Выпрямление имен. Книга 3. Глава 27

Сосредоточь свои усилия на одном


От одних дальних родственников  переключаюсь на других. По архивным данным БРЭМ пытался найти дополнительные сведения на  родственников Владимира Чакирова по линии его жены Любови Владимировны Жуковской -Волынской и ее матери уже носившей, по второму мужу, фамилию Балк. Попались интересные воспоминания о капитане I  ранга Балк, участнике русско-японской войны, отложил их, чтобы почитать позднее.

Повезло с фамилией Малиновская, которую имела старшая сестра Любови Владимировны Елизавета. Малиновские часто упоминались в числе польских революционеров. Так, Малиновский Владислав (похоже отец Малиновского Казимира Владиславовича) в их списке значился дворянином и уроженцем Минской области, участвовал в восстании 1863 года. В книге «Русско-японская война» (автор Д. Павлов) упоминается А. Малиновский, польский социалист, «который получал от японцев суммы денег» для революции.  Похоже, и про него нашлось: «Малиновский Казимир (только не Владиславович, а Витольевич), родился в 1891 году в городе Борисов, Белоруссия.

 Проживал в городе Гусь-Хрустальный. Когда ему исполнилось 22 года, он вместе с отцом был выслан в Приамурский край, в Маньчжурию, где царская Россия строила Китайско-Восточную железную дорогу". Если был выслан, значит относился к неблагонадежным. Возможно, репрессивные меры в отношение поляков были связаны с началом Первой мировой войны и имели отголоски к революции в Польше 1863 года. В то время в Россию было выслано до 70- тысяч поляков. Про него (Витольевича) нашлось и дополнение: Малиновский Казимир Витольевич, род. 1891, г. Борисов, Белоруссия. Проживал г.Гусь-Хрустальный. Повар. Арестован 22.11.1937. Осужден к расстрелу. Про Маньчжурию и Китай ничего не говорится. Не исключено, что в 30-е годы вернулся в СССР и подвергся репрессиям. Таких было много.

Читая «записки революционера» Петра Кропоткина натолкнулся на строчки: «В Чите для снабжения переселенцев в низовьях Амура строили баржи, которые весной сплавляли по Ингоде, Шилке и Амуру....Я был прикомандирован помощником к начальнику одного сплава, майору Малиновскому.   ...Попали в шторм и укрылись в протоке....Малиновский потерял сон и аппетит, и выглядел как будто перенес тяжелую болезнь. С утра до вечера сидел неподвижно на палубе и шептал: «Все пропало, все пропало!»...Сплав действительно потерпел крушение и многие баржи затонули».....
При попытке найти кого-либо из числа Краковцевых, по мужу еще одной сестры Любови Владимировны Чакировой , вышел на статью в «Комсомольской правде»: «Волька, скажи-ка мне что-нибудь по-французски!». 

В статье рассказывалось об «Единственном в Омске человеке, кто был на свадьбе Вертинского!». Кто же это? Назван Владимир Владимирович Краковцев, потомок дворянского рода Жуковских-Волынских. Автор пишет: «Сейчас нашему земляку почти 80 лет, но далекие 40-е годы прошлого столетия, когда ему было 11 лет, он до сих пор помнит, будто это было вчера. Певец Александр Вертинский в ту пору был безумно популярен. На его концертах всегда были аншлаги. Объездив с гастролями почти весь мир, он осел в Шанхае, где была большая русская диаспора. Там продолжал давать концерты. Выступал и в ресторанчике, где работал дядя Владимира Владимировича. Именно там наш земляк впервые увидел Вертинского.

Дядя,  Володи Краковцева, Борис Блохин (театральный псевдоним Кольцов, муж  Татьяны Жуковской-Волынской) познакомился с Вертинским. И вскоре они настолько сблизились, что знаменитый певец стал частенько захаживать к ним домой побеседовать о том, о сем. Маленький Володя с жадностью вслушивался в каждое слово. Иногда Вертинский обращался к нему: «Волька, скажи-ка мне что-нибудь по-французски!» Тогда мальчик, краснея и робея, начинал разговор.
Я так волновался, что даже не понимал половину слов, что Вертинский мне говорил. При том что французский я знал хорошо. Еще бы! Ведь это был знаменитый на весь мир певец! - признается Владимир. - Иногда мне казалось, что некоторые слова он произносит неправильно, но я не смел сделать ему замечание!

- Сам Вертинский называл свои произведения песенками. Это были легкие, лиричные песни о любви, жизни. Одна из моих любимых песен, которые я слышал в его исполнении, называется «Без женщин», - рассказывает Владимир Владимирович. - Ее он написал, когда у него были проблемы с противоположным полом. Впрочем, продолжались они недолго. Вскоре Вертинский познакомился с юной Лидией Циргвава. Певец сразу же в нее влюбился, и они обвенчались в храме на улице Поль-Анри. Владимир Краковцев был на венчании служкой.
- Мы, мальчики 10 - 11 лет, помогали во время обрядов: убирали сгоревшие свечи, переставляли подсвечники. Через год после венчания Вертинский с супругой уехали жить в Россию. Больше Владимиру Краковцеву так и не довелось встретиться со знаменитым певцом.

- А как вы попали в Китай?
- Мой дедушка был военным. После его смерти бабушка осталась с шестью детьми. Жить было тяжело, но нашелся человек, который стал заботиться о них. Он был военным и по распоряжению начальства оказался в китайском Харбине. Туда же перевез свою семью. Мама тогда еще была школьницей. В Харбине она и познакомилась со своим будущим мужем, а в 1930 году родился я. Мама умерла от туберкулеза, когда мне было шесть лет.  Военная обстановка была тяжелой. Маньчжурию оккупировали японские войска. И отец Владимира Владимировича поспешил забрать сына с тетей и бабушкой в Шанхай. Там глава семьи устроился на престижную работу в американский банк, а сына отдал во французскую школу «Реми». Предметы преподавали на французском языке. Плюс к этому школьников обучали азам английского. Кстати, знание французского помогло ему в будущих встречах с Александром Вертинским.

В счастливую жизнь семьи вновь вмешалась война. Японцы разгромили Перл-Харбор и ввели войска в Шанхай. Американцев, англичан японцы, которые к тому времени захватили город, считали шпионами. В городе начался комендантский час.
- Мой отец работал в американском банке, - продолжал рассказ  Владимир Краковцев. - И по мнению японцев, был агентом разведки, поэтому ему пришлось бежать. Больше я его не видел. Судьба изрядно потрепала Владимира, но разговоры с Вертинским он запомнил на всю жизнь.
 - Знаете, мне иногда кажется, что это все сон, - грустно говорит Владимир Краковцев. - Я и подумать не мог, что через столько лет буду рассказывать о своих встречах с Вертинским. Как-то видел в книге о певце фотографии с его венчания. Искал среди толпы себя. Не нашел…В общем, как сказали бы сейчас, мальчики на побегушках, - улыбается Владимир. - На венчании Вертинского присутствовало много народа. Люди стояли везде - внутри храма, на крыльце. Казалось, места свободного нет! Это было в апреле
42-го года.

Помню, погода выдалась изумительная. А Вертинский со своей избранницей были одеты просто шикарно…"
 Прочитав эту заметку, позвонил Наташе Кем в Омск и попросил выяснить родственник ли он Чакировым в Харбине, если да, то, по возможности, встретиться и узнать подробности их жизни в Маньчжурии.
Пока ждал ответа, нашел еще две статьи о Владимире Краковцеве. Одна из них опубликована в китайской газете. Вначале показалось, что Владимир выезжал в Харбин и давал местным журналистам интервью. Позже выяснилось, что это они с ним беседовали в Омске. Вот ее содержание:
“Я ничего не помню, что мы проходили в первый учебный год в Харбинской школе, - начал рассказ Владимир. Только знаю, что учитель часто играл с нами в разные игры. Сохранилась фотография, когда мы репетировали детскую народную сказку «Репка».”

В 1938 г. отец вернулся в Харбин и увёз бабушку со всей семьёй в Шанхай. На глазах у Володи Шанхай превратился в прекрасный город, похожий на небесный рай.“Тогда мы жили в маленьком доме в европейском стиле на французской концессии. Я хорошо помню, что наш дом № 31, двухэтажный слева от нас жили китайские соседи, а справа – русские. Дом был очень красивым, на первом этаже имелась гостиная и кухня, а на втором – спальня. Тогда наш домашний телефон был 74351".
Отец Владимира раньше был офицером-белогвардейцем, он хорошо знал латинский и английский языки, что позволило ему приобрести работу в одном из американских банков с хорошим заработком.
“Наша жизнь в Шанхае была уютной и замечательной, один или два раза в неделю отец со многими друзьями ездил по реке Хуанпуцзян и всё время брал меня с собой. На пароходе устраивались танцы, банкет, также угощали особенно вкусным и своеобразным мороженым.”

Владимир рассказал журналистам, что на второй год после переезда в Шанхай отец отправил его на обучение во французскую школу. Он ответил на вопросы директора школы по-английски, но директор потребовал от него говорить с того времени только по-французски.“Для меня французский язык – интересный, но почти незнакомый. Каждый день я ездил на велосипеде в школу. По дороге продавали вкусные и кислые ягоды, которые я сильно любил, поэтому часто останавливался около продавцов и покупал их за небольшие деньги, которые мне давал отец. То кислое и сладкое ощущение я помню всю свою жизнь. После переезда в Шанхай каждые каникулы бабушка возила меня в Харбин в гости к родственникам и друзьям. Каждый раз мы ездили на японском пароходе из Шанхая в Далянь, затем, на поезде – из Даляня в Харбин.

Так прошло несколько счастливых лет. Но, к сожалению, боясь ареста со стороны японских милитаристов, 7-го декабря 1941 г. отец срочно выехал в г. Циндао. С тех пор он пропал, как в воду канул".
В 1947 году, когда Владимиру было 17 лет, много россиян подали заявления в Консульство СССР, расположенное на берегу реки Хуанпу, о возвращении на Родину. 22-го ноября того же года с желанием служить Родине, он с бабушкой и семьей на пароходе «Гоголь» вернулся из Шанхая в СССР.
Вернувшись в СССР, Владимир поступил в авиапромышленный институт, но поучиться не смог. Его спросили: “По чьей команде ты приехал на обучение в наш институт ? Забудь про авиацию и делайте то, что скажут.” Владимиру, отлично знавшему английский, французский и итальянский языки, пришлось управлять автобусом и он работал шофёром всю жизнь. Но время изменилось и к преклонному возрасту у него началась новая жизнь – работа переводчиком во многих предприятиях и организациях. Самое интересное произошло в 1991 году, когда в Россию для съёмки фильма «Чингис-хан» приехала итальянская телекомпания.

“Когда режиссёр пригласил переводчиков английского языка садиться налево, переводчиков итальянского – направо, переводчиков французского – на середину, я не знал, куда мне садиться, так как знал все эти три языка,” -- с улыбкой и счастливым выражением лица сказал Владимир. А еще он добавил: “Я продал свой автомобиль. Вот вырученные  деньги на расходы для ближайшей поездки в Харбин”. На прощанье он показал китайским корреспондентам советский орден «За трудовую доблесть», полученный за добросовестный труд, и сказал :“Подарю его вам на память”.

В другой статье, уже за подписью нашего омского автора Дмитрия Валитова, прочитал. «Можете ли вы представить, что в вашем селе живет человек, который родился в период между двумя мировыми войнами в китайской эмиграции, жил в оккупированном японцами Шанхае и бывал на концертах мэтра мировой эстрады XX века Александра Вертинского? Оказалось, что такое очень даже возможно. Речь идет о Владимире Краковцеве из Звонарев Кута. Вторая мировая война навсегда разлучила его с отцом. На протяжении семидесяти лет Владимир Владимирович пребывал в неведении относительно его судьбы. И лишь недавно случай приоткрыл завесу тайны.
 "Моя мама умерла очень рано, в Шанхае я жил с отцом, бабушкой и маминой сестрой. В свое время отец окончил юнкерское училище в городе Курске. Требования к подготовке офицерского корпуса в те времена были гораздо выше, по окончанию училища отец в совершенстве владел английским языком. Это помогло ему найти престижную, высокооплачиваемую работу в Шанхае – он занимал должность шифровальщика в американском банке.

Понятно, что если речь идет о шифрах, то это не обязательно связано с разведкой – кроме военных тайн существуют и тайны коммерческие. Шанхай в те времена делился на китайскую часть города, международный сетльмент и французскую концессию. Мы жили во французской части города. Отец отдал меня на обучение во французскую школу, где все предметы, вплоть до музыки и физкультуры, преподавались на этом европейском языке. Иногда папа брал меня с собой на работу, чтобы я практиковался в общении на иностранных языках с работниками банка. Благодаря этому я свободно говорю на английском и французском.
 Седьмого декабря 1941 года японцы атаковали американскую военную базу Перл-Харбор.

Это было начало второй мировой на Тихом океане. Японская авиация уничтожила большую часть американского военно-морского флота на Гавайях, и на другой день войска вошли в Шанхай. Это было вполне ожидаемо, дух войны уже висел над городом. Еще до того как японцы заняли город, люди много говорили о войне, все уже понимали, что ее не избежать. Европа к тому времени была охвачена войной, весь мир уже гремел от взрывов, японцы были союзниками Гитлера, их нападение было вполне закономерным. Оккупировав Шанхай, они стали арестовывать американцев и англичан, бросали их в концентрационные лагеря....

К этому моменту отец уже уволился, незадолго до вторжения японцев он сказал: «Город оккупируют, всех янки и англо-саксов они, конечно, схватят. Мне нужно уехать. Я буду появляться редко, если попадусь японцам, мне несдобровать». Он не был американцем, но понимал, что при большом количестве знакомых всегда найдутся «доброжелатели», которые сдадут его при первой возможности и скажут, что он работал на американцев. Так отец уехал в другой город, где его никто не знал – в Циндао. Надо понимать, что оккупация - это в первую очередь отсутствие связи. По этой причине с того момента мы ничего не знали об отце. У Японии и СССР был пакт о ненападении, поэтому к русским в оккупированном Шанхае японцы относились терпимо.

Мой дядя, артист труппы Шанхайского драматического театра Борис Максимович Кольцов (Блохин), во время войны работал метрдотелем в ресторане «Аркадия», принадлежавшем одному русскому меценату. В то время там часто выступал замечательный артист Александр Вертинский. Благодаря дяде я иногда бывал на его выступлениях. Более того, мне посчастливилось побывать на свадьбе Александра Вертинского и Лидии Циргвава – я был церковным служкой на церемонии их венчания. Тогда все мальчики прислуживали в церкви, это было в обычае. 2 сентября 1945 года Япония капитулировала. Шанхайские аэродромы, где до этого стояли японские «Мицубиси Зеро» и «Камикадзе», заполнили американские истребители Пи-51 «Мустанг». Я окончил школу, кончилась война, но вестей от отца по-прежнему не было.

 Во всем эмигрантском русскоязычном сообществе тогда царила атмосфера невероятной сплоченности, был подъем патриотических чувств, все понимали, какая опасность грозит родине. В Шанхае был создан ССК – Советский спортивный клуб, общество граждан СССР и еще ряд организаций такого типа. Потом началась репатриация – массовый отъезд русскоязычного населения в Советский Союз. Никто тогда не упрекал эмигрантов, мол, «вы – бывшие белогвардейцы», напротив – сказали: «Родина победила», «Родина всех зовет». Характерно было, что все, кто уезжал в Союз, не могли связаться со своими знакомыми, оставшимися в Китае, не было обратной связи. Это было поводом призадуматься, но люди все равно уезжали на родину.

 В 1947 году, так и не дождавшись отца, поехали и мы: я, бабушка, мои тетя и дядя. Сначала на пароходе до Владивостока, а потом уже на поезде по Транссибу до Казани. Моего дядю Бориса Кольцова в Союзе ждал ГУЛАГ, у меня тоже все сложилось не совсем гладко, но ограничилось тем, что отчислили из авиационного института. Так или иначе, в Шанхай просачивалась информация из СССР о том, что жизнь там «не сахар». В русскоязычной шанхайской среде были люди ни за что не желавшие возвращаться в «страну Советов». Кто-то уезжал в Америку, кто-то - в Австралию, но для этого нужны были сбережения, а после войны они были, мягко говоря, не у всех. В это время набирала обороты китайская революция, войска Мао наступали с севера.

Русским эмигрантам, когда-то бежавшим от советской власти из России, теперь приходилось скрываться от китайских коммунистов. В Шанхае скопилось несколько тысяч никому не нужных русских людей, ни одна страна не соглашалась принять их в качестве беженцев. Большую роль в судьбе этих людей сыграл православный священник епископ Иоанн Шанхайский, который добивался эвакуации русских и в Женеве, и в Вашингтоне. В конце концов в Международной беженской организации было принято решение поселить русских на острове Тубабао в Филиппинском архипелаге. Условия на этом острове оставляли желать лучшего: тропическая жара, чрезмерно влажный климат и тайфуны. Кстати, Иоанн Шанхайский, служивший в построенной на Тубабао церкви, до сих пор известен филиппинским старожилам как единственный человек, который умел останавливать тайфун. Когда бушевал ветер, Иоанн непрерывно молился, и стихия отступала.

 Каким же было мое удивление, когда я узнал, что отец был в числе людей, эвакуированных на этот Богом забытый остров. Я веду переписку со своим одноклассником Ростиславом Соколовским, с которым мы учились в той самой французской школе в Шанхае. И вот недавно он присылает мне письмо, где спрашивает меня: «Что ты делал на Тубабао, и почему ты еще жив?» И цитирует в письме фрагмент очерка некоего Моравского о жизни на Тубабао: «Помню, как мой сосед по двухместной палатке Владимир Краковцев ночью во сне случайно высунул левую руку из-под москитной сетки, и его ужалила сколопендра. Пролежав несколько дней в больнице, он выписался, хотя был сильно ослаблен, и вскоре умер от инфаркта. Смерть Краковцева наступила внезапно, солнечным утром: он лежал на своей койке, а я сидел на своей. Расстояние между койками шага два. Вдруг он приподнялся, пристально взглянул на меня, глубоко вздохнул, дернулся, стал бледно-лиловым и с омертвевшими глазами повалился навзничь».
Меня зовут так же, как отца – Владимир Краковцев, но я сразу понял, что эти строки написаны о моем отце. Сейчас в местах сражений Великой Отечественной войны работают поисковые отряды. До недавнего времени я не понимал чувств людей, получивших сведения о своих погибших предках. И только сейчас почувствовал это на себе. Без всяких сомнений могу сказать, что знать судьбу своих отцов – очень важно”.

«Некий» Моравский, о котором говорил Владимир Краковцев, нашелся. Я его обнаружил в  книге «Судьбы поколения 1920–1930-х годов в эмиграции: Очерки и воспоминания» Очерк  Моравского Н.В. называется «Остров Тубабао 1949-1951». Там и описывается смерть  Владимира Михайловича  Краковцева, 1908 года рождения и уроженца Черниговской провинции. Последнее я узнал из копии документа личности отца (шанхайского паспорта), который прислал мне  его сын из Омска.
Ростислав Соколовский, друг Владимира Краковцева, 21 января 1930 года рождения тоже нашелся. Проживает он в Челябинской области. В 50-е годы окончил Свердловский государственный педагогический институт. О себе в прессе сообщил, что выехал из Шанхая с третьей группой репатриантов в октябре 1947 г. на пароходе «Ильич». Получается с Владимиром Краковцевым примерно в одно время. Тогда же возвращалась на родину и Наталия Ильина, книгу которой «Годы и судьбы» я купил и прочитал. О ней я слышал еще у Слободчикова в его воспоминаниях «О судьбе изгнанников печальной».

Кое что нашел по Русскому драматическому (камерному) театру в Шанхае, где, видимо, и работал Борис Блохин (Кольцов).  Он открылся  11 января 1931 года. Одним из основателей и первым директором театра был журналист и актер В.В.Кларин, актриса и режиссер З.А.Прибыткова, начинавшая еще в Харбине. На открытии был показан спектакль по пьесе А.М.Ренникова "Беженцы всех стран". «Артисты все – от первых до последних – объединились в одном порыве творческой работы, именно этот порыв и создал театр, которому, принадлежало значительное место в русской жизни Шанхая", – писал журнал "Рубеж" в 1935 году.
Театр ставил пьесы А.П.Чехова, В.П.Катаева и других авторов. Играли в нем В.В.Панова и В.И.Томский (Москвитин) – самые известные актеры "русского" Китая. Французские артисты Ж.Роланд, П.Журдан, побывавшие на их спектаклях, отмечали высокую культуру русского театра: "Изумительный русский народ и русское искусство! В нем такая мощь, которую только русский артист в состоянии передать".

Можно предположить, что выступление в спектаклях не давало семье Кольцовых-Блохиных большой и стабильный заработок, потому Борис и служил метрдотелем в «Аркадии». По паспорту Татьяны, замуж за Бориса Блохина она вышла 16 ноября 1941 года. В документе указаны место ее рождения (Московская область) и год ( октябрь 1908).
Что касается ресторана Аркадия.  Как известно, Вертинский пел в кабаре "Ренессанс", в летнем саду "Аркадия", в кафе-шантане "Марироуз". Раз в неделю, по средам, в "Ренессансе" проходили вечера ХЛАМа. Слово "ХЛАМ" означало: Художники, Литераторы, Артисты и Музыканты.В Шанхае было много скучающих дам, которые "пели для себя" и даже учились у кого-то, но все они горели желанием показаться на сцене и даже готовы были заплатить за это сколько угодно. Билеты обычно распространялись "по знакомым" или раздавались бесплатно.В ХЛАМе местные поэты читали стихи, дамы пели цыганские романсы вроде:

Замело тебя снегом, Россия,
Запуржило седою пургой!..

Раз в год  устраивали в большом летнем саду "Аркадия" выборы "Мисс Шанхай". Это дельце уже покрупнее. В Шанхае было много девиц, имевших богатых покровителей и жаждавших славы. Как позже выясниться, искала ее и Татьяна Владимировна Кольцова-Блохина.  Она тоже участвовала в конкурсах.
Заполнил пробелы по «Русскому полку» в Шанхае и обозначил возвращение семьи Балк-Блохиных в Россию (Казань). Занимался поиском сведений о реэмигрантах из Шанхая в этот период. Вышел на Лундсрема и его оркестр. Узнал, что  из Шанхая оркестр уезжал в полном составе, на пароходе «Гоголь» 21 октября 1947 года.. Сначала была Находка — пункт по распределению переселенцев. Лундстрем вспоминал:
«Осенью 1947 года мы прибыли в Находку на пункт по распределению переселенцев. Там же в японских лагерях дали концерт для наших охранников, чем заслужили искреннее уважение со стороны начальника по распределению товарища Пискуна. Воспользовавшись моментом, я стал просить, чтобы нам подыскали город с консерваторией. Пискун позвонил куда следует и выяснил, что из всех доступных для репатриантов городов консерватории имелись только в Свердловске и Казани. Я выбрал Казань». 

Узнал, что отец артиста — Леонид Францевич Лундстрем — был членом Думы Дальневосточной республики (ДВР) и отвечал за культуру. В 1921 году был официально направлен в Харбин, на КВЖД. В СССР он вернулся раньше сына и был репрессирован.
Мне опять повезло. Нашлись воспоминания  Олега Штифельмана. Он родился 16 мая 1932 года в Шанхае. Проживал по улице Рут Груши 9\21. В 1938 году поступил учиться во Французский колледж, и в 1940 перешел в английский колледж Святого Франциска. С 1942 по 1947 учился в колледже Святого Михаила. В 1947 перешёл в 4-й класс школы для граждан СССР в Шанхае. Состоял в Юнотделе при Советском Спортивном Клубе. В октябре 1947 года отплыл из Шанхая вместе с бабушкой  и тоже на теплоходе «Гоголь» и прибыл в порт Находка. Оттуда 24 дня ехал в теплушке до города Златоуста, Челябинской области (куда ранее прибыл его отец). Поступил в 5-й класс средней школы, но уже в январе 1948 попросился в 6-й класс.

В сентябре переехали в город Фрунзе (ныне Бишкек) – столицу Киргизской республике. Учился в  вечерней школе. К этому времени получил справку центральных заочных курсов английского языка. В сентябре 1949 года был принят на работу преподавателем английского языка в школу № 1 села Кагановичи (позднее переименовано в Сокулук, а ныне город Шапоков в 20 км от Бишкека).
В 1952 году,  сдав экзамены экстерном на аттестат зрелости, поступил сразу на второй курс заочного отделения Ташкентского института иностранных языков,  переехал в город Ташкент, где и женился на своей институтской преподавательнице. В том же году поехал работать преподавателем английского языка в школу на территории уранового рудника (позднее город Красногорск).

Диплом о высшем образовании получил в 1956 году и был приглашён работать переводчиком и журналистом в отдел иностранного вещания Ташкентского радио. Позднее работал заведующим кафедрой иностранных языков Ташкентского политехнического института,  вернулся в журналистику и работал там до 1976 года. Был принят в члены Союза журналистов СССР. В эти годы активно работал переводчиком синхронистом на международных конференциях в разных частях страны, а также опубликовал в своём переводе семь книг на общественно-политическую тематику в московском издательстве «Прогресс» и сборник узбекских поэтов в издательстве «Молодая Гвардия» в Ташкенте.
В 1992 году принял приглашение работать в Москве в англо-американо-российской фирме «Тринити Мотор» в качестве исполнительного директора и личного помощника генерального директора. На пенсии продолжал  заниматься переводческой деятельностью.  В 1968  году выезжал в Австралию для свидания с матерью, а в 2001 на её могилу. Бывал в США, читал лекции  на советологическую тематику, выезжал в гости к старшей дочери (56 лет) в Израиль (город Беершеба). Остановился в городе Железнодорожном Московской области".

Вспомнил своего соседа по госпиталю в Голицино, который проживал в Железнодорожном и каждое утро ездил в Москву на работу. Жизнь ему досталась труднее чем Олегу Штифельману. Нигде он не был, а болезней заработал на целую роту. Как он там?
Записал рассказ Штифельмана для возможного использования в книге «Красная линия». Неоднократно убеждался, что даже мелкой детали нельзя упускать для отражения сложной и весьма запутанной ситуации русских судеб в Китае. В связи с тем, что в воспоминаниях  Владимира Краковцева не описаны подробности возвращения на родину, записал  как это случилось у  Олега Штифельмана.