Сон. Окончание рассказа

Так прямо и спрашиваю: «Чего тебе чудно так рассказали? Не на концерте же была у Задорнова!» А мы, надо сказать, дружны с ней были: когда я пацаном возил копны, мы вместе ночевали в курене.
 
Ляхина не отвечает; некогда ей – знай своё: ха-ха-ха!

«Вот человек! - сказала она наконец. - Пришла к председателю колхоза. Он мне так рассказал, столь анекдотов поведал! И не дал, чего я просила, и не отказал. С тем и отправил – ни с чем. И вот я кубы какая вышла довольная!» Вот кому главой сельсовета быть – не миновать!»

Корреспондент обидчиво поджимает губы и выключает диктофон.

- Не будет тебе долларов, - выключает камеру Жорж. - Где изнанка жизни-то?
Полкан закрывает лапой глаза.

Борисыч чует недоброе.

Над двором нависает мрачная тишина.

Летевшая мимо двора ворона вдруг разворачивается и спешно скрывается за ближайшим углом сарая.

- Принимаю себе во внимание, - произносит Борисыч тихо, но так, чтобы даже Полкан расслышал. - Жадные вы до денег! Хотите присвоить. - Он повышает голос: - Вот она и есть – изнанка жизни: одурачить меня хотите.
 
Полкан трусцой отбегает к калитке и перекрывает телеви-зионщикам дорогу к отступлению.

- Дед, - пытается отыграть назад корреспондент с диктофоном. - Нам бы с перчиком чего-нибудь. Не скупись! За нами не заржавеет.

- Ага! Принимаю себе во внимание, - радуется Борисыч. - Сексу вам подавай!
- Да не нам, дед, не нам, - морщится главный корреспондент и показывает пачку долларов. - Народу надо! А сексу мы и без тебя добавим, сколько надо. Ты только подведи сюжет к такому щекотливому моменту.

Борисыч аж светится весь: бабка вернётся домой, а он её осыплет долларами. «Меняемся, - скажет. - Ты мне свою пенсию – я на неё с устатку шкалик беленькой возьму, а тебе – вся вот эта американская пачка!» То-то бабка возликует возможности помочь детям и внукам в городе.

- Ну, тогда вот вам щекотливая ситуация, - Борисыч знаком приглашает Полкана к себе, тот послушно садится у его ног. - Гаврил Веретенов мне двоюродный брат был, а жена у него Дуська. Она не местная, пришлая. Оба попивали крепенько; Дуська с вина и померла. А жили они в проулке. - Борисыч указывает рукой в сторону горы. - Короче, брат работал дояром, а жена его на другом объекте. Раньше же День животновода устраивали в каждом селе, на дойке, в горах.

Баранина, водка и всё такое – гудёж стоял до самого потолка, если справляли в хате. И до неба, если гудёшь шёл на просторе. Водка лилась рекой, дым застилал солнце, а песни слышались за три версты.

- Про песни подробностей не нужно, - уточняет корреспондент.

- Я молоко чё-то сдал вечером на завод – на «молоканке» же работал! – и вернулся на дойку… У меня 22 июля день рождения был, а День животновода где-то в районе 24-25 июля. Приехал, подхожу к обществу, а Дуська уже поддатая крепко. Вот… Я не пустой приехал, несу с собой мясо малосольное. Дуська прям увидела и мне то-то: «А чё-то ты на день рождения не этого?» Дескать, не поставил ей бутылку. А сидит… По дороге когда вода шла, промыла сильно… Дуська ноги в промоину свесила; а я иду и ей: «Нянька, да у меня его и не было, дня рождения. Никого не собирал. Пеночкины сами по себе пришли – куда их? Не выгонишь же! Распили мы с ними бутылочку». Нянька моя ноги из промоины поднимает, поворачивается за мной: «Нет, братка, так не делается!» И гляжу, резко развернулась и в промоину вниз головой ныряет. Голова, стало быть, перевесила – бумс; юбка задралась. «Э, ты, - ржу я, - тоже не удержалась!» Бабы подскочили, перевернули её вверх головой и потом принялись вытаскивать.

Борисыч тянется к долларам и, прежде чем их владелец отстраняет руку, хватается за середину, тянет резко на себя. Ошеломлённый корреспондент не сразу, но спохватывается, зажимает пачку и не отпускает.

- Ты! - покраснел и едва не орёт: - Опять туфту гонишь!

- Отдавай честно заработанное, - перечит Борисыч. - Сказал же – юбка задралась, а дальше дело не моё. Отдавай деньги. - И тянет, тянет доллары, а они – потому что не российские, наверное, - издают звук мнущейся газеты.

Вдруг Борисыч ощущает удар по макушке, оборачивается и видит, как Жорж заносит камеру для второго удара.

Тут Борисыч просыпается и первое, что видит – разорван-ную в руке газету, которую читал перед тем как впасть в дрёму, и замахнувшуюся на него мухобойкой бабку.

- Ой, - восклицает бабка, - извини, дед! Разбудила. Не рас-считала силу: хотела муху спугнуть с затылка. - Она присаживается к деду на диван. - Но газету-то ты, сонный, зачем комкал и рвал?

- Изнанка жизни виновата, мать, - улыбается Борисыч и принимается пересказывать ей сон.