Вагончик Левиафана

             Перед прочтением рассказа, я хотел отметить, что название имеет лишь
             малое отношение к произведению Гоббса, и тем более не ставлю себя с ним
             в один ряд. Кроме отсылок и символов, здесь также есть сцены насилия,
             поэтому просьба, если Вам меньше 18, то лучше прочтите другое
             произведение.
                С уважением, Шмидт.



   Поезд пропалывает землю хрущёвским зиккуратом. Группа измотанных трудом, измаранных грязью людей тянут старую локомотивную голову, держась за крюки, тянут её за железные тросы. Пассажиры экспресса именуют их бурлаками. Название им подходит, как ни одно другое, ведь они рабы, рабами сделавшие себя сами, тянущие пирамиду хлада металла исполинских размеров, но с зассанными подъездами. В ней есть квартирки, много квартирок с существами избалованными благодетелью предков.
   Альберт живёт на пике, с нищими, отбросами, презираемых всеми, где на лестничных клетках нет дверей, а потолок заметно шире пола. И хотя рок юноши был сложен, сосуществовать с падшими к самому устью клина, кое в чём судьба улыбнулась ему. Его отец однажды оказал большую услугу мистеру Смиту. Тот же, испытывая сильное чувство долга, устроил Альберта на место погонщика: работа на поверхности, почти на самой крыше. В экспрессе из ниоткуда в никуда, чем ближе человек к поверхности, тем выше его статус. Смит говорил про случай с Альбертом, что иногда даже свиньи летают. Он видел в этом случайность, несмотря на то, что юноша только лишь благодаря ему работал, а не разлагался на дне пирамиды. Вообще мистер Смит часто пользовался поговорками и пословицами, даже если они не имели никакого отношения к ситуации. Бывало, ему приходилось пускать Альберта в свою квартиру с лестницей в купе наверху. В эти моменты юноша рассматривал небольшую комнату с небрежно сколоченной кроватью из досок, накрытой шёлковыми простынями, сервант без полочек, за стёклами которого расползались друг на друга лавиной стопки вещей. Возле стены под окном, заложенным кирпичом, а снаружи обитым железным листом, стоял письменный стол. На нём располагались тетрадь и три книги, две из которых лежали корешками от входа, и Альберта всегда интересовали их названия. Третья же лежала вместе с тетрадью на самом центре, толстая растрёпанная и с кучей закладок. Чтобы пометить страницы, Смит использовал всё, что попадалось под руку: кусок салфетки, ткани, целлофановый пакет, ярко-фиолетовую линейку, пивную этикетку, маленькую плоскую косточку. На красной твёрдой обложке тиснением было выдавлено название «Пословицы и поговорки всего мира». Каждый день Смит переписывал из неё более понравившиеся в тетрадь. А ещё он каждый раз запрещал Альберту подниматься в купе, хотя у юноши даже не было и мысли об этом. На втором этаже квартиры низкорослый коренастый мужчина с усами-бакенбардами и большой родинкой под левым глазом хранил вещи из прошлого, ставшие редкостью, наподобие смокинга, смартфона с разбитым экраном, нераскупоренного бочонка виски, где на дереве можно разобрать только слово «Scotland». Всё это обсуждалось среди знакомых Смита, вроде кто-то где-то слышал, но никто из них лично там не был. Поговаривали даже, что он обустроил там теплицу, и выращивает экзотические растения. Каждый раз Альберт слышал от него про купе, что счастье любит тишину, хотя юноша и не задавал вопросов о втором этаже. Но Смита мало волновало, задают ли ему вопросы, в принципе, как и мнение окружающих. Если кто-то выражался вразрез с его мыслями, то он отпускал какую-нибудь неуместную поговорку и подмигивал, но возможно это родинка сильно подпирала нижнее веко. Больше этого юноше не было известно о Смите ничего, кроме воспоминания из детства. Когда Альберт был ребёнком, зиккурат кишел революцией, его отец передал через Смита пассажирам верхних ярусов о назревающем перевороте. Естественно, были предприняты незамедлительные меры. Людей избивали, закидывали дымящие вещества в их квартиры, тех, кто пытался вылезти в вагоны, скидывали вниз меж лестничных пролётов. Бедным, средним – негласно низшим классам, – навсегда был перекрыт выход на поверхность. Зиккурат стал их саркофагом. Разумеется, восторга у жителей клина это не вызвало, они быстро нашли того, кто сдал их всех. Альберт хорошо помнил тот день: толпа ворвалась в их квартиру. Ему дали понять, что его очередь наступит позже, и он был оттеснён в угол комнаты, где и был зажат людьми, которые то били, то вдавливали его в стену тазовыми костями или ляхами. Крики родителей от боли были настолько громкими, что казалось, раздирали им глотки. Маленький Альберт был стеснён в угол так, что не мог упасть или сесть. Хотя истерика накрывала его с головой: щёки покраснели от слёз, слизь из носа стекала по губам и вниз по подбородку. Все нервы на лице были схвачены непрерывным тиком, от шока его вопль был похож на несмазанные петли. Неожиданно его схватила рука и силой попыталась вытянуть из толпы, от такого рывка Альберт чуть ли не полностью рухнул на пол, его потащили вдоль стены. Между ног людей мальчик увидел лежащего отца. Он моргал глазами, а губы его едва шевелились. Люди разодрали его брюшную полость, сжимали, вырывали и выбрасывали его органы. Чья-то рука соскользнула, и тот упал на грудь отца Альберта, с треском проломив рёбра локтем. Это был уже труп, любые движения, казавшиеся живыми, были лишь инертны от растерзания толпой. Вытянув Альберта из квартиры, неизвестный рывком поставил его на ноги, и, упёршись рукой в спину, толкал ребёнка вверх по лестнице. Тогда Альберт впервые услышал голос Смита: «Данко хотел осветить путь людям, а ослепил их светом. Жил как собака, и умер как собака». Альберт долго думал над этой фразой, иногда в него вселялась надежда, что его отец был хорошим человеком, просто неудачно сложились обстоятельства, но она часто сменялась опытом общения со Смитом и его особенностью говорить невпопад. Как бы он не хотел выбросить это воспоминание из головы, но общество зиккурата не позволяло ему этого.
   Сейчас Альберт выходит из квартиры и отправляется на свою смену погонщиком. Мучительный путь пролегает по лестнице, постепенно становящейся шире. Когда она заканчивается, нужно идти по длинному коридору, нередко проходящему, иногда петляющему через квартиры к другой лестнице, которая так же заканчивается, и за ней так же следует коридор к другой. Много где отсутствуют двери, а висят «шторы», или вообще ничего нет. В одном из таких проходов Альберту перегораживает дорогу высокий и очень жирный тип с голым торсом. Каждая его щель меж складок кожи, пробитых ржавеющими кольцами, забита грязью. По всему телу разрастаются желтоватые следы от пота, их цвет разбавляют белые застывшие потёки соли или прилипшая пыль. Великан изображает гримасу, левый уголок губ отводит в улыбку омерзения, в челюсти отсутствуют клыки. Альберт ожидает очередных неприятностей, но громила просто отталкивает  погонщика в сторону и идёт по своим делам. Все жители этого муравейника не отличаются особой красотой и крепким здоровьем. Нехватка солнечного света и плохой рацион сказываются на коже. К причинам болезни так же относятся антисанитарные условия и больно разгульный образ жизни. Выпивается всё, что хоть немного содержит спирт, и начинается межквартирная оргия. Именно поэтому у многих сгнившие хрящи ушей или носа, шрамы на лице от пьяных побоев. Но ни у кого нет желания что-либо менять, слишком свежа память о безуспешном бунте. Соответственно, ни о какой революции не было ни слова. Жители нижних ярусов довольны мутной водой, иногда просачивающейся в бреши железной пирамиды, и даже соседству с уже покойными, ведь из них выходит неплохой холодец и отбивные. Большинство людей не хотят стремиться к лучшему, они намертво впиваются клыками в своё место и дрожат от страха перед ухудшениями. Они гордятся, что нашли зону комфорта даже здесь, в этом месте, но эта зона является таковой только от их неведенья о других.
   После часа пути, Альберт поднимается в нескольких пролётах от границы, где его знает охрана. Он проходит по одному из них, где на стене, через слои белого вещества, похожего на побелку, виднеется старая красная надпись «florentes». Только юноша успевает разглядеть её, как его толкают в спину, и он падает на четвереньки. Кто-то другой обходит его и ударом с колена, ломая погонщику нос, кладёт уже полностью его плашмя. Тут же сзади Альберта хватают за волосы, поднимают и со звериной силой ударяют головой об стену несколько раз, заляпывая кровью красную надпись. Незнакомцы уходят, ничего не говоря на прощание. Всё закончилось так же быстро, как и началось. Ежедневный ритуал можно было считать выполненным. Оклемавшись, и подождав, пока немного стихнет гул под черепом, парень добирается до границы, больше похожей на вход в гигантский погреб. Минуя убранные лестничные клетки, он выходит в проходные вагоны, которые не являются чьей-то собственностью. Одни везут на себе солнечные батареи, внутри них всегда о чём-то суетятся мастера-наладчики. На крышах других собирают дождевую воду, устанавливают силки на птиц, внутри следят за теплицами. До локомотива располагаются ещё несколько вагонов-ресторанов, два театральных и один кинотеатр. Парадоксально, что несмотря на лучшие условия, здесь совсем не брезгуют человечиной. Только здесь это доступно не каждому, а считается определённой привилегией. Как скот выращивают в отдельных вагонах человекоподобных существ. Надо заслужить вкусить плоть венца Господня, а даже если не его, то самого совершенного творения природы. Желудок расщепляет чей-то мир, вселенную, тем самым расширяя мировоздание поедателя. Но странность совсем в другом, весь этот духовно-гастрономический опыт ни к чему не ведёт, высший класс не задумывается о чём-то большем, чем выбор развлечений после работы. И пока наверху кланяются человеческому идолу, внизу танцуют только декаданс. Может это предложение такое же бессмысленное, как и этот рассказ, а возможно, как и всё существование.
   Пройдя все вагоны, Альберт принимает свой пост погонщика. Сейчас с каждым ударом хлыста он понимает бесполезность своей работы, бурлаки тянут поезд и без погонщика. Каждый разрезающий воздух свист укреплял эту мысль. В детстве его мать рассказывала, что были времена, когда экспресс шёл через пустыню, когда люди не делились на две касты. Были те, кто сошёл с поезда, они сидели на песчаных барханах и наблюдали за другими. Сейчас парень выходит на свой пост через день, но никого, кроме бурлаков не видит. Альберт не знает, почему ему нужно слышать бессмысленный свист хлыста, почему он не уйдёт прочь наблюдать за поездом. И в конце его бы ждала прискорбная смерть. В лучшем, если она настигнет его на бестолковом посте, его выкинут как безбилетника ближе к земле. Хуже, кинут в моровую комнату, или он будет съеден отребьем. Но сегодня ночью кое-что произойдёт, хотя никому не известно, не займётся ли юноша потом таким же бесполезным занятием или умрёт по случайности. Но услуга Смита, своего рода «подарок», ему точно станет не нужен.
   Каждую ночь, когда поезд останавливался, дети выбегали покормить бурлаков из-за обычного детского любопытства. Именно сегодня девочка лет девяти украла пару помидор из теплицы и принесла их бурлаку. Они долго разговаривали, она много расспрашивала его. Главный вопрос был «зачем?». Бурлак с улыбкой объяснял, что поезд не должен останавливаться, что они когда-нибудь найдут пристанище, люди выберутся из зиккурата, вначале будет страшно и тяжело отказаться от прежнего уклада, но, несомненно, это будет новой добродетелью, и единственное, в чём он находит смысл, это благо для людей, хоть оно сейчас незаметно, но оно наступит, возможно, уже когда его труп размажет локомотив. Он резко задумался над своими словами и вдруг схватил крюки свои и рядом спавших бураков. Не все умещались в руки, поэтому многие он зацепил за свой корпус и потащил пирамиду. Ребёнок испугался, отбежал на холм, и наблюдал. От удивления девочка не могла оторвать взгляд и не видела ничего кроме. Сонные рабы едва успевали выпрыгнуть из-под движущегося поезда. Крюки пробивали плоть, один еле держался за сломанную ключицу. С неведомой силой тащил бурлак, оставаясь впереди, даже когда другие подоспели на помощь. Раздался треск земли. Экспресс прибыл к обрыву, который нельзя было разглядеть в темноте. И тот, кто повёл за собой, повис внизу на крюках, свалившись со склона. Он увидел багровеющий горизонт и водную гладь в последнее своё мгновение. Жители клина тоже проснулись, никто не привык слышать скрежет металла о твёрдые породы почвы в ночное время. Позднее в одной из квартир с низким потолком в стенной трещине увидели проблески света. Эта квартира принадлежала громиле с ржавыми кольцами. Он всё утро разбирал стену, потом голыми руками разорвал листы металла, разрезав ладони до костей. Все сбежались к его квартире. И в этом единственном окне люди увидели море в лучах солнца и почувствовали свежий солёный воздух. Пред ними предстало и тело бурлака, висевшее на цепях.