Wine. Глава 23

убиты но не вами.

Всем нужны герои. Но я их в упор не вижу. Быть плохим примером в тысячу раз пизже.
Такова логика рассуждений искалеченного болезнью под названием жизнь разума. Прятать за пластиковой маской свою личину, в пример юным танцевать на костях дедов. Самому себе же задавать каждый вечер, смывая в унитаз правдоподобную ложь, один и тот же вопрос.
Кто ты, когда на тебя никто не смотрит?
Иногда думаешь: «Вот вырасту и стану тем-то тем-то», а потом р-р-раз! Ты уже вырос, а так и остался никем. Обитые же в сверхэлитной норе удивлялись своей никуда не девшейся метафизической дыре. От постоянной скуки люди начинают тупеть. Чачу с горя квасить, придумывать себе разные квесты, гоняясь за усталостью от безделья. Думать позитивно, ведь «мы ещё живы», а на деле мертвы внутри. Давай останемся друзьями. Медиаробот через голубой экран промывает остатки мозгов. Думаешь «нет», говоришь «да». Плохого не существует. Стакан всегда наполовину полон. Между «нет» и «да» выбор только «да».
Мечтаешь уехать, ведь когда нам так долго доказывали, как хорошо за бугром, веришь на слово. Ошибка. Следи за собой, будь осторожен. Оглянись вокруг и пойми, как тепло и душевно рядом. Счастье не за горами.
Расстояние — всего лишь дорога, ведущая друг к другу. Невидимой красной нитью соединены те, кому суждено встретиться, несмотря на время, место и обстоятельства. Нить может расстануться или спутаться, но никогда не порвётся. Никакого золота не хватит, чтобы купить минуты с близкими. А ты теряешь то, чего не стоило находить, и плачешь. Ты осознаешь ценность момента уже после того, как он станет воспоминанием. Не верь, не бойся, не проси. Но что стало с твоей мечтой?
Мечтой Уилла было отрастить себе крылья и улететь далеко-далеко. Он привык быть один. Именно поэтому ему не хотелось возвращаться. Зачем быть там, где тебе не рады?
— Тебе стало легче?
В глубине прохладной рощи хохочет буйная душа, стаи птиц наперерез. Он очарован, восхищён этим волшебством наоборот. От серых стен и мутных окон отражалось просветление зари. Ждать и верить. Ещё минута, горизонт кричит «давай».
— Я соврал бы, если б сказал, что всё в моей жизни плохо. Скорее, плохо в моей голове. Тот мрак, что я сам создаю у себя в мозгах, окрашивает мою жизнь в чёрный.
— Человеку мало надо, — на кожу Хэрриет пролилась кровь алой зари. — Лишь бы дома кто-то ждал. А ты так звонко смеёшься над тем, что остался один...
— Я за всё несу ответственность сам.
В луже мукой сверкали волны, глаза слепило, глинистый берег сознания всё дальше. В одно мгновение над ними сгустились сумерки. Ветерок доносил дикий вой.
— Почему ты решил, что обязан нести бремя одиночества?
— Не заслужил иного. В этом мире всё надо заслужить. Но я не был один.
В том окровавленном рассветом лице скопились все грехи. Не было высокой цели, морали, оправдания. Вокруг сновали худые тени, лишали воли. Голоса сидят внутри голов, но не опускаются до слов.
— Я не давал никому права прикасаться к моей душе. И правильно делал.
— Ты уверен?
— Более чем, — отрезал Уилл. — Глупо быть счастливым придурком, верящим в вечную любовь. Тепла родного дома мне так и не довелось испытать. Как и тебе. Хотя, были люди, которые пытались. Я не позволил.
— Совсем не приходилось что-то терять?
— Кого-то.
Уилл хмыкнул, поджигая давно потухший фитиль сожаления. Он знал, что такое напиваться и целовать не того человека. Притворяться, что с ним всё нормально. Люди сделают что угодно, чтобы отвлечь свои сердца. Сделают что угодно, чтобы отвлечься и не скучать по кому-нибудь.
— Любимый человек не умирает, он просто перестаёт быть рядом.
— Я мог бы забыть. Мог бы... но я не хочу.
Она была жива, не галлюцинация или бзик от колёс. Вот, прямо перед ним. Но теперь как будто вообще не знала его. Даже Уилл начинал верить в то, что всё абсурд.
— Вспомни, — сдавленно проговорил он. — Глядя мне в глаза, скажи, что нас ничего не связывает.
Хэрриет непонимающе уставилась на него. Ни единой ассоциации не промелькнуло в её мозгу. Ничего. Абсолютная пустота. Только страдание. Страдание, потому что они хотели этого.
— Я не помню.
— Попытайся! — рявкнул Уилл, вцепившись мёртвой хваткой в её плечи. — Ты не могла просто взять и забыть.
— Я забыла тебя! Я совсем забыла тебя! Посмотри, как я забыла тебя!
Из-за её слов ему хотелось стереть себе память и вместе с ней погрузиться в этот мрак счастливого неведения. Останавливало наличие в той самой памяти дорогих сердцу воспоминаний. И во всех из них была она.
Губы, набравшись нужной и долгожданной смелости, медленно коснулись её приоткрытого от неожиданности рта. Девушка лишь упиралась руками в мужскую грудь, не в силах сдержать натиск. Она старалась вразумить Уилла своими глухими просьбами, что не могли быть произнесены вслух. Он целовал её так, словно томился в ожидании тысячу и одну ночь. Его язык без особых усилий проникал через её слабые барьеры, затягивая девушку в свою игру. Он не обращал внимание на её безжизненное состояние, каждой секундой заставляя Хэрриет сдаться ему и принять его действия как единственно верные. Уилл всё так же наслаждался игрой с тонкой шеей, что за такой короткий промежуток времени ощутила бесчисленное количество поцелуев. Его рука, добравшиеся до пояса на больничной рубахе, старалась развязать сложный узел, желая оставить девушку без какой-либо одежды. Хэрриет всё так же просила его остановиться, старательно отклоняясь в сторону, избегая его горячих губ. Словно ощутив её строптивость, Картер больно прикусил влажную шею и угрожающе прошипел:
— Раздражаешь.
— Уилл, умоляю, остановись! — она выкрикнула это с такой страстью и таким горячим пылом, надеясь, что он остановится и оставит её в покое.
— Своими просьбами ты делаешь только хуже.
Её тело окаменело и вот-вот должно было слиться с шершавым стволом тополя, но она не могла ничего сделать, замерев, точно колонна из мрамора. Хэрриет лишь медленно мотала головой из стороны в сторону, чувствуя холодный пот, что прошибал её насквозь.
Она так явно боялась его.
Картер крепко прижал Хэрриет к себе, обняв со спины двумя руками. Казалось, что он сдавил её в тиски, не желая отпускать и отдавать кому-то. Страсть охватывала его, заставляя терять остатки былой сдержанности: теперь он с каждой секундой сдавался звериной природе, подминая девушку под себя. Какое же он чувствовал удовольствие, когда Хэрриет сама обняла его, держась за одежду одними пальчиками.
Она сама прикоснулась к нему.
Ей пришлось дотронуться, чтобы не сломаться под весом его тела. Уилл продолжал целовать её шею и лицо, беспорядочно покусывая её кожу во всех возможных местах. Вдруг он начал спускаться ниже, ослабляя свои объятия, намереваясь избавить себя и Хэрриет от лишней одежды. Она с нескрываемым удовольствием отпрянула от парня и, переводя дыхание, стала медленно отползать к древесному столбу. Внезапное осознание своих действий отбойным молотком ударило по темени. Неужели опять? Так опрометчиво поддаться своему наваждению. Бесчисленное количество слёз лилось из изумрудных глаз. Девушка отчаянно крутила головой и чуть ли не падала на сухую землю, одними губами шепча молитвы. Уилл сделал несколько шагов назад, резко оборачиваясь к ней спиной. Дым сигареты постепенно приводил в чувство разбушевавшиеся эмоции. Это уже была не она. Что-то круто изменилось в ней, надломилось. Он не мог понять того, куда делась её гордость и уверенность в себе. Получил то, что хотел?
Указательным и средним пальцами он приподнял её влажное от солёных слёз лицо. Хэрриет испуганно таращилась на него, ожидая новой угрозы. О, как сильно она жалела, что согласилась пойти невесть с кем и неизвестно куда! Но в тот момент Уилл казался таким заботливым и нежным, что пелена недоверия рассеялась сама собой. Настало время пожалеть обо всём.
За этим его движением крылось... ничего. Пристальный взгляд холодных глаз на жалкое во всех смыслах подобие его подруги добивал. Деться от прожигающего насквозь снайперского прицела было некуда. От бегства её удерживали всего лишь два пальца на подбородке. А Уилл продолжал изучать, словно в душу глядя своими голубыми глазищами.
— Я псих, — спокойно констатировал он. — Так что беги отсюда как можно скорее и не оглядывайся.
Ей казалось, что если смерть придёт за ней, то у неё будут эти глаза. В своих зрачках они уместили спрессованный смысл жизни и всего остального.
— Ты что, оглохла? Уходи, пока не поздно! — зарычал Уилл, теряя ганглии. Раскалённые нервы грозились порваться словно провода. А если человеку навязывать помощь и заботу — он осатанеет и убежит, так и знайте. Хэрриет же, к их общему удивлению, никуда бежать не собиралась.
— Я ничего не понимаю... — пустым взглядом скользила она по размытому от слёз силуэту парня. — Просто обними меня.

***

Я, наверное, хочу тебе что-то сказать, но не могу, а, может, и могу, но, скорее всего, не знаю, как сказать. Что делать? Что делать? Что делать? Может, с формулировкой всё плохо? Или же просто недодумала до конца?
Рой вопросов кружился вихрем в голове. Имитировать жизнь как-то нужно было, и в живых она оставляла себя лишь для того, чтобы... любить? Нет. Неправильный ответ. Ещё одну бессонную ночь Джесс посвятила перемыванию костей своему благоверному. Причём, только мысленно, сама с собою. Луна исчезла во тьме, а она всё ещё оставалась здесь. Как жаль. Ей так хотелось смерти. Что-то удерживало от петли. Нечто, не поддающееся здравому смыслу. Хотя, в ней уже не было прежней уверенности, что он её не покинул. Болезнь выжигала несуразные фигурки по дереву её внутренностей.
— Ненавижу всё.
Сознательный отказ от обезболивающих, лекарств, на которые не хватало денег и какой-либо медицинской помощи. Зачем живому трупу в конце прикидываться нормальным членом общества? Маски сброшены, белый саван пришёлся ей в пору. Некоторым дано всё, чтобы жить возвышенной жизнью. А они гибнут в лени, разврате и мечтаниях. Вот и она гибла, но не по своей воле. Рядом не было доброй феи-крёстной, по мановению волшебной палочки исцеляющей от всех болезней. Да что там, Тайлер, который клялся и божился быть с ней до конца, не выдержал, поджав хвост, сбежал. Все эти тирады наподобие «мы справимся», «я не позволю тебе умереть» оказались пустышкой. Внутри ей хотелось, чтобы он сражался, несмотря на колкий характер Джессики, вместе с ней, бок о бок. Сражаться с медленно высасывающей из тела душу неизлечимой напастью было бесполезно. Да, пустая трата сил и времени. Но кроме этого у неё не оставалось ничего. Хоть бледная как моль девушка и отрицала очевидное, она ждала, что суженый таки пожертвует парочкой лишних дней своей жизни ради душеньки когда-то возлюбленной. Однако его последние слова, посвященные неблагодарной зазнобе, были куда красноречивее:
— Только и говоришь о том, как все тебя забыли и предали. Но хули молчишь о том, сколько забывала и передавала ты!
А Джессика и не передавала. И не забывала. Поэтому от этой беспочвенной лжи вдвойне смешно.
— Почему мир такой уебанский?
Странно было видеть в любви смысл жизни. Так получилось, что только это чувство держало её на земле. Незакопанной. Всё ещё.
— Как ты, радость моя?
Мими в дверях, как всегда с подносом. Луч света в её темном царстве.
— Дышу.
— Для меня это лучшая новость за день.
Вот она, любовь верного друга, ничего не требующая взамен.
Корень имбиря осел на языке противно тянущей горечью. Смысла в народной медицине не было, как и средств на признанные фармацевтами аналоги. Вайолет снизошла до единственного предоставления безвозмездной помощи отныне бесполезному на рынке проститутского труда телу. С гордо поднятой репой ходячий мешок костей отослал женщину на хутор вместе с деньгами. Ну и дура. Это понимали все.

***

Компьютерные игры — это суррогат жизни. Искусственные приоритеты, замена скучных реалий, от которых лезешь на стену. Тогда двое в одном теле — это бой с тенью или игра с самим собой?
Мясо с кровью, с натянутой поверх него серой тряпкой, сидело за столом. Сжирали будущее трудовые будни. Кофе обжигал губы, шипели тефтели на сковородке. Дети проходных дворов смеются в подворотне, а она грустит на кухне. Ребята не верят, что такими же точно будут.
— Ты принесла мне таблетки, милая?
— Ага, пакетик на обувной полке в коридоре.
Старик судорожно мял целофан с внутренностями из блистеров. Сердце не выдерживало рабочей нервотрёпки, бывалый сыщик прирос к своему креслу охотно. Срок годности подошёл к концу.
— Сара... Наверняка она сейчас в лучшем мире, — сглотнув солоноватую жидкость с лица, проговорил мужчина.
— Вы до сих пор не можете смириться, мистер Коллинз?
Вопрос был глуп и не учтив до безобразия. Лето смерти. Место на кладбище забронировано всем. Череп, скелет, коса, равнодушные глаза. Они играют с русской рулеткой. Ведут себя так, будто вышли покурить. И не вернулись.
— Я мечтаю уснуть и не проснуться, — усмехнулся Джон с грустными глазами как у собаки. — Вся жизнь — всего лишь путь к смерти. Мне не за что здесь держаться.
— А как же ваши дети?
— Меган, девочка моя, — он положил тяжёлую длань на её плечо, — я им не нужен. Стыдно, до чего любовь может довести, раз уж они это называют так. Вкалывать денно и нощно, гнуть спину в офисе. Ради чего? Чтобы неблагодарные дети тебя заживо похоронили? Я рад, что Сара не видит этого. Она бы не вынесла. Кормишь, поишь, одеваешь... а тебе даже на чёртов стакан воды не приходится надеяться!
Истощенные кулаки нервно сжимались и разжимались, конца и края не видать за пропастью из ошибок нерадивых отпрысков. Своя личная аптека угнетателей реквиема по ***те. Ни работы, ни семьи, ни телевизора... Только бухло, в котором маячили новые грани. Топить горе в вине — последний роковой сигнал приступа во благо. Он умирал, как и всё в этом мире.
— Почему?
— Потому что они устроили свою жизнь, в которой я стал для них глаукомой. Дин женился на какой-то англичанке, Никки — подстилка для очередного алкоголика, которую он выкинет как ненужный мусор в любой момент. Это моя реальность.
Меган трясло от незавернутой в десяток слоёв правды без аллегорий. Его бросили как испорченную игрушку. Человека, посвятившего всего себя блудным дочери и сыну. Живи, умри, гори, погасни.
— Ты знаешь, как умирают киты? — спросил Джон. Всё его нутро излучало отчаяние. — Киты умирают в лужах бензина. Они не сами его себе подливают в среду обитания. Для них это любезно делают люди. Я кит, Меган. И я по уши в бензине.
Стены давили, асфальт снаружи жарил сорокоградусный столб пыли. Отцвели цветы и травы, утверждая, мол, каждому на свете свой черед.
— Однажды настанет такой момент, когда боль прошлого оставит вас, навсегда.
Солнце скрылось за ширмой из облаков. Джон туда-сюда всё косит глазом. Незыблемые двери приводили в уныние разум.
— Я видел её, — скукоженно бросил дров в костёр дурных вестей околоточный. — Девочку ту, Хэрриет.
Сквозь хитин пробрался холодок. Меган насторожилась всем существом. Губы дрожали, изумлённая гримаса, она не спешила уйти.
— Встретил в парке, оголтелую и промозглую. Помочь хотел. Чаем напоил, потом она, кажется, уснула в гостиной. Это было так давно... Я потерял счёт времени, но с того момента прошёл не один месяц. Правда, бедняжка так быстро убежала, наплела какую-то чушь про вокзал. Уж не знаю, чего она так испугалась. Скорее всего, это из-за Дина. Неприятно в этом доме находится стало.
— Вы вспомнили о ней? Зачем?
— Я дурак. Думал, что из-за неё мой сын сойдёт с верного пути. Ведь Хэрриет... сирота. На самом деле с пути он сошёл, когда оставил нас с матерью на произвол судьбы. А ей было плохо, я знаю. Любила же, глупая. Не стоило, не стоило вовсе.
То, что нежелательно детям видеть, многое узнать. Вот самое отвратительное, что могло... что он мог представить, что с ней произошло, ведать никто не в силах.
— Меган, — твёрдый гонор раздался как волчий вой. — Да, это подло. У тебя есть спасительная возможность ухода...
— Я предала.
Поздно было проливать горькие слёзы. Крутились колёсики злополучной машины закона. Мышцы лицевые напряжены, по идее, ещё чуть-чуть и она свободна. Совесть только не отпускала с кривой. Могла солгать, не раскрывать. Решила действовать иначе.
— Того требовал мой долг.
— Того требовал Дилан, — отрезал Джон, укоризненно буравя смешанную со злостью физиономию. — Теперь их ничего не спасёт.
— Не забывайте, что сами были инициатором. Предпочитайте, чтобы преступники гуляли на свободе?
Меган решительно готовилась дать отпор, оправдать себя перед любым обвинением. Хотя, почему оправдать? Ведь она всё сделала правильно. Или нет?
— Больших преступников, чем мы, не сыскать на всём белом свете. Мне нечем закрывать глаза и не для чего. А вот они сгниют в тюрьме.
— Невинных жертв недостаточно, чтобы признать их достойными этой участи?
— Не ври сама себе, девочка моя. Этот город давно мёртв, — прошипел сквозь зубы старик. — По улицам ходят педофилы, маньяки, сатанисты и прочие законопослушные граждане. Причём, таких могут и оправдать в случае чего, при наличии хорошего адвоката и туго набитого кошелька. Детишки же просто заигрались в «поймай меня, если сможешь». Эти их месседжи тронули людей. И страх, и желание жить. Кто-то признаёт в них героев поколения. Хех, сапожники без сапог, ибо их ждёт острог по твоей милости. Несправедливостью кишит бытие.
Угрызения совести перебивала песня про невменяемость слов её бывшего коллеги. На том Меган со своей внутренней борьбой и порешила.
— Мне, пожалуй, пора ехать домой.
Джон вздохнул, неодобрительно покачав головой. Затем его взгляд стал каким-то отмершим, с язвительной лыбой на морщинистом лице.
— Едь. Только вот от себя не скроешь правду. Спасибо за таблетки.

***

В могильнике темно. Запах забродившей крови напоминал кровавое вино. Они лежали в яме и смотрели вверх. Казалось, что девушка была счастливей всех. На заледеневших губах застыл прохладный поцелуй. Тело, влажнонежный труп, почти ещё живой. За ними шёл патруль. Бандит с червивыми глазами не боялся чистых пуль. На влажной траве летом тепло в любое время суток. Лунная мистерия светит в рот солнечными зайчиками через стеклянные бельмы. Ломтик июльского неба соткан из розоватых комьев. Белогривые лошадки скакали по ясной глади. Маленькие светлые миры космической пустоты внутри. Кирпичами аутентичности обложено житейское море вдоль берегов. Их история гаснет.
— Дура, — просипел Уилл. Дымные трубы высасывали кислород из лёгких. — Почему не ушла?
— А куда мне идти? — прислонилась к его плечу прозрачной кожей щёк Хэрриет. — Ты сам позвал меня.
— Ты же не мой щенок, чтобы слепо доверять.
— Хм, пускай, но у меня не было выбора. Кроме тебя нет никого. Я одна.
На бледной коже выступили пунцовые пятна румянца. Рука крепче сжала холодную ладонь.
— Не говори глупостей, — огрызнулся он, но пальцы не расцепил. — Почему тогда не позволила мне сделать...
— Я устала от всего, что связано с тобой.
Она притронулась к его скуле с такой нежностью, будто боясь растопить её под жаром пальцев. Это было так странно. Уилл выпучил глаза с неким замешательством и недоумением. Её поведение напоминало стокгольмский синдром. Если подумать, их отношения всегда отождествляли симпатию жертвы к своему убийце.
— Чего же ты хочешь тогда? — перехватив её запястье, злыми голубями он потянул за нити сознания.
— Самой бы знать, — вздохнула девушка. — Меня сразу к тебе потянуло, как магнитом. В то же самое время нечто внутри меня отвергает тебя. Вирус, пытающийся проникнуть в податливую систему. Только вот у меня есть противоядие.
— Всегда было, — ухмыльнулся Уилл и притянул её за руку к себе. Никаких лишних движений. Тихие прикосновения к волосам, прокалывающее биение в груди. — Не грусти. Грусть приносит лишь горе. Эти неприятности мы переживём.
— Ты сейчас себя успокаиваешь?
В глазах мальчишки из детдома плескалась суета. Маятник раскачивался из стороны в сторону. Сирены полицейских машин глушили музыку улицу как бомжи водку в подворотне. Странная философия жизни за воротами рая воскресала только в мечтах. Чёрное море давних увечий тянуло ко дну.
— Да, пожалуй, что так.
— Уилл, а у тебя есть мечта?
— Не думаю, что это можно назвать мечтой... — зямялся Уилл. — Скорее, это цель.
— Мечта звучит красивей, — по-детски мурлыкала Хэрриет. Это точно была не она. Или же ей так долго приходилось скрывать свои истинные эмоции?
— У моей мечты слишком много врагов.
— Ты жив только благодаря ей?
— Ха, как ты угадала? — тёмная бровь иронично изогнулась. — И знаешь что?
Мягкий баритон прозвучал около её шеи, обжигая оголенные плечи девушки.
— Ты ближе, чем кто-либо подступилась к ней.