Глава 24. Московский гость

   Едва я подошёл солдатским маршевым ходом к развилке дорог, весь погруженный в обдумывание новой пикантной информации, полученной от Андрея, как вдали замаячил автобус, идущий в нашу сторону. Специально тормозить его взмахом руки нужды не было. Зная меня, шофёр остановил машину сам.

   Пассажиров было немного, и мне сразу бросился в глаза один из них, выделявшийся своей неизвестностью среди прочих знакомых деревенских людей.

   Это был крупный мужчина, похожий одновременно на зрелого седобородого Хэмингуэя и возрастного начальника партии геологов или геодезистов советского времени. Однако одет он был как чечако: парусиновые брюки и штормовка будто только получены со склада или куплены в магазине рабочей одежды. На них заметно проглядывались поперечные складки от долгого лежания в стопке и висели торчащие нитки от стёжек.

   Мы встретились взглядами и невольно кивнули друг другу, когда я дежурно поздоровался со всеми пассажирами в салоне. Возможно, мы с ходу почувствовали родственность душ, потому что он как старому доброму знакомому сделал приглашающий жест на свободное место рядом с собой. Мы даже обменялись рукопожатиями, чем отчасти удовлетворили любопытство наблюдавших за нами деревенских людей, озадаченных появлением неизвестного лица внушительной наружности в нашем захолустье.

   - Моя фамилия Гирич-Ямпольский, - сразу обозначил он себя показавшейся мне знакомой фамилией. Меня подмывало сказать, что я тоже Плотский-Поцелуев или даже Бендер-Задунайский, но возраст и отсутствие знаний о чувстве юмора незнакомого человека, не позволили пошутить шутку. Тогда я решил скромно промолчать, давая возможность незнакомцу выговориться, раз уж он первый затеял разговор. Но он выжидательно смотрел на меня, и я был вынужден тоже озвучить свою обыкновенную фамилию:

   - Шанкаров.

   Пытаясь компенсировать лёгкую обиду за такое несоответствие, я всё-таки немного сдерзил:

   - А вы, наверное, прямо из Парижа?
   - Почему из Парижа?
   - Фамилия такая княжеско-эмигрантская!
   - Фамилия, действительно, княжеская. Но я из другого города, но тоже известного. Из Москвы.
   - А в наши края - за туманом и за запахом тайги?
   - Хорошо бы...  Но цель у меня более конкретная.  Дочь свою ищу. Два дня назад некая женщина позвонила по телефону и сообщила её местонахождение. Указала деревню, в которую мы сейчас едем. Я сразу на самолёт и пока что двигаюсь на перекладных без всяких задержек.
   - Позвонившая не представилась?
   - Нет. И номер не обозначился - видимо, из автомата звонила. Сказала только, что проездом и повесила трубку.
   - А дочку зовут Вероникой?
   - Вы её знаете?
   - Знаю. Я вас провожу.

   Какой у неё папа! И фамилия! Я вспомнил, что Пафнутий называл похожую фамилию, но не зафиксировал в памяти, полагая что старик воспроизводит её искажённо, а саму переспрашивать и в голову не приходило. Прописана она была по адресу Яструбов, и по-хорошему, давно было пора её перерегистрировать, да всё текущие заботы и имевшая место холодная война не позволяли сделать это.

   - А вы хорошо знаете человека, с которым она живёт?
   - Как вам сказать... Вроде бы, знаю.
   - Позвонившая женщина успела сообщить, что она тут у него в роли рабыни ходит?
   - Рабыни Изауры? Интересный вопрос. Надо подумать... А вы первый раз в Сибири?
   - Первый.
   - И не знали, что она тут на поселении?
   
   Он смутился. Вот так тебе, сукин сын! А то - в рабынях ходит! Впрочем, это не его слова...

   - Знал, конечно, - наконец, ответил он. - Гордыня фамильная не давала преодолеть психологический барьер.
   - А сейчас позволяет?
   - Телефонная женщина усовестила. Сказала, что Вероника стала другой - честной и трудолюбивой, и этим пользуется некий ушлый элемент.

   Ушлый элемент! Так меня ещё никто не называл. Ах ты, Эвелина! Ах ты, Людвиговна! Опять стала высовывать жало! Я уже не сомневался, что это её проделки.

   Мы надолго замолчали - вплоть до самой деревни. Только по выходу из автобуса я решился вернуть разговор в прежнее русло и сразу взял быка за рога:

   - Вы хотите увезти Веронику в Москву?
   - А как же иначе? Если её здесь беспощадно эксплуатируют, пользуясь её бездомностью и статусом бывшей заключённой? Получается, что из одной тюрьмы - государственной, она попала в другую - частную!

   Да-а! Какие бывают интересные умозаключения и противоположные выводы у разных людей по одному и тому же вопросу. Любую жизненную ситуацию или исторический факт можно интерпретировать совершенно по разному!

   Что ж! Пусть Вероника сама решает как быть. Я не буду вмешиваться. Конечно, Москва есть Москва - город больших возможностей! А у нас даже холодильник с телевизором не работают, не говоря уже о других бытовых приборах. Электричества нет и неизвестно когда будет.

   - А как вас, извините, зовут? - спросил я, когда мы уже переходили дамбу. - По имени-отчеству?
   - Владимир Владимирович. А вас?
   - Зовите просто - Руслан.
   - Хорошо, Руслан. Так, конечно, удобнее, учитывая разницу в возрасте.
   
   Пора сдаваться, подумал я. Лучше это сделать раньше, чем увидит нас Вероника.

   - Владимир Владимирович! Вы только не волновайтесь, как говорит наш старик Пафнутий, но злостный эксплуататор - это я!
   - Это вы не волновайтесь, - добродушно усмехнулся Владимир Владимирович. - Я  давно догадался, что это вы. И, между прочим, рад этому. На злодея вы не очень похожи.
   - А как же звонок неизвестной женщины?
   - Звонок анонимный. Сообщение торопливое, без шансов на диалог. Кому как не мне знать цену таким сообщениям?

   Видно, потрепали княжескую семью за годы Советской власти, подумал я. А он продолжал:
 
  - Но я всё равно доволен действиями этой женщины. Она привела в движение заржавелый механизм в моей душе.

  Без Эвелины никуда! Кабы не было Эвелин, царила бы повсюду тишь да гладь, и, возможно, озёра без движения воды от волнительного ветра зарастали бы тиной и превращались в болота. Но вслух произнёс другое, имея ввиду Веронику:

  - Она может отказаться ехать в Москву. У нас с ней серьёзные отношения.
  - Я ничего против ваших отношений не имею. Но в Москву ей придётся съездить однозначно: проведать мать, которая серьёзно больна. В конце концов, вы можете съездить вместе. Я не богатый человек, но субсидировать такое необходимое дело смогу.
  - Спасибо, но я не поеду. Пока не могу. У меня обязательства перед заказчиками. Надо выполнить обещанную работу.

  Наверное, если бы он знал перед какими людьми у меня обязательства, он схватил бы свою дочь в охапку, завернул в ковёр и уволок её подальше от такого типа, как я, - представилась она мне вдруг незабвенной Клеопатрой...

  Ворота во двор были открыты. Должно быть, Вероника сновала туда-сюда к ручью, нуждаясь по своему обыкновению в большом количестве воды.
  Мы прекратили разговор и тихо вошли внутрь.

  А во дворе царила идиллия. Огород был полностью прибран, куры бродили повсюду, залезая и в миску Анхора. Последний, видимо хорошо наевшийся, дремал на покатом верху конуры, свернувшись калачиком, и не услышал нас за общим миротворным шумом дворовой жизни.

  Пафнутий шоркал наружную поверхность днища лодки круглым наждаком, готовя её к покраске. Рядом с ним на верстаке стояла банка с красно-коричневой половой эмалью.

  Гусей не было видно. Наверное, гуляли за пределами усадьбы, выщипывая остатки прихваченной утренними заморозками травы, или тихо плавали по стылой глади озера.
 
  Один же из них булькал в нашем большом котле, распространяя по воздуху слюноточивый аромат. Процесс варки явно подходил к концу, потому что в момент нашего появления Вероника закидывала в бульон самодельную длинную лапшу. Она же первая и увидела нас, застыв с шумовкой в руке. Через секунду, по принципу домино, застыл и Пафнутий. Он перевёл взгляд от Вероники к нам и сделал свободной рукой козырёк над глазами, заслоняя их от солнечного луча, прорвавшего вдруг пастельно-серое облако.

   Я подал ему знак, чтобы он удалился вместе со мной за пределы усадьбы. Он положил наждачный круг на верстак и направился мимо гостя, к выходу, походя поздоровавшись с ним. Однако интеллигентный мужчина, сосредоточившись взглядом на другом объекте, не обратил на него никакого внимания.
 
   Прежде чем совсем прикрыть ворота, я продолжал какое-то время смотреть в щель между створками, но ничего душещипательного не увидел. Отец стремительно прошёл к дочери, скинув свою заплечную поклажу на верстак, но Вероника даже не шелохнулась, продолжая стоять в той же статуйной позе с шумовкой в руках.
   
   Пафнутий тронул меня за рукав, дескать, пошли, нехорошо наблюдать исподтишка.

   Мы отправились в старому кострищу, оставшемуся от туристов и довольно часто возобновляемого нами, когда возникала необходимость побыть ближе к природе, далеко не удаляясь от дома. Там мы уселись на чурбаки и я попросил у Пафнутия сигарету. Он не удивился, только произнёс в вопросительной форме привычный моему уху глагол:
    - Волноваешься?
    - Наверное.
    - Это её отец?
    - Да.
    - Хочет увезти?
    - Хочет.
    - А ты?
    - Пусть съездит. Обратно вернуться не так уж и сложно. Если, конечно, захочет.
    - Думаешь, может не захотеть?
    - Думаю, может и то, и другое.
    - А как же мы без неё?
    - Как-нибудь. С божьей помощью...

    Мы выкурили ещё по сигарете, прежде чем из ворот выглянула Вероника и позвала нас обедать. Внешне она была спокойна - только в глазах появилась влажность.

    Весь обед она и Пафнутий промолчали. Разговаривали мы с Владимиром Владимировичем на отвлечённые темы, в настоящий момент мало кому интересные. Конечно, не хватало бутылки и можно было сгонять за ней на велосипеде, но мы с Пафнутием постеснялись. Не хотели показаться отцу Вероники алкоголиками.

    Однако, к нашему приятному удивлению, уже под занавес, когда с лапшой и гусятиной было покончено, Владимир Владимирович сам вытащил из своего кожаного вещмешка бутылку хорошего коньяка и банку растворимого кофе. Мы тоже иногда на десерт употребляли сладкое вино, и поэтому, такой запоздалый ход нас не расстроил.
   
    Эффект опьянения был небольшой, но достаточный, чтобы расслабиться и почувствовать себя свободнее. Разговор принял более приземлённый и одновременно задушевный характер: о нашем настоящем быте, трудностях обустройства и грядущих перспективах.

    Владимир Владимирович сообщил, что взял отпуск на две недели и поможет нам оштукатурить наши стены, если мы не против потерпеть его присутствие, и выделим ему место для проживания, на время, пока они не уедут с Вероникой в Москву.

    Это был хороший ход с его стороны, сразу расположивший нас к нему. Мы с Пафнутием хором ответили, что не против и выделим лучшее место, то есть кабинет, он же - наш литературный салон. Вероника, в свою очередь, не протестовала против такого плана, откуда я сделал вывод, что они с отцом все свои дальнейшие действия согласовали.

    Успокоенные, мы с Пафнутием отправились отдыхать. Тихий час, в условиях отсутствия ТВ и других информационных источников, стал нашей неукоснительной и священной традицией. Отец и дочь остались бодрствовать. Видно, накопилось о чём поговорить...