Две трети лета

1. Возвращение

                Значит, нету разлук.
                Существует громадная встреча.
                Значит, кто-то нас вдруг
                в темноте обнимает за плечи…
                Иосиф Бродский

 Не то чтобы я сильно любил лето. Нет, не очень. Жара, всё такое… Однако стоит лету закончиться,  и я довольно остро переживаю разлуку с ним.  Как будто лето – это и есть моя жизнь, а всё остальное – только ожидание.  Всё жду его, всё не чаю вернуться.
Три вещи есть на свете, от которых я всегда возвращаюсь в лето. Это сенокос, черешня и большие школьные каникулы.
И в детстве, и сейчас  я больше всего каникул жду. В детстве – понятно, а теперь – потому что устаю от детей. «Всё! – говорю на последнем занятии – Проваливайте! И чтоб до осени я вас не видел!» И скучать по ним, паршивцам, начинаю не раньше, чем через неделю.
Потом черешня. О, как много её  в этом году! Древние, наполовину высохшие деревья в парке усыпаны чёрными и красными райскими ягодами, на них пасутся скворцы, опять откуда-то поналезшие дети и я. Скворцы и дети вопят счастливыми голосами,  а я пасусь молча.
Пора косить. Только вроде вчера земля была едва обсыпана зеленью, а вот уже трава  в пояс. Срочно косить, а то поляжет под ливнями.  Выпадаю из реальности на три-четыре дня. Сил не остаётся даже на то, чтобы читать.  Раньше, когда я косил обычною косою, я читал сам себе вслух во время работы. «Онегина» чаше всего. Или другие какие-нибудь длинные стихи. «От окраины к центру» Бродского – очень хорошо подходят для сенокоса. На каждом взмахе выдыхаешь восклицательно: «Вот я вновь! Пррррохожу! В том же светлом! Ррраййю! С останновки! Наллево!»  Фух…
Нынче же я сильно механизировался и работаю косою с моторчиком. Тут уж не то что вслух, а и про себя не почитаешь. Мозг отказывается говорить стихи,а только с диким механизаторским упоеньем  вторит моторчику. «Дыр-дыр-дыр!»- поёт мозг, неуклюже приплясывая внутри черепной коробки. – «Ай-нанэ-нанэ! Дыр-дыр-дыр!»
А когда сено высыхает и я вожу его на сеновал, тогда тоже не хватает в мире места для литературы. Потому что лошадь! Лошадь приходит, чтобы сено возить! И я с ней разговариваю. А когда не разговариваю, то блаженно погружаюсь в совместное наше с нею молчанье. Да блин! Ну и что, что устал! Да я ещё столько же готов накосить, только приведите, приведите мне снова лошадь, дайте мне прижаться печальною мордою к её прекрасному лицу, дайте поговорить и помолчать с нею!
Вот эти самые три вещи когда произойдут, то я считаю, что настало лето. И я тогда в нём устраиваюсь жить.

2. Лягушиная кожа

                …Вода на булавках, и воздух нежнее
                Лягушиной кожи воздушных шаров.
                Осип Мандельштам

Фу, как жарко. Не люблю. Стараюсь управляться по хозяйству с утра пораньше, пока ещё не так печёт. Но не успеваю, хрен там. Никогда не успеваю. Домой вползаю уже расплавленный и растекаюсь по полу. 
Сегодня вот так растёкся, и вдруг – ах!  Раскалённые пятки мои уткнулись во что-то восхитительно прохладное.
Ах! Что это? Ах, как хорошо-о!  Ба… Да это же эспандер. Это я зарядку утром делал, и эспандер не убрал, а бросил на пол. Резиновый эспандер, синенький такой, пахнущий воздушным шариком. Алёна мне из Чехии привезла. Потому что старый пружинный всё время выщипывал, сука, волоса на могучей моей груди. Не то чтоб мне жалко было тамошних кудрей, – ощипываться просто недолюбливаю.
Но какая же прелесть этот резиновый! Как нежно, как сладостно он холодит!. Словно какая-нибудь милосердная лягушка прибежала ко мне из хладных болот своих и целительно обняла мне пятки! Никогда вот не знаешь, где подстережёт тебя счастие.

3. Неотложный дождик

                И свежих капель виноградник
                Зашевелился в мураве…
                Осип Мандельштам

Смешной такой дождишко пошёл. Нет, намеренья у него были, похоже, самые серьёзные, однако вышло такое, что все улыбаются и хихикают: я, собаки, воробьи, крыши, лопухи, листва на ясенях и клёнах. На нас прыгают с небес светлые, весёлые  капли, а мы вздрагиваем и смеёмся.
Радуемся  совершенно бездумною, безалаберною радостью наивных дурачков. Как будто вдруг не стало на свете ничего дурного и мучительного, никаких забот и страхов. Особенно никакой смерти.  Подумаешь, смерть… Да разве бывают вообще такие глупости, гы-гы…
А даже если бывают, то не сейчас, пожалуйста. Сейчас нам некогда, у нас тут, понимаешь, дождь.

4. Человек внутри

                Где ж коровка наша?
                Николай Некрасов

Выяснил недавно важную вещь.  Мне человек один помог. Белобрысый такой человек, лет четырёх. То есть не лет четырёх, а именно четырёх лет. Он сам сказал. Мы ехали в автобусе, а он зашёл со своей мамой на одной из остановок и сказал, что его зовут Алнестик (Эрнестик) и ему уже четыле года.
  –  Дядя! – крикнул Алнестик водителю – Нам надо в Иванчу! Вы в Иванчу едете?
  –  Именно туда и еду – отвечал водитель.
  – А вы? – оглядел Алнестик пассажиров – вы тоже едете в Иванчу?
Весьма предусмотрительно с его стороны. А то мало ли, захочет вдруг кто-нибудь ехать в другое место – и как тогда? Как попасть в Иванчу к деду? А дед-то ждёт.
 – Меня там дедушка ждёт! Я его называю «деда», а он меня «внук», хотя меня Алнестик зовут!
И тут мы стали проезжать мимо пасущихся коров.
 – Ой, коловы! Мама, смотли, коловы! Эээй! Смотлите все, там коловы! Они кушают тлаву! А вы знаете, что у колов внутли человеки?
Гм… Я не знал. То есть знал, наверное, раньше, когда был лет четырёх, а потом видимо забыл. Гм…
Это очень интересно и очень важно – то что Алнестик сказал. И как же я раньше не догадался, ведь на поверхности же было! Да с первого взгляда на корову понятно, что у ней там человек внутри. Живёт себе такой… Как правило, и понятия ни малейшего не имеет о том, что везде вокруг него корова кушает траву.
  Так, стоп… А я тогда как же? А что если и у меня? И у всех? Да точно же, точно! Да с первого достаточно пристального взгляда на любого человека сразу понимаешь, что снаружи у него – сплошная корова. Господи, как глупо, как неинтересно было жить до сих пор, не осознавая этого!  Ну, зато теперь хорошо.

5. После полуночи

                После полуночи сердце ворует
                Прямо из рук запрещённую тишь…
                Осип Мандельштам


Всякому человеку надобно хоть иногда устроиться так, чтобы побыть одному. Эх, как-то это двусмысленно выходит… Ладно, уточним. Всякому человеку надобно хоть иногда устроиться так, чтобы побыть одному, причём не по нужде, и душ не считается. Вот так правильно.
Лучше всего это получается после полуночи, когда все спят. Ты уже и зубы вычистил на ночь, и книжку закрыл и отложил, и свет выключил, и выключил даже интернет. Вот тогда надо подойти к окошку и покурить, глядя на улицу, в звонкую, росистую июльскую ночь. На улице тоже все спят. Спиридон ещё, правда, может не спать. Он любит ночью погавкать на сов и нетопырей, побегать вогруг будки, громыхая цепью, провыть серенаду какую-нибудь, если погода ясная.  Но когда я выглядываю в окошко, чтоб побыть одному, Спиридон понимающе примолкает и делает вид, что тоже спит. Я  всё-таки какое-то время прислушиваюсь: на самом ли деле спит Спиридон или делает вид? Если делает вид, то я ему благодарен, но лучше бы натурально спал. «Я натурально!» – вздыхает Спиридон, и я тогда успокаиваюсь и предаюсь одиночеству.  Сначала мне чуть-чуть только одиноко, а потом всё сильнее.
Нынче полнолуние, да и фонарь горит, так что на улице довольно светло. Но я всё равно ничего не вижу, очки-то я снял. Одни какие-то тени,  всё как будто не настоящее, а просто так затейливо клубится темнота – неявными такими силуэтами. Сам я тоже тогда неявен  – по крайней мере спереду, то есть тою половиною своею, что обращена к окошку.  Затылок, спина и задница сидят дома и сохраняют поэтому вещественность, а вот лицо, живот и чуть ниже  – всё это растворяется в ночи. бесформенно клубится вместе с тьмой. 
Чего же добивается этот человек, торча вот так эфемерным передом в ночь? Бежит ли он эдаким макаром от обыденности или напротив взыскует покою? Хрен его знает…
Исполненный возвышенного недоуменья, я докуриваю и ложусь спать.