Последний поход на историческом Комсомольце

Справка из интернета: «Комсомолец» – учебный корабль Балтийского флота, вступивший в строй в 1902 году (до 1922 года назывался учебным кораблем «Океан»). В каждом походе на нём проходили практику 600 курсантов. Вплоть до 1956 года корабль выполнял учебную функцию, а в указанно году был превращен в плавучую базу и вскоре вообще был выведен из состава русского флота…

Передо мной единственная сохранившаяся фотография из того, памятного для нас, курсантов первого курса Военно-морской Медицинской Академии (ВММА), похода по штормовым просторам Балтики (1955 г.), так много давшего нам в освоении военно-морской науки и корабельной практики. Эпизод, когда наше отделение (Бориса Догадина), вместе с остальными курсантами нашего курса, по субботнему авралу до блеска драило верхнюю палубу. И старший помощник корабля, крайне скупой на похвалы, особо отметил моё личное усердие в этой ответственной работе. И я, по его грозному указанию, должен был демонстрировать свое рвение всем членам нашей курсантской бригады (Кент Явдак, Гена Савельев, Петя Терехов, Вадик Ким – из другого взвода, и Боря Догадин). Остальным (Толик Овчинников, Миша Трофимов, Саша Казаков, Роберт Питиримов и Костя Сотников) демонстрировать свою творческую активность мне пришлось уже во вторую очередь...

Некоторыми впечатлениями о том походе и вообще об особенностях корабельной службы на кораблях и судах того времени хочу поделиться с читателями. К ним могу лишь добавить, что тот  поход оказался последним походом на этом историческом корабле для всей нашей академической курсантской братии.

Практика на этом "курсантском" корабле в целом была для меня памятной, хотя и осталась в воспоминаниях лишь в виде отдельных эпизодов. Попали мы на корабль после окончания первого курса и в течение целого месяца осваивали азы морской науки вместе с сотнями курсантов других ленинградских военно-морских училищ. Из всех наших занятий там помню лишь изучение паруса, самого корабля, шлюпки и вязание морских узлов. Из последних для практики остался в памяти только один-единственный, самый обыкновенный, с помощью которого до сих пор завязываю шнурки ботинок и узелки на нитках во время пришивания пуговиц.

Куда более отчётливо запомнились авральные работы и бесконечные приборки с надраиванием до блеска всевозможных корабельных деталей да ежедневное "отбеливание" верхней деревянной палубы, осуществлявшееся с помощью специальных щёток. И курсирующий по палубе помощник командира корабля, суровым взглядом оценивающий нашу далеко не матросскую сноровку и ещё более суровыми словами наши "халатность и леность". При его приближении сразу звучало понятное всем морякам предупреждение, и мы принимались остервенело тереть твёрдое, как железо, дерево, расплескивая во все стороны специально разлитую по палубе воду. Я прямо-таки спиной чувствовал на себе его пронизывающий взгляд и исступленно драил отведённый мне участок. И однажды (о, счастье!) заслужил его лич¬ную короткую похвалу - "Вот так надо работать!".

Безусловно, всем юным участникам нашего первого морского "путешествия" по Балтике запомнилось и первое штормовое крещение. Для большинства из нас оно было весьма впечатляющим. Помню нестройные ряды разнокалиберного курсантского ополчения, выстроившиеся вдоль бортов на верхней палубе с единственной целью скорейшего освобождения от наспех принятого сегодня флотского обеда и иных излишков продуктов, заполнивших наши желудки. У некоторых эта процедура с самого начала получилась весьма эффективно. И они уже не так трагично взирали на окружающую нас действительность. Иные же долго страдали от неспособности выполнить это нестандартное и не утверждённое морским уставом упражнение. Они долго стояли с жёлто-синими лицами у бортов, периодически, с явной неохотой, отходили от них, уступая на время место другим жаждущим. Затем неожиданно вновь устремлялись ускоренным темпом из центра к периферии, врезаясь в леерные ограждения так, будто желали перелететь через них в бушующую внизу стихию. Наконец, желанное свершалось, и на лицах страдальцев появлялись благостные слёзы великого счастья, свидетельствующие о героической победе, свершившейся со стороны их ещё не окрепших "морских" желудков.

Кажется, в этот период даже временно были отменены все наши занятия по уставам и иным военно-морским наукам - дабы курсанты своим внешним видом и не совсем пристойным поведением (правда, не по их воле) не портили внутренние апартаменты столь значимого для ВМФ корабля. И в связи с представившейся всем возможностью большинство из нас выползло на верхнюю палубу. Хотя качка там и ощущалась сильнее, чем на нижних этажах судна, однако свежий воздух в этот момент был для нас куда важнее, чем отдых в горизонтальном положении в пропитанных курсантским духом нижних ярусах корабля.

Я с самого начала похода страдал вместе со всеми, поначалу мужественно борясь с килевой и бортовой качкой и с какой-то невероятной силой, неудержимо тянувшей меня к бортам. Выполнение рекомендаций наших "бывалых" относительно размещения в этих условиях в тех или иных точках палубы, совершенно не облегчало положения. К тому же, я послушался за обедом мнения "старожилов" и наполнил свой желудок до максимума предложенной на этот случай особой военно-морской снедью, а после ещё умудрился заквасить её несколькими пригоршнями страшно кислой капусты и несколькими ещё более кислыми огурцами из бочек, выставленных на палубе специально для подобного случая. И вот теперь, раздираемый глубокими внутренними противоречиями, возникшими в моём желудке на базе качественной и количественной несовместимости всего принятого, я пытался разрешить их естественным способом - желая скорее протиснуть образовавшуюся гремучую смесь поглубже, в нижележащие этажи моей пищеварительной системы, принимая для этого самые невероятные позы. Однако вскоре мои желания и воля были окончательно побеждены стихией, и я тоже устремился отдавать разгневанному Нептуну свою "душу", точнее, её содержимое, лишая себя тем самым необходимой энергетической подпитки.

Мой пример, а возможно и сами по себе душевные излияния, почему-то оказались весьма заразительными и моментально повлекли за собой настоящую цепную реакцию из аналогичных действий некоторых моих товарищей, находившихся до этого в глубоком раздумье и сомнениях относительно целесообразности налаживания душевных связей с Богом Морей и Океанов. Вскоре и Саша Казаков, и Кент Явдак и даже наш всегда стойкий командир Боря Догадин отдали в виде обязательной дани свои личные подношения этому Всесильному Господину и, естественно, сразу почувствовали облегчение, получив его Божественное Прощение. Теперь нам можно было вздохнуть свободнее и уже с меньшей опаской взирать на беснующиеся вокруг корабля волны и болтающийся среди них корпус нашего, надо сказать, далеко не маленького "судна" водоизмещением 13 тысяч тонн.

Помнится, это светопреставление продолжалось несколько суток. Всерьёз разгневанный чем-то Нептун не умерил свой гнев до тех пор, пока не собрал от нас максимального количества дани (на прокорм своих вассалов) и не удовлетворился количеством принесённых ему индивидуальных и коллективных поклонов. И только тогда шторм постепенно стал затихать, и мы в состоянии были находиться в кубриках, забываясь на какое-то время в непривычных условиях коек-гамаков, раскачивающихся в такт движения корабля.

Надо признаться, что обстановочка в этих донельзя переполненных "курсантских каютах" была "не ахти", или, как тонко оценил её один из наших старшин, - "как рыбы в селёдке", - научно перефразируя известную российскую поговорку. И дело было не в том, что можно было во время сна получить по уху от соседа, вдруг пришедшего в возбуждение и начавшего молотить руками и ногами, норовя даже вывалиться из неустойчивой обители. И не в том, что приходилось слушать всю ночь ротно-хоровое многоголосье соревнующееся по мощи с шумом корабельных двигателей, состоящее из мелодий и ритмов не совсем эстетичных (применительно к дневному времени суток). Хуже всего было другое - атмосфера, создающаяся духом всего курсантского воинства, заключенного в неразумно тесные рамки подпалубного пространства.

Атмосфера! Как много она значит для нас, как много даёт нам, какого внимания сама требует от нас - чтобы не испортить её, сохранить в естественном состоянии, ничего не отнимая и не добавляя по нашей, человеческой, прихоти. Это сейчас мы по-настоящему поняли её значение для здоровья и боеспособности личного состава. Поняли и начали создавать условия, соответствующие требованиям "военно-морского" организма. Тогда же, в пятидесятые годы, на эту сторону матросской жизни обращалось куда меньше внимания. По крайней мере, считалось, что организм моряка обязан выдерживать любые внешние трудности, в том числе, и "несколько отклонённую" от нормы внутрикорабельную атмосферу. И на нашу курсантскую долю выпала честь в полной мере вкусить на себе особенности её воздействия на наши собственные "военно-морские" функциональные структуры. И первый этап такого знакомства имел место именно здесь и был, по-видимому, специально направлен на скорейшее развитие у нас устойчивой адаптации к условиям, в которых большинству придётся жить и служить долгие последующие годы.

Однако все трудности похода нами были успешно преодолены. Мы побывали почти во всех отечественных портах Балтики: в Риге, Либаве, Таллине, Балтийске.  И вот мы снова в Кронштадте. Оставалась неделя до конца практики. Мы досдавали наши зачёты и мысленно готовились уже к отбытию в академию. Собирались домой и другие курсанты, в том числе и наши академические второкурсники (перешедшие уже на третий курс). Им выпала честь чуть ли не всем курсом проходить практику на "Октябрине" - линкоре "Октябрьская революция", - единственном оставшемся в строю линейном корабле Флота. Он как раз стоял недалеко от нас на рейде и поражал своими огромными размерами. Поражала также и численность его команды - две с половиной тысячи человек! И около тысячи корабельных помещений!.. А если его потопят?! Не так-то просто это сделать! В войну как немцы за ним охотились! Самолеты десятками сразу атаковали, да ничего не вышло. Рассказывали, что линкор тогда даже крупным своим калибром отбивался. И воздушная волна была такова, что от пролетающего неподалеку снаряда самолет переворачивало в воздухе!..
Все мы думали, сколько же он стоит? Решили, что не меньше миллиарда!.. А вскоре его не стало...
А вот относительно судьбы "Комсомольца", ничего сейчас и не знаю. А жаль, всё-таки наша история!..

1999 год