Лапландские ведьмы

Была на мне рука Господа,
и Господь вывел меня духом
и поставил меня среди поля,
и оно было полно костей…
[Иез.37:1]

Зеленые шотландские луга окрасила человеческая кровь. Хруст хрустальных костей  пронесся над пологими холмами, разбудил в лесах зверье, всполошил птиц. Стада овец, загоняемые в каменные амбары, пустились в бегство, сбивая с ног юных пастухов. Откуда-то с севера прилетел зловещий ветер, он мором прошелся по сочной траве, оставляя после заиндевевшие петляющие, как лабиринт, тропинки.
Потом был короткий вскрик,  но он слишком быстро оборвался. И уже после него, когда ночная темнота окончательно заволокла эти земли, а слепая луна жадно всосала в себя дым очагов и печей, послышалось голодное рычание, бессвязное подобие речи и  лающее чавканье.
Ставни низеньких домишек, рассыпанных по королевству бесконечной осени, захлопывались. Охотники дрожащими руками натягивали тетиву на свои луки, но так и не решались выстреливать. Их собаки, эти огромные волкодавы, с бревноподобной шеей, вырывающие печень у медведя, убивающие воров и грабителей, жалобно скулили, припадали к полу и прямо на брюхе уползали под столы или кровати.
Женщины закрывали уши маленьким детям, мужчины выпускали оружие из рук, а старухи…они подыхали сразу, мгновенно. Их слабые сердца просто не выдерживали подобного ужаса.
Боялись все.
Люди молились христианскому Богу и задабривали языческих духов. Хватались за распятие и повязывали обереги, но все равно боялись. Прятались по углам, зарывались в землянки, но все равно боялись!
Живые завидовали мертвым и мечтали о собственных гробах.
Боялись все. Кроме него.
Он уже снял с седла свой двуручный фламберг, затянул потуже ремень на килте и побежал на Нее со свирепостью льва из жарких стран.
И вид маленькой головушки, торчащей из клыкастой пасти, и светленькие волосики, сплюнутые под широкие лапищи, только придавали ему злобы и сил.
Он бил наотмашь, от плеча, крутил клинок над головой, с истошными воплями, он заставил Ее прекратить свою людоедскую трапезу.
Он вынудил Ее завертеться вихрем. Ее гигантские когти хватались за воздух, пытаясь поймать его, того, кто заставил ужас испытывать страх!
И он приблизился вплотную, ощутил вонь Ее грязного тела, и хотя слезы отчаяния и боли мешали обзору, не останавливался ни на миг. В любой другой день его руки давно бы отсохли от веса меча, но сейчас он был даже неощутим.
Рот пересох от жажды, но ее могла утолить только черная кровь!
О, и она утолила! Кровь брызнула ему прямо на глаза и на губы, он почувствовал вкус железа или, скорее, ржавчины, которая покрывает клинки, что покоятся в  брошенных каирнах и курганах.
Ее рев. Ее визг и жалкое подобие слов устремились к потемневшему небу.
И безобразная морда была еще сильнее изуродована новой глубокой раной, шедшей от высокого лба и до самой скрюченной шеи.
Ее отвислые груди отяжелили и потекли болотной жижей.
Тварь бросилась бежать, хватаясь за морду своими костлявыми пальцами.
- Крррил! Скрив! Гриск!!! – выла Она.
А он…упал на колени, и упал с одной целью – обхватить обглоданные останки тех, кого любил больше самого Бога.

***
Иезекииль Макадамс проснулся в местах, где солнце заходило раньше, чем успевало взойти. Поседевший раньше положенного срока шотландец открыл слезящиеся от лихорадки глаза и возненавидел себя так страшно, что был готов размозжить собственную голову о ближайшее бревно, коих вокруг было хоть отбавляй, ибо мужчина уснул посреди сплошного валежника.
Местные прозвали здешние леса тропами троллей, из-за того что тысячи деревьев лежали вповалку, иногда с вырванными из под земли корнями, словом, так, будто какой-то перебравший хмельной кровушки тролль, удирал в свою пещеру.
- Ступай Тропою троллей, чужеземец…Тебе повезло, у тебя есть кобылка. Ты всегда сможешь откупиться, скормив ее им, - говорил сморщенный саам, наглотавшийся мухоморов.
Иезекииль кивал, прислушивался, но полагал иначе – у этого явления другая причина, куда более жуткая и кровожадная, чем самые злобные тролли.
Шотландец, преодолевая боль в костях (их ломило), выбрался из-под мехового плаща, просунул ноги в обитые сталью сапоги и протопал до ближайших поваленных елей и сосенок, которые не смог разглядеть в темноте, а она наступала здесь рано.
Изначально сэр Макадамс собирался двигаться всю ночь, изредка давая кобыле перевести дух, но внезапно проявившаяся хворь, разрушила все его планы. Теперь мужчина не сможет завершить начатое еще много дней, а, возможно, и никогда вовсе.
Ему оставалось при свете серого утра разглядывать и ощупывать следы когтей на коре погибших деревьев.
- Росомаха, - заключил шотландец и прищурился.
Свирепый и опасный зверь, который, по словам здешних охотников, сдирает шкуру с их псов, но даже его силы не хватит, чтобы заставить дерево буквально утонуть в мерзлой земле.
Это значит, что этот зверь исцарапал ствол гораздо раньше, то есть, судя по вертикальному направлению следа, еще до того, как дерево упало.
Иезекииль покачал головой. Кто он такой, чтобы сейчас рассуждать? Обычный лишенный земли и титула рыцарь, не охотник и не какой-нибудь баронский шериф, способный по запаху определить, где воры зарыли свою добычу…
Нет, он отчаявшийся человек, который больше всего страшился вот так вот бегать по всему миру, снедаемый местью и жуткими воспоминаниями прошлого.
Сэр Макадамс размял суставы и принялся собираться в дорогу. Ласково поглаживая по шее, разбудил любимую пятнистую лошадь, развел руками и сказал:
- Прости, Валькирия, я знаю, тебе осточертело носить все это барахло, но мы не остановимся, пока не настигнем Ее.
Кобыла фыркнула. Из ее ноздрей вышел густой пар и растворился в воздухе. Она посмотрела на хозяина с некой грустной усмешкой, мол, «Ты еще на что-то надеешься, а, Иезекииль?».
Шотландец пожал плечами. В сущности, ему было без разницы. А надежду, эту бесстыжую девку, он давно выкинул из своего сердца.
Говорят, для нормального человека, обретение спокойной и размеренной жизни где-нибудь на побережье, в городе вечно цветущих садов – величайшая награда.
По всей видимости, Иезекииль Макадамс не был нормальным человеком, ибо он хотел одного – мучительной смерти врага от своего клинка.
Страшного врага по имени Черная Аннис – великанши, людоедки и безбожной ведьмы. А мир, в котором наравне с праведниками и святыми обитают подобные твари, вообще не заслуживает цветов и покоя.
Шотландец натянул на дубленую кожу кольчугу, затянул потуже брюки, и, в самую последнюю очередь, накинул меховой плащ, тот самый, которым укрывался всю минувшую ночь, когда дрожал от озноба и потел от жара.
Черт бы побрал эту лихорадку!
Конечно, можно было представить, что и она дело рук ненасытной ведьмы, но Иезекиилю почему-то думалось, что всему виной несовершенство человеческой природы и вся та дрянь, которую ему пришлось пережить. Она осыпала его голову потускневшим серебром! Человек седеет либо от почтенного возраста, либо от столкновения лицом к лицу с нечистой силой или живым проявлением инфернальных сущностей, наблюдающих за людским родом из тонкого мира…
Рыцарь ржавых доспехов агрессивно взглянул наверх, выше еловых ветвей и верхушек смолистых сосен, уставился прямо в свинцовое небо, что буквально давило, как булыжник
- А еще Ты виноват, Ты! – выкрикнул Иезекииль, стреляя пальцем в тучи.
Забавно, он долго травился высушенным оленьим мясом, опасался разжигать костер, а сейчас орал так, что пугал птиц и заставлял серых белок прятаться в дуплах.
- Да, лично Ты! Что не сберег их, не защитил! И это за то, что я служил Тебе своей непоколебимой верой и бил ежедневные поклоны в церквях?! Или, может, за то, что я нес Твое имя на клинке меча?! За то, что я обращал язычников в Твою веру?!
С этими словами шотландец выхватил фламберг из привязанных к седлу ножен и занес его над головой.
Ответа…его, как обычно, не последовало. Только эхо охрипшего голоса пронеслось по округе.
Впрочем, Иезекииль Макадамс не искал никакого ответа. Бог, как вещал с кафедры епископ, благословлявший воинство короля Вольдемара на осаду языческой Арконы, Бог всегда разговаривает с помощью действий.
Он дает и забирает. Бьет по зубам или протягивает руку помощи.
Епископ отлучал от Святого Причастия тех, кто путал Всемогущего Господа с погаными божками и демонами, что говорят загадками и сладкими фразами.
- Наш Бог плотник, а не поэт! – утверждал епископ, - Разве поэт способен построить весь этот мир с помощью своих песенок? Я видел многих из вас в трактирах, вы слушали этих нечестивых бродяг…Осторожнее! Опасайтесь их, их языками управляет дьявол!
Действительно, соглашался шотландец, христианский Бог предпочитал делать, а не болтать.
Но тогда, сэр Макадамс воткнул меч в землю, тогда все еще хуже.
Если наш Господь прочерчивает путь невинной кровью, то чем же он, интересно, лучше идолов, требующих жертвоприношений? Или, быть может, я столь упрям, что не замечаю других знамений?
Шотландец выдохнул. Он вложил фламерг в ножны и взобрался на спину Валькирии.
Лучше предаться размышлениям по дороге, тем более, что царство хвои и тишины, никаких друг мыслей и не рождают. Сквозь черную землю с редкими островками пожухлой травы, присыпанной снегом, не прорастают светлые сказки вроде тех, которые мужчина рассказывал своей дочери.
Он пришпорил Валькирию и та рысью пошла по лесным тропкам, по следу Той, что сожрет даже ангела…

***
Шотландец почувствовал трупный смрад столь остро, что подумал, будто его воспоминания смешались с этой холодной действительностью,  и он вновь очутился на поле брани, где оплакивал погибший друзей, верных собратьев и мудрых наставников.
Только вот какая штука – пахло совсем не человеком.
Иезекииль прищурился.
- А ну ка, посмотрим… - сказал он и пришпорил верную Валькирию.
Всадник покинул хвойный лес и выехал на открытую равнину, или, если быть точным, некое плоское плато, слегка припорошенное снегом.
Рыцарь-изгнанник знал, о чем говорит. Он слишком, слишком часто видел покойников, и в самый последний раз в их роли выступала его собственная семья.
Кареглазая жена и маленькая светловолосая дочка.
Пульсирующим глазам шотландца открылись не людские тела.
Все плато, над которым кружило невесть откуда слетевшееся воронье, было устлано тушами северных оленей.
- Святая дева… - Иезекииль Макадамс осенил себя крестным знамением, а затем прикрыл нос ладонью – настолько невыносимым и тошнотворным был смрад. Даже мороз не был в силах прижать его к земле.  Он парил и застывал в воздухе.
Трупный запах отравлял  вокруг себя все. Воду, почву, растения. Сэр Макадамс хорошо помнил, что случилось с теми простолюдинами много лет назад, когда они осмелились набрать воды из колодца, куда один убийца с востока скидывал свои жертвы. Он отправил на тот свет не только их, но и целую шотландскую деревню, прежде чем его вздернули тамплиеры.
Шотландец выпрыгнул из седла и закашлялся. Вороны громкого закричали и вспорхнули к небу, оставили свой обед из гнилого мяса жирных опарышей.
Тучи немного рассеялись, и холодное северное солнце залило место прошедшей бойни.
И это повергло Иезекииля Макадамса в еще больший трепет. Его спина и лоб покрылись холодной испариной, а сердце застучало с частотой саамских бубнов, по которым со всей силы бьет шаман.
На то были основания. Не менее сотни оленей, этих величественных и мирных животных были мертвы. Самцы, самки, детеныши.
И хотя мороз сильно щипал кожу, а ледяной ветер периодически сбивал с ног, изгнанник скинул капюшон. Ибо не мог не скинуть.
Иезекииль, точно ветхозаветный праотец Ной, всегда оплакивал и молился за любое живое существо. При условии, конечное, что оно было невинной жертвой, а не агрессором.
Но животные, звери, все, даже хищники, так полагал шотландец, всего невинны. С людьми, увы, такого не бывает…Может быть лишь младенец, да маленький ребенок...
- Прочь! – шотландец спугнул воронье, которое спешило возвратиться к своему обеду.
Он медленно прошелся мимо примерзших к земле, пожираемых червями, туш, заостряя внимание на ранах.
Иезекииль Макадамс не увидел стрел или копий. Не удивительно, никакому человеку не под силу вырезать сразу несколько стад.
Волки?
Шотландец закачал головой. Нет, не волки. Они так никогда не охотятся…
И в это самое мгновение, к своему ужасу, рыцарь-изгнанник нашел причину этой массовой бойни.
Все олени, которых он успел рассмотреть, были обглоданы. Не целиком. В основном пострадали бедра, копыта и бока. Следы от клыков были огромными и точно такими же, как и на теле (точнее на том, что от него осталось) дочери Иезекииля.
- Аннис…Аннис…Аннис! – что есть мочи изрыгнул, точно пламя, шотландец.
Он стиснул кулаки и взмахнул ими в воздухе.
- Я прикончу тебя, ведьма! Прикончу, слышишь!
Ненасытная тварь, утомленная своей долгой, от самой Шотландии, дорогой, наткнулась на этих животных и решила утолить голод.
Но будучи порождением дьявола или хтонических чудовищ из пустот между мирами, она решила позабавиться. Попробовать всех и каждого! Помучить оленей таким образом, чтобы животные почувствовали, как она отгрызает им ноги…
Рядом с шотландцем кто-то тоненько замукал.
Мужчина обернулся.
В его сторону полз, опираясь на передние копытца, маленький олененок, задний ноги которого были, как и у других, лишены плоти. Лишь остатки тонких костей волочились вслед за ним...
Олененок дергал головой и трясся всем телом. Мукал, мукал, даже рыдал. Дикое животное, боящаяся любого лесного шороха, двигалось к своему самому главному врагу – человеку!
Черная ворона села на голову олененка и принялась клевать ему глаза.
Иезекиль Макадамс вдарил по ней кулаком, заставляя улететь к чертовой матери!
Он зажмурился и надавил на глаза, стараясь избавиться от слез. Ну, а затем, наплевав на это, просто свернул олененку шею.
Он просто не хотел, чтобы тот мучился...

***
Там, где лесными пещерами была изъедена вся почва, где всякий камень мог обратиться жутким чудовищем, в местах, где любая скала и любое дерево могли сверкнуть яркими желтыми глазами…
Их убивали. Вырезали одного за другим. Хватали за копну нечесаных волос и сносили головы.
- Сдохните, сучьи дети, сдохните! – кричал и истерически смеялся бородатый охотник в медвежьей шкуре.
Прямо сейчас он жарким пламенем факела поджигал деревья, что выросли здесь еще до рождения его самого далекого предка.
Другие потешались. Хватали зеленых, тучных тролльских женщин за тяжелые груди и перерезали глотку. 
Застигнутое врасплох племя лесных троллей фактически не сопротивлялось. Не могло сопротивляться. Им нечего было поставить против человеческих охотников, лесорубов да рыбаков.
Один единственный мужчина, чья горбатая спина давно поросла мхом, лишайником и грибком, тщетно пытался сражаться и защищать своих сородичей. Он рычал, размахивал кулаками, вырывал сухонькие ели из мерзлой земли, пытался использовать их в качестве дубин, но, по правде говоря, как это ни прискорбно, больше напоминал некого неторопливого сома, от которого мелкие хищные рыбешки отрывали куски плоти.
Двое лесорубов, от чьей алчности рыдали все окрестные леса, рубили его грузные ноги и тяжелые руки со всех сторон, окропляя себя густой и вязкой кровью, точно святой водой.
Они хохотали. Смеялись до болей в животе.
Именно в этот страшный и кровавый час, на закате, когда на заснеженные леса Лапландии ложилось последнее касание солнца, Изекеииль Макадамс услышал этот смех.
Валькирия шла спокойным шагом, медленно пробиралась по снегу и несла в своем седле шотландца, обдумывающего план своих дальнейших действий. С каждым днем он все сильнее приближался к побережью, и с каждым днем терял надежду на то, что сможет вырвать сердце Черной Аннис из груди.
Сначала до мужчины донесся хохот, а уже затем он увидел тролльскую девочку, которая больше остальных своих сородичей походила на человека.
Ее кожа еще не покрылась дубовой коростой, на носу не выступил грибок, а груди не опустились до самых ступней.
Троллишка едва открыла рот, чтобы слезно попросить о помощи, как ее грудную клетку насквозь пробила стрела с костяным наконечником.
- Ха! Попал! С первого раза попал! – совсем еще юный охотник вскочил из леса, чтобы застыть при виде всадника вставшего на дыбы.
Да, Валькирия встала на дыбы мгновенно, как завидела врага. А Иезекииль выхватил из ножен верный фламберг. Одним мощным и точным ударом он рубанул по испуганному юноше, рассекая тому добрую половину тела, от пояса и до самой шеи.
Охотничий сын вскрикнул, выронил лук, закрыл лицо руками и умер, распластавшись на снегу.
А шотландец взял поводья, до боли в боках пришпорил Валькирию, издал воинственный шотландский клич и поскакал в лес, огибая деревья. В голове его звучали строчки из дедовской песни о свободе, которую когда-то исполняли храбрые горцы, уходя на войну с саксонскими собаками…
Жить будем в свободном краю или ляжем, как деды, в кровавом бою!
И когда шотландец очутился в деревне троллей, а точнее посреди полыхающей огнем рощицы землянок и шалашей, он не осадил кобылу. Изгнанник предпочел сразу же налететь на охотника поджигающего деревья, чтобы копыта Валькирии раздробили тому все косточки и каждую кость.
Другие, а их осталось трое, при виде настоящего, пусть и потрепанного судьбой, воина бросились в рассыпную. Их охватила паника, какой не испытывали тролли, когда их поселение превратилось в сплошную могилу и пепелище.
Эти трое, два лесоруба и один рыбак уже забили тролля, забили всех кроме одной слепой старухи, закрывавшей собой маленького детеныша.
Он отступали назад, невзирая на то, что отступать было некуда, ибо роща полыхала.
- Ульрих, паскудина! – крикнул один лесоруб другому. – Стаскивай его, стаскивай, сволочь!
Но тот неуверенно замотал головой и только сильнее прижал окровавленный топор к груди.
Рыбак, не смотря на свой малый рост и хлипкое телосложение, метнул копьеце, каким обычно вылавливают рыбу на мелководье и метнул его в рыцаря-изгнанника.
Но шотландец с легкостью отбил это примитивное оружие простолюдина своим двуручным мечом.
- Я всю жизнь убивал таких ублюдков как вы, - зло прошипел Иезекииль Макадамс. – И всегда буду убивать!
Он развернул Валикирию и понесся на противников, настигая одного за другим. Конечно, в голове шотландца возникли некие сомнении о рыцарской чести, о негласном правиле спешиваться, если твой враг сражается не верхом…Но выродки, разорившие тролльскую деревню, были простыми селянами, к тому же, селянами, убивающими женщин и детей.
Иезекииль Макадамс остался в седле. Лесорубы носились по роще, пытались скрыться в лесной чаще, но путь им преграждал огонь, ими же разожженный. Фламберг, как смертоносный маятник, свистел в воздухе, и его лезвие напивалось кровью. Один лесоруб потерял голову. Второй скрючился на снегу с разрубленным позвоночником.
И только рыбак нашел в себе храбрости сигануть через пламя и удрать в лес, вопя бессвязный бред.
Иезекииль выпрыгнул из седла и пошел следом. Он был уверен, что возмездие должно, точнее просто обязано, настигнуть каждого.
Шотландец, переступая через поваленные бревна и перескакивая через пни, не отрывая взгляд от спины врага, двигался быстрым шагом и срубал мешающие обзору ветви.
Рыбак оборачивался и видел бледную маску смерти, смотрящую прямо в затылок.
Этой маской был шотландец.
Он поднял рыбака прямо за волосы, когда то споткнулся и не смог устоять на ногах.
- Пожалуйста, - зарыдал селянин, стоя на коленях, - П-пожалуйста, пощади!
Иезекииль Макадамс ухмыльнулся и перехватил меч свободной рукой.
- А разве ты пощадил этих созданий? Пощадил?! Сейчас ты начнешь нести всю эту чушь, о том, что тебя заставили, что так получилось, что ты не хотел…Только знаешь, что?! Я тебе не поверю.
Больше шотландец ничего не сказал. Просто перерезал, как скотине, своему противнику глотку. Специально, чтобы тот хорошенько успел рассмотреть свою смерть и  злорадные морды тех демонов, что стянулись к его гнилой душе со всей округи.
Рыбак захрипел. Кровь и слюна потекла по его губам, залила одежду и окрасила снег…
И когда Иезекииль Макадамс, спустя несколько минут, вернулся в рощу…Та больше не пылала. Ибо в самом ее центре стояла старая тролльша, загребала окровавленный снег руками, поедала его и силой мысли заставляла огонь уменьшаться и затухать.
Это было ведьмовство и ворожба. Поначалу, шотландец даже начал нащупывать в своей голове оправдание для всех этих собственноручно убитых селян, но вскоре он заметил, как тролльский ребенок, круглолицый мальчик с белоснежными клыками, гладил Валькирию по гриве и та в ответ облизывала ему щеки.

***
- Туролли никогда не нападать на человеков, - говорила слепая старуха, поглаживая своего внука по голове. Маленький тролль беспокойно спал на ее коленях, Иезекииль предполагал, что ему сниться тот кошмар, что еще совсем недавно происходил наяву.
 -  Наша питаться шишки и жуки. Наша питаться куницы и птицы. Только если туролль пробовать кровь человеков, он убивать человеков. Наша туролли не пробовать кровь никогда.
Шотландец скрестил руки на груди. Они сидели перед костром в лесной пещере, под корнями могучего и древнего дерева, сильно отличающегося от остальных.
Иезекииль прекрасно помнил, что логово Черной Аннис также было устроено под корнями жуткого дуба, который не питал, а опустошал землю. Ведьма выбиралась из своей пещеры только под покровом ночи, она пробиралась в деревни, выкрадывала младенцев, а затем вывешивала их розовые шкурки над своей постелью изо мха и птичьих потрохов.
- Почему тогда они напали на вас? – потребовал ответа рыцарь-изгнанник. Его тон был именно такой.
- Человеки злые. Они нападать за то, что наша другие, – объясняла старуха. -  Вы добрый человеки. Вы помочь туролли…
- Я здесь не ради вас… - покачал головой Иезекииль, делая из фляги несколько маленьких глоточков.  – На самом деле, я ищу врага…Одну ведьму, она огромна, как вы…но…
-Тссс! – шикнула тролльша и приложила крючковатый пальцев к губам. – Она жить здесь. В этой пещера. Она учить меня и других туролли волшебству. С ней уйти многие туролли женщины, раздеваться до гола, есть грибы и уходить. 
Шотландей резко встал на ноги и гаркнул:
- Так вы что, приютили ее?! Эту людоедку?!
Иезекииль был вне себя от злости. Он мгновенно возненавидел всех тех, за кого сражался и кого смог защитить. Он мог поклясться, что окунул бы старуху мордой в огонь, если бы не Валькирия, признавшая мальчика.
Шотландец снова опустился на землю.
Возможно, они такие же жертвы обмана, как и многие…
- Куда? Куда они пошли?
- Человеки идти к берег. Находить ее в старый пещера. Человеки быть осторожен. Она сожрать человеки вместе с его конь.
Рот Иезекииля Макадамса растянулся в злой улыбке. Так улыбается хищник, когда, наконец, нагоняет свою жертву.

***
Соленый ледяной ветер дыхнул Иезекиилю Макадамсу прямо в лицо, потому что тот, выехал к побережью и прямо сейчас смотрел в бесконечную холодную даль и на плавно светлеющее небо. Всадник стоял на краю обрыва, к которому прибывали новые и новые черные волны. Валькирия останется здесь.
Рыцарь-изгнанник вылез из седла, снял ножны с фламбергом и перекинул их через плечо.
- Прощай, моя девочка, - шотландец положил голову на морду кобылы и закрыл глаза.
Валькирия фыркнула и подошла чуть ближе к хозяину.
- Я не вернусь, Валькирия. Тебе придется самой о себе заботиться. Это тяжело...Но мой путь закончится здесь, - произнес Иезекииль на прощание.
Кобыла положила морду ему на плечо, как бы показывая свое нежелание расставаться.
- Я не знаю, что тебя ждет. Возможно ты найдешь нового хозяина, возможно будешь скитаться по этой холодной земле всю свою жизнь, возможно тебя окружат волки или медведи…Что не случись, этого я уже не увижу.
На прощание шотландец чмокнул Валькирию.
- Береги себя, – сказал он два слова. И это действительно будут последние слова, что услышит лошадь от своего хозяина.
Ибо он знал, вернее, был уверен, что встретится с Аннис прямо сейчас. Как и любая демоническая тварь, великанша боялась воды. Морской, речной или святой, неважно. Она запивала человеческое мясо только кровью, не смывала с себя грязь…В общем, страшилась воды, словно солнечного света или распятия. Она приносила ей боль и лишала сил.
Иезекииль Макадамс подошел к самому краю и посмотрел вниз. Он стоял так высоко, что от вида омываемых водой гладких камней и острых скал, ему становилось дурно. Начинала кружиться голова и, кажется, даже закладывало уши.
Только вот, вид этой пропасти перекрывала одноглазая морда Черной Аннис.
Да, она действительно была одноглаза. Иезекииль, а может, и многие другие, полагали, что она есть новое воплощение языческого Одина, низвергнутого Господом пару веков назад…
Только вот загадка, великанша держала в страхе всю Шотландию и весь Уэльс еще до того, как первые римские легионы ступили на Британскую землю. И, в чем еще был уверен шотландец, она никогда не бывала в Лапландии или иных норманнских краях, людоедша не покидала остров, который дрожал от страха и добровольно отдавал ей своих детей.
Как бы там не было, Иезекииль Макадамс, повернулся к обрыву спиной и принялся, как паук, спускаться вниз, ближе к тем рифам, о которые разбивались корабли.
Он переступал с камня на камень, хватался за скользкие выступы и делал так до тех пор пока каблуками своих стоптанных сапог не почувствовал каменистую землю или, вернее, холодную воду, приносимую прибоем.
Ну, а прямо перед собой шотландец увидел проход в грот, в беспросветную тьму, которую так любит всяческая нечисть. А еще, когда изгнанник прислушался, он уловил какой-то утробный храп, который, вне всяких сомнений, исходил прямо из горла Аннис, где застревали человеческие кости.
Шотландец снял меч со спины, откинул ножны в сторону и, уверенный в своей победе, пошел в темноту, полагаясь лишь на остроту глаз.
Тому, кто был когда-то рыцарем, абсолютно не хотелось убивать спящего врага. С другой стороны, Аннис – последняя тварь рядом с которой нужно терзать себя вопросами чести.
Иезекииль шел тихо, но быстро, не сбавлял ход до тех пор, пока не оказался под каменным сводом, в самом центре пещеры, освещенной затухающим огнем, над которым, на вертеле дотлевали…Матерь Божья, останки маленького ребенка. А еще…Иезекииль прикрыл рот ладонью, сохли шкурки младенцев, и с них все еще стекала кровь.
Шотландец вобрал грудью спертый и сырой воздух и занес фламберг над спящим телом. Однако в самый последний момент разглядел, что холодных камнях спала вовсе не Аннис, а какая-то голая троллиха. Молодая троллиха, а рядом с ней, тот тут то там, еще несколько обнаженных человеческих девушек. И судя по всем этим костяным бусам, бубнам, барабанам и стойкому аромату ядовитых грибов, все они заснули после богохульного ритуала, которому их обучила великанша.
Иезекииль был не в состоянии прочитать собственные чувства. Он жалел этих несчастных женщин, точно также как и свою погибшую семью, и он ненавидел их за то, что они посмели прикоснуться к запретному, богопротивному искусству.
Шотландец находился в состоянии такого глубочайшего потрясения и забвения, что не смог, увы, не смог заметить, как его накрывает огромная тень. Тень той, чей единственный глаза горит мертвым светом во тьме.
Черная Аннис схватила Иезекииля за голову, перекрыла ему дыхание и уже начала сворачивать уже шею.
От неожиданности, сердце шотландца замерло, перестало стучать, он выронил фламберг и, вероятно бы, погиб в ту же секунду, если бы Аннис не заметила меч, тот самый меч, который оставил на ее морде косой шрам, ото лба и до самой шеи.
- …Крипл…Хрип…Иезекиильгхк, - прохрипела она, и шотландец почувствовал смрад тысячи разложившихся тел и переваренных душ.
Этого секундного замешательства хватило Иезекиилю, чтобы вырваться из сильных лапищ своей ненавистной противницы и пнуть ее в рыхлое пузо.
Великанша пошатнулась, но устояла и своей лапищей выбила изгнаннику пару или тройку зубов.
Он отхаркнул их в тот момент, когда приземлялся на твердую землю грота.
И тогда Черная Аннис хихикнула, а затем придавила шотландца всем своим весом, принялась душить.
Иезекииль нащупал ладонью небольшой, но острый камень и со всей силы ударил им  по виску ведьмы.
Перевернулся через себя, вскочил на ноги и, забыв про меч, ринулся прочь из пещеры, стараясь выманить Черную Аннис на дневной свет, к морской воде.
Великанша бросилась за ним, она была вне себя от ярости, причем в такой сильной ярости, что растрачивала на нее не только эмоции, но и все магические силы, которыми обладала.
Шотландец выскочил из пещеры, забрался повыше на камни и стал ждать, когда богопротивная тварь высунется из своего логова.
Ждать пришлось совсем недолго. Она вынесла свое обнаженное и безобразное тело наружу и тут же закрыла свой единственный глаз от света, что слепил ее, доставлял боль, сравнимую (так казалось шотландцу) с той ломотой, что не дает покоя костям во время лихорадки.
Иезекииль наскочил на врага сверху, сбивая ее с ног, вцепляясь в волосы. Потянул голову на себя, а потом резко приземлил на острые камни.
Аннис взревела.
Изгнанник быстренько оглядел берег, заметил остаток какой-то мачты, захохотал во весь голос, метнулся к нему, хватил, а затем, острым, расщепленным концом, пронзил ведьме последний глаз.
Она взревела снова. И взревела так, что эхо унесло ее голос к горизонту и еще дальше. Возможно, ее предсмертный крик сейчас слышали другие страны и народы…
И пусть услышат! Пусть знают, что время ненасытных чудовищ прошло!
Черная Аннис продолжала кричать, одной лапищей она вцепилась в торчащую из глазницы мачту, а другой, вдруг, схватила Иезекииля и приложила его затылком о камни.
В глазах шотландца потемнело…Из носа потекли струйки крови, кровь залила глаза, а горло отрыгнуло съеденную пищу.
Шотландец понял что умрет. Он знал это. Он знал, что остались считанные секунды до того момента, когда душа отсоединиться от тела и устремиться в даль.
Он отплатил Аннис ее же монетой. Ее череп раскололся и потек черной кровью.
А затем…
Иезекииль умер. На трупе своего самого злейшего врага.


Эпилог

Он не заслужил Рая. Ибо им двигала лишь личная месть. Он не увидится с семьей, ибо был убит абсолютным злом. Он отправится прямиком в Небытие, чтобы навечно стать пленником господствующей там пустоты.