Выпрямление имен. Книга 3. Глава 23

Если душа не прельщается внешним, то тело цело

Случайно натолкнулся на воспоминания Екатерины Софроновой "Где ты моя Родина? Она родилась в Китае в 1941 году. Ее родители, спасаясь от коллективизации в СССР, бежали в 1931 году через границу и обосновались в провинции Синьцзян, в городе Кульдже, где мне приходилось бывать. В 1961 году через Гонконг Софроновы уехали в Австралию,  в Мельбурн. Привожу ее воспоминания, потому как она была близко знакома с Владыкой Филаретом и его келейником Никитой Чакировым, и для того, чтобы представить , как сложно было нашим землякам мигрировать из одной  чужой страны в другую.

«Те кто собирались выехать на Запад через тайные связи были зарегистрированы в Совете церквей в Гонконге. Мы, узнав об этом, тоже заполнили анкеты на выезд из Китая, и стали ждать решения. Сектанты в Кульдже говорили православным, что на Западе весь народ состоит только из баптистов и пятидесятников и поэтому православные разрешения на выезд не получат. Эта тактика действовала в пользу сектантов и многие к ним  в то время перебегали только ради того, чтобы выехать.
Когда одна часть русских возвращалась на родину, другая - в  противоположную сторону от Советского Союза, двинулась в Шанхай. Проехать в Шанхай было очень трудно и рискованно, но людей ничто не держало: ехали даже не дождавшись разрешения  семьями, группами и в одиночку.

На дороге их ловили, возвращали обратно, а они, побыв дома некоторое время, вновь собирались и уезжали. Некоторым удавалось добраться, а другим не везло. Те, которые успешно добирались до Шанхая, обращались в иностранную контору, где их ставили на учет как беженцев, после чего китайское правительство не имело над ними власти. Поэтому каждый бежавший человек трясся от страха всю дорогу, боясь что поймают, по приезде же в Шанхай нанимал спешно рикшу и ехал в контору для регистрации, и лишь после этого чувствовал себя свободным. После регистрации беженцы отправлялись в самую бедную часть города, где находили своих, прежде убежавших и ютившихся кое-как. Жили они там, потому что надо было получить документы на въезд в Гонконг. В Шанхай перебирались русские не только из Кульджы, но и из других уголков Китая, каким были Харбин и Тяньцзинь.

Через некоторое время контора, производившая регистрацию, желавших выехать из Китая людей, сообщила нам из Гонконга, что анкеты ею получены, и мы поставлены на учет. Таким образом мы стали временно проживающими в Китае, ожидавшими согласованного разрешения между правительствами Запада и Китая на их выезд за границу. Разрешения пришлось ждать более трех лет. В это время из Гонконга стало поступать денежное пособие. Оно было очень маленьким, но все равно ему были рады и каждый месяц его ожидали. Такие конверты приходили с почтовыми карточками, на которых, когда их приносили приходилось расписываться.
С зимы последнего года  пребывания в Кульдже стали готовиться к выезду. Из заграничных писем мы узнали, что ничего везти с собой не надо кроме необходимого, так как за границей все есть.

В конце лета 1956 года пришли долгожданные документы на выезд, который должен был состояться вместе с другими людьми вошедшими в очередную группу. После получения документов оказалось, что в группе было около ста человек различного возраста, включая древних и немощных стариков, не считая детей. Прежде чем была назначена дата выезда прошло еще несколько недель, за которые теплая осень успела смениться на заморозки, а за дверями уж стояла зима. Сначала до станции ехали на грузовике, потом долго с остановками на поезде.
 Последняя остановка поезда была в городе Кантоне, где беженцев высадили из поезда и поместили на ночь в большую комнату с множеством кроватей. Несмотря на то, что над кроватями висели марлевые балдахины с опускавшейся со всех краев марлей и  закрывавшей всю кровать, комары нас  просто заели.
 Наутро была прогулка по городу. По дороге увидели парад с длинным, раскрашенным в разные цвета драконом. Он как бы полз или летел, изгибаясь во все стороны, с огромной головой и страшной пастью. Приезжие  рассматривали дракона, а  вокруг них собралась толпа китайцев с любопытством рассматривавшая белокожих. Оказалось, в этой части Китая видеть европейца было большой редкостью и, очень возможно, что они увидели их впервые.

 Из Кантона группу беженцев доставили до пограничного моста переброшенного через пролив, разделяющий Красный Китай от Гонконга. Там под большим навесом свалили  вещи, и началась проверка китайскими пограничниками. В вещах ничего подозрительного не было, и поэтому проверка вскоре закончилась, а после нее нашу семью сразу пропустили на пограничный мост. Сопровождал их китаец и они делали то, что им говорили, не зная что ожидает дальше.
Делая последние шаги по земле Китая, в котором прожили более 30 лет, на середине моста мы, переступив черту границы, покинули его навсегда. Шли переселенцы по мосту один за другим, не останавливаясь на точке разделения двух государств, где стояли английские пограничники, и, сделав только один шаг вперед, оказались на другой стороне и в других руках. Китайский пограничник, подойдя к английскому, кивнул головой, и наша судьба  была решена. От той точки и дальше нас повел англичанин. Провели до  остановки, где пришлось немного обождать, а когда подошел троллейбус, мы сели в него, и  покатили по совсем иному миру, с большим любопытством рассматривая окружающее.

Местность заметно отличалась от китайского пейзажа: чистые дороги, по краям которых расстилались, как ковры, зеленые газоны, а за ними тянулись улицы с солидными зданиями по сторонам. Троллейбус двигался по дальней окраине города, и поэтому вокруг было много зеленых, парковых земель с редкими деревьями.
Китайскую границу перешли днем и двинулись в путь еще при дневном свете, но пока доехали до Гонконга на улице стало совершенно темно. Подъезжая к городу, еще издали  увидели освещенный электрическим светом горизонт, а при въезде в него оказались окруженными всевозможными огнями бежавшего, мигавшего и просто горевшего от земли до верхних этажей электрического света на зданиях, стоявших по обеим сторонам улиц. Такого как в Гонконге количества электрического света ни в одном другом городе, даже в Шанхае, нам не приходилось видеть.

 Наконец, всех привезли  в дешевую гостиницу, в одну из тех, где содержали русских беженцев из Китая. В Гонконге жили на всем готовом, в гостиничной столовой  кормили два или три раза в день, когда на столы накрывали официанты, и они же потом уносили со столов пустые тарелки и наводили чистоту. Раз в день давали каждому по одному фрукту: яблоко, апельсин или банан. К бананам мы не были привычны, и они не нравились, а поэтому их всегда обменивали на что-нибудь другое. Утром на столы приносили кофе. Оно казалось горьким, не вкусным, и мы удивлялись, как могут люди пить такое?
 На второй или третий день после  приезда в Гонконг пошли в контору беженцев, чтобы заполнить анкеты для каких-то документов. Затем нас водили то на врачебные осмотры, то еще в какие-то конторы, и они шли за провожатым и делали то, что он от них требовал, чаще объясняясь кое-как руками и мимикой, потому как местный китайский диалект воспринимался с трудом.

При заполнении документов стали спрашивать, куда  хотели бы поехать на постоянное жительство. Заявили не задумываясь, что поедем в Америку. Не тут-то было, беженцам попасть в Америку оказалось просто невозможным, что разрешение на въезд в Штаты надо ждать пять лет, а где и как жить эти пять лет беженцу? Несмотря на это  все-таки заполнили американские анкеты, а чтобы прожить пять лет до разрешения на въезд в Америку и решили поехать в какую-нибудь другую страну. На списке принимавших беженцев стран тогда были Бразилия и Австралия, причем, было известно, что в Бразилии жизнь тогда была трудной, а на Австралию никто не обращал внимания, так как считали, что жить на каком-то островке не совсем бы русских устраивало. Но прожив в Гонконге четыре месяца, всем так надоела бездельная жизнь, что уж рады были выехать хоть куда-нибудь, и кто-то из беженцев решил узнать о Австралийских возможностях. Когда узнали что Австралия выдает документы на въезд в нее через две недели после их заполнения, что было очень соблазнительным, то некоторые из русских решили ехать туда. Мы вначале остановиться на Австралии не хотели, но заметив, что многие русские стали заполнять Австралийские анкеты, а многие уже уехали и еще уедут, то тоже решили избрать себе в новую "родину" - Австралию.

 В Австралию в то время люди азиатского происхождения не впускались. За этим строго следили, анализируя кровь каждого человека. По этой же причине, жившая в соседней комнате девушка русско-китайского происхождения, не принятая Австралией, ждала разрешение на въезд в какую-то другую страну. Мы же, по требованию иммиграционного департамента Австралии, вновь прошли серию врачебных осмотров и получили необходимые прививки.
В Гонконге было несколько недорогих гостиниц, в которых жили русские беженцы, и когда в одной из них назначался вечер, то молодежь из других гостиниц приходила пешком, а после вечера уходила всей группой. По приезду мы сразу поняли, что Гонконг это совсем не Кульджа, где всякий мог ходить по улицам ночами не опасаясь, и поэтому если шли куда-нибудь, то всегда ходили большими группами, чтобы не чувствовать опасности.

 Чтобы пойти за город, переселенцы тоже собирались группой и шли пешком, а за городом поднимались по дорожкам в довольно красивые, но невысокие горы, где по сторонам дорог росла зеленая трава и какие-то не очень высокие деревья. Когда попадалась подходящая полянка, они на ней рассаживались и пели песни или развлекали друг друга разговорами. Один раз попали к водопаду, где вода маленькой речушки падала с очень большой высоты, причем, падая, она разбивалась о бесчисленные каменные ступени, с которых сбегала в струю чтобы упасть и разбиться снова. У водопада было настолько шумно, что голоса человеческого совершенно не было слышно, и поэтому говорившие должны были кричать.
 В городе народ в основном состоял из китайцев, но были и европейцы, из которых, как нам казалось, были большей частью англичане. Европейский народ был одет по-европейски, и по-европейски же были одеты высшего класса китайские мужчины, тогда как китаянки все одевались в китайские народные платья, каких в Синьцзяне  мы никогда не видели.  По центральным улицам Гонконга проходило много народа, и поэтому было шумно. В магазинах бывали очень редко, поскольку не было денег, а если иногда и заходили, то просто из любопытства чтобы посмотреть что там продается.

Были мы и на простом китайском базаре под навесом, где продавалось все исключительно китайское, включая продовольствие. Из всего самым интересным  показалось то, что в подвешенных под навесом железных клетках продавались живые змеи для пищи. Продавцы рассказывали, что в китайских ресторанах тоже предлагаются на выбор живые змеи в клетках, которые тут же и приготавливаются.
По улицам Гонконга сновало множество различных автомашин, и кульджинцам, выросшим на свежем воздухе, приходилось трудно переносить отходы неочищенного бензина из-под автобусов и грузовиков, который, поднимаясь вверх, заходил в гостиничную комнату. От такого запаха беженцам делалось дурно, и они с нетерпением ждали, когда уедут.
Город Гонконг расположен на небольшом острове и поэтому ему расти некуда, а если он растет, то только в высоту или расширяется за счет насыпей. При нас на такой насыпи был построен аэропорт, и запомнилось, как из воды выросла длинная площадка для разбега и для посадки самолетов.

К пристани Гонконга постоянно приплывали и отчаливали пароходы, и поэтому на ней всегда бывало много ожидавшего и провожавшего народа. В последние месяцы мы тоже стали часто посещать пристань, так как наступила пора русским из Гонконга выезжать, и их группами грузили на плывшие в разные страны пароходы. Проводив уезжавших, они потом долго ждали на пристани, пока отходивший пароход не скрывался за горизонтом из вида. На пароход, во время погрузки багажа, можно было входить кому угодно, и они с уезжавшими проникали к отведенному им месту. К большому разочарованию, почти всегда  русских людей везли в трюме парохода, где была брезентовая изгородь, за которой стояло много кроватей предназначенных для наших беженцев. Понятно, что никакого протеста и ни обиды народ не выражал, живя в таких условиях около двенадцати дней, если пароход шел в Австралию.
 В заливе, где находилась пристань, плавало множество не очень больших лодочек, то есть домиков, в которых китайские семьи жили постоянно. На плоских поверхностях таких лодок женщины готовили пищу и вообще исполняли всякую домашнюю работу в окружении своих детей, которые себя вели очень вольно и свободно бегали вокруг, иногда подбегая к самому краю лодки. Мы со страхом наблюдали за всем этим. Казалось, что ребенок вот-вот упадет в воду, однако он всегда уверенно цеплялся за что-нибудь рукой и опасности никакой не чувствовал.

В Гонконге тогда был специальный салон старой одежды для беженцев, привозимой из разных стран Запада, в котором по составленному расписанию каждый из нас мог получить себе одежду. В салоне служили русские беженцы за какую-то небольшую плату, и они же составляли очередные расписания для каждой семьи на вход в салон для выбора одежды, которой выдавалось определенное количество на человека. Одежда там была плохого и хорошего качества, а иногда попадалась и совсем новая, что заставляло посетителей удивляться, а удивлялись тому, как люди могли отдавать если уж не хорошую, то совершенно новую одежду?  В Гонконге была православная церковь. И в воскресные дни жизнь русских  заполнялась чем-то приятным, а через несколько недель подошло и Рождество. Пока мы жили в Гонконге, пробовали учить английский язык.
Хотя в гостинице кормили неплохо, однако все русские очень скучали по домашней пище, и, однажды, решив наделать пельменей, попросили главного повара снабдить их мясом и всем другим что требуется для их приготовления. Повар сразу же согласился и, возможно был рад, что освободился от работы, а все необходимое было ко времени доставлено, и все женщины принялись за работу. Когда пельмени были готовыми, то их по-своему же сварили на печках столовой, и потом с большим удовольствием и аппетитом в столовой же все вместе поужинали. В конце марта 1957 года, получив визу в Австралию, мы стали готовиться к выезду, проверять содержание ящиков, в которых хранились их вещи.

Пароход оказался сравнительно маленьким, и беженцев  поместили в трюм и в самые  нижние каюты, в которых стояло по три пары двухэтажных кроватей. Мы попали в одну каюту. Взойдя на пароход, пассажиры еще долго ждали, пока он тронется, и только к вечеру, когда уж начинало темнеть, он сдвинулся с места и тихонько начал отчаливать от берега. Что  ждало харбинцев за морем, совсем на другом континенте, об этом думать не хотелось, и они не думали, жили не своей жизнью, были в чьих-то руках и принимали происходившее, как нечто неизбежное, без выбора: как есть, как происходит. Земля, на которой уж начинало загораться освещение, медленно отходила  все дальше и дальше, пока совсем не скрылась за горизонтом, а пароход, выйдя в море, стал покачиваться на бесконечно волнистой водной поверхности.

Некоторые из  путешественников от качки болели, так что даже и с кроватей не могли подняться, но мы чувствовали себя нормально,  могли ходить и сидеть в тени на стоявших на палубе стульях. Там же рядом был и бассейн, в котором желающие могли купаться. Сидя на стульях на палубе, путешественники в неведомое будущее засматривались на обычно однообразный вид моря, когда в нем группами начинали выскакивать из воды проплывавшие мимо парохода дельфины или где-то появлялся фонтан плывшего кита.
Пересекая экватор, особой разницы в температуре не заметили, возможно оттого, что вокруг была бесконечная вода. Погода почти все время стояла спокойная, за исключением поднимавшихся иногда больших волн, а один раз, когда на пароход налетела сильная буря,  покачало так, что вода переливалась через палубу, а все выходы на ее были наглухо задраены. Это случилось в ночное время, когда все спали на своих кроватях с решетками по бокам, чтобы человек при качке не выпал. Ничего страшного не случилось, только вещи в каюте разметало во все стороны.
На том же пароходе ехало довольно много настоящих пассажиров - европейцев, может быть англичан, которые находились в каютах, расположенных на верхних этажах парохода, и питались они в столовой со стеклянными стенами, находившейся в средней части парохода. С переселенцами они никогда не общались Их было намного больше, тогда как  русских беженцев было около шестидесяти человек.

С нами ехал один молодой человек из Кульджи, по имени Григорий. Его позже многие люди за границей знали как отца Григория Котлярова, служившего долгие годы священником на Толстовской Ферме, находящейся около Нью-Йорка, а до того - диаконом в Мельбурнском соборе в Австралии.
На пароходе было очень скучно и тоскливо видеть одну и ту же картину каждый день: поднявшееся ввысь небо, по краям соприкасавшееся с бесконечной плоскостью воды, постоянно менявшей свой цвет, как и гладь свою на шероховатость. Обычная ежедневная картина лишь изредка менялась благодаря иногда возраставшим морским волнам, бежавшим, догоняя друг друга, но, вероятно, никогда не сумевшим догнать, а бежали они опять-таки к тем же краям и терялись навсегда там же, где терялось и голубое небо.

Самым интересным в однообразной жизни были солнечные закаты, когда большое солнце пряталось, как бы за вуаль, за тонкий слой туч, окрашивая его то в желтый, оранжевый или бордовый цвета со всякого рода оттенками, и опять-таки все было связано с водой, в которой отражалась яркая небесная картина.  Пароход упорно двигался вперед, разрезая своим острым носом густую воду, которая, не находя себе места, уходила в стороны, оставляя на поверхности длинные, разбегающиеся хвосты, в то время как позади парохода с невероятной быстротой стремилась сомкнуться, образуя бурлящую и пенящуюся поверхность.
Подходило воскресенье. Землячка из Харбина, захотела организовать общее церковное моление на палубе парохода. Она добилась разрешения капитана, принесла богослужебные книги, с помощью других людей расставила кое-какие иконы и, собрав певчих, помогла переселенцам  встретить воскресный день с чтением и пением из богослужебного чина.

 После долгих дней, проведенных в бесконечном море, как радостно было заметить на горизонте маленькие холмики земли! По мере приближения земля приятно увеличивалась, но потом ускользнула в сторону, а затем осталась позади и совсем исчезла из вида. Это был еще только остров Новой Гвинеи, после чего плыли еще дня два или три до того, как на горизонте вновь появились какие-то холмы. На этот раз это виднелась Австралия.
 На пароходе начались приготовления,  еще раз проверили документы с медицинскими бумагами, удостоверявшими, что были сделаны все положенные прививки. Наконец, пароход замедлил ход и все выстроились у борта, следя за происходящим. Австралийский берег с его деревьями и постройками быстро приближался и пароход вошел в Сиднейский порт, остановились у одной из его пристаней, где сразу же был переброшен к пароходу мост, и работа закипела. Быстро подкатила лебедка и началась разгрузка тяжелого багажа, который подцепляли к лебедке, поднимали и выносили на берег.

Когда вещи были проверены, нам разрешили их собрать, после чего встретившие усадили прибывших в свои автомобили, и повезли на окраину Сиднея.  Улицы города были совершенно пустыми, и прибывшие  вначале подумали, что это случайность, но нет, это не было случайностью. Оказалось,  что в Австралии, и в Америке у людей такой образ жизни: люди не знают даже своих соседей, все большей частью сидят по своим домам у телевизоров. Первое время кульджинцам  и харбинцам, этому очень были удивлены, но потом и сами привыкли к такому образу жизни, и тоже стали домоседами, не встречаясь с соседями.
Мы в Сиднее не остались, а поехали далее, до Мельбурна. Там нас поместили в доме, в котором жил хозяин с двумя детьми, в то время как его жена была в госпитале. Для их троих была отведена небольшая гостиная комната и очень маленькая столовая, в которых стояли для каждого из  по раскладной кровати с простынями и тонкими одеялами. Кроме того им дали вилки, ложки и ножи и кое-что из посуды.

 Почти сразу же после приезда Совет Церквей прислал счет включавший расходы за четыре месяца пребывания в Гонконге с медицинским обследованием, плюс стоимость  дороги на пароходе и квартиры в Австралии с купленными вещами. В счете также указывалось, поскольку следует платить Совету Церквей в месяц. Сумма оказалась очень большой, чтобы понять, насколько она была большой, пришлось взять в сравнение стоимость в те времена среднего размера нового дома с тремя спальнями. Деньги тогда в Австралии считались в фунтах, и дом с тремя спальнями в том месте, где поселили мы, стоил тогда от трех до четырех тысяч Австралийских фунтов, тогда как их долг Совету Церквей оказался около двух с половиной тысяч Австралийских же фунтов, то есть более половины с лишним стоимости дома. На сумму долга тогда можно было купить семь или восемь городских участков земли специально нарезанных для постройки домов. Такая сумма нас ужаснула, но отказаться от платежа уже нельзя было, и как только стали появляться деньги, мы сразу же стали оплачивать свой долг. Началась трудная жизнь  в Австралии..».

В Австралии Екатерина начала преподавать Закон Божий в Данденонгской русской школе. А еще она была регентом церковного хора, а ее муж Александр Софронов местным священником. Оба они, кстати, проходят по списку религиозных деятелей РПЦЗ. Чакировы, прибывшие в Австралию несколько ранее, но тоже через Гонконг, проживали где-то рядом, потому как автор вспоминала Любовь Владимировну Чакирову, «мать отца Никиты», которая хлопотала об открытии православной церкви в Дандедонге и "занималась изготовлением и распространением православной литературы". Софронова писала:
«В нашей приходской жизни начал подниматься вопрос о постройке храма и, как всюду бывает при больших общественных делах, а тем более когда общество состояло из двух групп: в нашем случае из синьцзянцев, то есть кульджинцев и трехреченцев (из Маньчжурии), то возникли разногласия. Одни хотели то, чего другие не хотели или некоторые хорошие идеи не принимались только потому, что они исходили не от них, но от другой группы.

Часть прихожан решила купить большой продававшийся участок земли, чтобы на нем построить храм, приходскую школу и зал, чего хотели и мы, поскольку церковный участок, где стояло школьное здание, в котором временно мы тогда молились, был небольшим и вместить на нем будущую церковь с автомобильными стоянками было очень трудно, не говоря уж о школе и о церковном зале. Не желавшие принять такую идею прихожане не хотели жертвовать деньги, поэтому участок мы купить не могли. Упустить такой хороший участок земли нам очень не хотелось и поэтому не достававшую сумму стоимости земли мы: то есть я с мужем и Григорий Алексеевич с Таисией Яковлевной Павловы решили занять в банке, заложив наши, только что выплаченные, дома. Таким образом у нас опять оказался большой долг, который я с новым усердием начала выплачивать.

 При постройке храма одни противодействовали покупке земли, другие неустанно работали и продвигали начатое дело. Хочется перечислить имена особо потрудившихся, но не знаю, как они к этому отнесутся, и поэтому, не получив от них разрешения, мне придется их имена и фамилии не упоминать. А мой муж с Григорием Алексеевичем Павловым достали адреса русских жителей Мельбурна и вечерами ездили по домам, собирая пожертвования на покупку упомянутой земли. На Рождество Христово ездили по домам с колядками хористы и тоже собирали деньги для той же цели.
 Мне хочется вспомнить как Григорий Алексеевич Павлов много потрудился еще и в издательском деле, печатая на своих типографских машинах душеполезные книги для бесплатного распространения в России. Этот труд он исполнял по инициативе положившей много своего времени и труда Любови Владимировны Чакировой - матери о. Никиты - многолетнего келейника митрополита Филарета. На тех же типографских машинах Григорий Алексеевич печатал и тетради с специальной разлиновкой для младших классов русской школы».

С помощью Комитета Русской Православной молодежи и непосредственно  протодиакона Никиты Чакирова, Екатерина Софронова участвовала в паломничестве в Святую землю. После паломничества у Софроновой еще были встречи с отцом Никитой и даже с самим Владыкой Филаретом уже в США, когда она с дочерью переехала в Сан-Франциска. Вот ее записки:
«Позвонила мне как-то на работу дочь Ната и сообщила, что вечером к нам приезжает Владыка митрополит Филарет с его келейником о. Никитой. Я забеспокоилась о еде, не зная чем угощать гостей, так как готового дома у меня ничего не было, а с работы уйти пораньше я не могла. Но Ната по телефону сказала, что она кое-что приготовит, а вечером я себя очень неловко чувствовала, поскольку угощение наше оказалось очень скромным. Не смотря на это нам было очень приятно провести некоторое время с ласковым митрополитом. 

А в другой раз митрополит Филарет, узнав, что нам не с кем было поехать на престольный праздник храма, находившегося не очень далеко от Сан-Франциско, в городе Бурлингейм, предложил поехать в его автомобиле, которым правил его келейник о. Никита. Мы были рады попасть на такое торжество, а тем более приятно было проехать в митрополичьем автомобиле. Потом, не доезжая до церкви, за углом, нас заранее высадили, чтобы не участвовать в  пышной встречи митрополита".