Сын Дьявола 3

                XVIII
               
Рыцарский турнир, устраиваемый Герцогом Нормандии в честь совершеннолетия сына,  должен был состояться в Руане в  конце ноября в ярмарочный день, день покровителя   города Святого Романа .Турнир предполагалось провести на месте разрушенного языческого храма Венеры, в  бывшем римском амфитеатре, как утверждение христианской незыблемости. (там, где нынче находится  Собор Нотер Дам де Руан  и одноименная улица Сен-Роман). 


И пока глашатаи разнесли весть о времени и месте проведения жюте, Роберт узнал обо всём раньше всех. Настала  пора великих хлопот! Это был первый турнир в его городе. И хотя у Роберта был старший брат, но, как уже известно, жил он в Бретани, и в его  честь  рыцарский турнир не проводился, не только потому, что в Бретани не существовало  еще  такой традиции, но  потому, что и в Нормандии это был первый такой турнир. Рыцарские жюте только-только входили в моду.


Первые турниры стали проводиться еще в 9 веке во времена Людовика Немецкого  Благочестивого последнего  короля  единой Империи франков доставшейся ему от отца Карла I Великого. Первоначально они представляли собой своеобразные состязания групп из разных местностей, чем проверялась их боеспособность и умение взаимодействовать в разных, складывающихся на поле боя ситуациях. Единственным правилом было не нанесение сопернику увечья или  смерти. Правда избегать подобных коллизий, в виду азартности и самолюбия  участников, было очень сложно. И по этой причине с каждым новым ристалищем вводились те или иные правила. Постепенно рыцарские турниры приурочивали к таким мероприятиям, которые собирали множество народа. Зачастую это были ярмарки или коронации правителей,  и так же существовавшие на данных территориях  празднества, сложившиеся исстари.


И как водится, в таких случаях праздник, а тем более рыцарский турнир, не оставался делом лишь одной территории и для получения своей порции наград и славы на подобные турниры съезжается  все  имеющие право выступить в рыцарском поединке,  со всех близлежащих земель и, даже издалека. Как правило, опытные рыцари и закалённые  в многолетних походах воины, подобных мероприятий не избегали, но участия в самих поединках принимали редко, всё больше молодёжь, стремящаяся к самоутверждению. Безрассудство вообще удел молодости, как впрочем, и великие свершения.


Ристалищем (поле для турнира) поначалу  выбиралось просто свободное место, которое обозначали расставленными по кругу палатками. В дальнейшем поле стало прямоугольным разделенное посередине или канатом или же деревянными оградами, наподобие применяемых для привязывания коней. И по понятным причинам на первые ристалища женщины не допускались, но став мероприятием массовым и зрелищным они обрели свою подоплёку, в которой женское присутствие не только приветствовалось, но и являлось непременным.


Роберт, а соответственно все кто его окружал, готовились к указанному событию загодя.
Он собственноручно выбрал, как полагается три копья, предназначенных для обязательных трех атак. Выбор копья делался по определенному шаблону, так как его длинна была строго ограниченна правилами. Кузнецы во - всю старались подогнать обязательный в таких случаях доспех, состоящий из множества деталей-лат, одеваемых на стеганную подбитую ватой фуфайку и такие же штаны. Ноги также заковывали в доспехи, что превращало рыцаря больше похожего на железное бревно, чем  на воина способного вести динамичный поединок.


Многое в этаком одеянии, которое предполагалось к использованию, Роберту не нравилось. Не нравилось ему и то, что окружающая  броня делала его не только уязвимым в прямом столкновении, но и не позволяла этого столкновения избежать. Понимая, что с его массой он будет хорошей мишенью для противника, весящего более чем он, старался усовершенствовать своё оружие. И одним из таких усовершенствований стало утолщение древка копья, особенно его задней части, при требуемой длине. Увеличивая вес копья, он тем самым увеличивал общую массу  складывающегося из его собственного тела,собственно вооружения, веса лошади и вооружения  этой самой лошади.
Таким же образом он увеличил толщину пластины прикрывающей свою грудь и грудь лошади.


Достаточность толщины с добавлением на панцирь пластин, укрепленных заклёпками, он проверял на своих слугах. Оденет бедолагу в панцирь   и, усадит на поднятое над землёй  бревно, предварительно разбросав вокруг охапки сена. А затем на всем скаку пытается это сидящее на бревне чучело сбить, проверяя тем самым отдачу, следующую за попаданием тупого конца копья в грудь «жертве». И чем эта отдача жестче, тем лучше сочетание веса доспехов и возможной силы удара соперника.


Вот с чем Роберт ну ни как не мог смириться так это с железным сапогом, одеваемым на повседневную обувь который в свою очередь закрепляли в тяжёлом стремени. Нога при этом оказывалась в западне и, в случае вылета из седла, рыцарь обречен был, тащиться за лошадью гремя латами и ударяясь затылком о землю. Не исключая  подобной  перспективы,  Роберт отказался от железной обуви, а на обычную обувь, вместо поножей, спереди, заставил нашить невиданные в этих краях предметы - пиленые копыта. Он бы и вообще, при прочих других обстоятельствах, обзавёлся бы  обмундированием, сплошь состоящим из кожи буйвола с нашитыми на него пилеными копытами. Но, пожалуй, из-за такого одеяния его просто поднимут на смех.



В хлопотах и  время летело незаметно и день, назначенный на турнир,  наконец, настал. С утра трубадуры протрубили в трубы, созывая народ к месту поединков, но лишь ко второму часу пополудни народ окончательно собрался. Тут были не только те, кто приехал на ярмарку, ибо герцог, чтобы привлечь внимание большего количества людей на время проведения турнира запретил проведение торговли, но и те, кто постоянно жил в самом городе.


Во время турнира, как в прочем и, вовремя любого празднества, проходившего в Руане, больше всех выигрывали хозяева  харчевен, ведь собирающемуся люду необходимо не только выпить и закусить, но и переночевать. А закусить  после выпитого известного всему миру яблочного сидра или  кальвадоса,  есть чем.  Там подают  фирменные блюда Нормандии: бараньи ножки, традиционное суфле, знаменитую утку по-руански, жареную треску и конечно же сыр местных сыроварен типа нёшатель и пон-л Эвек, а также сыры из прочих герцогств и графств Королевства Франция -  банон, блё-де косс, бофор, салер и другие (нынче их более двух десятков наименований).


Ну а те кто, что были побогаче, те в  своих поездках не расставались со специально сшитыми из холста шестиугольными балдахинами с опускающимися по сторонам занавесками. Получалось, что-то вроде шатра. Правда, находиться в таком можно было лишь в дождливую, но ни как не ветреную, а тем более морозную погоду. А если читатель внимателен, он вспомнит, что на время проведения турнира, на дворе стоял конец ноября. Аккурат время – зимних  муссонов, когда ветер дует с суши на море, перемежающиеся со специфическими местными  мистралями.


И, тем не менее,   ноябрь  в описываемое время ( не в пример сегодняшнему),  в данной местности являлся  одним из самых нейтральных периодов в году.  И это характеризовалось отсутствием дождей и  сильного ветра. Но при этом  еще было  не очень холодно  (средняя температура до + 15 гр.)  но уже отсутствовало яркое солнце, способное ослепить рыцаря и дать ему возможность списать своё поражение на воздействие светила. Одним словом все располагало к тому, что бы турнир прошел в «благоприятной и дружественной» обстановке.


Но если зарядит дождь «пиши, пропало» все «труды насмарку» и турнир «кобыле под хвост». И не только по той причине, что лошадиные копыта, на  ристалище, покрытом глиной,  намокшей  от воды, будут скользить, а потом, что все зрители мгновенно исчезнут  в разного рода, укрытиях. Мокнуть, за ради зрелищ, никто не станет.


По уже складывающейся традиции каждый участник поединков вечер накануне перед турниром должен был проводить в храме, молясь о снисхождении, призывая удачу и прося Господа простить ему возможные прегрешения. Роберт,  посещавший храм всего три или четыре раз за свою жизнь, не пожелал следовать данной традиции, а сев на коня ускакал в поля, где полночи бродил среди уже жухлых  и порядком осыпавшихся, вересковых кустов.


Утро выдалось солнечным,  до  середины дня еще кое-где,  маячили  облака, а уж к полудню небо окончательно очистилось и сверкало своей северной тревожной синевой.


Осторожно, но с любопытством съезжался подлый люд. Ему всегда при виде вооруженных людей мерещились неминуемые  поползновения на его права, свободы и личное имущество. Но Герцог заблаговременно позаботился о безопасности зрителей и вокруг площади, а также в самом  городе  медленно фланировали на холеных першеронах  (лошадь английской породы) всадники, закованные в блестящие латы с гербом Герцогов Нормандских на груди.

Каждую группу всадников сопровождал менестрель. Подъезжая к очередному перекрестку,  кавалькада останавливалась и  менестрель-глашатай, задрав голову и вытянув вперед руки с развернутым свитком, оповещал невольных слушателей о проводимом турнире и о том какие необходимо соблюдать правила,  присутствуя на нём.


С самого утра Роберта била нервная дрожь, впервые предстояло  оказаться не только лицом к лицу со своим соперником, но и перед окружающей ристалище толпой. Не уважая эту толпу он не питал иллюзий и относительно отношения её к его персоне. Но это мало его заботило. Ему не хотелось «ударить в грязь лицом» ни  в переносном,  в присутствии своих родителей и прочих вельмож, ни в прямом смысле. А тем  более на глазах у сверстников,   участниках турнира.

               
Роберт был несколько обделен вниманием не только матери, но и  той ритуальной частью отца которая доставалось  старшему из сыновей, в данном случае Ричард,  когда отец, оповещая своих вассалов о рождении сына должен был сказать : «Радуйтесь, ибо родился ваш будущий синьор, тот кто позаботится о вашем спокойствие и тот, кому вы  будете служить преданно не щадя ни, жизни ни, богатства своего, так как именно ему вы обязаны наличием у вас  ваших ленов и феодов». Он не знал, говорил ли эти слова отец в честь его сводного брата или нет, но в его честь этих слов, он это знал точно, родитель не говорил, да и не мог сказать, нарушая иерархию, по определению.


Держась за стремя, рядом с ним семенили два его оруженосца, третий восседал на легкой повозке запряженной парой белых коней. На повозке везли копья и балдахин (шатер восточного типа), а также вино, сыр, лепешки  и сушеное мясо. Предполагалось, что  состязание затянется надолго и будет состоять из двух или трех актов. Бегущие рядом оруженосцы несли: один - завернутый в плащ меч Роберта, а другой - перекинутый через плечо большой лук и колчан со стрелами. Для чего нужны были лук и, стрелы Роберту на турнире, он не знал и сам, но прихватил их  то ли для общего антуража, то ли «на всякий случай».


Оруженосцев подбирали специально чтобы не только знали правила рыцарского турнира, но и сами неплохо владели оружием, ведь даже при мирном исходе поединков всегда могла возникнуть ситуация когда оруженосцу приходилось вставать с оружием готовым к защите своего упавшего господина. Да к тому же и правила турнира предписывали, что оружие рыцарю может подавать только оруженосец. И только он может помочь всаднику вновь взобраться в седло при падении. Сам он этого без посторонней помощи сделать не сможет. К тому же при групповых  атаках оруженосец оказывается непосредственным  участником схватки.


Под Робертом был гнедой конь трехлеток, выезженный им самим и приученный ходить без повода. По большому счету это и был единственный его верный друг, оставшийся с того времени когда  был жив  Готвил. Старик как-то сам сшил ему упряжь и выковал стремя. Стремя было не обычное: не просто арочная металлическая петля для продевания стопы, а вроде полу чашки в которой нога не проваливается вперед и позволяет всаднику мгновенно менять позиции вплоть до вставания на стремени в седле. И хотя стремя и распространилось среди конной гвардии в  конце 9 века, но оно уже за к началу 11-го столетия, претерпело существенные изменения/


               

К тому времени как состоялся турнир в Руане, чтобы избежать кровавых стычек  правила предписывали необходимость применения тупого острия копья. Тут надо отметить, что специальных копий с тупым концом еще не делали, отчего приходилось придумывать накладки на острые наконечники. При использовании меча, запрещалось рубить с оттяжкой и колоть соперника, а удары наносить предлагалось только сверху вниз.


Рыцарь, принимавший участие в турнире, обыкновенно одевался в одежду тех цветов, которые предпочитала его дама сердца.  А так как в подоплёке  рыцарских  турниров еще только входящих в моду, женская тема была  не так сильно  обозначена,  то каждый участник обозначал себя цветами своего дома, рода или же просто города.


Роберт  же был облачен не в  цвета своего  дома (красный с золотом), а в цвета города Руана красно-бело-голубой. При его появлении трубадуры задули в трубы, барабанщики ударили в барабаны, старый герцог в приподнятом настроении встал со своего места, приветствуя Роберта. Тот в свою очередь поклонился в седле, насколько позволяла ему экипировка.


Вперед выходил герольд и называл имена вступающих в схватку с перечислением всех  титулов и  (если таковые имелись).  Затем рыцари разъехались  на исходную позицию, каждый в свою сторону. Далее Маршал турнира дал знак и… понеслась.


…Начались поединки. Первая пара. Трижды устремлялись в атаку соперники и,   каждый раз без особого успеха с обеих сторон. Ситуация во второй паре была несколько иной. Конь одного из седоков в самый ответственный момент свернул в сторону и всадник, не удержавшись, всем своим телом, налетел на выставленный вперед тупой конец копья, вследствие чего, конь убежал с арены, а всадник сбитый, и оглушенный ударом о землю  остался лежать  неподвижным. Оруженосцы, как водится, зацепив лежащего крючьями за латы, головой вперед, просто выволокли  бедолагу, за пределы ристалища.


Третьей парой в результате выпавшего жребия, оказался Роберт и его соперник  виконт, сын графа Фландрии герцогства Бургунского, основанного в 862 году Болдуином Железной Рукой, ярым противником норманнов, Болдуина IV Бородатого. По странному стечению обстоятельств также носивший имя Роберт, и  бывший всего на два года старше представителя Нормандии.


Прозвучал сигнал и, всадники понеслись навстречу друг другу…
 О, если бы они знали какая встреча и с кем их ожидает.


                XIX


Роберт зная, что его соперник и тяжелее и, пожалуй, опытнее в подобных поединках, ведь его турнир совершеннолетия прошёл почти два года назад, немного схитрил. Он привстал в стременах, дабы те позволяли это сделать, чтобы казаться немного выше, разумно полагая, что его соперник Роберт Фламандский пожелает заработать высший бал, то есть попасть копьём прямо в  шлем соперника. При этом сам именинник старался попасть сопернику в низ живота, что бы эффектно сбросить того на землю.


В последний момент при соприкосновении копий  с намеченной целью, Роберт из Нормандии сел в седло, при этом копьё противника прошло в толщине одного пальца над шлемом. Его же копье в виду смены положения вообще не достигло цели, а скользнув по бедру противника, ударилось о круп лошади. Но дальше произошло то, чего ни кто, из собравшихся на  турнире, не ожидал.


Вместо того, чтобы опустить поводья, как это принято при разъезде всадников Роберт Фламандский,  разгневанный уловкой своего  именосходника наоборот натянул их. Вышколенный конь встал как вкопанный и тогда фламандец с разворота, что есть силы оставшимся в положении «вдоль» копьем,  ударил нормандца по затылку. Да так ударил, что тот перелетел через голову своего коня и свалился прямо ему под копыта. Конь, пытаясь не наступить на хозяина, сделал прыжок вверх, тем самым подбросив  всё еще державшего его в поводу, но уже поверженного, всадника.


Сгруппировавшись, Роберт  упал не на спину, а на колени. И вставая, увидел, как к месту его падения бросился оруженосец, тот, кому было приказано «не упускать из рук меча». Бежал еще кто-то, но Ричард уже не разбирал ни лица, ни сословия.
Глаза его налились кровью и в голове как у тяжелого всадника, закованного в железа, «упало забрало».


Вскочив, он успел сбросить железные наручи а с ними и  перчатки и, метнувшись навстречу своему оруженосцу выхватил у того из рук свёрток. И уже на ходу скинув через голову, кирасу с разбегу влетел на разделяющее поле бревно и, сделав по нему два шага, оказался позади Роберта Фламандского, на крупе его, удаляющейся от поединка,  лошади.


Фламандец не слышал криков предостережения, они потонули в рёве толпы. Старый герцог от неожиданности привстал, держась за подлокотник большого деревянного кресла, а затем по мере развития событий, просто рухнул обратно.


Оказавшись  за спиной всадника, Роберт левой ногой поддел ногу в стремени и, поддав его вверх, одновременно правой рукой через голову схватил шлем (с ал ад) сидящего впереди за отвернутый край и рывком выдернул соперника из седла, перевалив его в сторону поперечного, идущего почти через все поле бревна. Довершило дело движение лошади. Железная перчатка не способная быстро разогнуться зацепилась за повод и, перелетевший через голову рыцарь с размаху ударился спиной о бревно и,  не выпуская из рук повода, потащился за лошадью. При этом раскрылась щель между шлемом и кирасой (нагрудный доспех). Миг и, выхватив из под мышки прижатую предплечьем  саблю, Роберт опустил её сверху - вниз в образовавшийся просвет разрубая и яремную вену и гортань, которая хряснула как зрелый гурген под ногами. Лишь по мере движения лошади острие оружия соскользнуло, достигнув позвоночника, а из раны на шее в разные стороны со свистом и бульканьем устремились фонтаны крови.


Вокруг ристалища  прекратилось всякое движение, а над полем, где разыгралась трагедия, повисла зловещая тишина…


Многое было непонятным во всем происходящем на их глазах. Почему Ричард Фламандский ударил соперника по затылку,  и почему не успели отреагировать смотрители турнира тот же Маршал. Не могли понять,  как это юный Роберт так ловко вскочил на чужого коня и при этом умудрился не только не упасть, а и совершить свой страшный поступок.


Опытных воинов, повидавших и кровь, и предательство, в первую очередь  заинтересовало оружие Роберта. Так как в его руках оказался не обычный каролингский меч, больше напоминающий железную палицу, а самый  настоящий Гросс-мессер («Великий нож»), что-то среднее между мечом и саблей.  Полуторный меч, чуть изогнутый  с явно обозначенным расширением  в последней четверти клинка, для усиления удара  (названный в дальнейшем по  месту изобретения  по руськи - елманью). Такое оружие и кольчугу, и кирасу разрубает без помех, как и кольчатый-пластинчатый панцирь.


Это сегодня мы начинаем с грехом пополам понимать, что меч это оружие пешего воина и когда стали появляться конные рыцари (пеших воинов  в Европе насильно приучали к лошадям), то первоначально они и использовали то вооружение которое  у них было до того момента как они взгромоздились на животное. В дальнейшем вооружение всадника эволюционировало: стало глухим стремя, копье  (пику) сделали  длиннее,  а на смену  меча пришла сабля. И если  где-то мечи и использовали в конных сражениях, то довольно быстро меняли на сабли. Сабля эффективнее тем, что не оглушает пешего воина, как это делал меч, а  «разваливает» его на две части. А тем более в свалке боя сабля и подвижнее и удобнее своего предшественника ввиду того, что она как бы «обтекает» предметы. Отчего атаковать прямой меч не в пример легче.


Роберт в пылу схватки ударом ноги оторвал уже бездыханное тело от лошади и попытался на ходу перебраться с крупа в седло. Этого сделать  ему не удалось. Лошадь, почувствовав запах крови, рванула в сторону и, Роберт оказался на земле, съехав по резко вильнувшему крупу. Он не упал на спину, а присел, упёршись одним коленом в землю, и увидев  боковым зрением  что, прямо на него  с двух сторон ринулись вооруженные люди,  вскочил на ноги.


Понимая, что происходит и, предвидя, что произойдет дальше, громче всех закричала мать Роберта: «Да остановите вы его, остановите Христа ради». За ней принялись кричать остальные. И это в свою очередь стало той командой, которая направила большую часть потенциальных и фактических участников турнира в направлении Роберта, которого нужно было остановить.


Но остановить его оказалось не так- то просто.

Первыми к месту его нахождения подбежали не обремененные тяжелыми доспехами оруженосцы Роберта Фламандского. Держа оружие наготове они, окружив именинника, по команде бросились на него, Но они не знали, с кем имеют дело, в противном случае подождали бы, когда против одного будет, по крайней мере, человек шесть-восемь.


Роберту не составило труда отбить направленное на него остриё копья и, перехватив его рукой перенаправить в противоположную сторону «нанизав» на его острие оруженосца находящегося  с другой стороны. Затем сделав  «русъкий поворот», он оказался прямо перед другим оруженосцем, который в тот же момент лишился своей собственной головы. К этому времени к месту сражения подоспели четыре  рыцаря, и около дюжины их оруженосцев.


Роберт не думал, да и осуществить это,  оказавшись в такой  ситуации, не представлялось возможным. Но ввиду того, что набежавшие рыцари и их оруженосцы в пылу погони и чтобы облегчить движение побросали копья, достать Роберта они могли лишь,  приблизившись к нему. И этого было достаточно, чтобы он, не имея численного преимущества, воспользовался преимуществом своего умения. Ему не нужно было парировать удары, он просто уходил от них вращением вокруг своей оси при этом, не только мешая строй нападающих, но и делая это движение своим преимуществом.


Каждое вращательное движение позволяло включать в нападение только двух иной раз трех человек, сталкивая двоих из них, Роберт нападал на оставшегося, выводя его, одним ударом, из строя, а при дальнейшем движении он тут же уходил с линии лобовой атаки.


Вся группа дерущихся: нападающих и защищающегося  (хотя трудно было понять, кто тут защищается, а кто нападает, так как урон несли как раз те, кто был в большинстве), образовала своеобразную карусель, которая затягивала в себя как водоворот, всё новых и новых участников. В кульминационный момент вокруг Роберта вертелось и «кружилось» около двух десятков вооруженных и озлобленных людей, стремящихся с каждой новой нанесенной им своим противникам раной достать его «во чтобы то, ни стало».


В какой-то момент Роберт поймал, как говорится раж, то есть его посетило то состояние, о котором ему некогда пытался рассказать Готвил. Чувствуя новый прилив сил он гортанно закричал и пока собравшиеся вокруг, придержав движение, оцепенело таращились на него, он  успел выбить из рук одного из нападавших меч, и  опустив оба острия находящегося в двух руках оружия,  начертил вокруг себя полный круг. Мысли даже если они и пытались достичь его сознания, улетели вместе с криком, а в его глазах вспыхнул такой стальной блеск, что те, кто увидел этот взгляд, заледенел не только душой, но и всем телом. Хотя атмосфера  вокруг была как в пустыне Сахаре.


Последующие события я описывать не берусь не только в виду их скоротечности, но и в виду того, что этот период пролилось очень много крови. Лишь когда весь народ, поднятый  какой-то непонятной силой, оказался на ногах и, непроизвольно двинулся в сторону свары, все плотнее окружая место стычки, а вокруг Роберта не осталось ни одного способного к нападения,  он, вновь подняв к небу свое окровавленное лицо и руки, не выпускающие оба меча, и  завыл по- волчьи. Все как по команде остановились. Те кто  верил в Христа, стали неистово креститься, а  те кто верил в прочих богов, опустили глаза долу, не смея встретиться со сверкающим взглядом Дьявола.

«Дьявол! Дьявол! Это Дьявол!»,- пронеслось по рядам и люди, с криками ужаса давя друг друга и падая, устремились в разные стороны.


Старый герцог увидел как герцогиня при звуках голоса сына, вскрикнув, упала без сознания на ступени, ведущие на помост, и скатилась на пыльное поле ристалища,  бросился  к ней и, встав на колени, поднял  с земли её голову. И уже не видел и не слышал, как  Роберт во весь голос позвал коня. И когда тот примчался к нему сквозь убегающую толпу, вскочил на него и, отбросив чужой меч, ударив в бока коня, умчался через Босгуэ и Мулино по направлению города Алансон, туда, где по южным границам Нормандии находились густые непроходимые леса (нынче это региональный природный парк «Форе де Орьен» - «Восточный лес»)

А итогом схватки было четверо убитых и двенад
цать человек раненых, трое из них весьма тяжело.  В Руане и замке   герцога Нормандского на многие месяцы  поселилась печаль. Сколько пришлось приложить сил Ричарду II Доброму, чтобы откупиться от тех, кто пострадал в той схватки с его сыном, которого теперь иначе, чем Дьявол не называли, по сути, не зная, как они близки к истине.


Уже в  1019 году на месте происходившего год с небольшим  назад рыцарского турнира принесшего столько горя всей Нормандии заложили церковь в романском стиле  ( от нее в составе нынешнего Руанского собора осталась лишь крипта - (от др. греч. ;;;;;; — крытый подземный ход, тайник) — в средневековой западноевропейской архитектуре одно или несколько подземных сводчатых помещений, расположенных под алтарной и хоральной частями храма и служащее для погребения и выставления для почитания  мощей святых и мучеников. Другое название крипты — «нижняя» церковь. 


Отец  Роберта Ричард II Добрый (род. 963 году)  умер  в Фекане 28 августа 1026 года,  в возрасте 63 лет, пережив свой день рождения всего на  5-ть дней, когда Роберту исполнилось 26 лет.  Он пытался проклясть своего сына за совершённый им поступок, но герцогиня  не дала этого сделать посчитав, что с того  будет достаточно, и того, что он стал в их семье, как в прочем   и в стране, изгоем.
Но при жизни отца, Роберт с ним уже больше  ни разу, не встречался.


                XX


Не считая, что сына герцога, как и самого герцога все знают  в лицо Роберт, тем не менее, старался не останавливаться при встрече  с другими всадниками и повозками бондов. Куда нужно ехать, он точно не знал, а лишь  слухами до него донесли, что где-то там, у южных границ герцогства орудуют разбойники.


«Не Флудо ли?»,- подумал в тот момент Роберт. Так уж выходило, что в случившейся ситуации ему и не к кому было обратиться, как только вспомнить  старого разбойника, которого встретил года два с небольшим, назад. Ведь как-никак, а «они связанны кровью»,- так думал юноша, сразу повзрослев после случившегося. Он прекрасно понимал, что время лучший лекарь и залечивает любые раны, но это время необходимо было как-то жить. Но при этом  как-то упустил из виду, что разбойники в настоящий момент могли быть намного ближе, чем он предполагал. Ведь такие праздники как был нынче, всегда привлекали их внимание к большому скоплению людей.


Возвратиться назад он не мог,  а стало быть, и проверить свои мысли так же не мог. Оставалось следовать намеченным маршрутом и постараться не ввязаться в еще какую-нибудь историю. Для этого первоначально необходимо было избавиться  от богатой упряжи, коня он менять ни при каких обстоятельствах не стал бы. А вот упряжь, выдающую в нём вельможу, надо было сбыть. Из одежды на нём остался кафтан и штаны, подбитые ватой, такие же какие носят многие бонды. И это не вызывало подозрений. Оставался только конь.


Остановившись возле одной харчевни, Ричард выменял упряжь  и седло на хлеб и сыр, оставшуюся часть стоимости взял монетой, пригодятся. У молодой хозяйки харчевни выкупил одеяло и вместо седла набросил его на спину коня, чем скрыл наполовину его благородное происхождение. По понятным причинам из боевого скакуна деревенскую клячу не сделаешь, но на его счастье на землю спустилась  ночь, а как известно, «в темноте все кошки черные». Не останавливаясь, но и не гоня коня понапрасну, Роберт двигался вперед всю ночь лишь под утро, когда едва-едва забрезжил свет зари, он решил передохнуть и дать отдых коню. Свернув с дороги в попавшуюся ему на пути буковую рощицу, состоящую всего из пары десятков деревьев, он, пожевав хлеба,  и дав кусок своему другу, подумал о том, как бы найти воды и для себя и для коня. Но сколько не искал, воды в ближайших оврагах не оказалось, лишь в одном из них среди ивовых кустов в глинистом месте блестела маленькая лужа.


Стараясь не замутить, Роберт стал на колени и приложил губы к зеркалу воды. Видать накануне шел дождь, отчего вода в луже была холодной и не пахла. Утолив жажду, подумал о том, как ему напоить коня, но пока он думал об этом, конь, скользя по склону оврага сам спустился к воде и, ткнув морду в лужу, несмотря на то, что со дна поднялась илистая муть, принялся пить.


«И то верно», - подумал Роберт, «выбирать не приходится, хорошо, что так всё случилось». Он не мог представить себе, что с ним могло, что-то случиться иное, но здравый смысл подсказывал, что жизнь она штука коварная и «подставит ножку» там, где меньше всего ожидаешь.


Утром рано, пока сразу после того как в близлежащем поселке прокричали петухи Роберт двинулся   в путь, к середине дня надо было преодолеть не меньше 6 лье (прим. 23 км), а конь еще со вчерашнего очень устал пройдя без остановки почти  9 лье (35 км.).


Роберт думал, что в дневное время лучше не передвигаться  по дорогам, чтобы не нарваться на  почтовые разъезды, которые наверняка знали и его и о случившемся. До места следования, туда, куда он стремился попасть, ему надо будет еще проехать не меньше 27 лье, а сделать это удастся лишь за два дня. Он уже миновал и Сен Фильбер- Сюр-Буассе и Сен- Поль-де-Фурк и Аклу посетил постоялый двор и собирался к полудню быть в Сен-Мар де Френ.


Когда солнце, выглянув на несколько минут из-за туч указало на полдень, наш герой был уже рядом с Сен-Мар де Френом. Но, не желая  испытывать судьбу он, обойдя предместье, зашел в придорожную харчевню. Чтобы делали путники, если бы  почти в каждом населенном пункте не было бы этих самых харчевен. По большому счету самим хозяевам они приносили больше хлопот, чем прибыли, но нуждающемуся путнику это было весьма существенное подспорье в век недоверия к путешествующим и, всеобъемлющей нищеты.


В полумраке залы лишь за двумя столами сидели посетители. Один из них был странствующий монах, тощий и грязный, как впрочем, и все монахи блукающие по дорогам, а за столом возле самого окна выложенного из стекольных бутылочных горлышек разместилась целая компания. Они громко разговаривали, и видать уже подогретые  выпитым, вели себя довольно развязно. Хозяин заведения, наученный горьким опытом старался побыстрее обслужить компанию при этом, совсем не замечая монаха. Да и какой «навар» со служителя Господу, разве, что помолится, если не забудет тут же, как  только окажется за порогом.


Роберт заказал луковую похлебку два куска поджаренного на открытом огне хлеба с наплавленным на него сыром и небольшой кувшин вина.  Пока он расправлялся с похлебкой, за соседним столом происходил интересный для него разговор.
« А вот что я скажу тебе Ариэль, не позднее, чем четыре дня назад был я с поручением от своего синьора в  Шайуэ и решил по дороге заехать к своей сестре, та что замужем за  Пауло мельником из Мортре. Мне  и надо то было всего проехать в сторону пять льё, да когда еще выпадет такой случай не своими делами поступиться».

«Ну и что ты  Мось, вдруг об этом вспомнил?», - недоумевал Ариэль.
«Наливая сначала, в горле сухо, потом расскажу»,- ответил тот, кого назвали Мосем. Звали его Моисеем, да вот только Мось  (Mooss) было звучнее в этих местах.


За спиной Роберта послышался звук наливаемой, затем выливаемой жидкости. Крякнув и утершись рукавом, Мось продолжил свой рассказ: «Так вот выехал  я, как подобает, еще засветло, ну чтобы успеть обернуться в два конца»,- что-то пожевав, продолжил, «собрал гостинцев сестре, её мужу взял нашего домашнего сыра и поехал. Открыл овин, чтобы овцы могли спокойно уйти пока меня нет, жена то стерва, совсем обленилась, дрыхнет аж.. »,- перескочив на другую тему зло, плюнул Мось.


«Так пожалуй,  мы сегодня никуда не доедем»,- пробасил третий собеседник (собутыльник), «если ты каждый раз собираешься, как рассказываешь, так и не мудрено, что твоя жена спит до полудня».

«И то верно Гастон! Хорошо, что до полудня, а не с кем попало», - хохотнув, поддакнул  Ариэль, «у нее такие бедра, что наш примарь каждый раз языком цокает, когда она к нему на исповедь идёт».

«Ты за своими бёдрами следи»,- буркнул Мось.

«А чё за ними следить, у моей женушки задница плоская, что твой голыш  на берегу реки»

«Ага, и усы у нее, что у бургомистра», вовсю развеселился Гастон.
«Ладно, чё ржёте не хотите, не буду рассказывать», - обиделся Мось, «хотел рассказать, как встретил давеча разбойников».

Роберт весь обратился в слух, очень ему надо было знать, где Мось встретил лесных братьев.

«Ты встретил разбойников? И не обделался?», - задиристо напирал Гастон, «ты свое бабы боишься куда тебе до разбойников».


«Кого это я боюсь?»,- стал пьяно петушиться Мось, «никого я не боюсь, ни жены, ни разбойников. Жена паскуда, у меня вот где»,- он видно сжал  и показал кулак, а затем этим кулаком стукнул о крышку стола, « а разбойников я размазал, как это  сыр. Они и рюхнуть не успели, как получили по самую макушку…».

«Чем получили, если у тебя и оружия, то сроду не было?», - улыбнулся за спиной Роберта Ариэль, « наверно ночным горшком отбивался?»

«Не, не он  снял штаны и показал им своё копьё, они перепугались  и убёгли. А он так с копьём наперевес и поехал к сестре».

«Да что вы говорите, встретил я их, когда от сестры возвращался»,- отнекался Мось.

«Еще лучше, так к жене со своим боевым копьем  и вернулся, то-то она рада была», - Ариэль от смеха покатился по лавке.

«Приехал муж,  а жена вся в заботах, гоняет овец по полям, которых муж выпустил. Нечего делать поставил муж своё копье к стене и сказал « ладно, потом уколю»», -давясь смехом хрипел Гастон. Откашлявшись, спросил: «Копье-то в углу не забыл, а то не ровен час упрут по холодку, чё делать то без «оружия» будешь?».


«Ну, так ты скажи, чем отбивался. Не говорю, что нападал, не ты в засаде сидел, они видать на тебя попёрли. Так чем отбивался то?»,- видно Ариеэлю стало интересно, чем орудовал Мось. Ему и в голову не приходило, что сбежал- то как раз его сотоварищ,  а не разбойники. Не верить рассказам о  героических поступках в те времена был «не модно». Рыцари и синьоры врут напропалую, чай бальи  и простолюдинам не зазорно немного приукрасить, да так немного, что «хоть стой хоть падай».

Стук чашки о стол, звук наливаемой и выливаемой жидкости, тройственное кряканье и шуршание рукавов по сырым усам.


«Был уже вечер, когда я подъехал к развилке дороги в местечке Се, что ведёт на Моне и туда, дальше аж до самой Сены к местечку Ла Буй (с западу от Молину) и уже было собирался повернуть к дому, как впереди на дороге раздался свист, затем крики и шум боя. Видать разбойники напали на кого-то кто впереди меня ехал. Я спешить не стал, а спешился. Дай думаю, пережду. У меня ведь кроме дубины ничего нет, а те, поди, «до зубов»

«Так у тебя не копье, оказывается, было, а целая дубина на правом плече», - хотел съязвить Ариэль. Не получилось, не поддержали.

«Дубину я еще позапрошлым летом сделал. Просил синьора, чтобы меч дал так он отказал. Говорит, что «этим мечом тебя недотёпу и угрохают, а так пожалеют, глядя на твой  вид, дадут в дорогу пару тумаков и отпустят. Лучше уж быть  невооруженным  да живым»».

«А еще можно ненароком самого себя поранить, будешь сыр мечом резать и отрежешь конец своей дубины», - то уже сделал попытку пошутить, Гастон. Опять не получилось, не поддержали.

Стук чашки о стол как сигнал к действию, звук наливаемой и выливаемой жидкости,  тройственное кряканье и шорох  материи по усам.


Разговор видать затягивался. Да Роберту и не нужны были подробности, он всё для себя уже выяснил. К тому же сидеть перед пустым столом было как-то неловко, могли заподозрить, что «уши греет». Отодвинув от себя миску предварительно бросив в неё монеты, двинулся к выходу.
«Мсье!»,- попытался оставить его хозяин харчевни, но увидев, что в чашке больше чем надо,  настаивать не посмел.

                XXI


Роберт  не стал  раубритером, так как не успел стать рыцарем, да к тому же до «расцвета» раубритерства было еще почти два века. Но в отличие от многих синьоров того времени он не скрывался за спинами своих «визави», т.е. тех кого он патронировал и тех кто буйствовал по его приказу. В этом отношении он был честнее, отчего сам стал  откровенным грабителем. И какими бы эпитетами не награждали тех или иных разбойников слащаволюбивые писатели  это по обыкновению был человеческий сброд.


Да и о чем тут говорить Роберт хоть и в пятом поколении, но был викингом - «ви»- бить крушить, ки»- отрицательна энергия земли, «га» -  идти  – «идущий убивать». Не защищать, не завоевывать, а именно убивать. А это и есть внутренняя  суть любого грабителя  ("desrocheur") - того, кто ничего не оставляет тому, кого он грабит.


Разбойником мог быть только бедный человек промышляющий разбоем, поставленный в условия, когда иным способом ему не прожить. Грабителем же является тот, кто не обделен достатком, но кому мало и кто ради того, чтобы приобрести большее готов не только на предательство, подлог и враньё, но и на убийство. Так уж сложилось исторически, именно богатые люди стали (пожалуй, и продолжают ими быть) первыми грабителями, окружившими себя разбойниками и бандитами. Имея средства, а отсюда влияние они боятся остального мира. Боятся и завидуют его свободе, а отсюда всеми силами стремятся эту свободу окоротить и сформировать у окружающих мнение о справедливости подобного распределения. И ради этого среди джентри создаются мифы о «добрых» бандитах и «справедливых» разбойниках, о грешности человека как такового и о том, что страдание высшая форма бытия.


Так  разбойник   («Trailbaston» — дословно «несущий дубину») становится зримым прикрытием любого грабителя обличённого властью не способного или боящегося к открытому столкновению с народом. Через деяние разбойника, будь тот в обличие чиновника, политика,  а также рядящийся в одежды «свободной прессы» или священнослужителей, ведется постоянный террор против населения, призванный ослаблять дух людей и их веру в «светлое будущее».


Много веков прошло, но и поныне среди нас  живут йомены (кстати, так же  изменившее свое первоначальное значение с «ходящий в землях» на «живущий от земли», вроде как средний класс землевладельцев), состоящие на службе у  капитала. Уже нет синьоров, нет господ, и вроде как посредством определения главенства капитала обезличенны  те, кто  состоит в когорте грабителей, но и сегодня они и даже еще больше боятся за своё существования, отчего стремятся создавать не только «тайные общества» или корпорации, но и целые грабительские государства.


Но если внутренняя сущность грабителя неизменна - он грабит и убивает, то разбойник (обирает) и бандит (убивает) свою суть могут менять в зависимости от обстоятельств, ведь в их основе нет цели непременно, отобрать или убить. Целью является выжить или спастись. Целью же грабителя является непременно отобрать и уничтожить.


Но в свою очередь при имеющихся обстоятельствах и разбойник и бандит представляет для грабителя угрозу, когда он не находится под влиянием последнего. Да и влияние это по сути ситуативное: сегодня есть завтра «ищи в поле ветра». Ведь и первые, и вторые обладают так ненавистной грабителю свободой. Свободой выбора, свободой действия, свободой мысли.


Кстати наличие данной свободы от обязательств от имущества и зачастую от родственных связей позволяло викингам  в те далекие времена противостоять и успешно силам, которые и по оснащению и по количественному составу превосходило их. Но выступающие против них силы были обременены и семьями, и имуществом, и если хотите, обязательствами, заключенными в определенную форму этики социальных (религиозных) отношений.


Вот эта самая свобода и манила Роберта с тех пор, как он впервые встретился с «лесными братьями». Со временем он стал понимать и то почему его предки довольно легко смогли двигаться по Европе не встречая серьёзного сопротивления и при этом не оставляя за собой могущую навредить их движению обузу в виде вышеперечисленных факторов. «Идущий убивать» шел не завоевывать, не богатеть, а для того, чтобы реализовать своё понимание свободы в условиях уже сформировавшихся ограничений и разногласий, своего рода социальный протест. Попутно уже каждый из вступивших на сей путь преследовал собственные цели, но в общей массе это были люди Воли.


Имея  изначально, меркантильную цель, ни чего бы викинги не достигли. Тот, кто думает, ввязываясь в драку, о выгоде, тот рано или поздно проиграет. Историческая правда состоит в том, что именно братства викингов, стояли у истоков появления «дисциплинарных законов»- свод правил называемый «правдой». Имея в своих рядах людей разных сословий и достатка, они этими Правдами уравнивали отношения и тем создавали предпосылки к снятию внутреннего группового напряжения.


Надо отметить, что именно эти Правды легли в дальнейшем в  основу многих законодательств разных стран, связанных с демократическими формами, а не Римское право,  так любимое  нынешними либералами, которое по определению способствовало закреплению существовавшего неравенства.  Благодаря Правде викингов появились и  «Саксонские Правды» Британии, «Правда» французского короля Людовика Святого и конечно же  «Правда» Ярослава Мудрого.


Тут нельзя умолчать и еще об одном существенном историческом факте, а именно о том, что викингов приходивших в разные земли в виде завоевателей очень скоро переставали считать захватчиками.  Они, будучи свободными от вышеперечисленных условностей перенимали ту форму жизни и отношений, которые их с этого момента окружали. Будучи язычниками, они никому не навязывали своих верований и не устраивали гонений на представителей других взглядов (кстати, этим отличаются истинные язычники от всякого рода приблуд).


По понятным причинам окружив себя новыми условиями существования, они зачастую просто переставали быть викингами. А не имея идеологической модальности, кроме желания «жить свободно» эту  самую свободу теряли, в результате чего «сливались» с общей массой местного населения. Не все были способны вжиться  в иную реальность, некоторым условием свободы становилось постоянное доказывание своего права на эту самую свободу, отчего по Европе колесили банды и шайки рыцарей-разбойников, направляемых синьорами – грабителями. Рыцари - разбойники реализовывали свое желание в свободе, синьоры-грабители  утоляли свою  жажду наживы, а  страдало при этом простое население.


И вот эти самые «блуждающие» (не имеющие конкретной цели)  искатели приключений по сути выпадали из сложившихся экономических отношений (не говоря о том, что они постоянно взрывали общественное мнение и создавали в социальной среде предпосылки к романтизации собственных деяний, дающих повод для подражания).
Выход из этой ситуации нашел в конце 11 века Папа Урбан II. Используя потенцию синьората и устремления раубритеров, он выдумал условия для избавления Европы от «нахлебников». Проще говоря «организовал» для них «Крестовый поход» в Святую землю. Первый в истории Крестовый поход за «Гробом Господним» и, пожалуй, последний. Более организованных  Крестовых походов никогда не было,  а все прочие «походы» это лишь отголоски того первого, «размножившегося молвой». Кстати и «Святая земля» имеющая южное (Африканское) расположение была придумана именно для этих целей. Но это  другая история, более того именно после этого похода продлившегося почти 25 лет, уже через три поколения  (60 лет) походы викингов  были сведены «нанет».


К концу 12 века (а многие Походы пытаются всунуть именно в это время) викинги как таковые перестали существовать на исторической сцене, осталось лишь раубритерство, не имеющее этнической окраски.


Мало кто из историков знает, а тем более из обывателей, что всё, что происходит на нашей земле, в плане последовательности действий имеет характер маятника (в плане последовательности событий все выглядит в виде спирали). А вот эзотерикам известно, что если качнуть маятник в одну строну, он рано или поздно  достигнув переделов направления первичного  движения,  устремится в другом направлении. Так ничего не знавшие о «гробе Господнем» арабское население битое и гонимое, вплоть до полного уничтожения, много веков назад нынче с движением маятника «откачнулось»  в Европу. И если в 11-12 веках север Африки представлял собой безжизненную пустыню, то тоже нынче ожидает и  «просвещенную» но повально неграмотную, Европу.

                XXII


К вечеру третьего дня Роберт добрался до предместий   Алансона  и остановился в местечке Форж, нужно было дать отдых коню, да и  не мешало бы осторожно разузнать, где можно найти лесных братьев. Не шнырять же ему в окрестностях города в их поисках, не ровен час, можно попасть в руки стражи. За свою участь он не боялся, но не желал, чтобы до поры до времени было раскрыто его местонахождение.


А тем временем в оставленном им Руане события развивались  по вполне логическому сценарию. Отец желавший проклясть своего «непутёвого» если не сказать изгоя, сына, натолкнулся на яростное противление его матери. Герцогиня по, ей только понятным причинам, не желала, чтобы за все свои деяния отвечал только её сын. Она невнятно, но вполне эмоционально желала, чтобы  его участь разделил и его тайный папаша. Как это сделать она, конечно, не знала, но внутреннее понимала, что проигрышем за душу Роберта в схватке с Асмадеем будет  отступление последнего от притязаний на жизнь и будущее её мальчика.


Бывая, и довольно часто в последнее время на исповеди  в церкви  Пресвятой Девы Марии она всякий раз слышала от своего  свояка (брата её мужа) архиепископа Руанского Роберта прозванного по матери Датчанином слова из Писания  «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам». (Мф.6:33).


И герцогиня понимала, что не надо искать виноватых, и согрешивших, а прощая, идти своим путём и все в этой жизни образуется своим чередом. Но слаб и нетерпелив человек, не желает он идти вслед обстоятельствам, а постоянно стремится эти самые обстоятельства для себя строить. И каждый раз, что вполне закономерно,  проигрывая, не может понять, что виноваты не «обстоятельства» ни «коварные людишки»,  а ты сам, ибо в тебе «Царствие сей» и без него нет пути ни к богу, как к самому себе. То есть невозможно понять окружающий мир, не понимая самого себя. А посему: «Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу [Божию]. Ибо написано: Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь» (Рим. 12:19). Так как «Мои мысли – не ваши мысли, ни ваши пути-пути Мои, говорит господь» (Исайя 55:8)


Но как быть с поруганной честью, с неуёмной жаждой мщения, и неистребимым желанием сделать по-своему? Трудно ответить на этот вопрос и каждый отвечает на него сообразно не только своему желанию, но и своим возможностям.


А что до Асмадея так он еще в диалоге с Соломоном проговорился, что боится воды и не потому, что может утонуть, а потому, что вода, являясь носителем информации, выдаёт все тайные мысли. И тот, кто свою жизнь облекает в таинственность рано или поздно оказывается  в собою же выстроенной западне.


Сила Асмадея в разъединении, чем он и пользуется, сея измены,  разврат, ревность и  вожделение,  похоть, извращения, злобу  и зависть, возбуждая агрессию и ненависть, разрушения и несчастья. Он  толкает слабых к кровосмешению, мужчин в объятия мужчин, а женщин в объятия женщин. И всяк, кто следует его путём, виден что называется «невооруженным взглядом». И, он побеждает там,  где вместо истинных чувств  действуют капризы и прихоти.


Слабость же его  в том, что может объединить людей. Ему противостоит не только всепрощение, любовь и терпение, но в большей степени здравомыслие, которое порою надолго покидает Человечество,  делая его «игрушкой» в руках темных сил.


Порою неправильное понимание природы влияния Асмодея, толкает людей на бегство от естественной жизни в отшельники и монахи, путешественники и бродяги, в разбойники и грабители, но сиё не спасает от  самой сути влияния, а лишь завуалирует гнилость  человеческой страсти, отказывая ей в природной естественности жизни.


По сути Асмадей являясь Силой, является и её заложником, т.е. не способным к Свободе. О наличие Воли говорить в данном случае не приходится вообще, ибо раз вступив на путь указанный этим демоном сойти с него можно лишь…
 Но об этом несколько позже.


…А пока, суть да дело, Роберт вызнав, что разбойников чаще всего видели в местечке Шато Д*Аше и не откладывая своих намерений  в «дальний сундук», он на оставшиеся монеты купив в харчевне вина, табаку и сыра всё же решил переждать, чтобы направиться  в указанное место уже тогда, когда на землю опустится мгла.
«Темнота верный союзник разбойника».


На дворе стоял поздний ноябрь, и ночное небо затянуло низкими тучами, отчего ни звезд, ни тем более, луны видно не было. Вот в этой кромешной тьме Роберт медленно ехал по не избитой повозками дороге, старясь как можно меньше производить шума. Ввиду того, что на землю спустилась не только мгла, но и холодная изморозь он понимал, что разбойники какими бы они осторожными небыли все равно будут вынуждены развести огонь. Вот этот огонь и укажет ему их место нахождения.


Конь, отпущенный  в свободное движение как бы понимая замысел хозяина, ступал осторожно и не стремился без нужды вперед. Так двигались они в указанном извивающейся дорогой направлении в сторону от Шато Д*Аше, почти до самой полуночи, когда в расщелине (а дорога пошла вниз к реке Сарта) Роберт увидел отблески костра на стволах деревьев.


Ринуться с разбегу,  нарваться на вооруженных людей  и быть при этом убитым Роберту не улыбалось. Отчего он, спешившись, взял коня в повод, и тихо сошел с дороги, не теряя при этом направления видимых им отблесков костра. Через каких-то несколько десятков сотен пьё он оказался перед кустарником, за которым чуть ниже послышались голоса.


Оставив коня под прикрытием кустарника, взяв с собой за сапожный нож и мешок с подношением, Роберт, без тени страха обойдя кусты, направился в сторону видимой в зареве костра тропики, спускающейся в небольшую расщелину, на дне которой расположились порядка пяти человек. Больше Роберт насчитать не смог, хотя можно было предположить, что их окажется и больше.


                XXIII


Место они выбрали хорошее не видно отблеска костра, пока не подъедешь ближе, но при этом тот, кто подъедет, оказывается над всей компанией, которая и стражей выставить не удосужилась. Так думал Роберт,  не торопливо спускаясь  в расщелину. В какой-т момент из под его ноги выскользнул и покатился вниз камень. Сидящие у костра, насторожились и, обернувшись лишь тогда увидели спускающегося к ним человека.


Заполошно вскочив, они свою растерянность и, пожалуй, страх, укрыли за громкими криками. Еще не совсем понимая сколько человек их окружает, но  предполагая, что если враги со всех сторон, то им остаётся только защищаться, встали спина к спине и  приготовились  «дорого продать свою жизнь».
 
«Кому терять нечего тому  и жизнь не награда!»


Роберт, делая вид, что  не видит  их «приготовления» и сумятицу, спокойно вышел к костру и, не доходя шагов за семь-восемь, сбросив с плеча мешок, проговорил: « Я пришел с миром и надеждой, что у вас найдется и для меня немного тепла. Добрые люди». Последнее он добавил с некоторой усмешкой в голосе. Вот как сейчас эти «добрые люди» «возьмут его на меч». И тогда будет ему и «небо в очинку» и «овраг могилой».


Да так бы оно и случилось, если бы разбойники без лишних слов, молча, напали бы на него, да вот только все пошло по-другому.

«Что это за хрен с горы», - злобно проворчал один из разбойников с широкой рыжей бородой, «неужели, он один сюда заявился?»

«Похоже, что так», - недоуменно пробубнил второй.

«Сука нагнал страху, а теперь мира просит»,- вперед вступил тот, что был помоложе.

Его-то как раз и узнал Роберт, был он тремя-четырьмя годами старше его самого и они уже однажды скрестились в поединке. Том, где этот недотепа, чуть не лишился собственной головы.

«А тебя, Авигайл, как видно ничему жизнь не научила», - примирительно произнёс Роберт», все такой же скорый и такой же глупый.


«Это откуда же тебе моё имя известно?»,- с удивлением спросил тот, кого назвали Авигайлом. Он прикрыл глаза ладонью, чтобы блики костра не мешали рассмотреть говорящего. И еще немного сомневаясь, медленно произнес: «Не ты ли это Роберт, сын герцога?», - немного помолчав, добавил: «Да я теперь узнал тебя, ты ведь чай мой крестник».

При упоминании герцога остальные разбойники закрутили головами. «Не мог же герцогский сынок, бродить по ночному лесу в одиночестве».


Авигайл, невзирая на недоуменный шёпот, остальных своих товарищей,  опуская свой меч,  добавил: «Проходи к огню, бушь гостем. Хотя как я понимаю, ты теперь не в гости, а аккурат, в бега подался»,- он хохотнул и,  воткнув меч острием в лежащее возле костра бревно, уселся с ним рядом. Хлопнув ладонью по бревну как бы приглашая Роберта присоединиться к нему, он уже в сторону сгрудившихся подельников бросил: «Чего рты  то разявили. Помните, я рассказывал про парнишку, что с нами года два назад один обоз принял. Так это он и есть».


«Так он тебе вроде бы твой кочан чуть не отстриг», - ехидно произнёс бородатый, «видать с тех пор у тебя мозги все в кучу и протухли уже. Зачем ты его герцогским сыном назвал, если он с вами  прохожих «тряс»?».


«Так он и есть сын герцога, мы тогда не знали, а теперь, когда нынче были в Руане на ярмарке, так там турнир рыцарский состоялся», он поворошил палкой угли в костре, а затем добавил, «рыцари там конечно так себе одни сосунки, да вот только сей молодец уделал, аж двадцать человек».

«Как так?»,- не понял высокого роста разбойник, отличающийся не только худобой, но и острым как клюв, носом.

«А вот так и уделал. Всех под горшок. Кого теперь долго выхаживать будут, а кого и  земля примет».

Длинный, почтительно уместился с краю от Авигайла. Остальные внимательно приглядываясь к Роберту, уселись с другой стороны костра.

«Ну и хорошо, если так», - умиротворённо проговорил Роберт и, не опасаясь, присел к огню.

Помолчали, да и о чём говорить людям, коих столкнула судьба в ночном лесу, и которые, еще минуту назад чуть  не бросились друг на друга с оружием. Правда как отметил каждый из разбойников «парень то вообще голый», то есть не имевший с собой серьезного оружия.

«Что-й-то ты там днесь на плече держал, ась?»,- хитро щурясь, спросил бородатый.

«Да, так», - отмахнулся Роберт, « взял  по случаю, чего может и вам пригодится».

«Пригодится, пригодится, нам всё пригодится»,- затараторил один из разбойников, с огромной шапкой на голове. Как оказалось  в дальнейшем, это была не шапка, а копна не стриженных и, нечесаных волос. Она так свалялась и забилась листвой и сучками, что напоминала старую баранью шапку мехом наружу.

«Вот, вот, вот и это вот пригодится, и это …», приговаривал он, вынимая из мешка гостинцы.

«Ну а как уж это пригодится, ты даже себе представить не можешь»,- он вынул из мешка и развернул тряпицу, в которой Роберт укрыл табак.


«Вот это фарт», -пробасил последний огромного роста разбойник, до этого момента молчавший и видать большой охотник до курева, «надоело мох смолить,  в кои веки табачком разжились», -прихватив щепотку он  вынув из-за пазухи прижатый двумя дощечками вяленный лист, стал крутить наподобие палочки. По всему было видно большой специалист по куреву. Бородатый, так тот  по простому, засунул горсть табаку за щеку и пососав стал жевать.


Скрутив  самокрутку, связав её у самого конца лубочком содранным с обломанной ветки он вытащил из костра палку и прикурил от  обгоревшего конца. Блаженно затянувшись, поднял глаза к небу, смакуя вкус табачного дыма.

За табаком на бревне оказался развернутым сыр и  несколько лепёшек, а также небольшой бурдючок вина.
Когда появился хлеб, Роберт вспомнил о своем друге, и громко крикнув, позвал коня. Разбойники сначала насторожились, но увидев, что сквозь кусты по тропинке медленно продирается конь, весело  загоготали.
«Да ты видно со всем своим двором в лес то подался?»


«Ну не с двором, а друг он и  в лесу всегда друг»,- многозначительно произнёс Роберт, поглаживая по холке подоспевшего  коня и скармливая ему одну из лепёшек, «теперь роднее него у меня никого нет».


Далеко за полночь сидели разбойники вокруг костра курили самокрутку, пили вино, закусывая сыром и лепешками, а  Авигайл рассказал, как года полтора тому назад погиб их главарь Фрудо. Всё произошло случайно и до невозможного прозаично.


Они, тогда уходя от погони, двинулись в сторону  Шартра, чтобы иметь возможность уйти через  графство Блуа  в графство Пуату или герцогство Берн, а там и вся Южная Франция  перед тобой. Стояла ранняя весна и на дорогах была непролазная грязь, а в лесах и того хуже. Идти пришлось по ночам  и непременно вдоль дорог, чтобы не сбиться  с пути.


В одну из ночей они пробирались мимо охотничьих угодий графов Блуа  на болотистом  изгибе реки Коссон притока р.Беврон в свою очередь впадающей во вторую по длине реку Французского королевства   Луару (нынче в этом месте находится знаменитый замок 16 века Шамбор).


Так Флудо в темноте угодил в кабанью яму, вырытую на тропе по которой эти животных ходили к воде. Упав в нее, Флудо не только  пробил острым колом легкое, но и сломал бедро. Тащить тяжелого Флудо  по болотам, было  дело сложным, а бросать в беде товарища, столько лет прикрывавшего твою спину разбойники не пожелали,  отчего решили на несколько дней осесть среди болот на небольшом островке. Но, даже не смотря на могучее здоровье бывшего викинга, ему не удалось обмануть смерть, и она пришла за ним на рассвете  четвёртого дня. Плюнув густым комком крови, Флудо  попросил, чтобы его  посадили, прислонив к дереву, и чтобы перед его глазами бежала река.


Так он и умер, глядя на бегущую воду и  пропуская сквозь собственное воображение путь в Валгаллу, который непременно проходит по воде.


Похоронили Флудо  там же без лишних почестей, но оставили большой камень на его могиле, чтобы лесные хищники не добрались до покойного. (Этот камень в дальнейшем оказался в западной части донжона под окном  первого этажа замка Шамбор).

С тех пор дела разбойников шли не «шатко ни валко» зачастую они неделями сидели без пищи и огня, а все что добывали, хватало лишь на то, чтобы один раз устроить себе пир.


                XXIV


 Роберт по прозвищу Дьявол став во главе лесных разбойников грабил на дорогах купцов и путешествующих монахов. Особое отношение у него было к тем монахам, которые торговали индульгенцией  (оплата за совершённых грех). Этих он, как правило, не только обирал до нитки, но и вешал на деревьях, вблизи дорог, снабдив надписью: «Кто грешит, тот прощения не покупает».


От его набегов страдали не только свободные бонды, но и крестьяне, прикрепленные к землям герцогства. Совершая набеги на ту или иную деревню Роберт с братвой уводил скот, забирал муку, сыр и вино. В дальнейшем он придумал собирать с возможной жертвы «откуп» состоящий из нескольких пунктов : одежда, оружие, провиант, фураж и деньги. Каждая доля выверялась в зависимости от возможности того или иного хозяйства. Предлагая выкупить своё спокойствие, он не сообщал когда нагрянет за добычей.


Крестьяне, свободные бонды и мелкопоместные синьоры, обложенные таким образом двойным налогом,  пытались сопротивляться, но никто не знал когда и где нападёт в следующий раз Дьявол. Его не могли выследить, а он имея везде свих людей знал о всех устраиваемых  на него засадах.


С того момента как уделом Роберта и  основной частью существования стал разбой,  жизнь,  по его внутреннему убеждению, наполнилась смыслом. Если сказать, что так он поступил от безысходности то ни чего не сказать, а лишь увести глаза от самой сути, а она заключалась в том, что Роберт ступил на воровскую стезю из чувства противления существующим устоям, и как ему казалось ради освобождения от них.


«Блажен кто верует, ибо нет того блаженного, кто «не готов обманываться».

А за ним только рос шлейф преступлений против людей, делающий его не просто знаменитым или популярным, а укрепляющий вокруг него ореол служительства темным силам, которые иначе чем дьявольские и не называют.


Старый герцог, отец Роберта,  к которому стекались все жалобы на бесчинства сына, послал отряд вооруженных людей, чтобы  если  не вернуть сына домой, то хотя бы заставить отказаться от разбойного промысла. Но Роберт захватил посланных отцом воинов,  предал их смерти, отправив при этом одного из них назад,  босиком и в одном исподнем, со словами: «Сила не в правде, а правда в Силе».


И тогда Ричард II Добрый не смотря на мольбы и слёзы своей супруги так - таки проклял сына, не чтущего закон и не уважающего мнения старших.


Надо отдать  должное Роберту, что при его управлении бандитским промыслом, тот стал не только избирательным (какой смысл грабить полунищего бонда), но и в нём появилась системность. И заключалась она в том, что любое нападение было тщательно спланировано, разведано и результаты его проанализированы, для недопущения в последующем повторения прежних ошибок.


Популярность Роберта росла  и как это зачастую бывает под его крыло» стали стекаться не только разбойный люд, но и подлые людишки, с которым поступили несправедливо, оставив без имущества и крыши над головой.


Нормандская земля полнилась слухами о справедливом разбойнике Роберте. О том, что он,  привечая сирых и убогих делится с ними всем, что позволяет добыть их промысел. Он щедр и зачастую настолько, что якобы одаривает даже тех, кого совсем не знает, но считает, что с ним обошлись несправедливо.


На  самом деле всё  это были лишь слухи. Роберт не был настолько щедрым, чтобы в пылу благородной раздачи добычи забыть себя. Он хоть и получил в скором времени прозвище Щедрый и Великолепный, но по той причине, что его разномастная и по большому счету нищенская команда вконец обрела не только статус,  и подобающий ему   вид. Сам же он  зря добычу  не «пускал на ветер».  Разбойники стали одеваться лучше, они разъезжали на хороших лошадях убранных богатой упряжью. Во многих графствах, где они орудовали, с ними старались наладить отношения. Это было дешевле, чем пытаться выжить их с  той территории, которую они облюбовали. При этом каждый имел определенную долю спрятанную от других, что делало из более исполнительными и ответственными.


С каждым годом ареал действия шайки Роберта , которую впрочем уже просто «язык не поворачивается» называть шайкой или бандой, увеличивался. Это были хорошо вооруженные и вышколенные воины, сказалась выучка Готвила.


Однажды до старого герцога дошла молва о том, что Роберт днесь ограбил купцов идущих с караваном из Генуи. Те в свою очередь по возвращению пожаловались на произвол творимый разбойниками в Нормандии, папе Римскому Бенедикту VIII (в миру  Теофилакт II граф Тусколо) тому, кто короновал императором  (управляющим) Священной Римской империи Генриха  II Святого, заклятого врага короля вендов (поляков) Болислава Храброго (о нём ранее напоминалось). Именно Бенедикт ввел правило при избрании очередного Папы менять ему мирское имя на то, что имеется в святках. Ему же принадлежит разработка  и принятие в «первом чтении»  целибата (безбрачие) для священнослужителей, хотя сам он был в браке и имел сына.


И уже с Генрихом Святым Бенедикт приняли решение об обязательном возглашении Символа веры (чего ранее не делалось), а затем определили и  минимальный  возраст, в котором можно было вступить в монашество. При папе Бенедикте VIII произошла централизация власти в Италии, которая, в  конечном счете, привела к  противоречиям внутри Ортодоксальной Христианской Церкви, вылившимся в совокупность с последующими событиями в  известный раскол 1054 года.


Купцы прямо так и указывали  на отпрыска герцогского двора, Нормандии.  И вот этот Папа отлучил Роберта от церкви, хотя по большому счету тот в лоне церкви никогда и не был, так как его языческая сущность, не позволяла совмещать посты и молебны с делами мирскими и насущными. Не может человек в этом мире предаваться праздности и быть постоянно коленопреклоненным, когда одни убивают других. Одни грабят других и всё это во имя «Господа нашего». Сия отговорка «именем господним» здравомыслящему Роберту была не по душе. Он вполне отдавал себе отчёт, что и его деяния имеют ту же окраску, что и «дела христианские», но себя он оправдывал тем, что  не скрывается за чужим именем и всё творимое им совершается его именем, и ради его величия.


Купцы требовали наказать Роберта за его деяния. К их просьбам присоединился и герцог с жалобой на сына. И папа Римский  Бенедикт VIII отлучил Роберта от церкви. Что он еще мог сделать, не гоняться же за разбойниками по Нормандии или даже по всему Франкскому королевству. Для этих целей есть шерифы на местах, вот он  пусть и отрабатывают «свой хлеб».


Самому же Роберту известие о том, что он отлучён от Церкви ничего кроме удовлетворения не принесло. Его как-то напрягала внутренняя двойственность его мироощущения. С одной стороны он был откровенным язычником, а с другой вроде как крещеным христианином. Но когда крестили,  в том его желания,  никто не спрашивал.


После отлучения у него не осталось и тени сомнения, что христианский мир строится по принципу, «кто не с нами, тот против нас» и если ты не вписываешься в те условности, которые проповедует религия, то ты становишься её неугодным и от тебя нужно избавиться. В лучшем случае просто отлучить. Вероятнее всего оставляя надежду, что рано или поздно «заблудшая овца» вернётся в свое «стадо».Что с ним и совершили.


Не считая себя овцой и не желая быть частью стада, Роберт старался усилить своё влияние на ту часть Франции, в которой действовали его люди. Простых грабежей ему было уже мало, и в его голове зрел план нового политического раздела территорий. Никуда не денешься от текущей в нём крови его предков. Ему нужны были не только дисциплинированные, хорошо вооруженные, и обученные отряды, но следовало заручиться поддержкой королевской семьи. По крайней мере, тех из них кого считали более влиятельными - герцогов Анжуйских и герцогов Блуа..  Но для этого нужен был достаточно надёжный хорошо вооружённый и по возможности находящийся на стыке разных дорог, форпост.


Да к тому же отлучение «развязало ему руки» относительно имущества Церкви и  он, уже не сдерживая своей неприязни к  сословию  священнослужителей, принялся грабить не только монастырские обозы, но и обирать сами монастыри. Монастыри в те времена надо сказать были очень богатыми. И даже не потому, что они имели разного рода привилегии, но и оттого, что без зазрения совести, прикрываясь фразой  «Бог дал -Бог взял» или «Тот кто имеет, должен делиться  с ближним своим», обирали своих прихожан, старясь всевозможными способами стать «ближе» к своей пастве.


(продолжение следует)