Старуха. Глава 2

2.

Старуха перевернулась на бок и все-таки открыла глаза.
Он знала, что, кроме нее, никого больше нет в этом большом полуразвалившемся доме, где, после того как пропел дикий петух, только мышиная возня нарушала тишину. Старуха была бы рада сейчас позвать и услышать в ответ какое-нибудь ласковое слово, как это бывало раньше, когда вместе с ней еще жили ее дети. Но она понимала, что ныне никто не откликнется на ее зов: муж еще вчера ушел поискать чего-нибудь съестного и до сих пор не вернулся, иначе сквозь свою легкую дремоту она обязательно услышала бы его шаги и тяжелое дыхание.
Старуха почувствовала, что голодна. Когда же она ела последний раз? Вчера утром? Нет, кажется, позавчера вечером. Да, именно тогда они с мужем дожевали последний кусок вяленой рыбы, невкусной и горькой, потому что у нее был раздавлен желчный пузырь, и, отправляясь спать, муж мрачно пообещал, что завтра пойдет и обязательно принесет что-нибудь на обед. И вот, не вернулся не только к обеду, но и до сих пор… Боже, только бы с ним не приключилось худого!
В молодости у ее мужа было отличное зрение и сильные руки: далеко видел его глаз и уверенно держал он свой лук, поэтому не было на свете такой птицы или зверя, которых не догнала бы его острая стрела. Он убивал в небе уток и лебедей, стрелял на земле в зайцев и лис и иногда даже ловил крупного зверя: не боялся ни кабана, ни медведя, ни бизона, всегда возвращаясь домой с богатой добычей, чем безмерно радовал жену и детей. Но давно, очень давно миновали те счастливые дни. Сейчас муж тоже был стар и почти лыс: только несколько седых кустиков осталось на его голове от некогда густых и длинных черных волос. Ноги уже едва держали его, да и искривленные болезнью руки не хотели ему подчиняться, как прежде: их силы хватало теперь только на то, чтобы поколотить свою жену, еще более немощную, чем он сам, и потому теперь он уже не мог всерьез рассчитывать на то, чтобы добыть мяса для еды и шкур для одежды. От большого зверя он теперь прятался, на мелкого же смотрел с завистью и еще верил, что способен кого-то подстрелить. Он выпускал стрелу, но не попадал в цель, и зверь бежал прочь, целый и невредимый, словно смеясь над охотником. Поэтому со временем муж совсем перестал брать с собой лук и стал обходиться только рыбной ловлей. Чтобы расставить сеть, не нужно было иметь большую силу, и рыба шла в нее сама, так что он тем временем мог спокойно отдыхать, сидя перед костром и ожидая, пока сеть наполнится. Тем не менее, старуха хорошо понимала, что даже такой промысел становится для ее мужа все тяжелее и тяжелее, ведь старость – не радость, и каждый раз, когда он уходил из дому, она боялась, что он может упасть в воду в глубоком месте и уже не сумеет выбраться на берег. Она вообще в последнее время боялась оставаться дома одна. Раньше, когда ее глаза еще способны были видеть дневной свет, у нее не было такого острого страха перед одиночеством. Но сейчас, в непроницаемой тьме слепоты, все изменилось. Старуха чувствовала, что ее жизнь на этом свете понемногу близится к концу и что время уходит, как песок меж пальцами, и иногда ей казалось, что вечная погибель, о которой она слышала так много и которую, тем не менее, не могла себе вообразить, уже дышит на нее могильным холодом. Старуха боялась смерти. Несмотря на свою горькую долю и все невзгоды, она держалась за жизнь с маниакальным упорством, похожим на звериный инстинкт, и не понимала своего мужа, когда тот говорил, что смерть будет для него блаженством. Старуха никогда не жила «назло». Она всегда жила «ради»: ради мужа, детей, внуков, правнуков… И хотя сейчас все забыли о ней и она стала ненужной никому, включая собственного мужа, она все-таки хотела жить – хотя бы для того, чтобы ее мужу было на кого кричать, когда он возвращается домой.
– Почему ты относишься ко мне так? – спросила она его однажды в полном отчаянии. – Ведь я всю жизнь служила тебе, как рабыня, ублажала тебя, воспитывала твоих детей… За что же ты меня так ненавидишь?
– А кто тебя просил быть рабыней? – отвечал муж сварливо. – Я не Основодатель, и рабы мне не нужны. Я всегда хотел быть просто свободным человеком и иметь не рабыню, а нормальную, во всем равную мне жену, которую мог бы уважать и которая уважала бы меня.
– Ты до сих пор любишь ту, первую!.. – горько вздохнула старуха. – Во всем равной тебе могла быть только она…
Муж ударил ее, услышав эти слова.
– Не касайся своим грязным языком ее чистого имени! – вскричал он гневно и потом целый день не разговаривал с ней.
А старуха до сих пор чувствовала себя виноватой и сожалела о своих необдуманных словах. Конечно же, она не должна была вспоминать ту, первую, именно в такую минуту. Но что поделать, старуха тоже была женщиной, и ревность часто кусала ее, хотя она всегда старалась подавлять в себе это чувство.  Но ведь каждая женщина хочет быть первой и единственной и всегда страдает, когда понимает, что это не так…