Станция Худат

Станция «Худат»


Осень 1933 года в Азербайджане выдалась сухой и жаркой. Душная ночь плавно перетекла в такое же душное утро. Молодая лезгинка устроилась за высокой, глухой стеной большого глинобитного, чисто- выбеленного дома, пытаясь разжечь костерок, чтобы испечь несколько лепёшек. Звали эту молодую женщину Сима. Она довольно ловко управлялась с корявым буковым поленцем, больше похожим на.  кость. Обрывки старых, пожелтевших от времени газет, немного подымили горьковатым дымком, и костерок дружно занялся. А дымок наткнулся на глухую стену дома и медленно поплыл в сад, с трудом пробираясь сквозь плетень, сооруженный из лозы дикой ежевики. В саду он превратился в тонкую, плоскую пелену и, вскоре окончательно был разодран в клочья давно некошеной, колючей травой. Деревья, похожие на беременных тёток, кажется, едва дышали под тяжестью многочисленных, созревших плодов. Золотая айва источала волшебный аромат, перемешанный с яблочным и грушевым. В дальнем углу сада, под огромным, раскидистым кустом инжира, сидел черноголовый мальчик лет шести. Звали его Дамир, и был он точной копией Симы- своей матери. Дамир сидел на низкой, старенькой табуретке, которую предусмотрительно взял с собой. У его ног стояла большая глиняная чашка наполовину заполненная инжиром, которую уже начали атаковать муравьи и пчелы. Дамир не обращал никакого внимания на устрашающих насекомых и, медленно переставляя табуретку, продолжал собирать медовые ягоды. Собирать инжир, выискивая его в густой траве, не вставая с табуретки, было не совсем удобно, но это хоть немного облегчало нестерпимую боль, которую причинял ему огромный фурункул под коленкой, походивший на сучье вымя. Эти страшные черяки мучали мальчика уже два года подряд. Сима, каждый раз, когда Дамир просил показать эту болячку врачу, ссылалась на отсутствие денег, и жирно намазав больное место какой-то вонючей дрянью, говорила, что все само собой пройдет. В этот раз Дамир не стал рассказывать матери о своей беде, и мужественно переносил все тяготы и неудобства. Когда чашка была наполнена до краев и кусачие пчелы стали цыпляться к сладким и липким рукам мальчика, он решил выбираться из сада. Ему не хотелось уходить. Он любил этот сад. Он любил его и зимой, и летом, и ночью, и днём. Особенно ночью, когда в свете луны тени деревьев казались многорукими, молчаливыми великанами, а из потаённых уголков слышались чьи- то глухие голоса. Он любил его и светлым летним днём, когда сад был наполнен птичьим гомоном, и cкворцы- свистуны прилетали поклевать сладкой черешни. Он не понимал, почему Сима не любила этих весёлых птиц, и гоняла их длинной сухой палкой. Ей жалко было черешни. Но ее было как много, что вся макушка была осыпана ягодами до самых холодов. Он любил этот старый сад.
               Тем временем, Сима укутала ещё дымящиеся лепешки в чистое полотенце и понесла в дом. В доме, на довольно просторной кухне, уже вовсю хозяйничала вдова старшего брата Симы, Севиль. Севиль была старше Симы на восемь лет, и в общем-то  тоже ещё молода и расторопна. Она была небольшого роста, слегка полновата, с широким росчерком густых бровей над маленькими, колючими глазками. Севиль прихлебывала чай из тонкого стакана.
    - А, ты уже встала- сказала Сима, войдя на кухню и, ставя на стол теплый свёрток со свежим хлебом. -Долго спишь, подруга. Севиль не обратила на слова Симы никакого внимания и, положа на середину ладони большой кусок сахара, расколола его тупым краем кухонного ножа на несколько мелких кусочков.
- Ты бы лучше подумала, чем мы завтра будем гостей угощать?  В доме шаром покати -  посасывая кусочек сахара, спросила Севиль.
-  Каких ещё гостей? - не оборачиваясь к Севиль, спросила Сима, принимая ее слова за шутку.                - Тагировы приедут на тебя посмотреть- Севиль прихлебнула чаю.               
 - Это ещё зачем? –Сима повернулась к Севиль, и спрятала руки под замызганый передник.      
- А затем, что в доме нужен мужчина- почти шёпотом сказала Севиль.
- Ну вот и зови его к себе- Сима повернулась к столу и стала наливать себе чай.
- Я бы пригласила, да кто же ко мне пойдет- зло сказала Севиль, и встала из - за стола.               
                Краткое   отступление.
Дом, в котором происходят события, был построен ещё в начале века, довольно зажиточным делом мужа Симы. Муж Симы, Расул, вопреки наставлением отца и деда, был страстно увлечён морем. Вскоре, он близко сошёлся со старшим братом Симы, Карабеком, заядлым рыбаком.
К тому времени, Карабек, уже был женат на Севиль. Детей у них не было. Севиль была пуста, как барабан. Карабек нещадно бил её, убивая в ней последние ростки какой-либо добродетели. Расулу давно нравилась младшая сестра Карабека. Весной 1925 года, заплатив хороший калым семье Симы, они сыграли свадьбу. Через год после свадьбы Сима забеременела, но ребёнка потеряла. Как врачи не отговаривали молодых отказаться от опасных экспериментов, Расул упорно настаивал на ребёнке. И в 1927 году, к большому удивлению медиков, Сима родила красивого, здорового мальчика. Расул души нечаял в сыне и работал в море на износ. А Карабек, всё также побивал жену и начал прикладываться к водочке. Севиль же, из довольно милой, молчаливой толстушки, превратилась, вскоре, в завистливую, склочную бабу. Возненавидя мужа, она мстила его сестре. Доходило даже до того, что она втайне от Симы, била ещё совсем крошечного Дамира, а когда мать приходила и заставала плачущего ребёнка, Севиль уверяла, что это обычные колики, и даже сама готовила укропную водичку. В 1928 году, в октябре, Расул, Карабек и ещё пятеро рыбаков, вышли в море на стареньком баркасе. К вечеру на Каспии разыгрался шторм. Буря была такой силы, что казалось, море соединилось с небом. Старики не помнили такой бури. Каспий ревел, как раненный зверь, слепой и жестокий. Только через месяц, Джамиля Багирова прибило к берегу. Мать опознала его только по сросшимся на правой ноге пальцам. Женщины рвали на себе волосы, взывая к милосердному Аллаху, но седой Каспий хранил молчание. Севиль же со временем, даже как-то повеселела, позабыв о побоях угрюмого, вечно пьяного мужа, и не обращала никакого внимания на укоризненные взгляды односельчан. А совсем скоро " усатая Зухра", старшая сестра Севиль, чокнутая, одинокая, похожая на толстого арменина из мясной лавки, со всеми своими скудными пожитками, поселилась у неё в маленьком, и к тому времени заметно обветшалом без мужской руки, домике. Севиль же, всё чаще навещая убитую горем Симу, спустя некоторое время, осталась здесь навсегда, чему хозяйка, надо сказать, не очень-то сопротивлялась.
                Конец краткого отступления.

- Кто-же ко мне пойдёт? - повторила Севиль и звонко щёлкнула ноготком по тонкому стакану. В следующую секунду она встала и подошла к Симе почти вплотную. - Тагировы приедут завтра к вечеру, а сегодня приедет Зуреят. Я написала ей ещё два месяца назад. - Севиль отошла от Симы и снова села за стол.                - А это ещё зачем? - Сима не понимала, что происходит.
-Она заберёт Дамира к себе- почти шёпотом сказала Севиль и посмотрела на Симу.
- Что ты такое говоришь? - У Симы ноги стали ватными и она присела на стул, чтобы не упасть.
- Пускай, хотя бы год, поживёт у Зуреят, пока у нас всё разрешится- ответила Севиль и встала из-за стола.
- Но кто же меня спросил, чего я хочу? - Сима уронила голову на тяжёлые, словно окаменевшие руки.
- Ты хочешь, чтобы мы сдохли с голоду. Ты этого хочешь?
- Дамира я не отдам- тихо сказала Сима, не поднимая головы. Но мысли её, относительно всего происходящего, не были так же категоричны как её слова. Мысли о том, что она ещё молода и красива, что можно ещё быть счастливой, зародились в её маленькой головке не сегодня, и не вчера. Они зародились в ней тогда, когда она увидела Багира Тагирова в первый раз. Высокий, горбоносый, с глубоко посаженными большими глазами лезгин, тогда уже разбудил в ней желания, о которых она боялась
даже думать. И теперь, слова Севиль пролились живой влагой на почву, где ждали этой влаги набухшие и готовые к росту семена.
- Сына я не отдам- повторила Сима.
- Ты знаешь, что делают львы, чтобы заполучить львицу? - спросила Севиль.
- Какие ещё львы? Что такое говоришь? - Сима вышла из-за стола и стала разворачивать ещё тёплые лепёшки.
- Они убивают львят.
- Ужас. Зачем?
- Чтобы мамаша была посговорчивей- Севиль обернулась и посмотрела на Симу.
             Дамир вышел из сада, подошёл к рукомойнику у небольшой летней кухни, и тщательно вымыл липкие руки до самых локтей. Он был чистюлей, как и его отец. Отвернул штанины, чтобы мать с тёткой не заметили его болячки и, стараясь не хромать, пошел в дом. Войдя на кухню, он поставил на стол чашку с инжиром и сразу же присел. Черяк ударил под колено острой болью.
- Ты чего так рано поднялся? -спросила Сима, стараясь улыбаться.
- В комнате душно. А в саду хорошо- ответил Дамир.
- Я приготовлю тебе чего-нибудь- Сима начала возиться с примусом.
- Не надо, я наелся инжира. Он сладкий как мёд- сказал Дамир и, поставил по удобней больную ногу.
- Съешь тёплой лепёшки- сказала Сима.
- Не хочу мама. Я сыт. -  Дамир встал  из -за   стола, подошёл к матери и оперся
 на неё всем своим маленьким тельцем. Так уставшие люди опираются на большое надёжное дерево, чтобы немного отдохнуть. Но Сима не была таким деревом и, отстранив от себя сына, сказала, что если он ничего не хочет, то шёл бы погулял во дворе. Севиль всё это время молчала, и наблюдая за поведением Симы, в глубине души порадовалась этому обстоятельству. Дамир, привыкший к такому к нему отношению матери, послушно вышел из дома. Он хотел было вернуться в сад, но вспомнил про злющих пчёл и передумал. Вдруг вспомнил, что какая-нибудь часть крыши ещё в тени, и что хорошо бы было полежать на прохладном железе и о чём-нибудь помечтать. Он прихватил небольшую дерюжку и уже через минуту выбрался на верх. Раннее солнце не добралось ещё до северной стороны большой, почти плоской крыши. Там можно было хорошо устроиться. Дом был довольно высокий, и потому отсюда можно увидеть половину Худата. Вот, вдалеке, тонкий шпиль худатского вокзала с красивой красной звездой на макушке. Дамир вспомнил, как однажды отец Гамзата, лучшего его друга, взял их с собой на станцию, и купил им по шарику мороженного. Себе он взял пузатую кружку пахучего пива и смешно сдувал с него воздушную пену. На станции горьковато пахло креозотом и громко стучали колёса проносящихся мимо поездов. Вот они с Гамзатов весело помахали какой-то девочке, которая сонно выглядывала из окна, остановившегося всего на минуту, пассажирского поезда. А мороженное всё сильней капало белыми липкими пятнами на их босые, грязные ноги. Потом они шли назад по пыльной дороге и отец Гамзата рассказывал им какую-нибудь смешную историю. А вот там хорошо виден клуб с небольшим красным флажком на острой крыше. А за ним небольшой синий лесок со старым буком и дикой ежевикой. Они с Гамзатом всё лето бегают через этот лесок к глубокому гроту с ледяной родниковой водой, чтобы понырять в него с высокой каменной пятки с остальными смельчаками. И только к вечеру они возвращались домой, через тот самый синий лесок, то и дело останавливались, чтобы поклевать чёрной и такой сладкой ежевики. Гамзат, как только набирал полную горсть ягод, отдавал её Дамиру, а тот не понимал, зачем он делает это. Гамзат, мальчик лет десяти, любил своего друга Дамира и всячески его опекал. Однажды всю дорогу от родника к дому он тащил Дамира на себе, когда тот страшно порезал ногу острым как бритва камнем. Да, они были настоящими друзьями. А вот, внизу, его любимый сад. И оттуда до самой крыши поднимается волшебный аромат айвы и яблок. А вокруг, дымки, дымки, дымки. От больших дворовых печек и от маленьких, от мангалов и от обычных костерков на задних дворах. Дымки, дымки, дымки.
          А на кухне, в это время, продолжался разговор в котором не было места ни мечтам, ни воспоминаниям, ни радости. Не было места тем самым дымкам и запахам айвы. Здесь вовсю старались добыть своё " счастье". Сима, уже совсем раздавленная напором Севиль, была похожа на тряпичную куклу, которой было всё равно, кто в следующий момент схватит её и начнёт трепать. Она молча сидела за столом, безвольно сложа перед собой красные от горячего хлеба руки.               
-  Что ты решила? Сейчас приедет Зуреят- Севиль стояла сзади, нависая над Симой, как коршун над обречённой добычей.
- Я не знаю, Ничего не знаю - прошептала Сима
 Зуреят доводилась Расулу двоюродной сестрой, и в этом доме была не один раз.
 Теперь, когда она зашла во двор, старый, слепой пёс лениво приподнял свою седую морду, и   очевидно узнав знакомый запах, продолжил сладко дремать. Зуреят уверенно пересекла весь двор, и вошла на кухню так, как будто выходила на несколько минут и теперь вернулась. Сима, казалось, не обратила на появление Зуреят никакого внимания, и продолжала сидеть, смиренно опустив голову. Севиль же засуетилась, и начала греметь посудой.
-  Ты можешь оставить нас наедине? - спросила Зуреят, обращаясь к Севиль. Севиль всегда побаивалась решительную Зуреят, и потому покорно выполнила её просьбу.
- Что ты задумала? - спросила Зуреят, подсаживаясь ближе к Симе. Та молчала.
- Ты хочешь, чтобы я забрала его?  Сима отвернулась от Зуреят, и уронила тяжёлую  голову на красные ладони.
- Севиль сказала, что так будет лучше-  прошептала Сима.
- Кому? Севиль первую вышвырнут отсюда- сказала Зуреят.
- Я боюсь за Дамира. Ему плохо будет здесь- Сима продолжала говорить шёпотом.
- С тобой рядом ему всегда будет хорошо. Ты же знаешь, как он привязан к тебе. Чего ты боишься? - Зуреят говорила громко. Так, чтобы это слышала Севиль.
- Львы, чтобы овладеть львицей, убивают её детёнышей. Убивают…- Сима снова уронила тяжёлую голову.
- Но Тагировы не львы. Они люди.
- Если это так, я очень скоро заберу его- сказала Сима, и впервые за всё это время, посмотрела на Зуреят. Повисла пауза.
- Но что ты скажешь Дамиру, как объяснишь?
- Скажем, что ей надо лечь в больницу, и как только она поправится, его заберут- в приоткрытую дверь сказала Севиль.
- Тебе то что за выгода во всём этом? - не оборачиваясь, спросила Зуреят. Дверь громко захлопнулась.
- Если ты помнишь, у меня целых трое, и муж инвалид,- обращаясь к Симе, сказала Зуреят, и глаза её налились слезой.
                Дамир, всё ещё сидел на крыше и  жалел, что сегодня они с Гамзатом не смогут пойти к  гроту, потому что Гамзат уехал с отцом в Хачмас и вернётся только к вечеру. Но завтра обязательно пойдут, и по пути опять поедят сладкой, лесной ежевики. День всё больше разгорался, и на крыше становилось жарко. Севиль всерьез побаиваясь Зуреят, ушла в самую дальнем комнату на втором этаже и закрылась там. Когда на кухню зашёл Дамир, женщины молчали. Увидев Зуреят, Дамир широко ей улыбнулся и они обнялись. Зуреят, порывшись в небольшой суконной сумке, достала бумажный кулечек с яркой карамелью и протянула его Дамиру. Тот взял конфеты и, поблагодарив женщину за подарок, прижался к матери, которая с трудом пыталась выглядеть веселой.
- Поедешь к нам погостить? - спросила Зуреят, обращаясь к Дамиру. Глаза мальчика несколько оживились, но он всё также не отлипал от матери.
- Закир (это был старший сын Зуреят) спрашивал о тебе, и будет очень рад тебя видеть. Да мы все будем рады, если ты поживешь у нас- сказала Зуреят, взяв Дамира за руку.
- Мама мы правда поедем к Закиру? -спросил Дамир у Симы.
- Мама приедет позже,- не дожидаясь ответа Симы, сказала Зуреят.
- Мама…- Дамир вопрошая посмотрел на мать и резко вырвал руку из маленькой, шершавой руки Зуреят.
- Я обязательно приеду за тобой- выдавливая из себя каждое слово, сказала Сима. В одну секунду глаза Дамира налелись слезой. Он вжался в мать с такой силой, как будто хотел спрятаться в ней самой.
- Перестань. Мне больно- резко сказала Сима, с трудом отрывая от себя цепкие руки сына.
- Мама, мама…- кричал Дамир, и слёзы, которые невозможно теперь было удержать, полились горячими ручьями.
Севиль слыша крики Дамира, усердно, как молитву, шептала одно и тоже: " Не сдавайся, не сдавайся, не сдавайся."2
Как и предполагала Севиль, Зуреят ничего есть не стала, а пошла с Дамиром посмотреть на сад. Дамир немного успокоился. Черяк от напряжения наконец прорвало, и гнетущая, острая боль, мучавшая его целый месяц, отступила. Пока эти двое гуляли по саду, Сима собирала сына в дальнюю дорогу. Севиль ей усердно помогала. Когда скромные пожитки были уложены в старый картонный чемодан, женщины присели, и Севиль напомнила, что вечером надо обязательно сходить к Ашоту домой поговорить с ним за мясо, и достойно встретить завтрашних гостей.
Вокзал, под вечерним дождём, казался Дамиру серым и мрачным. Не было ни мороженицы, ни мужчин с большими кружками пива, ни Гамзата, ни той самой, сонной девочки в окошке зелёного вагона. Когда они через час устроились, наконец, на свои места, Зуреят видела, как Дамир, прижавшись лицом к стеклу плакал вместе с дождём, повторяя шёпотом одно лишь слово: " Мама, мама, мама…'
На следующее утро, когда Севиль и Сима бойко хлопотали у печки, во двор робко зашёл Гамзат. Старый пёс, узнав мальчика, хрипло кашлянул и отвернул морду.
- Дамир. Эй. - крикнул Гамзат, на что из будки опять послышался кашель. На кухне услышали крик и притихли.
- Дамир. Эй. - повторил Гамзат. Пёс протяжно завыл, недовольный тем, что ему мешают спать." Неужели он уже ушёл к гроту, не дождавшись меня".
- Дамир. Выходи. - ещё громче крикнул Гамзат. Из конуры неохотно выбрался её хозяин, и гремя тяжёлой цепью, выругался басистым лаем на неугомонного гостя.
- Чтоб тебя…- сказала Севиль, и приоткрыв дверь кухни, и уже обращаясь к Гамзату, зло и коротко крикнула,- Он уехал в Дагестан. Надолго. -
Гамзат не успел понять откуда ему ответили, но то. что Дамира нет и ещё долго не будет услышал отчётливо. Пробираясь сквозь колючую ежевику, Гамзат думал: " Когда же. я увижу тебя, мой друг, Дамир? "
   
                Краткий   эпилог.
Весной 1967 года из вагона поезда " Москва -! Баку", остановившегося на станции " Худат", вышел красивый мужчина лет сорока с едва заметной ранней сединой на висках. В одной руке у него был небольшой, по виду не очень тяжёлый чемодан, а другой он держал за руку черноголового мальчика, лет пяти." А здесь почти ничего не изменилось."- подумал мужчина. Он поднял голову, и увидел всё тот же шпиль со звездой, всё так же толпились мужички у пивной, всё так же продавали мороженное у самого входа в вокзал.
- Хочешь мороженного? - спросил мужчина у мальчика, и вдруг вспомнил те самые два сладких шарика с которых падали большие белые капли на их с Гамзатом пыльные, избитые дорогой ноги.


                Посвящается нашему папуле, Демирову Дамиру Салиховичу.