Демоны и земляника

Никита! Ника! Проснись скорей! – Мамин голос слышался сквозь сон.

Мама весело, как утренняя птичка, напевала моё имя, будила меня и тормошила. Ни свет ни заря! Сквозь ресницы я видел солнце, но ясно было, что это очень раннее солнце, солнце раннего летнего утра. Я изо всех сил делал вид, что сплю. Но мама применила нечестный приём – стала тянуть меня за уши. Уши – моё слабое место, меня почему-то корчит и очень смешит, хуже всякой щекотки, если меня тянут за уши. Если мама тянет за уши. Больше никто не знает, что уши – моё слабое место. К счастью. Лучше не представлять, что случится, если об этом узнают в классе. Или старшие. Я тогда погиб на вечные времена. Все будут тянуть меня за уши и смеяться.

Наигравшись в щекоталки, мама торжественно объявила, что сегодня необычное утро. И она хочет кое-куда со мной поехать на машине.

–Ну мам, ну я же договорился с Егором и Данилой! Данила обещал учить в городки...

–Городки – это я одобряю, но их можно отложить. Но сегодня особенное утро! Именно такое утро, когда надо ехать в то-самое-место!

–В какое место?

Мама залезла ко мне под одеяло, подпёрла щёку рукой и начала:

–Слушай сын мой, Никита, слушай и не говори потом, что не слышал! Давным-давно, когда твоя мама была ещё маленькой, как ты и даже ещё меньше...

–Я не маленький! Я переведён в четвёртый класс! Так в дневнике написано.

–Договорились, ты не маленький. А я в твоём возрасте была маленькой! Не перебивай. Итак, давным-давно, когда у твоей мамы ещё были мама и папа...

–Мой папа или твой собственный папа?

–Мой собственный. А твоего папы у меня тогда ещё не было...

–А где он был?

–Он был где-то в другом месте. К сожалению. А я была в том-самом-месте без него. Я жила там каждое лето у тёти. И вот, я хочу рассказать тебе про это место, потому что... потому что... Потому что это очень важное для меня место. Ты не сможешь меня понимать как следует, если его не увидишь и не полюбишь. И если ты его не полюбишь, то мы будем жить рядом, но как-будто на разных планетах. Как с папой.

–Вы с папой живёте на разных планетах?

–Да. Почти всегда с людьми так. Им кажется, что они рядом, но на самом деле они за сто миллионов световых лет друг от друга. Или ещё дальше. Бывает, они даже любят друг друга, но не понимают и не слышат. Слышат, но не понимают, как иностранцы. Как инопланетяне. Про таких говорят, что они не нашли общий язык.

Мне стало жутко от маминых слов, что вот я от мамы вдруг оказался за сто миллионов световых лет, хотя она и лежит у меня в кровати. И я её слышу, но не понимаю, потому что она говорит на инопланетном языке. Жутко, но не по-настоящему страшно. Понарошку. Но когда мама рассказывает что-нибудь понарошку, у неё получается из жизни вроде сказки. Мамины сказки я всё ещё люблю, хотя я, конечно, уже не маленький.

Мама рассказывала:

–То-самое-место – это особенное летнее место. Там под берёзами растут подберёзовики, а под маленькими сосенками много-много-много маслят. Это такие грибы со слюнявыми шляпками, крепенькие, маленькие, но очень вкусные. Их там так много, что можно собрать грузовик, вагон маслят... И провести остаток жизни за чисткой грибов. Но самое прекрасное из прекрасного – там есть душистые поляны с низкой суховатой травкой, согретой летним солнцем. На полянах растёт земляника. Море земляники. Эти поляны совсем-совсем красные от ягод. Только кое-где синие от колокольчиков. В траве попадаются малюсенькие розовые гвоздички. Как я их люблю! И кузнечики стрекочут, так что в ушах звенит. Земляничных полян в том-самом-месте столько, что можно целый месяц ходить с одной на другую, с одной на другую... И есть землянику за обе щёки, и собирать ягоды вёдрами, а когда все вёдра наполнятся, тогда опять просто есть-есть-есть, сколько влезет. И ещё там ручей со студёной водой, похожей на травяной чай – и цветом и вкусом. Воду из него можно зачерпывать горстями и пить прямо сырую. Такая она чистая, хотя и тёмная. Ручей впадает в озеро, на берегу которого среди яблонь стоят белые домики. Каждая хозяйка старается перещеголять соседок и сажает самые крупные, самые яркие цветы. Просто вырви глаз! Когда плаваешь в лодке, например, рыбу ловишь, деревня отражается в озере, как торт. Вот. Хочешь посмотреть?

–Да! Хочу-хочу-хочу! А мы сможем там пожить?

–Там у нас никого больше не осталось, тётя давно живёт в городе. Но наверняка кто-нибудь сдаёт на лето дома дачникам. Тогда мы поживём там недельку, пока у меня отпуск. Поехали?

–Прямо сейчас?

–Да. Во-первых, сейчас самое время для земляники и маслят. Во-вторых, лучше всего вдруг собраться и ехать. Если собираться заранее, то обязательно что-нибудь случится. Заболеем, например. Или затопим соседей кипятком, как в прошлый раз...

Вот так моя мама умеет уговаривать! Конечно, я не забыл про городки и про Данилу с Егором. Я даже вспомнил кроме них про нашего соседа Большого Ваню, совсем уже взрослого – двенадцати лет, который хвастался, что ещё кое-что купил для Вархаммера. Он богатый, у него уже столько всего есть! Даже танк-носорог!

Но я понял, что маме ведь действительно очень важно показать мне поляны, набитые земляникой и маслятами. И ту деревню, где она проводила лето, когда – подумать только – была, как я. Это, наверное, как рассказывать сны. Увидишь во сне, например, город драконов, и рассказываешь маме за завтраком, стараясь не упустить ни одной подробности – и про то, где прятался, и про то, как дрался. Если бы мама кивала, зевала и думала о своём, это была бы не моя мама. Она всегда слушает с горящими глазами. Сегодня моя очередь. Я буду слушать про землянику и маслята, речку с водой, как травяной чай... Вдруг маслята и земляника окажутся настоящими? Не так круто, как драконы, но тоже неплохо. А поспать можно и в машине.

Мы выехали через час. Спать уже не хотелось, а про маслята больше слушать не пришлось, так как мама недавно получила права и очень волновалась за рулём: то наклонялась вперёд, вглядываясь в знаки, то разговаривала сама с собой и с другими «участниками дорожного движения», которые слышать её к счастью не могли. Я поиграл на телефоне, потом надел наушники и стал слушать музыку из Вархаммера 40000, которую мне дал Большой Ваня. Под эту музыку показалось, что машина тащится жутко медленно. Я закрыл глаза и представил, что мчусь вперёд на спидере. И не заметил, как заснул. Снилась мне в результате зачистка ультрамаринами развалин родной школы от засевших там драконов. Драконы были особенные – мусорные, они изрыгали тучи пепла и кучи пыли, и всё вокруг превращали в мусор. Почему ультрамарины оказались в одном сне с драконами, это я не знаю, но ни драконы, ни ультрамарины мне не понравились. Зато в директорском кабинете я нашёл несколько спрятавшихся учительниц, и они показали мне тайную комнату с каким-то пультом... Вроде как, с этого пульта я мог как-то всё исправить, но каким образом, я не досмотрел, потому что проснулся. Хлопнула дверца машины. Мотор молчал. Я выглянул в окно. Вокруг были какие-то заросли. Мама стояла впереди на дороге. Дальше темнела вода. Я выпутался из провода наушников и вылез из машины.

–Мы заблудились?

Мама молчала. Глаза у неё были тёмные-тёмные, почти как вода у неё под ногами. Она села на песчаную дорогу и стала снимать кроссовки.

–Далеко ещё до того-самого-места? – спросил я.

–Уже приехали, – сказала она зло, – То-самое. Самое то.

Я стал вертеть головой и даже сам повернулся раза два. И ничего не понял. Со всех сторон над дорогой нависали здоровенные резные листья какого-то незнакомого растения и высоченные зелёные палки с шапками белых цветочков. Вперемешку с чахлыми кустами. Ивами, наверное. Сквозь них пробивался чёрный ручей. На дороге он разливался озерцом.

–А земляника и маслята где?

–В Караганде, – пробормотала мама.

–Где? – не понял я.

Мама почему-то на меня рассердилась. Повернулась спиной. Она бродила в воде, проверяя палкой глубину. Я тоже разулся и наступил в воду. Ух и холодная она была! Справа ручей вытекал из узкого русла между стволами ив и толстыми стеблями, налево утекал. Я заглянул в зелёный тоннель. Там было сумрачно, дико и похоже на кино про дебри Амазонки или какую-нибудь инопланетную жизнь. На «Дикий мир будущего». На самом деле, там было совсем ни на что не похоже. Вода перекатывалась через камни и корни, бурно неслась вперёд, поворачивала туда и сюда, подмывая земляные берега. Узкие солнечные лучи пробивались сквозь навес из листьев. Ноги застыли, я скользил по глине, проваливался в ил и наступал на коряги. Но пробирался вперёд и вперёд. Никогда ещё я не бывал в таком нечеловеческом месте. В месте, где нет и не может быть никакого человека. Это было очень одинокое место. И очень таинственное. Всё казалось, что за следующим поворотом ждёт что-то – какая-то опасность или открытие. Какое-то животное, из тех, которых не бывает, пришедшее на водопой. Или затаившееся, в ожидании добычи. Даже если добыча для него – я, всё равно жутко интересно! Жутко и интересно одновременно!

За следующим поворотом я споткнулся о камень, не упал, но намочил коленки, измазал руки в глине и уронил в воду кепку. И услышал, что меня зовёт мама. Пришлось пробираться назад. Когда я выбрался на дорогу, я хромал и был здорово грязный.

–Чучело! – сказала мама, она всё ещё сердилась, – садись в машину, поехали!

Я думал, что мы развернёмся и поедем назад, но мама рванула вперёд прямо через лужу. На несколько секунд наша машина превратилась в катер, с обеих сторон с шумом поднялись водяные крылья. Почему-то мы не застряли. Хотя из-под капота повалил пар. Мама дёргала рычаг сцепления, горбилась над рулём и так давила на педали, что те жалобно поскрипывали, как у велосипеда. Мы лихо вкатились на горку, вильнули на повороте так, что я ударился о стекло головой, а потом ещё пару раз повернули, спустились и поднялись. По обочинам всё топорщились те же самые удивительные листья и громадные зонты с белыми цветочками, поднимавшиеся выше любого взрослого человека, даже выше ивовых кустов. Я любовался этим чудом и ждал только, когда мама остановит машину, чтобы спросить – что это за растение такое? Можно ли его как-нибудь пересадить к нам во двор, чтобы играть в Амазонку и дикий мир будущего. Вот бы Данила с Егором открыли рты! Это вам не городки, даже не футбол!

Но когда мама остановила машину – ужасно резко – я свалился с сиденья и у меня упал телефон с наушниками. Мне их подарили на окончание третьего класса. Так что я очень волновался за них. Пока я шарил под сиденьями, мама хлопнула дверью машины и ушла. Причём я слышал, как щёлкнули замки. Значит, я заперт. Очень всё это было странно! Но вид из окна меня отвлёк. Машина стояла возле деревенского дома с надписью «ЛАРЬ» над крылечком. Перед крылечком было немножко вытоптанного места, а вокруг со всех сторон громоздились те же огромные резные листья, причём самые высокие поднимались до крыши, а зонтики с пышными шапками цветов и ещё выше! Только труба торчала выше зонтиков. Это было так красиво! Я даже не знал, что у нас может быть так.

Мамы не было долго. Потом она ещё некоторое время стояла на крыльце и разговаривала с женщиной в зелёном фартуке. Женщина курила, мама тоже. Я перебрался на водительское сиденье и посигналил. Мама помахала мне рукой. Потом на велосипеде подъехал какой-то старик и они говорили втроём. Потом, наконец, женщина в переднике и старик пошли внутрь, а мама ко мне. В руках у неё был пакет.

–Ну что, Никита? Пора устраивать привал! – сказала мама неестественно бодро.

–А разве мы не в том-самом-месте собираемся приваливаться? – спросил я.

–К сожалению, я его не нашла. Мы заблудились или это оно куда-то подевалось, даже не знаю. Приваливаться будем в том месте, какое есть. Ничего? Зато у меня есть мороженое, йогурты, шоколадка, колбаса, булочки и газированный напиток «Колокольчик».

Мама никогда не покупает газировку, даже Пепси не покупает. Потому что вредно. Так что я был рад «Колокольчику». И мороженому, конечно, тоже. Мы проехали по деревенской улице до самого озера, там, прямо на мостках, мы и устроили привал. Точнее в лодке. Мама сказала, что уплывать на чужой лодке без спросу нельзя, но посидеть и перекусить вполне можно. Если не мусорить. Так мы и сидели. Мама опять курила, а я смотрел на озеро, на берега, заросшие камышом, на кудрявый лес незнакомых растений, красиво, как густой мех, покрывавший берега – и вдоль дальнего леса, и вдоль деревенской улицы. Особенно интересно было смотреть на деревню. Лодочные сараи выглядывали из-под резных листьев, как домики гномов из травы. Выше на холме стояли настоящие дома. Несколько довольно белых были, наверное, жилыми. Около них листьев не было, зато виднелись яблони и грядки. Но другие дома совсем потемнели, утонули в курчавой зелени, крыши их провалились, только трубы торчали, как трубы пароходов, потерпевших крушение. Так и тянуло полазать там в поисках сокровищ.

–Мам, можно мне на берег?

–Можно. Только будь осторожен. Там везде борщевик.

–Это что?

–Да вон тот кудрявый бурьян. Вон – с зонтиками.

–И что?

–Он ядовитый, не бери в рот и не трогай руками.

–А ножиком можно?

–Если не трогать потом руками и не топтать босыми ногами, то можно. А я тут полежу, у меня спина от машины устаёт. Не опытный я водитель! Чайник!

Пока я добрался до берега, мама легла в лодке, так что её не стало видно. Ни на берегу ни в деревне не было совсем никого. Это мне понравилось. Если бы на меня смотрели, я бы просто слонялся по дороге или бросал камешки в воду. А так я тут же всё придумал! В кармане у меня лежал складной ножик – для грибов. На дороге валялась подходящая палка, не слишком длинная и не слишком толстая. Конечно, верёвочка у меня тоже нашлась. Получилась отличная алебарда!

Я – терминатор серых рыцарей... Нет! Капитан отряда! Мой героический отряд сражается с демонами Хаоса! Пока мирное население прячется в развалинах. Я рублю и колю направо и налево. Демоны сочно хрустят и брызжут ядовитой кровью под ударами моей алебарды. Валятся, как подкошенные. Я на бегу подаю знаки своим верным братьям серым рыцарям заходить с флангов, сам бросаюсь в сторону, перекатываюсь по земле, уворачиваясь от когтистых лап, способных порвать меня на клочки и вскрыть, как краба, мою силовую броню.

У рыцарей тяжёлая работа, особенно под палящим солнцем жаркой планеты. Пот так и заливает мне глаза, я отираю его со своего сурового лица усталой мужественной рукой, но не отступаю. Ведь я – последняя надежда этого жалкого старого пыльного мира, затерянного где-то на окраине Галактики! Да и приказ есть приказ. Его не обсуждают, его выполняют даже ценой жизни всего отряда... До последней капли крови!

Из калитки, около которой я рубил демонов, вдруг вышла старушка с сумкой.

–Ты чей,  вояка?  – спросила она приветливо, – Забор мне не порушь!

Я бросился бежать. Уши у меня горели, как-будто меня застали за каким-то стыдным делом. Ужасно стесняюсь, когда видят, как я играю!

Правда, оказалось, что я слишком углубился на территорию противника. Озеро куда-то делось. Я блуждал между заброшенными домами, кажется, очень долго. Наверное, много часов. А может быть всего час. Даже успел вволю наиграться в последнего, оставшегося в живых воина Империи. Умирающего от жажды и голода, окружённого со всех сторон затаившимися демонами. Потом я вышел к магазину. Оттуда дорогу к озеру мне показала продавщица в зелёном переднике. И ещё она велела спросить у мамы, не хочет ли она купить клубники. Не магазинной, а её собственной, с грядки.

Мама всё ещё лежала на дне лодки, удобно положив голову на одну скамью, а ноги – на другую. Но не спала. Не открывая глаз, она сказала:

–Умойся, хрюшка! И руки и ноги тоже! Ты весь пыльный, как половичок. Хочешь купаться?

Конечно, я хотел. И мама хотела. Мы накупались вволю, наплескались, мама наконец развеселилась, даже попыталась изобразить русалку, похищающую меня с мостков.

Потом я вспомнил, что продавщица предложила купить у неё ягод. И мы как раз во время успели к закрытию магазина, так что продавщица заперла дверь и мы отправились к ней. Оказалось, что ягоды она предлагает действительно с грядки, то есть буквально. Мы все втроём ползали в её саду по грядкам и собирали. А потом ещё пили у неё на кухне чай с той же клубникой и домашними ватрушками.

Мама спросила, почему деревенские не борются с зарослями борщевиков.

–Так кое-кто свиней кормит, а другим вроде не мешают.

–Они же ядовитые!

–Так собирают в перчатках, а свиньям запаривают. Вроде ничего, жрут.

–А на огороде, в саду? Разве не мешают?

–Так на огороде всё равно пропалывать. Сныть быстрей зарастает.

–А вокруг? Некрасиво же!

–Так что ж делать?

–А на дороге почему лужа?

–Так труба забилась.

–Так может прочистить или заменить?

–Так кто же это делать будет?

Они ещё поговорили о чём-то как старые знакомые. Мама умеет быстро дружиться. Мне было неинтересно, зато я съел много-много клубники. А с собой у нас было ещё больше!

Потом мы ехали домой и я снова спал. Не могу ничего поделать! В машине меня всегда клонит в сон.

Я проснулся от маминого крика. Она стояла надо мной в раскрытой двери машины и причитала:

–Никита! Это что же это такое! Я же говорила тебе – не трогать руками! НЕ ТРОГАТЬ! Ты хоть в рот их не брал? Признавайся! Брал их в рот?! Ну?

–Кого? – я ничего не понимал спросонья.

–Борщевики! Кого!

–Я не брал! И не трогал! Я только ножом, нож на палку накрутил, вот! – я вытащил из-под сиденья алебарду.

–Не трогал? А это что! Посмотри на себя!

Мама выволокла меня из машины и сунула лицом в боковое зеркальце. Ну и ну! Там отражалось моё лицо, но что это было за лицо! Это было самое что ни на есть героическое лицо, покрытое кровавыми, как мне показалось, ранами и жуткими волдырями. И руки у меня были такие же. И ноги до самых шорт. Тут я окончательно проснулся и сразу почувствовал, как все мои раны горят, словно их прижгли калёным железом. Вот это да! Борщевик оказался коварнее, чем демоны Вархаммера.

Дома мама немножко порылась в интернете и быстро нашла и чем меня мазать, и почему так вышло. Оказывается, сок борщевика на солнце как-то там реагирует, получается химический ожёг. А я видно весь был обрызган этим соком, да ещё лицо руками вытирал от пота. И потом весь день провёл на солнце. У меня этих химических ожогов мама насчитала двадцать четыре штуки. Я был очень горд. Я представил себе, как завтра выйду на улицу и как Данила с Егором, а может быть даже сам Большой Ваня, будут меня рассматривать и расспрашивать. Они, небось, никаких борщевиков в жизни не видели! Тем более не сражались с ними и не получали химические ожоги.

Я лежал в постели и думал о том, что день удался на славу. Отличная получилась поездка, хотя и без земляники и без маслят. Зато с борщевиками и клубникой. Я долго не мог уснуть, всё ворочался. Ожоги горели и саднили, бинты и пластыри неудобно стягивали кожу. Захотелось пить.

На кухне горел свет. Мама сидела в пушистом халатике и курила в открытое окно. Стол перед ней был завален ворохом фотографий. Их называют чёрно-белыми, хотя они скорее серенькие. На фотографиях была маленькая мама. Я уже видел мамины фотографии и умею узнавать её в любом возрасте. Это всегда интересно – отыскивать маму среди её одноклассников на общей фотографии или в компании детей на морском берегу.

На фотографиях кроме мамы была молодая бабушка, какие-то незнакомые девочки. Были тут и серенькие земляничины, получившиеся крупно, но не очень резко, или мелко, едва узнаваемо, россыпью бусин в густой траве. Серенькие колокольчики. Серенькие маслята с почти чёрными блестящими шляпками – под сосновой лапой во мху, в корзине, россыпью на столе... Была лодка с рыбаками, среди которых угадывалась мама в белом сарафане. И ещё была фотография с лошадью, которую мама кормила с руки. Я люблю лошадей, поэтому разглядывал снимок долго. И вдруг за крупом лошади я заметил знакомые буквы. Там было написано «ЛАРЬ». Я посмотрел на маму, чтобы узнать, правильно ли я догадался. И тут только увидел, что она плачет.

–Мама? Так это что? Это и было то-самое-место?

–Да, то-самое-место.

–А как же земляника и маслята?

Мама уткнулась в рукав халата и заплакала навзрыд, как маленькая. Я никогда не видел, чтобы мама плакала. Только один раз, на бабушкиных похоронах. Я думал, взрослые плачут только на похоронах. Я очень испугался.

–Мамочка! Мамочка! – повторял я, и сам заплакал.

А что я мог? Я ведь не серый рыцарь, чтобы сражаться с демонами Хаоса. Чтобы вернуть маме то-самое-место, которое теперь не то-самое, а какое-то совсем другое. Как если бы оно вдруг состарилось и заболело, как старятся, болеют и становятся иногда некрасивыми родные люди.

Мама взяла меня за руку, отвела в ванну и мы с ней долго умывались, точнее, мама умылась, а потом долго и осторожно протирала мне глазы мокрым полотенцем, чтобы не намочить бинты. Потом мы пили чай с клубникой. А потом лежали в моей кровати и мама рассказывала мне сказку. И я слушал её очень внимательно, но одновременно успел подумать, что теперь мы с мамой точно не с разных планет, что я её понимаю, может быть не во всём, но в чём-то очень важном. Так что мы ездили не зря. Получилось как раз то, что мама и хотела.

А потом, после сказки, мне пришла в голову одна замечательная вещь, я сказал:
-Знаешь, мама, что мы сделаем, когда я выросту хотя бы лет на двенадцать? Мы с тобой изведём все борщевики в том-самом-месте и посадим опять землянику, колокольчики и маслята.

–Не забудь ещё такие маленькие розовые травяные гвоздички, – попросила мама, – Я их ужас как люблю!
–Хорошо, обещаю, что не забуду! И ещё мы починим дорогу.
–И посадим в деревне у каждого дома цветы!
–И поселимся там вместе с папой... Тогда вы с папой уже не будете жить на разных планетах?
–Тогда не будем! Мы будем жить на одной планете. Мы назовём её Земля Ника. В честь тебя. И потому, что там опять будет много земляники. И ещё потому, что «ника» значит по гречески «победа». Мы ведь победим?
–Мы всех победим!
И мы с мамой уснули обнявшись. И, может быть, видели один общий земляничный солнечный сон.