Агадир

          Накануне моего очередного дня рождения мы всей семьёй – я, Вера и наш малыш – отправились на известный лыжный курорт. Курорт располагался в живописной долине у подножия Скандинавских гор в центральной Швеции.
          В солнечном и сухом Стокгольме, куда мы приплыли на пароме, нас встретила неприветливая таможенница. Женщина средних лет с платиновым каре, очками в тонкой металлической оправе и в синей униформе с серебряными звёздочками на погончиках. Вероятно бывшая наша соотечественница родом из Эстонии или Латвии, взяв наши паспорта, она спросила на четком русском языке: «С какой целью вы прибыли в Швецию?». Я ответил, что мы едем в горы кататься на лыжах. Кстати, наши спортивные куртки и лыжный бокс на крыше автомобиля наглядно подтверждали мои слова. Служащая молча проштамповала наши паспорта и кинула их на стойку. «У нас снега уже нет», - бросила она вместо пожелания нам хорошего отдыха.
          Однако, на курорте снег был. В долине он лежал отдельными большими шапками, таявшими под ласковым мартовским солнцем. Между снежными шапками пробивалась зеленая молодая трава. В горах снежный покров был сплошной, глубокий и плотный. Кое-где из снега торчали острые скальные выступы, предупреждая заплутавшего лыжника об опасности.
          Мы остановились в небольшом пансионе с десятью номерами на втором этаже. На первом этаже располагался ресторан, кухня, сауна и каминная с глубокими кожаными креслами, журнальными столиками, мохнатыми шкурами, покрывавшими стены и пол. Хозяин пансиона, Томас, добродушный бородатый швед обрадовался нашему приезду, потому что к концу сезона туристический поток на курорте иссекал. Приезжали кататься только шведы максимум на выходные, да норвежцы на один день. Кроме нас в пансионе, как я понял, жила всего лишь ещё одна пара.
          Проснувшись поутру, мы увидели, что вся долина заполнена туманом. Туман был очень плотный и белый, как сливки, он спускался с вершин гор, окружавших долину, к замерзшей реке. По берегу реки бродили лошади. После завтрака мы с малышом собрали столько снега во дворе, что смогли слепить двух снеговиков – одного большого и другого маленького – папу и сыночка. Вечером, вернувшись с катания, мы обнаружили, что снеговики растаяли под дневным солнцем. От них остались лишь небольшие снежные бугорки. Я сказал малышу, что снеговики ушли гулять.
          Возвращаясь из сушилки, где я оставил наши куртки и лыжные штаны, поднимаясь на второй этаж, я встретил наших соседей. Они разговаривали между собой по-французски, спускаясь по лестнице в ресторан. Я много лет назад учил французский язык в школе и кое-какие слова и выражения великого языка Вольтера и Гюго ещё оставались в памяти. Мужчине было на вид лет сорок. Темно-русая густая шевелюра, прошитая серебряными нитками чуть наметившейся седины, серо-зелёные глаза, прямой слегка вздернутый нос, сильный загар на лице. Женщине около тридцати. В её внешности сразу угадывалась южная кровь. Темно-коричневые длинные волосы, собранные в хвост за спиной, высокий лоб, густые черные брови, карие глаза, тонкий нос с небольшой горбинкой. Все черты лица очень изящные, будто вырезанные талантливым мастером из слоновой кости. Лицо её было такое же смуглое, как у мужчины, но чувствовалось, что это не загар, а природный цвет кожи. Оба были одеты в легкие спортивные костюмы, и я восхитился их стройными фигурами.
          Следующим утром, когда мы только выбирались из номера на завтрак, я опять встретил французскую пару. Они уже были в полной экипировке и направлялись покорять склоны Скандинавских гор. Глядя в глаза мужчине и стараясь не смотреть на женщину, я улыбнулся и поздоровался:
- Bonjour. (1)
- Bonjour, - ответил француз, и белоснежная улыбка ещё больше подчеркнула его загар, - Bon ski. (2)
          Женщины промолчали.
          За завтраком Вера спросила:
- Как ты догадался, что они французы ?
- Я слышал вчера краем уха, как они говорили по-французски.
- И сразу положил глаз на француженку!
- Ну что ты! Даже не разглядел толком. А вот её муж – точно как с обложки журнала Men's Health.
- Не ври! Я сразу заметила, что кареглазая брюнеточка тебе очень понравилась.
- Ты у меня самая лучшая, самая красивая, самая любимая!
- Даже не сомневалась.
          После завтрака я подошёл к хозяину за ключом от сушилки и невзначай спросил:
- Our neighbors came from France ? (3)
- Оh, they are from Morocco! (4) – ответил Томас.
          Чуть позже, вернувшись, чтобы отдать ключ, я не застал Томаса на месте. На стойке рецепции лежал открытый журнал регистрации гостей. Приглядевшись, я прочёл в верхней строке: Nicolas och Yasmina Inconnus – Nu. 10.
          Вечером мы вновь встретили экзотическую пару в ресторане на ужине.
- Bonsoir, (5) - поприветствовал их я, как старых знакомых, присаживаясь за соседний столик. - Bon appetite ! (6)
- Bonsoir, - откликнулся мужчина, - Merci, meme pour vous. (7)
          Его спутница ответила очаровательной улыбкой.
- Вы приехали из России, не так ли ? – вдруг сказал француз на чистом русском языке. – Как вам понравился здешний курорт ?
- Да, мы из Санкт-Петербурга. Тут замечательно! Мы очень довольны, – ответил я и далее, развивая диалог, задал встречный вопрос, - А как вам нравится ? Я слышал, что в Марокко тоже есть горнолыжные курорты в Атласских горах.
- Есть, но весьма скромные, и сезон у нас очень короткий, в марте снега нет совсем, - пояснил француз.
- Откуда Вы так хорошо знаете русский ? – накинулась на француза с вопросами Вера.
- От рождения, - просто ответил мужчина.
- Так Вы тоже русский ? – не унималась Вера.
- Да, я родился в Ленинграде. Жил на углу Таврической и Салтыкова-Щедрина, – с улыбкой ответил наш бывший соотечественник.
- О, а я прожил все детские годы на Суворовском. Таврический садик, музей Суворова, кинотеатр Ленинград – это же мои любимые места! - воскликнул я.
- Извините, мы не представились : Николай, моя жена Ясмина, - серьёзно сказал бывший ленинградец и протянул руку.
- Саша, Вера, Лёвушка, - я с энтузиазмом пожал руку Николаю.
- Будем знакомы! – заключил Николай.
          Николая синхронно переводил жене весь наш диалог, а Ясмина кивала и улыбалась. Вера смотрела на соседей круглыми глазами. Её удивлению не было предела.
          Мы долго разговаривали за ужином, потом за чаем. В основном говорили я и Николай, Вера время от времени вставляла реплики и междометия – ого, уау. Ясмина только молча улыбалась и внимательно слушала перевод на французский. Мы обсудили Швецию, другие страны, где побывали мы и они. Наши новые марокканские знакомые, также как и мы, оказались заядлыми путешественниками. Они уже объездили всю Европу, половину Америки и даже добрались до Полинезии. Наконец, мы заметили, что Лёвушка стал откровенно клевать носом. Вера пошла укладывать малыша спать. Ясмина сказала, что тоже устала и пойдет спать, и пожелала нам всем спокойной ночи.
- Давай переместимся в каминную, - предложил Николя, - только захватим у Томаса бутылочку виски.
          Мы разожгли камин и расположились напротив огня в уютных креслах. Николай разлил виски по бокалам, протянул мне один. Мы чокнулись и выпили за знакомство. Жар от огня щекотал наши щёки, а с каждым глотком виски приятное тепло растекалось по всему телу. Со стен каминной на нас смотрели охотничьи трофеи хозяина пансиона – кабанье рыло, грозно ощерившееся острыми клыками, и голова молодого оленя с ветвистыми рогами.
- У тебя красивая жена, Саша. – сделал комплимент Николай.
- Твоя Ясмина просто обворожительна, - с восторгом произнёс я.
- Я знаю, - улыбнулся Николай, - Тебе наверно интересно, как я оказался в Марокко.
- Да, конечно, очень интересно! - воскликнул я.
- Это долгая история и не совсем красивая, - его улыбка превратилась в усмешку, - Но если желаешь, я расскажу.
          В течение всего рассказа Николая я молчал, не перебивая его и не задавая вопросов. По ходу повествования во мне возникали, сменяя друг друга, чувства то зависти, то восхищения, то удивления, то жалости, то отвращения. По мере развития сюжета я всё больше налегал на виски, и в конце истории бутылка была пуста, а голова моя тяжела под воздействием паров алкоголя и драмы разыгравшейся передо мной. Вот примерный рассказ Николая, как я запомнил его:

          «Я был поздним и единственным ребенком в семье. Родители работали учителями. Отец преподавал в Политехе, мама – в Герцена. Жили мы в доме с башней на углу Таврической и Салтыкова-Щедрина, ну я это уже говорил. В квартире была огромная библиотека, собранная моим дедом. Некоторые издания представляли немалую букинистическую ценность.
          Я учился во французской школе и в седьмом классе влюбился в молодую учительницу французского языка. У неё были белокурые локоны, тонкая талия и вечно смеющиеся голубые глаза. В этих глазах для меня слились воедино небо и мировой океан. О, как же я хотел, близко-близко смотреть в эти глаза, мне казалось, что я мог бы смотреть в них вечность, и, если повезёт, прикоснуться хоть на мгновение губами к её губам. Единственный поцелуй моей королевы стал бы для меня самым драгоценным даром. Увы, моей мечте не суждено было сбыться… Как одержимый я учил наизусть стихи французских поэтов от Франсуа Вийона до Жака Превера, чтобы на уроке поразить мою возлюбленную прекрасным произношением и знанием французской поэзии.
     Je suis alle au marche aux oiseaux / Et j'ai achete des oiseaux / Pour toi / Mon amour
     Je suis alle au marche aux fleurs / Et j'ai achete des fleurs / Pour toi / Mon amour
     Je suis alle au marche a la ferraille / Et j'ai achete des chaines / De lourdes chaines / Pour toi / Mon amour
     Et je suis alle au marche aux esclaves / Et je t'ai cherchee / Mais je ne t'ai pas trouvee / Mon amour (8)
          Естественно, я выбирал стихи про любовь, страсть, ревность и отчаяние от неразделенной любви. Француженка улыбалась и ставила мне пятерки. Я пытался сочинять сам по-французски. Но стихи выходили корявые, нелепые и неуклюжие. Я переписывал по многу раз, вычеркивал, добавлял, снова зачеркивал, в конце концов, рвал бумагу на мелкие клочки и начинал сызнова. Много времени я проводил в размышлениях, как признаться в любви моей богине: отправить ей письмо со стихами или букет цветов с короткой запиской, или просто подойти к ней после уроков, встать на колени и сказать : «Je vous aime» (9). Я никак не мог решиться на какой-либо шаг. Что же меня останавливало ? Возможные насмешки и глумление одноклассников – с их точки зрения было ужасной глупостью влюбиться в училку, которая старше тебя на десять лет и в добавок замужем – или вероятность услышать отказ с её стороны ? Конечно же, вторая причина. Насмешки я с легкостью перенес бы, я итак не особо дорожил мнением окружающих подростков и их отношением ко мне. Но её отказ был бы для меня катастрофой. В общем, признание так и не состоялось. В предпоследнем классе учительница французского ушла в декретный отпуск, и с тех пор я более не встречал её.
          После окончания школы я без труда поступил в университет. В то время мои родители были уже очень пожилыми людьми. Они умерли в один год друг за другом, когда я учился на последнем курсе. Определённо, это трагическое событие негативно повлияло на мою успеваемость, и преподавателям пришлось натягивать мне оценки, поскольку предыдущие четыре курса я учился очень хорошо, а кое-кто из моих наставников знал про моё горе. Лучшим студентам по окончанию университета давали гранты на продолжение учебы во Франции. Ввиду того, что на пятом курсе из лучших учеников я скатился в худшие, грант мне не достался. Я мог бы стать хорошим переводчиком или дипломатом, мог бы сделать карьеру, например, на должности атташе по культуре во Франции или на худой конец во французской Африке. Но из-за отсутствия связей и недостатка амбиций, а также врождённой лени я этот путь не реализовал.
          Я поступил в аспирантуру и начал писать диссертацию по творчеству Андре Моруа. Вскоре моя диссертация зачахла по тем же причинам – лень и слабая мотивация. Мои родственники, дяди, тёти, друзья родителей, все они были из одного поколения, незаметно ушли в мир иной, а с кузенами и кузинами я никогда не общался. Крепкая дружба за время учебы в университете у меня ни с кем не завязалась, а школьные товарищи растерялись. Бросив аспирантуру, я остался совсем один. Нужно было как-то приспосабливаться к жизни, устраиваться на работу, добывать средства к существованию. А в это время в России грянул первый кризис. Найти работу стало намного сложнее. Одно время я пробовал заниматься переводами с французского, во время учебы на этом ещё можно было подзаработать, но в конце девяностых переводчиков развелось видимо-невидимо, также появились компьютерные программы, и за переводы стали платить сущие копейки, на которые уже стало невозможно прожить. Я начал потихоньку продавать библиотеку. Рассортировав книги по ценности, я принялся относить в букинистический магазин книги, которые представляли для меня наименьшую ценность. С каждым очередным фолиантом я давал себе клятву, что это в последний раз, что я непременно устроюсь на работу в ближайшую неделю, но через неделю я снова шёл к букинисту. В итоге, библиотека растаяла за полгода. Оставалась ещё советская макулатура, но её можно было сдать только на вес и получить за всё про всё несколько мятых бумажек. На меня надвигалась нищета. Наступила глубокая депрессия. Вот тогда мне в голову пришла мысль, благодаря которой моя жизнь впоследствии полностью изменилась.
          Ах да, я забыл рассказать про один важный эпизод из моего отрочества. Когда я учился в восьмом классе, мама отвела меня в Дом дружбы на Фонтанке. Там существовала организация, которая устраивала, в том числе, туристические поездки французов в СССР с проживанием в советской семье. Схема была следующая: в вашу семью селили французских туристов на одну-две недели, вы их кормили, развлекали, водили по музеям, театрам, дворцам, паркам и тому подобное. За это организация выплачивала деньги, а также предоставлялась возможность самим поехать во Францию, при наличии достаточных средств, с проживанием в той семье, которую вы принимали. Для иностранных туристов такая поездка обходилась значительно дешевле, чем услуги Интуриста, плюс проживание в семье позволяло посмотреть на жизнь советских людей изнутри и узнать такие подробности культуры, быта, жизни людей, которые никогда не увидишь из окна туристического автобуса. Мама втянула меня и отца в эту затею, главным образом, для повышения моего уровня знания французского и совершенствования произношения, благодаря общению с носителями языка. К тому же и деньги были не лишними. В период поздней перестройки эта денежная прибавка, пусть и не большая, была очень весомым вкладом в наш семейный бюджет, потому что зарплаты учителей были ниже прожиточного минимума, а на пенсию вообще невозможно было просуществовать. В то время нормальные продукты без карточек можно было купить только на черном рынке по ценам вдвое, а то и втрое выше, чем в государственных магазинах. Действительно, участие в программе приема иностранцев принесло свои плоды – я в совершенстве выучил французский, а наша семья безбедно пережила лихие годы становления в России рыночной экономики. В последнем классе школы прием туристов пришлось прекратить – я готовился к поступлению в университет, штудировал французскую литературу и интенсивно учил второй язык – испанский, мама серьёзно разболелась и почти постоянно лежала в постели, и у отца уже не хватало сил возить иностранцев в аэропорт и по окрестностям Ленинграда.
          Так вот в момент моего глубочайшего финансового и духовного кризиса я вспомнил про эту доморощенную программу обмена туристами и направился в Дом дружбы. К моему удивлению, программа по-прежнему работала и пользовалась у французских туристов стабильным спросом. Единственное, чего мне не хватало для полноценного участия – это наличие автомобиля, чтобы встречать гостей в аэропорту и возить по городу. Продав антикварный книжный шкаф, уже пустой на тот момент, я купил старенький, но вполне рабочий Форд Скорпио желтого цвета. Став обладателем машины, я подписал договор с туристическим обществом, оставил мои контакты и стал ждать звонка.
          Первым гостем был мужчина средних лет – Жак – лысоватый, полноватый автомеханик из Марселя и отец пятерых детей. Я из кожи вон лез, чтобы пребывание в нашем городе оставило у него неизгладимое впечатление. Мы с ним посетили все дворцы в пригородах Санкт-Петербурга, Эрмитаж, Русский музей, Кунсткамеру, Михайловский театр (в Мариинку билеты я не смог достать) и многие другие места. Я по ночам перечитывал путеводители и исторические справочники, чтобы днём рассказать ему что-то новое и интересное про те места, где мы с ним бывали. Тем не менее, я чувствовал, что ему чего-то не хватает. Жак повсеместно с большим интересом разглядывал женщин и девушек, как будто выискивая самую красивую и постоянно восклицал: «Nikolas, les femmes russes sont delicieuses!» (10) Наконец, он признался мне, что хотел бы познакомиться с русской девушкой. В нескольких словах Жак описал свои пожелания. Всю ночь я шерстил Интернет, но не напрасно – следующим вечером мы ужинали втроем с русской красавицей Машей. Жак смотрел на неё, как на восьмое чудо света. Вероятно, все curiosite de Saint-Petersbourg (11) померкли в его глазах перед красотой Marie, которая ни слова не понимала по-французски. Пару раз он чуть не пронёс вилку мимо рта, заглядевшись на русскую фею. Половину ночи они не давали мне уснуть. Ворочаясь, я слышал из соседней комнаты их вздохи, вскрики, стоны и удивлялся, откуда в плешивом Тартарене из Тараскона столько сексуальной энергии и сил как у восемнадцатилетнего юноши. С рассветом девушка уехала на такси, а Жак за чашкой кофе изливал мне свои восторги по поводу своего путешествия в Россию и горько сожалел, что ему пора уезжать домой. Француз отдал Марии двести долларов, а мне – сотню. И это было больше, чем я получил от общества дружбы за вычетом моих расходов. В те времена сто долларов – это были очень приличные деньги. На прощанье Жак горячо благодарил меня и сказал, что у него много друзей, которые хотели бы побывать в России, и он обязательно будет давать мои контакты всем, кто заинтересуется. Я ответил, что с удовольствием приму его друзей и сделаю всё возможное, чтобы они также приятно провели время в Северной Венеции.
          Вскоре, объявился один из друзей Жака – Жан-Кристоф. Он вышел на меня напрямую по электронной почте, благодаря контакту, полученному от Жака. В своем кратком письме он сразу описал, кто его интересует: блондинка, кудрявая, пухленькая, с маленькой грудью, не старше восемнадцати лет. Этакой большой пупс. Ну что же, хотите пупса – будет вам пупс! Интернет и Бенджамен Франклин помогут достать хоть русалку со дна морского. Жан-Кристоф остался весьма доволен своим sejour a Venise du Nord (12) или вернее в восточном Амстердаме.
          Следом приехал Валери. Его вообще не интересовали никакие дворцы-музеи. Он каждую ночь хотел тусоваться в новом ночном клубе. Поэтому днями мы отсыпались, а ночи проводили в клубах. Валери привлекали худые девчонки-пацанки в рваных джинсах и с пирсингом во всех частях тела. Для Валери мне пришлось покупать кокаин, и благодаря этому я познакомился с дилером, что впоследствии тоже пригодилось.
          Гости потянулись один за другим. Мне стало казаться, что у них во Франции существует какой-то клуб озабоченных мужиков, открывших Россию, как новый Клондайк для секс-туризма. Но я только радовался этому, потому что мои доходы росли. Запросы у гостей были самые разнообразные, подчас на редкость изощрённые. Однако, я ничем не гнушался и был готов удовлетворить любую потребность, лишь бы платили деньги. Естественно, чем сложнее было задание, тем большая оплата требовалась. Но иностранцы не жались и откидывали мне столько, сколько я называл. Они приезжали в нашу страну отрываться на полную катушку и денег не жалели. Россия была страной слабых законов и больших возможностей, особенно для друзей Бенджамена Франклина. В месяц я зарабатывал на туристах по три-четыре тысячи долларов, за вычетом всех издержек, а это был очень солидный доход. Раньше мне такие деньги даже не снились. Я приоделся, купил новую машину, сделал евро-ремонт в квартире. Меня совсем не смущало, что по сути я превратился в сутенера для богатеньких сытых европейских туристов и голодных девчонок из бедной российской провинции. Я считал, что в равной степени помогаю обеим сторонам найти то, что они искали, и заслуженно получаю вознаграждение за свои труды. Грешным делом, я сам пользовался некоторыми хорошенькими девицами, которых подкладывал под иностранцев. Но в этом случае у меня также было оправдание – я ведь должен был опробовать тот товар, который предлагал моим гостям.
          Однажды, в очередной раз бороздя просторы Интернета, я познакомился с девушкой по имени Лика. Она была не из тех, кто «продаёт часики». Напротив, она отличалась своеобразным целомудрием. До меня у неё было всего трое или четверо парней. Как она говорила: «трое - точно, а четвертый - под вопросом». Четвертым числился, я полагал, Джек Дэниэлс, в которого она была беззаветно и платонически влюблена. В свои двадцать пять лет Лика не имела определенного рода занятий, также как и определённого места жительства. Приехав в Петербург из страны ближнего зарубежья с целью получения высшего образования, она вылетела с третьего курса института, и с тех пор скиталась по друзьям, подругам и просто знакомым, дававшим её приют, перебивалась случайными заработками или жила за счет друзей. Она воплощала в себе образ типичной девушки-цветка, точно описанный в известном романе Трумена Капоте. Лику использовали как украшение, приглашая на вечеринки, деловые встречи, пикники. Она действительно была подобна драгоценному камню искусно огранённому и требующему достойной оправы. Её большие голубые глаза блестели как сапфиры. Когда мы были близки, я подолгу смотрел в её глаза, как будто пытаясь разглядеть, что там скрывается в бездонной глубине этих двух кристальных озер. И даже спустя много лет после нашего драматичного расставания эти глаза преследовали меня, всплывая из глубины моего сознания, они смотрели на меня с немым удивлением и укором.
          Узнав, что я свободен и обладаю собственной жилплощадью, Лика ухватилась за меня, как хватаются за спасательный плот в минуты кораблекрушения. Положение её в тот момент было действительно отчаянным. Она вложила все свои сбережения в одну финансовую авантюру и вмиг потеряла деньги безвозвратно. Друг, у которого она жила, ударился в бега, преследуемый правосудием, и оставаться в его квартире стало для неё небезопасно. В итоге, Лика оказалась на улице с минимальным набором вещей в дорожной сумке. Вдобавок как то так получилось, что она перессорилась одновременно со всеми своими подругами и дружками. Учитывая взбалмошный и капризный характер Лики, это было не удивительно. Меня совсем не привлекала перспектива связывать мою жизнь с этой девушкой, с которой я встретился пару раз в кафе, ну ещё съездил на прогулку в Петергоф, и вдруг оказался наедине в моей квартире в компании с дорожной сумкой. Но войдя в её печальное и жалкое положение, я снисходительно разрешил ей пожить у меня какое-то время, а дальше «посмотрим». Была вторая половина октября и пришло то время, когда царственная Петербургская золотая осень переползала в мерзкое сырое холодное грязное время года, именуемое в Ленинграде демисезоном, время шерстяных носков в резиновых сапогах и плащей на войлочных подкладках. В такое время турист не едет в наш город. Наступает мертвый сезон. К тому же я не хотел никого принимать в гости пока Лика жила у меня. Глядя на мутную пелену непрерывного дождя за окном и столбик термометра, замерший на отметке плюс пяти градусов по Цельсию, мне страшно захотелось в тепло, под южное солнце, к ласковому морю. Лика также приняла эту идею с восторгом, прыгая на моей тахте, как на батуте, и высоко задирая длинные стройные ноги. Перебрав все франкоязычные страны, я остановился на Марокко. Из детства донёсся праздничный аромат апельсинов с черным бумажным ромбиком на пупырчатой оранжевой кожуре. Туристический сезон в Марокко заканчивался, и мы улетели через неделю на предпоследнем чартере Санкт-Петербург – Агадир.
          В Агадире мы поселились в большом отеле на первой линии. С десятого этажа глазам открывалась панорама курорта, расположившегося на берегу залива, омываемого волнами Атлантического океана, и вид на гору, на склоне которой были начертаны арабской вязью письмена, восхваляющие короля. Несмотря на позднюю осень, в Марокко стояла жаркая и сухая погода. Я взял в аренду автомобиль и запланировал поездку по стране, чтобы увидеть древние развалины Волюбилиса, ночной базар Маракеша, прохладную медину Эс-Сувейры, зеленый орнамент сада Мажорель, лабиринт средневековых улиц Феса, красные скалы Легзиры. Лика молча согласилась с планом путешествия, но затея оказалась весьма опрометчивой. Девушка не разделяла моих восторгов от увиденных красот, напротив после полудня она начинала кукситься и ещё через пару часов уже раздавалось нытьё, что ей осточертела эта дорога, жара, что она хочет в отель, к бассейну, прохладного пива и так далее… Каждый раз подъезжая к очередному отелю мы уже успевали изрядно поругаться и вечер был основательно подпорчен. Хотя, безусловно, у Лики было одно положительное качество - это то, что она легко и быстро сменяла минор на мажор, стоило ей только искупаться и выпить освежающий коктейль. Уплетая ароматное мясо лобстера и запивая холодным светлым пивом, она уже мурлыкала, что, «в общем, день прошёл неплохо, и эти развалины, как их там, были весьма живописные. Ох, если бы только не эта чудовищная жара!» Я не мог так быстро перестроиться и угрюмо жевал, перебирая в памяти все обидные слова, которые услышал от неё за этот день, и в душе проклиная всю эту поездку. Ещё одним негативным фактором моего отношения к Лике стал, как ни странно, секс. Внешне Лика была чрезвычайно сексуально привлекательна, и, чего греха таить, я взял её с собой в путешествие с надеждой на феерические еженощные соития в разных экзотических местах, но на деле секс с ней обернулся кошмаром. Во-первых, Лика категорически не могла лечь в постель трезвой. В качестве подготовки к интимным отношениям ей нужно было изрядно накачаться алкоголем. Виной тому была какая-то психологическая травма, полученная ею в препубертатном возрасте. Самой собой я должен был поддерживать её алкогольный марафон, что порядочно снижало моё желание и клонило в сон, особенно после напряженного дня, проведенного за рулём. Во-вторых, залившись вином, виски и коньяком, Лика уже теряла способность двигаться на ложе, поэтому она просто раздевалась и ложилась навзничь, предоставляя мне право делать со своим телом любые манипуляции. При этом она тихонько постанывала, но мне было не понятно, то ли ей нравятся мои ласки и она стонет от наслаждения, то ли она готовиться срыгнуть часть выпитого и своими стонами предупреждает меня об этом. В общем, заниматься любовью с резиновой куклой, пусть даже чертовски красивой, сам понимаешь, удовольствие небольшое.
          Наконец, мы вернулись после нашей поездки в Агадир. Оставалась ещё неделя отдыха, который мне уже порядком надоел. Лика прочно обосновалась у бассейна с неизменным бокалом пива или фужером вина, смотря по настроению. На пляж она не любила ходить, потому что там постоянно дул ветер, набегали на берег холодные океанские волны и было пустынно, а для Лики было важно постоянно находится в обществе, даже в центре общества, где ею восхищались, делали комплименты, подносили новые коктейли, флиртовали. Стройная высокая белокурая русская красавица стала центром притяжения для всего отельного сброда, перманентно тусующегося у бассейна с чизбургерами и разномастными напитками. Не стесняясь моего присутствия Лика заигрывала направо и налево, начиная от солидных отцов европейских семейств и заканчивая местным арабским стаффом. Естественно, ни один одинокий мужчина не проходил мимо её шезлонга, не состроив ей глазки и не сделав комплимент, чего она с жадностью ожидала. Имея в своём лексиконе всего несколько десятков английских слов, она могла болтать день напролёт с туристами из Америки и Европы, которые напоследок обязательно приглашали её к себе в гости, обещая ей взять на себя все расходы по её пребыванию в их в стране, писали ей на бирдекелях свои домашние адреса, электронную почту и номера телефонов. Мне вся эта канитель была омерзительна, и я уходил утром на пляж. Там я проводил время, медитируя на мельчайшем белоснежном песке, вглядываясь в лазурную даль, где ослепительно голубое небо сливалось с изумрудным океаном. По дороге на пляж я заходил в арабское кафе, где выпивал неизменно чашечку крепкого кофе, приготовленного на песке. Хозяином кафе был высокий араб по имени Халид. Ему также принадлежала сувенирная лавка с африканскими масками, коврами, изделиями из кожи и косметическими товарами. Халид сносно говорил по-русски. В молодости он учился в университете Патриса Лумумбы в Москве, о чем у него остались восхитительные и неизгладимые воспоминания, которыми он с удовольствием делился со мной, и даже однажды с пьяных глаз признался мне, что оставил в России потомство. С Халидом мы пили не только кофе, но и напитки покрепче, особенно налегая на виски. Выпивка удивительным образом снимает стресс, развязывает язык и сближает человека с человеком.
          В один из дней, когда моя подруга соизволила отправиться со мной на пляж, я познакомил Лику с Халидом. Девушка произвела ошеломительное впечатление на араба. Он угостил нас Мартини со льдом, а на следующий день уже за бокалом виски всё допытывался от меня ответа, какие у нас с Ликой отношения, и почему я так спокойно оставляю её одну в отеле у бассейна, а сам в одиночестве иду на пляж. Я, смеясь над его удивленно поднятыми бровями, объяснял ему, что мы с Ликой просто спутники, нас не связывают никакие обязательства, и её финансовая зависимость от меня – это результат моей доброй воли. Мало по малу я наивно рассказал Халиду всё, что знал про Лику, про её образ жизни, и как мы познакомились. Марокканец был потрясен красотой Лики и всё приговаривал, что такая девушка достойна быть украшением любого дворца. В конце концов, он набрался смелости и спросил, а могу ли я продать ему Лику. Я сначала не понял, о чём он говорит, воспринял его слова, как своеобразную шутку. Но потом, когда Халид мне разъяснил своё предложение, дело приняло совсем другой, серьёзный оборот в моих глазах. Хозяин кафе объяснил, что ему лично Лика не нужна. Он женат, у него многочисленная семья, расходы большие, а доходы весьма скромные. Поэтому содержать такую любовницу ему не по карману. Но у него есть друзья, которые воюют в пустыне и они заплатят за такую женщину большие деньги. «Понимаешь, Коля, там много сильных мужчин, много оружия, много долларов, но женщин мало, красивых женщин очень мало. Они дадут за неё большую сумму мне и тебе. Девушку никто не обидит. Она будет жить в красивом доме с бассейном и садом, как в раю. Много красивых вещей, драгоценностей. Ей подарят всё, что она пожелает»… Я согласился на предложение Халида.
          За пару дней до возвращения в Россию я предложил Лике поехать на последнюю экскурсию в Западную Сахару. Соблазняя её восхитительными пейзажами Сахары в лучах восходящего солнца, я пообещал ей сделать незабываемую фотосессию, а фотографироваться Лика очень любила. Накануне поездки вечером мы крепко выпили в баре, и, поднявшись в номер, Лика сразу упала на кровать и уснула. Мне не спалось. Я вышел на балкон и закурил Голуаз. Обернувшись, я посмотрел на Лику. Она лежала на животе, обняв подушку, её левая нога дергалась, будто во сне она от кого-то убегала. Я отвернулся и стал смотреть в ночь. В темноте четко выделялся силуэт горы со светящейся надписью, прославляющей короля. От океана шёл туман и накрывал белым саваном весь курорт с его отелями, ресторанами, бассейнами, лавками, такси, туристами, арабами и даже горой с королевским вензелем. Туман медленно заползал и в наш номер, окутывая всё, что встречалось на его пути.
          Ранним утром ещё затемно мы сели в машину Халида. За рулём был Ахмет – продавец Халида в сувенирной лавке. Рядом расположился сам хозяин, а на задних сидениях разместились мы с Ликой. Ахмет постоянно улыбался, поглядывая на девушку. Мне не понравилась его улыбка. Сев в машину, Лика опомнилась, что забыла телефон в номере и захотела вернуться. Но я остановил её, сказав, что телефон ей не понадобится, потому что всё равно связи в пустыне нет никакой, кроме спутниковой. Мы выехали из города и направились в сторону марокканской границы. По дороге Халид рассказывал разные байки, Лика клевала носом, а я смотрел в окно на проскакивающие мимо аргановые деревья, отары черных овец, домики под черепичными крышами. Через час мы остановились на последней заправке, дальше начиналась пустыня. Там нам следовало пересесть в черный Хаммер, потому что маленький Рено Халида для дорог пустыни не предназначался. За рулем внедорожника сидел бородатый черный бербер. Ахмет сел на сидение рядом с водителем, а мы с Ликой расположились сзади. Я сказал Лике, что мне нужно договориться с Халидом о времени встречи на обратном пути и вышел из машины. В этот момент Ахмет быстро пересел на моё место и захлопнул дверь. Я подошёл к автомобилю с той стороны, где сидела Лика. Через затемнённое стекло я увидел её лицо. Её голубые глаза смотрели на меня. Они смотрели с удивлением и укором. Мне показалось, что она всё поняла. Хаммер тронулся и через несколько секунд скрылся в клубах пыли, удаляясь в бескрайние просторы Сахары.
          В машине Халид передал мне деньги – десять тысяч долларов. Всю обратную дорогу мы проехали молча. Вернувшись в отель, я быстро собрал вещи Лики в чемодан. Я удалил с её телефона все данные, уничтожил симку, а сам аппарат впоследствии выбросил в океан. Чемодан с вещами я передал Халиду. Он поначалу запротестовал, говоря, что старые вещи ей не понадобятся, типа её обеспечат всем новым от Гуччи и Дольче-Габанна, но потом всё-таки чемодан взял и пообещал с оказией передать. Последние сутки пребывания в Агадире прошли как в тумане. Я сидел в номере, опасаясь лишний раз выйти, чтобы не столкнуться с отельными приятелями Лики и не нарваться на излишние вопросы о внезапном исчезновении королевы бассейна. Меня нисколько не мучала совесть, что я продал свою подругу в рабство какому-то Абдель-Азизу. Скорее я испытывал некое новое ощущение трепета перед опасностью смешанное с радостью игрока, сорвавшего куш. Такие чувства вероятно испытывает преступник, в первый раз совершивший преступление, и сознательно вступающий на порочный путь.
          По возвращении в Питер у меня ещё несколько недель был мандраж. Я боялся, что Лику будут искать и рано или поздно выйдут на меня. Впрочем, у нас с Ликой не было общих знакомых, и её друзья-приятели не знали, что девушка жила у меня, поэтому вероятность, что поиски пропавшей приведут ко мне, была ничтожна. Тем не менее, я придумывал разные версии объяснений для следователя, как и где я расстался с Ликой, и куда возможно она уехала, бросив меня. Но никакие объяснения не пригодились. Никто ко мне не обращался. Возможно, что её никто и не искал вообще.
          Прошло около двух месяцев, и я получил сообщение от Халида. Он недвусмысленно писал, что будет рад снова видеть меня в Агадире и, особенно, если я опять приеду с красивой женщиной такого же типа, как моя прежняя спутница. Я принял предложение Халида и начал поиски. Моей целью была красивая девушка без российского гражданства, лучше даже без регистрации, без родственников в Петербурге, не учащаяся и не работающая. В течении месяца я нашёл такую девушку, и состоялась очередная сделка. Дальше дело встало на поток. Для подстраховки я покупал билеты в разных агентствах, бронировал номера в отелях на разные фамилии и оплачивал все расходы с безымянных банковских карт. Девушек бесперебойно поставлял Интернет… Обратно я стал возить из Марокко товары туземного ремесленного производства – кожаные изделия, натуральную косметику из арганы, этнические предметы интерьера. Халид свёл меня с надежными местными поставщиками, которые продавали мне качественный товар из первых рук по адекватной цене. Вот так – туда я ехал с живой плотью, а обратно возвращался с искусно обработанной кожей. В Питере я открыл несколько сбытовых точек в торговых центрах. Бизнес шёл хорошо, марокканские товары были в новинку, и за качеством я следил. Так прошло два года. Но дальше у меня начались проблемы. Я стал плохо спать, появилась раздражительность, апатия, периоды депрессии. Я завёл себе личного психотерапевта, но рассказать ему полностью о причинах моих неврозов я естественно не мог. Вспомнил про дилера, у которого покупал когда-то кокс для туристов. Слава Богу, вовремя остановился, взял себя в руки. Тогда я решил полностью изменить свою жизнь. Я продал магазины, квартиру, машину, перевёл все свои средства во французский банк и уехал в Марокко.
          Перебравшись в Марокко, я купил дом в Эс-Сувейре, натурализовался. Этот чудесный португальский городок на берегу Атлантического океана - излюбленное место проживания европейских пенсионеров. Я познакомился с Ясминой, когда она отдыхала в Марокко. Мы поженились, и я взял её фамилию. Ясмина родилась в Лионе, но предки её из Алжира. Во Франции их называют – pied-noir – черноногие. В шестьдесят втором году арабы вырезали их целыми семьями. У меня есть небольшой бизнес в Рабате, который ведёт мой арабский управляющий. Конечно, он ворует, но не настолько много, чтобы разорить меня. Пару раз в месяц я посещаю Рабат, контролируя дела фирмы. Ясмина занимается домом и садом. Ей нравится возиться с цветами. Детей у нас нет, но Бог даст - ещё будут. Пока мы путешествуем по миру. Я полагаю, мы счастливы.
          Может показаться странным, но я не испытываю никаких угрызений совести. Только иногда, когда я смотрю с террасы моего дома вдаль, где у линии горизонта сливается голубое небо с океаном, я как будто вижу глаза Лики. Она словно смотрит на меня оттуда. Тогда чувство легкой грусти появляется в моей душе.»
…

          Наутро моя голова гудела как медный колокол. Вера с жалостной улыбкой смотрела на меня и причитала с иронией:
- Бедненький, мой муженек. Споил тебя Колька.
- Ой, не говори. – скулил я.
- О чём же вы так долго говорили вчера ? – наседала жена.
- Лучше не спрашивай, – я попытался отмахнуться.
- Ага, значит о бабах ! – воскликнула Вера.
- Вера, у нас есть аспирин ? – жалобно спросил я.
- Вот тебе аспирин и пойдем скорее на завтрак. Соседи наверняка уже лопают мюсли и гренки с джемом. Пойдем, пойдем, я хочу горячего кофе, – безапелляционно заключила Вера, не оставляя мне надежды на отступление.
          Мне чрезвычайно не хотелось спускаться в ресторан. И не только из-за больной головы. Я не хотел столкнуться с Николаем, потому что не понимал, как мне теперь вести себя с ним. Разговаривать ли с ним вообще после вчерашней чудовищной истории ? Если не разговаривать, то Вера сразу почувствует неладное и ещё больше замучает меня вопросами. А пересказывать Вере всё, что я услышал вчера от этого монстра, я однозначно не хотел. Хотя, может действительно его рассказ был скверной шуткой. На правду он как-то не очень похож. Или может я спьяну что-то неправильно понял или преувеличил. Правда это или шутка, но я всё равно как мог тянул время в туалете и ванной. Однако, спускаться на завтрак всё же пришлось, Вера начинала злиться. К счастью, в ресторане мы оказались одни. Николя и Ясмина уже позавтракали и видимо уехали. За обедом их тоже не было. Вечером я понял, что в пансионе мы остались в одиночестве. Когда мы проходили мимо рецепции, Томас стоял за стойкой и перебирал какие-то квитанции.
- Wo sind unsere marokkanischen Nachbarn ? (13) - спросила Вера хозяина. Она разговаривала с Томасом по-немецки.
- Herr und Frau Inconnus verliessen das Hotel heute morgen, (14) - ответил хозяин пансиона.



(1) Здравствуйте (фр.)
(2) Хорошего катания (фр.)
(3) Наши соседи приехали из Франции ? (англ.)
(4) О, они из Марокко. (англ.)
(5) Добрый вечер! (фр.)
(6) Приятного аппетита! (фр.)
(7) Спасибо, взаимно. (фр.)
(8) Я сходил на птичий рынок / И птиц я купил / Для тебя / Моя любовь
    Я сходил на цветочный рынок / И цветы я купил / Для тебя / Моя любовь
    Я сходил на железный рынок / И цепи я купил / Тяжелые цепи / Для тебя / Моя любовь
    И я сходил на рынок рабынь / И тебя я искал / Но не нашёл я тебя / Моя любовь
    (Жак Превер. «Для тебя, моя любовь»)
(9)  Я Вас люблю. (фр.)
(10) «Николай, русские женщины восхитительны!» (фр.)
(11) Достопримечательности Санкт-Петербурга (фр.)
(12) Пребыванием в Северной Венеции (фр.)
(13) Где наши марокканские соседи? (нем.)
(14) Господин и госпожа Инконю покинули отель сегодня утром (нем.)