Декомпрессия. Глава III

Машина приехала ближе к шести. Мы загрузились и поехали в сторону Воробьевых гор, в медицинский институт, на вскрытие. За время ожидания в квартире, Яков Саулыч успел распорядится по поводу гроба, и теперь говорил с водителем о каких-то своих рабочих делах. Вскользь мне удалось расслышать, что над гробом работает некий Антон Лавинский. Начальник подавил смешок, вспоминая, что Маяковский одно время ухлестывал за женой гробовщика и позже у четы родился сын.
Нас довезли сравнительно быстро и сразу встретили на входе в институт. Тело перенесли в комнаты. В половине седьмого прибежал Луцкий, скульптор, его проводили к покойному для снятия посмертной маски. Нас, естественно, не пропускали, суеты и так хватало. Опять пришлось ждать в вестибюле, однако темы для разговора мы как-то забыли на кухне.
Агранов негодовал, что его временем распоряжаются слишком малодушно, по временам выходил на несколько минут, затем, возвращался. Я же просто сидел и изучал стены и потолок, слишком глубоко погрузившись в собственные мысли. Когда, наконец, нам позволили пройти к поэту, я полностью обратился в себя и совершенно потерял силы для реакции на внешние воздействия. Зато эти силы не потерял Яков Саулыч, тут же вознегодовавший на кривую маску Луцкого, сломанный из-за неё нос и ободранную кожу на левой скуле. Поспорив с минуту, он выбежал и отдал приказ привезти Меркурова, другого скульптора. Того, что выстроил памятник Достоевскому, у здания Мариинской больницы. Я, порядком уставший от бездействия, нашел в себе силы удивиться таким связям, и подумал, смотря на покривившееся лицо поэта, что устали точно все. Поэтому пришлось ждать ещё около часа.
За всё время ожидания в институте, я пытался собрать воедино всю эту историю, но в итоге пришел лишь к выводу, что необходимо опросить остальных жителей квартиры, да и друзей поэта. Особенно Полонскую. Иначе получалось слишком просто: застрелился из-за несчастной любви. Всё. И неважно, что в отличие от большинства советских граждан, у него была собственная квартира и довольно прибыльная работа. Нет, должно же что-то ещё повлиять. Тут я задумался о принадлежности пистолета, который ещё с утра отправили на экспертизу. Теперь, наверное, уже известно, откуда он взялся, но, видимо, раньше завтрашнего дня, я не узнаю.
Тут вернулся из своего регулярного выхода Агранов и прочитал мои мысли.
— Только что узнал о "Маузере", — грузно покачал головой он, мня в руках маленькую бумажку, — оформлен на товарища Горожанина, нашего человека. По расписке, товарищ наш дал пистолет товарищу поэту три года назад сроком до 1 декабря 28 года. Как видишь, возвращено оружие не было.
Агранов тяжело вздохнул и присел. Мы молчали ещё около получаса, пока не приехал новый скульптор.
Сергей Дмитриевич Меркуров быстро прошел мимо меня вслед за одним из сотрудников. Высокий, статный, обросший аккуратной темной бородой, и в очках он скорее напоминал столяра или пожилого сапожника, чем скульптора. Однако в наше неспокойное время мало кто выходит лицом для своей профессии, разве что актеры. Видя шанс что-то сделать, мы с начальников двинулись за Меркуровым.
Зайдя в комнаты, он покачал головой над телом Маяковского, нахмурил брови и, открыв саквояж, грозно взглянул на нас, стоящих в дверях, давая понять, что зрители ему совершенно не нужны. Мы с Яковом Саулычем поспешно ретировались обратно в злосчастный вестибюль и снова сели.

P.S. на фото Яков Саулович Агранов