Ноша избранности глава 31 Исполнение пророчества

Глава 31 Исполнение пророчества.

«Как же холодно. Даже плащ не спасает. Если судить по звёздам – полночь прошла, а перед рассветом мороз ещё усилится. Ну и пусть».

По правую руку от Горы, через морозную пыль пробивается свет от догорающих костров вокруг городища. Жёлтый, тёплый, но от одного лишь взгляда в ту сторону девочку начинает трясти. Не менее страшен для неё и грязно-багровый огонь факелов у ворот в Гору, красный свет глаз стражей-мертвецов. Вот уж кому холод не страшен.

Иное дело – свет звёзд. Он далёк, но чист и потому притягивает. Скоро она станет такой же белой и холодной, как звёзды над ней, как камни под ногами, как свежий снег …
Движение воздуха. Что-то тёплое окутывает её прозрачной пеленой:
– Ириша, Заморыш, это ты?
– Да, господин, а вы… – девочка осекается. – Я замерзаю? Вы снитесь мне? Вас же убил Страж…
– Это я убил его, сестрёнка. Убил и добыл шкуру, которая делала его невидимым. Теперь она делает невидимыми нас.
– А госпожа Анна…
– Мы освободим её, а потом вместе уйдём под шкурой. Надо только найти проводника. Того, кто проведёт нас через ворота.
– Через ворота?
– Да. Ты никого здесь не видела?
– Никого, а … Через ворота?
– Они заколдованы и…
– Господин, – девочка дрожит уже не от холода или страха. – Госпожа Анна сказала… Я знаю, как пройти через ворота!
– Ты? Как?
– Просто. Следуйте за мной. – Она вывернулась из-под тёплого покрова в свежий мороз, повторила. – Следуйте за мной! – И решительно зашагала к чёрному провалу в Горе, к багровым огням факелов.

Мертвецы в чёрных латах преградили ей путь.
– Я могу идти, куда захочу! – голос Иришы не дрожал. – Я хочу войти в Гору.

Левой рукой Гастас придержал шкуру, правой – потянул меч из ножен, но оружие не понадобилось. Пламенем полыхнули глаза стражей, низкое рычание прорезало воздух, с грохотом разошлись бронзовые створки зачарованных ворот с вбитыми в почерневшую медь не тускнеющими, золотыми, крючковатыми крестами (восходящее солнце, заходящее солнце и солнце в зените между ними), во весь голос взвыли бронированные псы.
…………….

– Псы…
– Что? – Щуп прервал созерцание пустой кружки.

Дотлевают угли в двух очагах людской, почти не давая света. Большинство наёмников тут же дрыхнут под плащами на широких лавках вдоль стен. Кто-то нашёл в себе силы уйти на отдых в спальные коморки, а кто-то заснул за столом. Глузд повторяет:
– Псы, командир. Слышишь, завыли?
– Псы? – Щуп стряхнул сонливость, прислушался. – Да, воют. Может, обезьяны подошли?
– Да не те что здесь, при кошарах. Там, в Горе.
– В Горе?
– Только-только тихо было. И вдруг все разом. Не к добру…
– Не к добру? – Командир поднялся, выдирая сознание из полудрёмы ожидания, окинул взглядом людскую, прислушался. – Говоришь, только-только начали? Пошли, посмотрим.

Костёр на улице почти прогорел. От сучковатой верхушки лишь обугленная головёшка осталась да полоса дотлевающий углей. Дров подкинуть некому. Караула нет. Зачем? Чужих здесь нет, а обезьяны в дома не заберутся. Да и собаки…
Пёс в блестящей чешуе стоял посреди двора, жадно принюхиваясь и подвывая на каждом вздохе.

– Низко голову держит, – заметил Глузд. – И в сторону Горы. Не иначе к покойнику.
– Ну, так пошли.
– Куда?
– К Горе.
– Зачем?
– Хочу на девку взглянуть! – Огрызнулся Щуп и так рванул с места, что его помощник даже приотстал, хоть и не на долго. Догнал, выровнял шаг, уточнил:
– Может она замёрзла уже…
– Хорошо бы, – выдохнул старшой и уточнил. – Волчонок у меня из головы не идёт. Страж всегда троих брал, а сегодня двумя обошёлся. Как бы чего не вышло.
Глузд напрягся, уточнил:
– Ты мудрецу сказал?
– Сразу.
– И что?
– Смертному не дано убить творение Учителя. Так он ответил.
– А бессмертному?
– И я о том же. Знаешь, что случится на рассвете?
– Говорят, Учитель переломит посох Смерти. Они так каждый раз говорят.
– Точно. А если сегодня всё действительно сошлось? А? Друже? Как ты думаешь, будет Гнилая ждать, когда Чёрные низвергнут её?
– Не знаю, командир. Я бы на её месте не стал…
– Я – тоже. И если Волчонок расправился с тварью… Ну и развылись псы. Себя не слышишь. Стоять!
– Что?
– Следы.
– Чьи?
– Да Иришкины же!
– Понял, командир. А где она сама?
 
Щуп не ответил. Освещая снег факелом, он дошёл до самых ворот, не обращая внимания на предупредительное рычание стражей и их обнажённые мечи, вернулся под свет звёзд:
– Ириша вошла в Гору. Сама. Понимаешь, Глузд?

Очередная рулада собачьего воя пополам с рычанием и визгом заглушила окончание фразы.

– Что лекарки у нас не будет?  Так это … Погоди, старшой? А как она вошла? Кто ей ворота открыл?
– Эти. – Щуп машет рукой в сторону неподвижных циклопов. – Слуга поклялся, что девка сможет беспрепятственно идти туда, куда захочет. Она захотела в гору. Вошла и сразу завыли псы.
– А стражи?
– А стражи – мёртвые и знают лишь приказ.

Некоторое время царит молчание и прерывает его Глузд:
– Знаешь, старшой, а не погулять ли нам где-нибудь поближе к рубежу? Так. На всякий случай. Пока солнце не взойдёт?
– Пожалуй.
……………………….

Ириша шагнула через порог, на долю мгновения помедлив перед оскаленными пастями четвероногих людоедов:
– Я могу идти куда захочу. Я хочу идти к госпоже Анне. Где она?

Ворота начали обратный ход. Гастас бросился следом за девочкой, в спешке налетел на неё и … прошёл сквозь. За их спинами загрохотали смыкающиеся створки. От движения воздуха заметалось чуткое пламя факелов в гнёздах на стенах. Извивающиеся тени потянулись от ног девочки во все стороны разом. Много теней. И в руке одной из них Гастас успел разглядеть черту посоха.

– Я могу идти куда захочу. Я хочу к госпоже Анне. Где она? – повторяет Ириша.
Псы рвутся к ней. С невероятным напряжением чёрным воинам удаётся оттащить громадных тварей с пути хрупкой отроковицы. Чуя неладное, собаки воют, рычат, скулят. Бесполезно. Мёртвые стражи не видят ничего запретного и ужаса четвероногих сторожей оценить не способны. Один из циклопов жестом указывает на коридор, ведущий в чёрную тьму Горы. Взгляд Ириши метнулся в одну сторону, в другую, зацепился за ближайший факел.
 
Девочка решительно подходит к стене, выдёргивает факел из гнезда и не замедляя шага идёт по указанному коридору. Невидимый и неощутимый воин шаг в шаг следует за ней, нервно сжимая рукоять меча под плащом. А вокруг них – пляска теней по полу и по стенам.

Опять чёрные воины пытаются заступить дорогу девочке. Ириша повторяет, как заклинание: «Я могу идти куда хочу. Я иду к госпоже Анне. Где она?» – и стражи отступают во тьму потайной ниши, перед этим указав нужный путь. Ни воин под зачарованной шкурой, ни следующая на острие его меча Смерть их взору недоступны.
…………………………………

Гулкие шаги и свет факелов прогоняют сон. Отроки-слуги пришли за ней, за Избранной. Что ж, Аня не против. Ожидание и так слишком затянулось. Юнцы принесли нарядные покрывала, неимоверной по местным меркам цены: цветной, ажурно вытканный шёлк с золотыми нитями. А вот с обувью у хозяев возникли проблемы. Нет женской обуви в Горе. Поэтому слуги предлагают девушке её же ношенную обувь, на выбор. Самые красивые здесь – босоножки из Питера: кожаные, с изящным, остойчивым каблучком. Один раз они Аню выручили. Поэтому их-то она и наденет.

Юнцы старательно укладывают ткань вокруг тела девушки, загибают и выравнивают складки, фиксируя широкой, узорной лентой – поясом. Это – священная одежда: восемь кусков новой ткани со станка, не знавшей ни ножниц, ни иглы. И узлы на священном одеянии тоже недопустимы, так что повозиться прислужникам приходится немало. Ну, вот вроде и всё. Закутана, как дорогой подарок.

Нет, не всё. На волосы девушке накидывают квадрат тонкого, белого полотна, обматывают вокруг головы, над бровями, пёстрой, узкой лентой. И ещё одно белое покрывало с тяжёлой, златотканой каймой и вытканными алыми звёздами окутывает её головы до ног. Вместе всего десять. Готово.

Под руки, как барыню, слуги ведут её к выглаженному, длинному, деревянному щиту на пяти шестах для носильщиков: два шеста вдоль и три – поперёк.  Щит покрыт пятью шкурами так, что хорошо видны пять свисающих голов и пять хвостов хищников: лев, тигр, леопард, рысь и ещё кто-то. Шкура цвета красной глины с чётко очерченными, короткими полосами. Наверно саблезуб.

Аня послушно садится на шкуры и десять подростков поднимают носилки с ношей на плечи, несут из кельи по коридору в сопровождении десяти факелоносцев.

В зале людно. Не иначе всё население Чёрной горы собралось на церемонию. Здесь высокопоставленные седые и дряхлые слуги в белых одеяниях; мускулистые мясники в буром сукне и коже с кроваво-красной отделкой; юнцы-ученики в чёрных рясах и овчинных жилетах, обмотанных поверх длинными, пестроткаными лентами поясов, похожими на гадюк. На этот раз они не прячутся за колоннами, а теснятся внутри белого круга. Вне его, у светильников и вдоль стен зала выстроились огненноглазые циклопы в чёрных доспехах и с короткими, метательными копьями. Серьёзная охрана. То ли для почёта, то ли на всякий случай.

Сумрак усиливает ощущение надвигающейся жути. Огонь в чашах лишь частично рассеивает предрассветную тьму и верхушки колонн со сверкающими кристаллами теряются в непросветной тьме.

Хрустальное кольцо дорожки начинает светиться белым светом. Две белые же, светящиеся, радиальные линии тянутся от неё к центральному, малому кольцу, деля большой круг пополам. Две звезды: огненно-красная и багрово-чёрная лежат каждая в своём секторе-полукружье, не соприкасаясь с белыми линиями. Внутри багровой звезды распято обнажённое и выпотрошенное женское тело. Наверно Блонди. Бедная глупышка считала себя избранной, только вот не поинтересовалась: для чего? Как говориться: «Получите и распишитесь». Злорадствовать над недалёкой девицей Ане не хочется. Её положение не лучше: внутри красной звезды – пусто.

Слуги-отроки опускают носилки, помогают Ане подняться, за руки подводят её и ставят на край большого круга, перед линией-дорожкой, ведущей к центральному кольцу. Перед ней, на диаметрально-противоположном конце дорожки стоит Отступник, обряженный только в белое полотно не сшитых, ритуальных одежд. Хиленький дедок, надо заметить. Интересно, на что он рассчитывает? На безвольную покорность жертвы, как это было с Блонди? На свой, гипнотизирующий взгляд? Или на что-то ещё?

Монотонные, вибрирующие звуки, идущие со всех сторон разом – лучший ответ. Ане предстоит ещё один сеанс «Чёрной магии с последующим разоблачением», сиречь раздеванием. В священной книге Сивого, да не будет покоя его праху, обе жертвы изображены голыми.

Ладно, спасибо, что предупредили. Навязчивый ритм можно перебить или сломать. Чем? Другим ритмом. Например, песней. Первой на память приходит «Погоня» из «Неуловимых». Мама любила старые фильмы, часто смотрела по кассетнику. Ане они тоже нравились. В том числе и из-за отсутствия рекламы.

«Усталость забыта, колышется чад. И снова копыта, как сердце стучат…» – шепчет Аня чуть слышно. Чад над светильниками действительно колышется, а жаркий, внутренний ритм (она даже музыку слышит) перекрывает в её мозгу навязчивое звяканье, идущее извне. Мурашки возбуждения бегут по венам, вместе с кровью.
«Так, – шепчет Аня, убеждая саму себя, – подходим вплотную и вцепляемся в горло. Главное: не дать магу произвести «контрольный поцелуй». Задача элементарная: дедок хлипенький, а я – три недели в седле проехала. Справлюсь».

«И нет нам покоя. Гори, – но живи. Погоня, погоня, погоня, погоня в горячей крови…»

Амулет под одеждой напоминает о себе: кожу на ключицах, как током пощипывает. Хорошо это или плохо – потом разберёмся. Хуже, что «Погоня» заканчивается. К счастью, на смену ей в памяти всплывают: «Вихри враждебные…» из «Трилогии о Максиме». Слов Аня до конца не знает, но это пустяк. В запасе у неё «Священная война», «Интернационал», «Дан приказ ему на запад…» – пусть даже и кусками.

Маг вскидывает руки и делает по светящейся дорожке шаг к центру. Аня руками не машет, но тоже делает шаг навстречу магу и судьбе. Зрители вразнобой опускаются на колени, даже не склоняясь, сворачиваясь в поклоне. Представление, как говориться, начинается.
…………………………….

Ириша и Гастас ворвались в зал и налетели на преграду. Белое, светящееся кольцо на полу оказалось не только зримым, но и ощутимым, и непреодолимым физически. Прозрачная, чуть мутная пелена поднималась из кольца вверх, стеной, теряясь в темноте. Видно всё – лучше некуда: и коленопреклонённые зрители, и Анна с Отступником, величественно и неспешно шествующие навстречу друг-другу под ритмично-серебрянный звон гонгов.  Всё как на ладони и при этом абсолютно недоступно.

Высвободив руку с мечом из-под защитной шкуры, Гастас ударил преграду. Меч с трудом вошёл на ладонь, словно воин вонзил его в землю. И только. Короткое копьё чёрного стража тутже пробило защищённого плащом юношу, как воздух, насквозь вместе с преградой, со звоном ударилось и отскочило от каменного пола внутри кольца.

Меч возвращается под шкуру, а сам Гастас танцующим шагом перемещается в сторону, по привычке уклонившись заодно ещё от двух брошенных копий, так же беспрепятственно пробивших преграду навылет.

Чёрные воины, все, как один отступили от стен. Их копья вскинуты для броска. Красные глаза пристально оглядывают свободное пространство зала и никого, кроме дозволенной и безоружной девочки возле магической преграды, не видят.
А за преградой действо развивается своим чередом. Маг в белых одеждах цвета смерти тянется к Анне – небесной деве в платье цветов рождающегося дня: алый, жёлтый, белый. Ещё мгновение – и они сойдутся.

………………………………….
Белый маг тянет руки. Ярко-алый свет вырывается у него из открывающегося рта и тут, ломая монотонный ритм вместе со сценарием, Анна изо всех сил бьёт по тянущимся к ней рукам и, подавшись вперёд, сама хватает Отступника за горло. Яростное рычание заглушает монотонный звон. Вцепившись в запястья девушке, маг пытается оторвать руки от горла, одновременно разбухая, разрастаясь и стряхивая с себя человеческий обличье.

«Наш паровоз, вперёд лети!
В коммуне – остановка.
Иного нет у нас пути!
В руках у нас – винтовка!» – слова с напором прорываются сквозь одуряющий звон, сквозь, нечеловеческое рычание Некроманта, сквозь прозрачную, но отнюдь не призрачную стену защиты. Это даже не пение – это срывающиеся выкрики.

Что такое винтовка Гастасу естественно невдомёк, но вот короткое копьё в руке ближайшего живого мертвяка – это серьёзно. Сброшенная шкура Стража проваливается в недоступную теперь Пустоту. Меч с глухим стуком, как деревяшку перерубает ближайшему стражу пальцы, сжимающие древко копья.

………………………………
«Мы дети тех, кто наступал!
На белые отряды!
Кто паровозу оставлял!
И шёл на баррикады!» – Анна, задыхаясь от напряжения, выкрикивает слова в харю нависшему над ней чудовищу, представляющему из себя нечто среднее между ящером и обтянутым кожей непропорциональным скелетом с длинным телом и укороченными конечностями. Тварь освободила длинную шею от захвата и теперь всей массой давит на упирающуюся девушку, стремясь поставить её на колени.

Извернувшись, Аня локтем, умудряется врезать монстру по зубам. Тот рычит от боли, вскидывает голову вверх:
«Наш паровоз, вперёд лети!..»
……………………….

Подхватив выпавшее из руки противника копьё, Гастас посылает его в цель и тут же оказывается на полу, под навалившимся на него мертвяком.
………………………..

«В коммуне остановка!
Иного…» – неизвестно откуда взявшееся, короткое, чёрное копьё прошивает страшилищу грудь. По телу отступника проходит судорога. Из распахнувшегося в смертном вопле рта, вместе с кровью выпадает алый камень размером с перепелиное яйцо или чуть поменьше. Тело Некроманта заваливается набок, а Аня на инстинкте, подставляет под камень ладонь…
…………………………….

– Так вот он какой, – Многоликая не без любопытства разглядывает огромный рубин цвета «голубиной крови», отделанный на десять граней в виде двух четырёхгранных пирамид со срезанными верхушками и соединённых основаниями. – Твоё изделие, Мастер?

Камень касается навершия посоха. Рой мутно-багровых искр поднимается над ним, втягиваясь в пустотелую кость.

– Это сколько же здесь душ скопилось! Да какие грязные. Большая мне стирка предстоит, прежде чем можно будет их в новую жизнь пустить. Большая.
– Что со своим кристаллом делать будешь? – хмуро интересуется Мастер.
– С моим?
– Именно с твоим. Я его для тебя сделал. Посох твой украсить хотел, а то скромно как-то выходит: кость и кость.
– Украсить посох? – удивилась Богиня.
– Да, украсить.
– А что до конца дело не довёл?
– А кто меня всегда отвлекает? – взвился мужчина.
– Есть за мной такое, – примирительно соглашается Богиня. – Но ведь не по пустяку же. Впрочем, о чём спор: ты создал камень, я тебя отвлекла, ты о нём забыл, а твой ученик его, вместе с чернильницей позаимствовал. С этим понятно. Непонятно, что дальше с вещицей делать?
– Что хочешь, то и делай. Он – твой. Смертному этот камень даже в руке не удержать.
– Поэтому Отступник во рту его держал? Хитро, – Многоликая вертит рубин в пальцах. – Говоришь, мой?
– Да.
– Ты сказал!

Кровавой каплей камень протекает сквозь ладонь, исчезая из Пустоты.
– Что ты наделала?!
– Вернула камень людям.
– Как?! – Мастер подскочил, опрокинув табурет, заметался по лавке. – Ты ума лишилась, женщина! Этот камень способен разрушить равновесие. Нет ничего в нашем мире, что могло бы уничтожить его!
…………………

Кровавой каплей камень протекает сквозь подставленную ладонь, со стуком падает и катится по белому камню пола.
……………………

Однорукий циклоп, навалившийся на Гастаса вдруг обмяк. Юноша с усилием выдрал завязший в трупе меч, огляделся. Чёрные стражи валились на пол там, где стояли, как это и положено уважающим себя мертвякам. Мёртвое стало мёртвым, а вот живое…

Зрители, только что восторженно долбившие лбами камень пола словно с цепи сорвались, разом, даже не распрямившись, чуть не по-пластунски, рванули к центру зала: по рукам, по ногам, по головам друг друга. Задние висли на передних, передние отпихивались и выдирались из цепких рук задних.
«Они рвутся к Анне!» – мысль промелькнула, как вспышка и воин яростно врезался в человеческую свалку. Благо, призрачной преграды больше не существовало.
……………….

Ни зеркальных бликов, ни ритмичного звона. Предрассветная серость неосязаемым потоком льётся сверху в центр зала. Там, снаружи, солнце готово выглянуть из-за зубчатой гряды гор на востоке. Ещё дергается пробитое чёрным копьём тело Некроманта, а его ученики-слуги-помощники многорукой, жадной массой тянутся к окровавленному камню на полу. Длань ближайшего искателя накрывает сверкающий рубин, пытается сгрести его, но с тем же успехом можно попытаться удержать туман в горсти. Его, чуть приотставший коллега от ярости вцепляется зубами в затылок более шустрому конкуренту, обоих драчунов тут же втягивают в свалку, а к манящему и недостижимому камню тянутся новые и новые руки.

«Этого нельзя допустить…» – чего именно допустить нельзя, Аня додумать просто не успевает. Она изо всех сил бьёт каблуком со стальной подковкой по камню, с особым удовольствием ощущая, что заодно попала и по чьим-то пальцам. Хорошо попала. Искатель абсолютной власти с воем отдёргивает руку, а камень лопается с хрустом, брызнув во все стороны мельчайшими, острыми крошками.

 Гора содрогается от подножия до вершины. По телу девушки взлетает волна запредельного жара. В доли секунды от пятки и до макушки.

Второй толчок. Толпа с визгом и воплями, отшатывается от центра к стенам, к одной из тёмных нор подземной галереи. Наиболее сообразительные вырывают факелы из гнёзд, остальные тупо лезут в спасительное, игольное ушко, давясь и давя друг друга.

Аня, захваченная общим ужасом дергается и вдруг понимает, что не может сойти с места. Опустив глаза, она видит, как из-под каблука тягуче и неотвратимо расползается во все стороны кровавая лужа. Липкая субстанция плывёт из-под ноги, взбухая, поднимаясь растущей линзой и вдруг, коснувшись светящейся, хрустальной дорожки, прорывается потоком, как вода, достигнувшая привычного русла. Цветом эта жидкость точь-в-точь напоминает «голливудскую кровь». Такая же чистая и яркая.
 
«Вот влипла!» – мелькает мысль и тут, вслед за третьим толчком, Аню накрывает такая волна жара, что на теле начинает дымиться одежда и почти одновременно навстречу, от головы к пятке – ледяная волна. Или… Три камешка под одеждой, потеряв вес, вспучивают ткань покрывал.

«Это амулет. Он забирает освободившуюся энергию, – понимает Аня. – Пока он не наполнится – я не сгорю. Крошечная отсрочка». Она пытается вытянуть ногу. Бесполезно. Завязла, как муха в клею. Даже ступня к босоножку прилипла.
– Госпожа Анна, госпожа Анна!

Как ростовые, чёрные куклы неподвижно и в повалку лежат мёртвые воины Некроманта, толпа давится у входа в подземную галерею, тут же судорожно бьются раненые и искалеченные в давке обезумевшей толпой слуги. Ириша ничего этого не замечает или не хочет замечать. Преодолевая невидимые глазу порывы и волны разливающейся во все стороны, освободившейся силы, она упрямо пробивается к центру зала, к Анне и кажется, сама гора содрогается в такт её шагам.
– Госпожа Анна! Я иду!

Человеческий водоворот вдруг закружился у самого спасительного коридора. Гастас, подхваченный было напором толпы, выдирается из обезличенного страхом человеческого стада и, преодолевая тоже, что и девочка сопротивление, упрямо шагает к центру зала.

Хруст и треск над головой. Длинные, глубокие трещины змеятся и расходятся на куполе сверху вниз, пропуская в Гору лучи восходящего солнца. Дробно трясутся высоченные столпы колонн, осыпая всё и вся сверкающими кристаллами. Человеческий визг захлёбывается в глубине коридора.

Ириша дотягивается до Ани, ловит её за руку и почти тут же, отстав на какую-то секунду, правая ладонь Гастаса смыкается на втором запястье Анны, левая – хватает за плечо Иришу. Алые потоки на полу соприкасаются, замыкая большое кольцо.

 Одновременная вспышка всех камешков амулета так слаба, что посторонний глаз даже не заметил бы её, но для троих – словно беспросветная тьма вдруг задёргивается перед глазами…
………………………………

Гора бьётся в предсмертных судорогах, оседая всей массой. С уханьем валится вниз огромный, налитый солнечным светом шар с вершины. Алым же фонтаном навстречу ему выплёскивается расплавленная магма из самых недр земли, облекаясь чёрной корой сонм закружившихся вокруг неё каменных осколков.
…………………………….

Вздох пронёсся над горами. Низким гулом отозвалась заснувшая было под снегом земная твердь. Заблеяли, заметались овцы в зимних кошарах, содрогнулись сложенные из плоских камней стены жилищ. Знакомые предвестники беды. Сейчас главное не растеряться, не мешкая схватить самое ценное: малых детей, каменные топоры и крепкие копья с кремнёвыми наконечниками, тёплые плащи из шкур и – бегом под открытое небо. Псоглавцы-пастухи распахивают ворота кошар, открывая овцам путь к бегству и спасению. Землетрясения в горах не редкость.
Второй толчок – крыши ещё держат. Третий…
………………………………..

По каменистой, белой равнине от Горы, как от брошенного в воду камня, посуху бегут волны. Ожили, вздрогнули, стряхивая снег с остроконечных гребней и вершин, освещённых светом нового дня скалы вокруг долины. Смертным воем зашлись запертые в городище и Горе бронированные псы.

Третий толчок, четвёртый…
От жилищ и кошар – груды камней, лавиной сходит снег с отрогов и перевалов, где-то треснула гора, разверзнувшись новым ущельем. Трещины бегут по пирамиде Чёрной горы, валится внутрь сияющий, как солнце шар.
 
Волнами пляшет земля Белой долины, жадными пастями распахиваются и смыкаются прожорливые трещины, глотая и пережёвывая всё подряд: снег так снег, камни так камни, постройки городища с овцами, собаками и людьми – так постройки.

Переломанные ели в три-четыре обхвата на краю долины лежат на земле и друг на друге, как настил или как нелепый, но надёжный плот в бурном море. Они движутся, трясутся, елозят друг по другу, но держатся на поверхности, над пляской трещин и разломов. Два наёмника вцепились в спасительные ветви. Они видят, как крутящийся вихрь вырывается из недр Чёрной горы, как дробит и вздымает ввысь всю массу чёрных камней, столбом дотягиваясь до самых облаков, замирает в шатком равновесии. Видят горделиво-хрупкую женщину на вершине столпа, её одежды, развевающиеся наподобие крыльев, видят, как с гулом рушится чёрная масса, рассыпаясь и расплываясь облаком чёрной пыли по белому, смятому пространству мёртвой равнины. И лишь женщина, даже не заметив крушения своей опоры, продолжает гордо шествовать среди облаков, с каждым своим шагом вырастая и становясь всё прозрачней и призрачней.
Завораживающее зрелище.

Глузд с трудом отводит от него глаза, в раздумьи смотрит на командира, следящего за шествующей по небу Богиней:
– Ну и дурни мы с тобой, старшой.
– Что?
– Я всё думал: почему Анну у нас называют дурой. И вот понял: она – умная, а дураку умного не понять, потому, что дурак – дурак и есть.
– И что? – В глазах Щупа злоба, ладонь – на рукоятке меча, но его товарища подобные пустяки уже волновать не могут:
– Вот Анна, например, думала бы не о своей шкуре, как мы, а о других, о тех, кого смогла бы спасти.
– Ты в своём уме? Друже?
– Нет, – устало отмахивается тот, – в этом-то наша беда. Мы даже копья не взяли, а до «Медной долины» две недели пути. Нас всего двое, припасов у нас нет, лошадей – тоже. Если бы мы парней предупредили, тогда у нас, у всех вместе был бы шанс дойти, а сейчас … – Глузд обречённо машет рукой. – Не сегодня, так завтра сожрут нас обезьяны и всё.
………………..

– Дивный камень ты Мастер сотворил. Сколько же в нём силы накопилось!
– Сам не думал, – ворчит человек, с трудом скрывая удовольствие, и не забыв, между делом, проверить наличие защиты. – Свершилось? Многоликая?
– Что свершилось, человек?
– Пророчество. Оно исполнилось знак в знак: мой негодный ученик пал от руки смертного и всё вернулось на круги своя.
– Риф треснул, Мастер.
– Какой риф? О чём ты?
– Коралловый. Красивый риф. Стоял среди серых скал, прекрасный, как кружево. Чистое и белое. Теперь вода его доломает. Разве что краешки уцелеют.
– При чём тут какой-то риф?!

Вечная усмешка Многоликой. Как же она всегда раздражает Человека. Вот и теперь: к чему Всебогиня завела пустейший разговор о каком-то треснувшем рифе? Не единственный это риф, оказавшийся на суше, не первый и даже не последний. А ответ вообще звучит как издёвка:
– Ничто и никогда на круги свои не возвращается, мастер. А если и возвращается, то уже другим. Риф – пустяк. Он оказался на пути воды и она, рано или поздно, всё равно бы снесла его. И инструменты твои – пустяк, хоть они и были хороши…
– Почему пустяк? – Мастер с трудом сдерживает обиду. – Это были отличные инструменты, а теперь они погибли вместе с Горой!
– Потому, что перед этим, в Буднем Граде с них сняли формы, по которым уже отлили несколько копий.
– Ну, это ещё действительно ничего… А как же твой любимый риф?
– Который треснул? Я же говорю: вода нашла дорогу к морю и больше не будет подтапливать поля и лес.
– Я бы не сказал, что это плохо, – Мастер недоверчиво следил за собеседницей. – Меньше бродяг будет по миру шляться…
– Меньше, Мастер, но будут. И слава Анны, – девы-целительницы, поднятой на щит долго будет помниться людьми, а её книги…
– Какие книги? Эта девка успела написать несколько книг?
– Всего одну, Мастер. Всего одну книгу о лечебных травах на полотне. С неё тоже сняты две копии на коже. Они остались в нашем мире и меняют его.
– Если о травах, – поморщился Мастер, – то ладно, пусть будут. Что ещё изменилось в нашем мире, Всезнающая?
– По мелочам? Многое. Главное же то, что отныне ни один смертный не сможет через магию поколебать основы мироздания.
– Ну, да. Кристалл души разбит…
– Иначе поступить было нельзя.
– К чему сто раз повторять? Понял я, что зря эту безделушку сделал…
– Не только эту. Но Чернильница погребена в толще земли, шкура Стража в Пустоте, а амулет из трёх камешков …
– Он у Стриженной! Впитал в себя силу кристалла и теперь находится в другом мире, в руках непосвящённой!
– Хорошо, что напомнил. Я найду для него подходящего хозяина, человек.
– Хочешь взять ученика? Или ученицу? Не иначе Стриженную? – в вопросе Мастера прорывается откровенная ревность, но Многоликая не желает щадить его:
– Я подумаю.
– Все бабы – дуры. Впрочем, и мужчины не лучше.
– Ты тоже человек, Мастер. Жаль, что ты не Учитель. Тебе, одному нелегко будет противостоять ученикам Отступника.
– Тебя беспокоят эти недоучки?
– Они уже действуют: объявили своего учителя Живым Богом.
– Он мёртв!
– Значит теперь он станет для них Мёртвым Богом. Богом-борцом, богом-бунтарём. Они будут рассказывать, как он, Великий! Шагнул за дозволенную Грань мироздания, возжаждав святой свободы и бессмертия …
– Возжаждал. Для себя.
– Как и любой из его последователей. Свободы, и бессмертия каждый из них жаждет только для себя. Остальных людей они делят на нужных: воины, надсмотрщики, рабы и ненужных, обречённых ими на смерть. Для «великих мыслителей» их мысли слишком уж однообразны. Тебе так не кажется, Мастер?
– Отступник – не может быть Богом! Он мёртв! Его нет больше!
– А я есть. Ты это хочешь сказать, человек? Но вспомни, мастер, уже сейчас мой облик стёрт на многих камнях и взамен него выбито колесо или… шестиконечная звезда...
Краткая пауза, мужчина молчит, невольно скосив глаза и Многоликая продолжает:
 – Знаки мои запрещают изображать в храмах. Не глупцы? И ведь знают: Я – есть, я – всё и я буду всегда.  Неважно, разбивают в мою честь лбы или позабыли сделать это.