Выпорхнула бабушка

Весь день было холодно, серое небо с большими тучами нагнетало грусть, и без особой необходимости Игорю Петровичу выходить на улицу не хотелось. Он почитал книгу, посмотрел телевизор и даже с газетой на диване полежал, но потом это ему надоело, он оделся и шагнул за порог.

Никаких идей насчёт прогулки не было, и Игорь Петрович направился к Дому культуры. Обошёл его и, заложив руки за спину, неспешно вышел на смежную улицу. Захотелось пройтись мимо недавно выросшего там красивого особняка.

Ещё издали заметил он траншею от водопровода к избушке, показавшейся ему оголённой в силу того, что стояла она без сенок, веранды и с пустыми проёмами вместо оконных рам. Всё говорило о том, что недавно избушку кто-то купил и теперь обустраивает территорию.

- Здравия желаю! - поздоровался Игорь Петрович, когда подошёл к траншее и увидел копавшегося в ней человека. Он узнал его, это был хозяин того самого особняка, стоявшего поблизости от избушки.

- Не возражаю! - весело отозвался Аркадий Афанасьевич, поднялся к Игорю Петровичу и, широко улыбаясь, крепко пожал ему руку.

- И что сие означает? - спросил Игорь Петрович.

- А то сие и означает, что теперь здесь будут жить мои тесть с тёщей. Надоело к ним в соседний район ездить, чтоб подать кружку воды в жаркий день. Перевезу сюда – пусть рядышком с нами свой век доживают. Отопление подведу, водопровод, опять же, пролегает близко. Фундамент новый подведу, избушку сайдингом обошью – загляденье будет, а не домик.

- А куда ты дел прежнюю хозяйку? В Москву за песнями отправил?

Лицо хозяина помрачнело. Он не торопился отвечать, точно для себя не мог определиться, надо ли посвящать постороннего в чужую жизнь. Потом заговорил:
- Я ведь давно задумал тёщу поближе к нам переселить, да всё не находился подходящий вариант. А как-то услышал, будто Анна Сидоровна надумала продавать свою курушку. Сходил к ней, попросил мне первому сказать, как только окончательно решится на отъезд в город. Приходит она ко мне под майские праздники. «Купи! - говорит. - Сил больше нет одной век доживать!». Сговорились почти на триста тысяч, чуть больше половины она попросила отдать ей сразу.
- А было куда ехать?

- Не могу категорически утверждать. Ходили слухи, одна дочь наркоманка у неё, и вторая из той же категории, хотя ещё и не дошла до ручки. Приехала она к матери и будто бы сказала, что заболела раком, деньги нужны на операцию в Москве. А какие деньги у пенсионерки? Дочь-то и наторкала: «Продай избушку!». Как уж они там промеж собой разговаривали, на каких тонах, мне того не дано знать, только после этого пришла Анна Сидоровна к нам.

Отдаю ей деньги, а у самого душа плачет. «Сама-то теперь куда?» - интересуюсь. А в ответ слышу: «Что-нибудь придумаю.». Вскоре снова приезжает дочь: «Мама, отдай мне вырученные за избушку деньги!». - «Что, на операцию не хватило?».

- «Да какая операция? Решили деньги вложить в новое строительство.». Анне Сидоровне подумать бы, посоветоваться с кем, да хоть со мной: какое может быть строительство в наше время на триста тысяч? Я так полагаю теперь, пропили и те деньги... «А жить как теперь будешь?» - спрашиваю старушку. Но она не себя, а меня, похоже, успокаивает: «Разделю остаток поровну между внучек. Сама же пере-бьюсь.». И уехала к старшей дочери. Та недели три за мамой поухаживала и, представляешь, умирает. А бабушка в квартире не прописана. Зятёк и говорит ей, мол, забирай свои шмутки и сваливай, нам с тобой на одном корабле не выжить. Вернулась Анна Сидоровна, не солоно хлебавши. А тут куда? Говорю ей: «Ну, я-то у тебя купил избушку для тёщи с тестем, они родные нам люди. Опять же, мы с женой рядышком будем, при необходимости поможем. Но ты-то из своего гнезда куда полетела?». Она опять за своё: «Как-нибудь выкручусь!». Пожила здесь у кого-то на птичьих правах, вот она, внучка: «Бабушка, я тебя не брошу! Буду за тобой уха-живать. Поедем к нам.». А у бабушки ещё сто тысяч не растрачены почти. Поехала. Неделю пожила у внучки, и всё: задница об задницу: «Бери шмутки и шуруй на все четыре стороны!». Тоже, видать, на одном корабле далеко не уплыть. Собралась бабушка, сняла себе какую-то квартирку. А внучка надумала свою квартиру продавать. Снова к бабушке – дохаживать, то-то, за ней. Как они будут на бабушкину пенсию вековать, непонятно. У денег есть свойство таять. В этой избушке, - хозяин показывает рукой, - старики поживут наши, сколько им богом отмеряно, а потом можно будет продать. Но это будет их гнездо, они не на квартире, и мы под боком. В случае чего поможем. А как Анна Сидоровна дотянет последние дни, даже представить не берусь. Деньги за проданную квартиру внучка же ей не вернёт, а на пенсию вдвоём можно только в сказке прожить.

Мужчины помолчали. Ни тому, ни другому говорить не хотелось. Да и то: говори – не говори, а чужая душа не зря считается в народе потёмками, в неё не заглянешь и задним числом ничего не поправишь.

Аркадий Афанасьевич уже спустился в траншею, чтобы вернуться к прерванной работе, когда Игорь Петрович вспомнил слова брата. «Каждый год из нашей деревни десять стариков разъезжаются по белу свету к детям, и каждый год возвращаются к нам девять из них. Ну, так посмотрите же вы на тех стариков, да и прижмите зад, сидите по своим углам. Нет же, каждый думает, что с ним подобного не может случиться. И снова десять уезжают, чтобы через год-два оказаться в числе девяти вернувшихся. А тут гнездо уже занято…».

Телефонный звонок раздался неожиданно громко, когда Игорь Петрович уже засыпал с тяжёлыми думами. Судьба знакомой ему Анны Сидоровны не выходила из разболев-шейся головы; он чувствовал себя разбитым. Заслышав звонок, тяжело поднялся, прошёл к телефону.

- Привет, родичи! - услышал он весёлый голос старшего сына Евгения. - Небось, спите?

Игорь Петрович настроение сына не разделил, буркнул что-то себе под нос, поморщился от боли в голове, услышал, как в соседней комнате щелкнула выключателем жена, и пожалел, что не прикрыл дверь в её комнату. Пристанет теперь, как банный лист к распаренному телу, начнёт выспрашивать, кто звонил да почему, что ответил, примется начитывать по-бабьи, что надо было сказать тут и там.

Не дождавшись ответа, сын без всякой предварительной подготовки предложил отцу перебираться к нему в город.

- Живёте от нас далеко, заболеете, не дай бог, кто вам подаст кружку воды? А у нас все для вас удобства. Ну, посидите с внуком, а больше чего от вас надо? Я Любку почти уговорил, ещё неделю, и она не будет против вашего к нам переезда.
Игорю Петровичу пересекло поясницу, он ойкнул и замер. Сын что-то продолжал говорить, но острая боль мешала отцу сосредоточиться. Он медленно протянул телефон подошедшей испуганной жене и, как мог, привалился к стене. В голове колоколом гудело: «Десять уезжают, девять возвращаются. Десять уезжают, девять возвращаются.». Откуда-то издалёка, перебивая эту его мысль, донёсся голос брата: «Из своего угла ни ногой!».

Жена быстро свернула разговор с сыном и осторожно повела мужа к его постели. Не понимая, почему мужу стало плохо, она вызвала «скорую» и вышла включить на улице свет. Сердце её тревожно колотилось.