Ноль Овна. Астрологический роман. Гл. 2 ред

«В сизых сумерках красный сигнал светофора горит особенно ярко. Снег сыплется с неба почти отвесно и, кажется, сразу впитывается в тёмный мокрый асфальт – призрачный снег, который нельзя потрогать. Можно только смотреть, как он летит к земле и исчезает.

В киоске с мороженым на другой стороне улицы окошки уютно и притягательно светятся жёлтым. Мимо, заваливаясь на повороте, проплывает грязный бок троллейбуса – провода над ним искрят, потрескивая, расцвечивают полутьму маленьким фейерверком.

Сейчас надо перейти улицу и повернуть направо – к дому. На душе муторно. Жизнь кажется ловушкой – приходится терпеть рядом людей душных и глупых – ничтожных, но властных – подстраиваться, не нарываться, молчать.

Вдруг все детали реальности становятся ярче: движение замедляется, картинка во всех подробностях впечатывается в мозг. Нежданное озарение останавливает мир: нужно использовать давление среды для внутреннего роста. Он где-то читал, что так выращивают кристаллы – под давлением. Дышать сразу становится легче. У жизни появляется смысл и он – внутри. Теперь всё остальное неважно. Теперь внешняя жизнь – просто игра…

Никто не увидел, как на границе двух состояний в тело ждущего у светофора человека скатилась яркая солнечная капля, которая согрела его горло, стекла по позвоночнику, наполнила жаром солнечное сплетение…»

Дальше мигал курсор.

Гранин пощёлкал мышкой, зевая и жмурясь от яркого мониторного света, который обливал голубым его сонное лицо и слепые руки, сбивающие на пол карандаши и роняющие конфетные фантики. Он поддался той трансовой колокольной вибрации, которая загудела в голове, набежала прибоем, унесла, едва только Розен замер перед компьютером. Гранин сначала просто не желал нарушать это медитативное состояние напарника, потом пропитался им… и пошёл ко дну – уснул тут же на диване. Да так крепко, что, судя по тому, как затекли руки и ноги, ни разу даже не пошевелился во сне.

Теперь из ванной доносился дождевой шум льющейся из душа воды – Розен оставил дверь нараспашку. Гранин знал, что тот ответит «жарко», если его спросить, почему он не заперся по-человечески. Он почти сразу заметил, что заранее знает, что Розен ему ответит. Это было так здорово, что аж дыхание перехватывало от восторга. Такой полноты слияния с другим человеком он не чувствовал уже очень давно. Наверное, что-то похожее переживает музыкант, когда встречает равного себе и получает возможность наслаждаться совместным музицированием.

Внезапный шлепок по заднице разом выбил из гранинского сердца такое сладкое и немного пьяное умиление.

– М-да, джинсы тебя не молодят, – деланно посетовал обтекающий стремительно холодеющими каплями Розен. – Ты стар как-то слишком глобально, и с этим ничего не поделаешь.

Он пришлёпал в комнату босиком, абсолютно голый и мокрый. Причинное место он небрежно прикрывал каким-то совершенно микроскопическим полотенцем размером, наверное, с салфетку.

– Розенлев? Серьёзно? Это же марка холодильника. – Гранин не стал втягиваться в шутовской флирт и сразу перевёл разговор на то, что его действительно интересовало – а именно тот ник, под которым Розен зарегистрировался на каком-то графоманском сайте.

– И что? – сразу же загорелся полемическим духом Розен. – Даже в этом факте скрыт намёк! Хоть я такой целью и не задавался. Что делает холодильник? Сохраняет! Понимаешь, да? Потом. И роза и лев символически обозначают сердце. И определённые качества. И содержат скрытое указание на конкретную традицию. Ну? И, наконец, это прикольно. Ирония обязательно должна присутствовать – её наличие указывает на то, что человек здоров и небезнадёжен.

– Халат-то наденешь? – Гранин не стал утруждаться лишними разговорами, поскольку уже знал, благодаря всё той же связи сообщающихся сосудов, что счастливо досталась им с Розеном, что тот никогда не вытирается после душа и спит голым.

– Давай свой халат, мой стеснительный друг, – снисходительно согласился Розен. – Кстати, одежда моя в стиралке. Повесишь потом?

– Хорошо, – покладисто согласился Гранин.

– Ты, правда, очень терпеливый. Не зря в твоей карте это большими буквами записано, – восхитился Розен.

– В карте ничто не бывает записано зря.

Гранинские щёки к ночи покрылись заметной, по-волчьи седой щетиной, и это добавило его лицу не только возраста, но и усталой зрелой жёсткости.

– Ага! – радостно воскликнул вдруг Розен, разглядывая, как выразительно обрисовали угольные тени в полумраке лицо его напарника. – Я понял! Тебя не надо молодить. Нужно просто добавить тебе брутальности.

– Для чего?

– Для успешного выполнения задания.

– Как скажешь, Розита.

– Ты ещё и невероятно покладистый! Я тебя почти уже люблю, Педрито! – Розен весело блеснул во тьме глазами и зубами.

– Ты говори, да не заговаривайся, – всё-таки обиделся Гранин.

– Я серьёзно, Педро! – делая вид, что не понимает, что именно так задело товарища, оскорбился Розен. – Я тебя, правда, почти уже люблю. – Он ласково ткнулся губами в колючую гранинскую щёку и с демоническим хохотом скрылся в соседней комнате.


***
Как уже было сказано, Гранин считал, что ему несказанно повезло с напарником в этом безумном и смехотворном, как любая катастрофа, деле, которое Контора взвалила на него в данный момент. Получив задание, он страстно молил Бога о том, чтобы мимо пробегал хоть один литератор, который согласился бы сотрудничать, а тут целый Розен! Которому он готов был целовать всё, что бы тот только ни позволил себе целовать, потому что это же Розен! Который один стоит целой армии! Такой легендарный ребёнок со спичками, которые он всегда очень удачно роняет в бочку с порохом, а потом с испугу садится прямо на большую красную кнопку с надписью «Пуск» и с интересом наблюдает, как растёт вдалеке гигантский ядерный гриб – на том самом месте, где секунду назад располагался штаб вражеской армии.

Литератор был необходим, потому что новое дело касалось писателей – обычных земных словоплётов, которые самостоятельно додумались (а скорее всего, просто не слишком хорошо забыли), что сочинять жизни реальных людей гораздо увлекательнее и интересней, чем кропать бумажные истории. И вот, вооружённые топором, ржавой пилой и грязной отвёрткой, отправились они править чужие судьбы – вскрывать абсцессы, ампутировать мешающие, по их мнению, конечности и вправлять позвоночные диски тем незадачливым смертным, которые имели несчастье привлечь к себе их маньяческое внимание.

Посыпались жертвы. В Конторе завыл сиреной и замигал красными лампочками сигнал тревоги. Начальство сурово потребовало от Петра Яковлевича решительных и эффективных мер по обезвреживанию преступников и защите вверенного контингента, который подозрительным образом пострадал больше остальных. Операции был присвоен чрезвычайный статус боёв без правил и кодовое имя «Тролль».

С каждой новой сводкой у Петра Яковлевича прибавлялось седых волос. Он понимал, что сам – такой старомодный, деликатный и правильный – вряд ли справится с людьми, которые не знают ничего святого. А тут Розен. Который просто из любопытства способен столкнуть две сверхновых, чтобы понаблюдать, что из этого выйдет.

Пётр Яковлевич краснел, вспоминая, что в порыве чувств даже поцеловал пару раз розеновскую фотографию, потом крепко прижал её к сердцу, а затем бережно убрал в ящик стола. И в груди у него теплело всякий раз, когда он заглядывал в стол и натыкался там на этот снимок. Невероятно! Ему достался Розен! Сам-Герман-Розен собственной персоной! Безгранична милость Твоя, Господи!


***
– Я похож на китайского мудреца? – Розен, скрестив по-турецки ноги, каким-то чудом умостился в этой позе на узком и жёстком кухонном диванчике. Обнажившиеся под разъехавшимися полами халата гениталии он целомудренно прикрыл концами широкого махрового пояса.

– Нет. Ты похож на обывателя, которого тянет пофилософствовать под пиво после жаркой бани. – Гранин сдвинул в сторону посуду и принялся, как пасьянс, раскладывать на столе разнокалиберные портретные фотографии.

– Почему? Халат недостаточно китайский?

– Халат турецкий, если тебя это волнует, – рассеянно ответил занятый делом Гранин. Потом сообразил, что говорит не то, рассержено сплюнул. – Хватит трепаться! Смотри сюда. – Он обвёл широким жестом бесформенное облако фотографий, кучно покрывших большую часть стола. – Вот эти люди просто исполнители. Они искренне хотят кому-нибудь помочь, но общего замысла не знают. Они, конечно, тоже сбивают с толку и вредят, но неосознанно, из лучших побуждений. Ещё раз повторю: они не знают общего замысла, поэтому не могут оценить, насколько вредны или полезны их действия для того человека, к которому их направили. Любой человек для них просто задание. А вот эти господа, – Гранин ткнул пальцем в небольшую группу фотографий, притулившуюся в углу стола, – работают на Идею. Остальные участники этой игры для них просто инструменты. Вот с этими идейными мы и будем работать.

– Они связаны парами? – уточнил Розен.

– Парами и между собой – такая гребёночка получается. Их, разумеется, тоже дёргают за ниточки, но об этом потом.

– Мне нужны будут их карты, – Розен пытливо глянул бледными голубыми глазами, выцветшими от электрического света.

– Постараюсь добыть, – устало кивнул Гранин.

– Хорошо. Хотя я уже догадываюсь, что там увижу.

Повисло молчание, и не было в этой стерильной городской квартире даже мухи, которая разбила бы звонким полётом лабораторную тишину.

– Когда-то мы и сами были такими, – грустно улыбнулся вдруг Розен, возвращая себе этой сентиментальной гримасой свои интеллигентские потрёпанные сорок лет.

– Свергали тиранов… – хмыкнул Гранин, подпирающий плечом дверцу холодильника.

– Я был теоретиком! – шутливо запротестовал Розен. – Боже, как же мне потом было стыдно. – Он спрятал лицо в ладонях. – А ты чем отличился? – подсохшие волосы упали ему на лоб и завесили один глаз золотистой соломой.

– Я практик, – коротко ответил Гранин, выбивая этим лаконичным признанием томный стон из розеновской груди.

– Да! Я же говорил, что ты настоящий мачо. Я сразу почуял, – тут же принялся самозабвенно кривляться тот.

– Эх, Розен, – покачал головою Гранин. – Вот сделаю я с тобой то, на что ты так усердно нарываешься, расстроишься же тогда всерьёз. И что дальше?

– Ты меня… – недоверчиво округлил глаза Розен.

– Выпорю, – разом пресёк его фантазии Гранин. – Подумай об этом перед сном.

Он отслонился от холодильника и пошёл вон из кухни, осыпаемый звонким розеновским смехом. Но с полпути вернулся, подсел к Розену на диванчик.

– Ты извини, что втянул тебя в эту историю. Я же знаю, что тебе это действительно тяжко, и ты не обязан…

– Я обязательно поимею с этого пользу лично для себя. Обещаю. Иначе бы я не согласился. – Розен придвинулся ближе и самым естественным образом умостил свою бедовую голову у Гранина на плече.

– Ну, вот что ты делаешь? – укорил его Гранин. Впрочем, рука его по-братски обняла розеновские плечи, а пальцы нежно, как котёночью шёрстку, пригладили его пушистые волосы.

– Помогаю тебе. У тебя там в карте отмечено, что…

– Заткнись, – оборвал его Гранин.

– Мур-мур, – со смешком согласился Розен и потёрся щекой о линялую гранинскую рубашку.

Синие-синие сентябрьские сумерки сгустились за окном до черноты, спрятали осеннее золото в шкатулку. Ночь приготовилась вышивать любимые созвездия, высыпала яркий бисер на тёмный небесный бархат.

– Завтра сведу тебя с человеком, который от этой шайки пострадал. Повыспрашиваешь всё, что тебе нужно.

– Угу.

– А сейчас – спать.

– Угу. А у тебя большая кровать?

Розен заржал, получив от Гранина лёгкий подзатыльник, и, кряхтя, сполз с диванчика. У стола он остановился, взял одну из фотографий в руки.

– «V» – значит «vendetta», – драматическим шёпотом сообщил он запечатлённому на ней незнакомцу. Аккуратно вернул фото на место и бодрым голенастым кошмаром пошагал в туалет.


Рецензии