каждом человеке есть дерьмо.  А когда это дерьмо входит в резонанс с дерьмом других, начинаются великие потрясения – войны, революции, коммунизм, фашизм…. Самое страшное в войнах, революциях – что человек освобождается от внешних законов. А внутренних у него нет…».

Автор «Евангелия от палача»  устами своего героя говорит о исторических корнях   жестокости русских – по отношению к своему же народу – это  татаро-монгольское иго, опричнина, крепостное право… И вот такова современность:
«Огромный мрачный корабль, усталая и дикая команда которого давным–давно перебила благодушных и легкомысленных  судоводителей и поставила над собой компанию жизнерадостных пиратов, уверявших будто у них есть карта Острова  Сокровищ. И пираты легко уговорили всех, что самый правильный способ добраться на волшебный остров – топить котлы членами экипажа. Двигатель на таком горючем работает надежно, а остальным достанется больше жратвы и питья. Конечно, на топливо пойдут только ненужные, вредные, враги и маловеры, все те, кто мешает скорейшему прибытию в Благодатный край, где всем дадут по потребностям, невзирая на способности. И заработал движок державы как миленький, бесперебойно и уверенно, питаемый энергией ненависти и страха. А мы, Контора (ЧК), кочегары, мы должны бесперебойно подкидывать в  ревущую топку горючее.
 Я спустился в машинное отделение уже после войны, и моя вахта не застала  тех периодических больших авралов, когда в топку партиями швыряли то разномыслов по революции, то бунтующих крестьян, то государственных функционеров, то академиков…».

«И победившая Контора  разрешила не вспоминать нас (палачей). И приказала всем – забудем, останемся друзьями… И мы сделали их счастливыми и беззаботными».

Желающих вспоминать оказалось не так и много. «Правды знать никто не хочет. Громадное большинство населения не уполномачивало  вопрошателей искать правду».

Почему же мы так  не хотим знать правды? Это же наша история. Да, непарадная ее часть, но она же наша…
Ответ на этот вопрос  можно найти в этом диалоге:
- Это ты и вся ваша компания превратила  время в одну сплошную кровавую рану. Это вы изуродовали целый народ и сломали его природу.
-Целый народ без его согласия не сломаешь. Народ был согласен. И природу его не сломаешь…. Мне были неинтересны его рассуждения. Ведь он, ученый дурачок, ни догадаться, ни  в страшном сне увидеть не мог того, что я знал про манипуляции с целыми народами. Но здесь хозяином был он. И я послушно пошел за ним в виварий.
- Вы перестроили память. Вот три группы крыс. Первых загоняли в темный ящик с металлическим полом и пропускали через днище электрический разряд. Когда их детей загоняли в темный ящик без всякого электричества – они бесновались и сходили с ума, как их родители. А третья группа – совершенно посторонние крысы, которым ввели пептиды второго поколения, и они реагируют на простой темный ящик точно так же, как те, кто мучились в них. Вы воспитали наследственный ген ужаса, который парализует людей  без всяких мук и принуждения.

Вот с этим наследственным геном ужаса мы и живем. И как подопытные крысы безропотно (или почти) принимаем все, что делают с нами – уже сегодня.

Есть еще причина, почему мы, по крайней мене определенная часть из нас,  - не хотим знать правды. Об этом в следующем отрывке:
«Вообще – то прекрасно, что столько видов стукачей породил мир, раздираемый обострившейся по мере приближения к социализму классовой борьбой. Стукачи платные – за денежное вознаграждение, разовое, периодическое или постоянное. Стукачи завербованные на компроментирующих материалах, стучащие за наше молчание. Стукачи на «патриотизме», тайно осведомляющие нас  о неправильном мышлении, разговорах или поступках сограждан.  Стукачи «на обещании» - за помощь в служебном продвижении… Я свидетельствую: в каждой большой семье, в каждой коммунальной квартире, в каждом доме, в каждом учреждении были стукачи. Все стучали на всех. Это обязательное правило игры, которая называлась « послевоенная жизнь».

 Осуществить его было несложно: ведь каждый счастливый советский  гражданин за свое счастье  в чем-нибудь провинился перед властью.  У всех был хоть один арестованный родственник, у половины – побывавший в плену или «на временно  оккупированных фашистами территориях», а это практически считалось преступлением. Ну и не говоря уж о том, что вечно голодное население все время покушалось украсть себе на еду какой-нибудь социалистической собственности и в условиях всеобщей бдительности регулярно попадалось. Нет, недостатка в осведомителях мы не испытывали. Их было столько, что многие донесения мы не успевали обрабатывать».

Один героев повествования, умирая от пыток, говорит своим палачам: «Вы будете расти, пожирать  клетки, организм, людей, государство, пока не сожрете все – тогда исчезнете сами…».

Суть проста, как  для каждого отдельного человека, так и народа в целом – за все надо платить.  И расплачиваться. Нас сделали счастливыми, отняв у нас право знать и помнить. И мы подписались на это. Мы несли на демонстрациях портреты осчастлививших нас, кричали им «ура!».
И все, что происходит сегодня - это расплата. И ничто не изменится к лучшему, пока мы не станем другими – нормальными людьми.

Выключенный из жизни на десятилетия герой «Авиатора» чувствует, что и на нем есть ответственность за то, что происходило со страной за это время. Это и его время, его страна.
Большинству же из нас это чувство незнакомо.

По-разному авторы этих книг видят, как нужно относиться к тем, чьими руками творилось (можно добавить: и творится) зло. Эпиграф к «Евангелию от палача» гласит: 
«Правосудие должно свершиться, хотя бы погиб мир».
В "Авиаторе" – вполне по-христиански: выше справедливости – милосердие, а выше его – любовь…
А читателю самому решать, что ему ближе.