Третий сын Часть2

           Этот ребёнок перевернул всю мою дальнейшую жизнь.   

     Я не ошибусь, если назову жизнь нашу (вынужденную) в Литве самым счастливым временем в те мои годы.  Однажды на совещании у директора НИИ (а в зале было около 200 человек) я сказал своему переводчику, что мне больше переводчик не нужен.
Он передал мои слова директору. Тот встал и сказал: «Знаете друзья, я много видел русских, живущих в Литве и проживших по тридцать лет. Но за это время они научились говорить «здравствуйте» и «до свидания» и всё. А этот человек за два года упорного труда освоил не только бытовой язык, но и технический язык тоже. Для меня это невероятно! Встаньте, Валерий (в Литве все называют друг друга по именам), я Вас поздравляю и приказом увеличиваю Вам оклад в три раза!»  Я взволнованно но по-литовски сказал:  «Спасибо большое, Альгирдас. Будем продолжать работать».
Через некоторое время я был назначен представителем Литвы в штабе военно- морских сил России, поскольку мы делали аппаратуру для подводных лодок (уже не секрет).

Пространство разжалось. Началась полнокровная жизнь. В нашем секторе был один мужчина, который за короткое время обучил меня ещё и диалектам, так как в разных частях Литвы были свои диалекты. Свободно владея диалектами, я чувствовал везде себя, как «рыба в воде». Это была победа над собой.
 Мы, как семья- я жена и сын были счастливы. Прекрасная квартира в центре города, денег предостаточно, и в магазинах, кроме «птичьего молока», было всё. После лишений в этом плане в Волгограде, мы оказались в раю. Я могу это объяснить. Политика партии и правительства была направлена на то, чтобы обеспечить прибалтийские республики абсолютно всем: продовольствием, первоклассными дорогами, красивыми жилыми домами. Даже гаражные улицы были асфальтированы. Этим пытались удержать всё нарастающее возмущение всей Прибалтики в части рассекречивания Пакта Молотова-Рибентроппа. Меня всё спрашивали: знаю ли я что-нибудь об этом Пакте. Но тогда я ничего об этом не знал.
Я хочу сказать, что привёз семью в Литву не за продуктами и красивой чистой жизнью. Нужно было спасать глаза ребёнку. И их спасли. Но обратной дороги в Россию не было. Мы сохранили свои российские паспорта, а я имел тогда два паспорта: российский и литовский: так было нужно. Всю семейную политику в Литве определял я. Слушая о чём говорят люди в отделе, на улице, в транспорте, я понимал, что недовольство Россией зреет здесь и до какого-то взрыва осталось не так уж много времени. В какое-то время жене вдруг заявили, что пора переходить на литовский язык, особенно при проведении настроек аппаратуры с Вильнюсом. Появился некто Ландсбергис, создавший партию «Саюдис».  Эта партия была направлена целиком против России, против русских. Но это были «цветочки». Из России на Литву уже никто не хотел меняться, а выезжать в «никуда» я не мог.  Тут Россия сделала ещё один шаг навстречу литовцам: предоставила им самолёты, чтобы вывезти с Севера останки погибших родителей, депортированных в начале войны на Север и там умерших.  Лаборатории опустели. Большинство сотрудников улетели на Север, но через некоторое время вернулись совсем другими людьми: озлобленными и с большой ненавистью к русским. Того коллектива с непринуждёнными отношениями уже не было. Но ко мне продолжали относиться дружелюбно, хотя большинство вступили в «Саюдис». Листовки, плакаты, призывающие к разрыву с Россией, висели во всех городах республики. Митинги со злыми скандированиями. Я не боялся ничего, я был прикрыт языком!
Моя работа заключалась в частых командировках в Россию в штаб военно-морских сил. Нужно было согласовывать с военными технические условия на наши изделия. Здесь всё шло хорошо. Офицеры штаба знали меня в лицо и всё время спрашивали: «Как там». Я говорил, что очень напряжённо. Но и в России в преддверии начала девяностых было не менее напряженно. Пустые полки в магазинах, конечно не в Москве. а в глубинке. Я старался пока не думать об этом, тем более, что было непонятно, что происходит в самой России. Сейчас я мог бы разложить всё происходящее по полкам и там, и тут.  Но это сейчас. А тогда назревало смутное время (я имею ввиду Россию).
Я, прожив в Литве более двух лет, относился к этой земле очень нежно и с любовью. Из окна вагона Москва-Вильнюс я смотрел на те же берёзы, рябины, липы. Они такие же, как и в России. Почему нельзя было жить дружно? Почему русские должны были потихоньку покидать Литву?
Пространство и теперь уже и время начинали сжиматься в пружину. В который раз в моей жизни. Жена часто жаловалась, что подруги, вчера говорившие с ней на русском, теперь все, как один, говорили на литовском. Она уже не ходила в магазин, туда ходил только я и сын.
Начальство НИИ относилось ко мне на редкость замечательно. Никто не хотел уже ездить в Россию и везде посылали меня. Особенно хорошо и более, чем хорошо ко мне относилась кадровичка.  Её звали Она (по-русски Анна). Она была хороша собой, на вид лет сорок.  С момента моего появления в НИИ она часто вызывала меня к себе. На столе был чай, кофе, маленькие литовские пирожные. Оказывается, это всё было для меня. Что она хотела? Я смутно догадывался, но в течение двух лет, что я занят был литовским, я как-то забыл о женщинах. Было не до них, вернее, я их просто не замечал. Симпатичная секретарша директора тоже мне делала какие-то намёки. Но я всё отметал и вновь уходил в глубины языка, культуры этого народа, был с ними на их корпоративах, пел с ними песни на их языке и танцевал их танцы. Частые мои вызовы к Анне заметил директор, и он дружески похлопал меня по плечу: «Она не замужем»: сказал он на диалекте Нижней Литвы. Я ему что-то ответил на этом же диалекте. У него вырвалось по-русски: «Молодец!». 
Анна всегда надевала платье с хорошо  прочерченным  декольте, и просила меня не стесняться и пить кофе. Она нарочито говорила со мной по-русски, а я её пресекал на литовском. Всем своим видом она показывала своё расположение ко мне. Но этим всё и кончалось. Ещё на протяжении двух лет она ухаживала за мной. Но, хотя во мне ещё звучали слова жены: «Найди себе женщину», но это было не то место и не то время. Шяуляй был маленьким городом, и все люди в нём были как на ладони. Я очень любил этот город, часто называя его про себя: «Мой игрушечный город!». Я им гордился, я им жил. Я в нём стал другим человеком более спокойным, более уравновешенным. Большая зарплата позволяла мне многое, но я этим не воспользовался. Жена покупала шерстяные вещи, хорошее бельё, я привозил из Риги дорогие вещи для неё. И, хотя мы уже много лет не были с ней близки, я всё-таки любил её, понимая, что она ни в чём не виновата.  Так что ухаживания Анны я аккуратно отвергал, но на чай приходил по её звонкам.

Россия создала в Прибалтике чистые радиотехнические предприятия. Здесь не было металлургии, химии, здесь было дорогое производство запчастей для телевизоров и много ещё всяких изделий для радиотехнической промышленности. Россия создала здесь тысячи рабочих мест. Сегодня два миллиона из четырёх литовцев – молодых уехало на Запад. Заводы остановились. Остановилось и разрушено в те времена было многое и в самой России.  Очень, на мой взгляд, всё было сделано не умно! Уже звучало горбачёвское слово «Перестройка» - пустое совершенно слово. Но мы ещё жили в Литве, не имея возможности никуда выехать. Приближался 1990-й год.

23 июля 2018 год.