Чёрный Ворон. Последний дневник. 1 глава

  Глубокий, сладкий, умиротворённый сон – в последнее время он постоянно избегал меня. Но сегодняшний день был исключением. Причиной тому стали вчерашние таблетки успокоительного, которые я стащила из маминой «личной аптечки», когда она решила снова разыграть звонок с работы.
  Я и отец прекрасно знали, что это ложь. Очередная. Примитивная. Ничем не прикрытая. Была ли она злая, расстроенная или же уставшая - стоило получить подобного рода "вызов", её лицо начинало сразу сиять от неподдельной улыбки. Это уже давно не было секретом - у неё роман. Раньше отец пытался остановить жену, грозил разводом, кричал на весь дом. А сейчас же свыкся. Будто уверовал в эти "рабочие "вечера и пустил всё на самотёк. Возможно, его угрозы делали бы больше, чем просто сотрясали воздух, но проблема была в том, что и сам он был далеко не ангелом.
  Отец молча ушёл в спальню, надев маску безразличного доверия. А я ударилась в  мольбы. Стала просить маму не уходить, посидеть со мной этим вечером. Предлагала испечь что-нибудь вместе, посмотреть фильм... или же просто почитать книгу, но та в ответ на мои предложения лишь добродушно рассмеялась, сказав, что я уже взрослая и найду, чем заняться.
  Конечно, оно было так. В свои 16 лет я прекрасно научилась обходиться без родительской опеки, но дело то было в другом. И оно было более важное и серьёзное, чем комплекс «маминой принцессы». Работая в крупной компании на должности начальника одного из отделов, у моей матери на меня почти никогда не было ни сил, ни времени. Казалось бы, я должна уже свыкнуться с таким положением вещей, но при каждом повторяющимся снова и снова моменте "погружения в работу", я отчаянно старалась обратить её внимание на себя. Хотя бы на один вечер, на один час – как несчастная, жалкая попытка сохранить  семью. Или её иллюзию. 
  Вчера я снова потерпела поражение. Она ушла. Отцу до меня уже давно не было дела. Так я и оказалась около специального ящичка в ванной комнате, куда мама складывала свои таблетки. Среди обычных женских препаратов и довольно большого курса витаминов, у неё имелось несколько видов успокоительного. Причём, ни один из них не был похож на валерьянку. Многие из них ей выписал психолог. Это меня и прельщало. Я не верила в чудодейственную валерьянку и подобные препараты. Сколько бы по жизни не принимала эти маленькие, жёлтые таблетки  - эффекта ноль. А эти же... по рецепту. Сильнее, лучше. Точно помогут. Обычно я брала по 2 таблетки. Но в тот вечер нам эмоциях взяла 3.
  Я смогла отпустить все душащие меня мысли прочь и словить тот самый редкий, сладкий и давно желанный сон, который до самого утра продержал меня в своей хватке.
  Обычно я так не поступаю. Вместо глотания таблеток на эмоциях у меня имелся другой «способ» снятия стресса. Психологи описали бы его так: замена душевной боли на физическую. От него у меня на руках осталось довольно много порезов, которые я старательно прятала под одеждой с длинными рукавами, причём не важно, какая погода была за окном. Я стыдилась этого, корила себя за каждый порез, но тут вступало в силу то самое подростковое «я знаю, что так делать нельзя, но всё равно буду». Хотя, не только подростки поступают так, я так думаю. Это свойственно многим людям. Только не каждый может в этом признаться или же найти в себе силы и что–то изменить.
  Я всегда старалась избегать таблеток. Что-то в них было такое, что пугало меня больше, чем боль от порезов. Видя свою кожу и остриё ножа, ты приблизительно знаешь что будет. В голове представляешь ту глубину пореза, на которую готова (если, конечно, не делаешь это в порыве истерики. Там–то уж исход может быть каким угодно). С таблетками же всё сложнее. Вот лежит перед тобой она, маленькая такая, на вид безобидная, но сколько всего может сделать… её оболочка, как вуаль, открыть которую ты сможешь только тогда, когда примешь её. Но вчера я не думала об этом.
  Это утро началось с медленного, сладкого пробуждения. Тело было полностью расслаблено. Кровать казалась удивительно мягкой, будто пухом. Я немного привстала, зевнула и потянулась. И тут до моего ещё сонного сознания стали доходить сигналы, которые будто напоминали о реальности. Пахло гарью.
  Я села, огляделась. Принюхалась. Да. Мне не показалось. Накинув на себя халат, я вышла из комнаты. Глянула вниз. Из кухни клубами валил дым. Я бросилась бежать туда.
  Что–то на подобии покупного пирога стояло в духовке и уже стало похоже на опаленный кусок дерева, только с более резким и не приятным ароматом. Взяв прихватку, я достала противень с этой гадостью и, предварительно залив его водой, поставила в раковину. Затем быстро открыла окна, смочила висящее рядом полотенце и стала размахивать им, старалась прогнать дым.
  Через минуту на кухне появился мой отец. Заспанный, помятый, в рваных штанах, старой футболке, пропитанной потом и с пятнами недавней рвоты. В руках у него была почти пустая бутылка из–под виски. В последние пол года это было его обычное состояние, особенно проявляющиеся после маминых звонков «по работе». Глаза красные, опухшие. Тёмные, давно не стриженные волосы, в хаосе свалялись на его голове. Он сел за стол, поставив перед собой бутылку, будто и не замечая всего происходящего вокруг:
 - Что ты тут натворила, пигалица? – промямлил он грубым пьяным басом.
 - Это не я. Я только проснулась, - пришлось приложить не мало сил, чтобы в тон голоса не пробралось внутренние отвращение к происходящему.  – Это пирог. Кто–то забыл достать его из духовки. Он сгорел.
 - Что значит «кто–то»?! – он ударил дном бутылки о стол. – Ты думаешь, что это я?! Да как ты смеешь обвинять отца?!
  Весь его вид и голос показывали, что в нём говорит лишь алкоголь. До моего отца сейчас было невозможно достучаться. Я понимала это. Старалась не слушать его крики, не придавать словам большого значения, но слышать такие слова от родного человека и видеть его таким сводило на нет действия тех таблеток. С каждой репликой я чувствовала, как опять становлюсь той самой плаксивой, закомплексованной, зажатой и вечно всего боящейся девчонкой, которая ничего не может сделать, хотя и мечтает.
 - Дура малолетняя, - уже более менее спокойно закончил он свой бессвязный монолог, достал из кармана зажигалку, пачку сигарет и закурил.
 - Может, не стоит курить здесь? – обронила я еле слышно. - Мама просила не курить в доме.
 - Если этой шлюхе что–то не нравиться – она может валить отсюда и никогда не возвращаться! – он снова начал орать, будто жена могла сейчас его услышать.
 - Не говори так про мою маму! – я уже не выдержала.
 - А ты не перечь старшим! Вообще уже в конец офонарела! Я буду говорить про эту суку, как захочу!
 - Замолчи!
 - Что?! Рот закрой, отродье! – он бросил в меня бутылку.
  Та облила меня остатками виски и разбилась прямо у ног.
  Я бросила полотенце и быстро убежала.
  В душе слёзы долго душили меня. Спустя 10 минут стояния под струями воды, я бессильно опустилась на колени, пытаясь начать дышать ровно и спокойно. Кажется, начало получаться...
  Вернувшись в комнату, я села на стул. В столе у меня лежало швейное лезвие. Но оно было совсем не для шитья. Я быстро вздёрнула кофту на правой руке, положила её на стол и без раздумий, без колебаний, с надавливанием провела лезвие по коже. Кровь проступила быстро из–за старых порезов. Новые давались мне легко. Алая струя медленно стала стекать по руке на стол. Несколько минут я просидела молча, сглатывая слёзы, вспоминая, что я делаю и зачем. Сознание вернулось. В той же шуфлядке на такие случаи у меня были спрятаны салфетки и бинты с ножницами. Я вытерла кровь, разводы на столе, перевязала руку.
  Такие моменты стали мне родными, обычными. Такое бывает не часто, но сейчас это был тот самый момент – комната, моя милая комната, в которой я пряталась ото всех напастей – стала клеткой. Стены эти, увешанные фотографиями из счастливого семейного прошлого, таблицами по химии, множеством мелких картинок из учебников – всё это стало давить на меня. Сидя и смотря, как на одной из фотографий отец радостно держит меня на руках, улыбаясь и пытаясь показать мне, где камера и куда нужно смотреть, сердце стало неприятно колоть, сжимаясь от воспоминаний. Я долго смотрела на счастливое лицо молодого папы, но в один момент просто встала и начала искать обувь. Надо было выйти. Прогуляться. Подышать свежим воздухом и отогнать от себя эти навязчивые мысли о смерти, которые, даже не смотря на покалывание, которое мне напоминало о новом порезе, снова начинало сгущаться надо мной.
   Случались моменты, когда я чувствовала, что одного пореза было мало. Хотелось ещё. В один такой день я решила поддаться себе и осталась дома. В тот вечер я изрезала себе руки 24 раза. Все они были поперёк. Я знала, что такими порезами довести себя до «желанного» исхода очень сложно. Можно потерять сознание от потери крови, но достичь чего–то большего вряд ли. Так и случилось. Я потеряла сознание на пол часа. Это была своего рода перезагрузка для меня. Рука тогда просто жгла от боли. Хотелось выть. Но думала я только о ней. Только о моей руке и это был то, что мне и было нужно тогда. Только боль... никакого отца и матери в голове.
  Последствия моего решения терзали меня несколько недель. Я была бледной, сонной и постоянно чувствующей эту ноющую боль. Иногда мне было трудно держать в этой руке книгу или чашку чая. Голова кружилась каждый день. Сидеть на уроках было сложно. Я мало что понимала из объяснений учителей.  Несколько раз меня рвало. Я хорошо это скрывала ото всех, но внутри мне было настолько паршиво, что я не знала, куда деваться от себя. Тогда я и решила, что если мне когда–нибудь захочется «продолжения», я не стану этого делать.
  Обычно, прогулки по этим улицам не доставляли мне радости. Зачастую, тут можно встретить множество моих одноклассников. Все они почти всегда смеются, гуляют компаниями, как бы напоминая мне, что я не умею общаться так, как они и кроме Дженни, которая по большей части общается со мной ради того, чтобы иметь шанс окончить школу, у меня никого нет. Но только не сейчас. Сейчас лето. Все разъехались. Кто к родным, кто на курорт… люди отдыхают, развлекаются, а я медленно иду в тени деревьев, сворачивая в сторону парка, пряча руки в карманы и взгляд от прохожих. Получается, даже Дженни сейчас нет рядом...

  Я люблю этот парк. Он довольно большой. Людей тут никогда не бывает много, разве что около летних кафе. Перед одним из них построили большую детскую площадку. Детей сюда приводят почти со всей округи. Поэтому, она никогда не пустует.
Вот отец садит сына на качели. Тот настолько счастлив, что не может перестать улыбаться. А на скамейке неподалёку сидит его мать. Перед ней коляска. Она пытается уложить спать ещё совсем маленькую дочку, параллельно пытаясь уследить за сыном, который кричит своим тоненьким голоском:ё
 - Мама! Смотри, как я катаюсь! Смотри, мам!
 - Я вижу, милый, держись крепче!
  Я не смогла сдержать улыбку. У кого–то всё же есть семья.
  Пройдя площадку, я подошла к летнему кафе. Его поставили прямо под раскидистыми ветками старой ивы. Присмотревшись, я заметила один столик, который был будто продолжением той семьи на площадке, только через несколько десятков лет – это была пожилая пара: она уже полностью покрылась сединой, кожа её сухая и в морщинах. Он стал терять последние остатки волос и помощник его – трость, всегда с ним. Без неё он вряд ли сможет ходить. Но их глазам и тому, как эти старые руки держаться друга за друга – могут позавидовать даже самые молодые, полные страсти влюблённые. Это похоже на то, как будто ты долгое время сидел в тёмной комнате, без окон, без дверей и вдруг увидел радугу. На лицо моё снова забралась улыбка, а внутри что–то колит… Будто белая зависть. Ведь у кого–то есть, кто–то счастлив. Быть может, когда–нибудь и я смогу побыть на их месте?
  Я пошла дальше, и уже хотела опустить взгляд, но тут… последний столик. Самый дальний. За ним сидит моя мать вместе со своим начальником. Их переплетённые руки, поцелуи, глупые усмешки. Этот статный, но уже не молодой, тёмноволосый мужчина в костюме стал тем самым окончательным толчком, чтобы мать и отец перестали пытаться сохранить семью или хотя её видимость.
  Интересно, а он знает про моё существование? Как бы начала оправдываться и заикаться моя мать, если бы сейчас я подошла к ним? Можно было бы закатить неплохой скандал, который наверняка не слабо бы подкосил их «отношения». Я встала за дерево и несколько минут молча смотрела на их тайные улыбки, поцелуи, слышала их смех. Чувство отчаяния, когда внутри ты опустела настолько, что не знаешь, что тебе делать и зачем – это сейчас и было моё состояние. Я смогла сдержать слёзы. Смогла отвернуться и медленно пойти дальше, будто меня тут и не было. Будто я ничего не видела.
  Через 20 минут, я наконец–то дошла до своей любимой лавочки. Старой, потёртой, ободранной. Она стояла в той части парка, которую уже давно не реставрировали.
Деревья тут были выше, чем в других местах. Казались более пышными, более живыми. Траву тут не косили давно. Идти приходилось сквозь неё, но именно она и служила своеобразным прикрытием для моего места.
  Тенёк. Тут всегда тенёк. Раскидистые ветки старого дуба простирались прямо надо мной. Я поджала ноги к себе, положила подбородок на колени. Здесь всегда тихо, спокойно. Отдалённо какие–то звуки долетали до меня, но это было не навязчиво. Как белый шум на заднем плане. Я могла просидеть здесь до вечера, до поздней ночи, пока ноги и руки не начнут дрожать и покалывать от холода, пока пальцы не откажутся сгибаться. Но всё это мне было приятнее, чем слушать голоса тех, кто в душе был мне настолько противен, что я часто думала, что лучше я бы не знала своих родителей. Жила бы в детском доме и верила, что они просто разбились на машине когд-то и поэтому я здесь.
  Звук телефона вернул меня в реальность. На экране высветился номер Дженнифер. Я помню, как она говорила, что несколько недель назад уехала с семьёй на отдых, на какой–то курорт. Что же ей не понравилось в 5–ти звёздочном отеле, в номере люкс (и наверняка с видом на океан), что она решила вспомнить меня, её личного лакея?
- Алло.
- Привет, Лекси, - её голос был прямо пропитан радостью. Лекси… ненавижу, когда меня так зовут. Прямо как звал меня отец в детстве. И ведь она знает, что я это не люблю. Знает же!– Ты сейчас в городе?
- Да. Как отдых?
- Ну, сейчас его нет. У моего папаши какие–то проблемы на фирме и нам пришлось вернуться.
- Сочувствую.
- Да. Я тоже расстроилась. Вроде он обещал свозить нас по–позже куда-то, но пока придётся тухнуть здесь. Так что можешь минут через 20 подходить к моему дому.
- Зачем?
- Мне надоело сидеть в комнате. Хочу пройтись.
- Ну, так иди.
- Одна не хочу. Так что, давай, я тебя жду.
- Дженни, я… я не смогу сейчас. Я занята, - это уже вошло в привычку. Есть ли у меня дела, или же я сама хочу прогуляться – стоит ей позвать меня куда–то, я сразу начинаю придумывать отговорки. И на это есть причины.
- Ну, Лекси! – в ответ послышалось знакомое нытьё. – Ну, пойдём. Сейчас же лето. Оно не для того, чтобы сидеть в библиотеке – это время отдыха. Ты знаешь?
- Я не в библиотеке.
- А чем ты занята тогда?
- Я…я дома. У меня тут дела.
- А потом сделать не сможешь?
- Мне надо успеть до того, как мама вернётся с работы.
- Так она же приходит почти в 8 вечера.
- Там много дел.
- Да всё ты успеешь! Ну, пойдём! К тому же, я хочу познакомить тебя со своим парнем.
- Тэда я знаю.
- Так и я не про него.
  Вот оно что. Теперь–то вся картина была мне ясна. Я хорошо её знала. Слишком хорошо. Отношения для Дженни были чем-то вроде развлечения. Парней она считала чуть ли не одноразовой посудой, которой наверняка ни разу в жизни не пользовалась. Список её "стаканчиков" включал в себя большую часть наших одноклассников. Старшеклассники тоже хорошо знали Дженнифер Баккаван. Они были для неё вроде десерта. А сладкое она любила, хоть и часто говорила, что сидит на диете.
  За неделю она могла легко сменить 3-их парней и это не было приделом. Встречаться с несколькими сразу она считала нормальным и была большой приверженцей этой практики. Некоторые брошенные и обделённые после расставания начинали люто ненавидеть «эту сучку» и примыкали к, так называемому, лагерю таких же обиженных и забытых бывших. В этом лагере обитал её «рекорд» - Александр. Высокий, стройный, тёмноволосый, кареглазый, брутальный парень. Он любил зачёсывать волосы назад, духи с древесным ароматом, цепочки и модную одежду. В своих мартинсах он выглядел полной противоположностью обычным увлечением Дженни. Ходила молва, что Александру трудно было понравиться. Не всякая девушка могла попасть в его сердце. Наверное, отчасти это и привлекло к нему Дженнифер. Уж очень ей захотелось заполучить этот редкий экземпляр в свою коллекцию. Он не был похож на её бывших. Обычно, парни бегали за ней, пресмыкались, обсыпали дорогими подарками, но только не Александр. Он был гордым, подстать своему имени, которое никому не позволял сокращать, считая это оскорбительным. Знаки внимания Дженни он оказывал, конечно, но не считал нужным спускать на это все сбережения. Александр был тем самым единственным и неповторимым человеком, который сам бросил Дженнифер, застав целующуюся со своим (уже бывшим) другом.
  Обычно чтобы оправиться от разрыва ей хватало 1–2 дня, а то и вовсе несколько часов, но тогда это восстановление заняло почти месяц.
  Остальные же её отношения были максимум 2 недели. Любила ли она кого–то? Сложно сказать. На публику – возможно. Я не могла поверить в искренность её чувств. Хотя, она часто пыталась переубедить меня в этом, но в моих глазах смотрелось это, как дешёвый цирк. Смотря на то, как она рисуется перед парнями, играет роль девушки, словившую звезду счастья – я лишь глупо улыбалась. Всё это мне уже порядок надоело. Будто она звала меня, чтобы просто похвастаться передо мной, покрасоваться.
- Ну, Лекси! Ну, пожалуйста! Я так хочу вас познакомить! – всё ныла она мне в ухо.
- И зачем? Зачем нас знакомить?
- Ты же моя лучшая подруга, - это последнее в жизни, во чтобы я поверила. – А этот парень, он… он такой необычный. И у нас всё, кажется, серьёзно.
- Я не знаю, я…
- Ну, пошли! Зайдём в кафе, посидим. Может, потом по магазинам пройдёмся, посмотрим новинки.
  Эти моменты были теми самыми крючками, на которых и держалось наше общение. Я за неё делала все уроки, все лабораторные, все проекты – она покупала мне одежду (правда, зачастую с акционных полок, но всё же из бутиков), водила по кафе, ресторанам, как плата за свою учёбу. А я не завтракала… и живот уже начинало подкручивать…
- Ладно. Я подойду к твоему дому.
- Спасибо, ты лучшая!
- Только не задерживайся. Пожалуйста. Чтобы я не ждала тебя пол часа.
- Хорошо, обещаю.
  «А этот парень, он… он такой необычный», - вспоминая эти слова, я уже нарисовала себе образ Александра №2. Всё же, он был самым необычным экземпляром среди всех её бывших.
  И вот. Подхожу я к этому большому, белому, трёхэтажному дому с двумя гаражами, с большой верандой, идеально постриженным газоном, пышной клумбой перед витражным окном и вижу стоящую перед ним лакированную красную машину. Шевроле. Около неё - высокий, в выглаженной рубашке с короткими рукавами, открывающей вид на его идеальный загар на подкаченной теле, тёмноволосый стандартный "красавец".
  Ну, и где? Где тот необычный парень? Красивый, конечно. Даже очень красивый, но у Дженни все такие. Богатые, высокие… что же тут необычного? Я даже немного расстроилась. Ожидала чего–то грандиозного, а тут капитан школьной команды по регби, вылепленный как по трафарету. Раньше я ещё могла восхищаться красотой этих «аполлонов». Были моменты, когда я и сама привязывалась к ним. Конечно, они об этом не знали. Одним словом, обычная, неразделённая, подростковая любовь. Но она у меня прошла быстро. Причём сразу и ко всем. Я хорошо понимала, что такие красавцы никогда серьёзно не заинтересуются худой девчонкой, с пшеничными волосами по лопатки, серыми глазами и лицом, чем–то похожим на лицо старых кукол.
  Я старалась заверить себя, что всё это мне не надо. Сейчас главное – получить хороший аттестат, поступить в престижный колледж или университет и уехать отсюда, как можно дальше. Но я же девушка. Девушка–подросток ( синоним слово «проблема»). Как и все, я мечтаю. Может кто–то когда–то и полюбит меня, но это явно будет не такой парень, как этот.
  Я остановилась в нескольких шагах от незнакомца и смущённо уткнулась в телефон, перелистывая меню снова и снова. Ну, и где Дженни? Просила же… как всегда, одним словом. Краем глаза я заметила движение в мою сторону. Паника стала быстро пробирать меня изнутри.