Кочевья. часть 1. продолжение

     В истории, которая называется "Кочевья", мне про эту зиму больше рассказывать нечего. Не потому, чтобы она была неинтересной или бедна событиями (наоборот, событий было очень много!), а потому что мы зимой жили неподвижно. Кроме мамы с папой. Те, конечно, всё время кочевали по разным там совещаниям - то в Булун, то в Якутск. Но мы-то с Юркой с ними не ездили. Мы дома сидели, как совершенно оседлое население. Вплоть до самой весны.
     Но вот запахло весной, и в тундру вернулось солнце,и снег начал таять, и пуночки прилетели, и обнажились кое-где камни, и появилась местами грязь, и застучали по всему посёлку деревянные мечи о мечи, и крышки от больших кастрюль стали пропадать на горе мамам (всем юным воинам нужны были щиты); и поплыли по ручьям и лужам флотилии деревянных корабликов; а на карьере на Передающем, где неглубокий пруд уже вскрылся, спустили на воду плоты - а то и просто катались на льдинах, отталкиваясь шестами... И появились на пригорках первые оттаявшие островки, покрытые мхом, поросшие карликовыми берёзками и топольками. И проступила смола на брёвнах домов, на завалинках, на трубе; и она пахла неведомыми запахами - наверное, это были запахи далёкой тайги, родины этих самых брёвен и досок...
     В воздухе повисло над нашими головами страшное слово "экзамены"...
     Но именно в это время пришла пора отправляться на юг.
     Состоялся семейный совет. Папа сказал, что есть возможность отправить нас со знакомым лётчиком дядей Борей Осиповым на его бомбардировщике ТУ-114. На севере тогда часто летали на военных самолётах; но ТУ-114 был особенный. Он преодолевал расстояние от Тикси до Москвы меньше, чем за сутки, и только однажды должен был приземлиться для заправки на Мысу Каменном, и то совсем ненадолго. И там ещё должен был лететь дядя Миша Трусов (мы дружили с его детьми Борькой и Лялей), который может нас доставить прямо на Даев, к тёте Броне. Грех упустить такой случай.
     "А как же экзамены?" - лицемерно обеспокоились мы, втайне надеясь, что мама скажет: Обойдётесь в этом году без экзаменов!". Но не тут-то было! Оказалось, что тётя Броня уже договорилась в московской школе - не в Таниной, а в той, что на Садовом, за нашими сараями - и у нас, как у детей полярников, примут экзамены там... Как говорится, "вот тебе, бабушка, и Юрьев день"...
   Наступил день отъезда. Это было восьмое мая. Мела позёмка, падал снег; но для ТУ-114 это была вполне нормальная погодка.
     Мама надела мне под платье сумочку на ленточке, в которой были деньги и документы для московской школы. Мама велела мне забыть про эту сумочку до самого Даева переулка.
     Приехал на брезентовой "коробушке" дядя Миша Трусов. Папа и мама поехали провожать нас до аэропорта.
      Бухта ещё и не думала вскрываться, и самолёты приземлялись на лыжах. Но наш великан ТУ-114 был на шасси. Он и снаружи, и внутри был особенный. Внутри там была ма-аленькая такая каморка, в которой мы должны были лететь; и она соединялась с кабиной пилотов длинной такой и почему-то мягкой трубой. То есть, как бы подземным ходом, оббитым чем-то мягким... Вот, и в этот самолёт нас поместили. И было нам уж-жасно интересно.
    Оказалось, что иллюминаторы в самолёте толстые и выгнутые, так что при желании мы могли бы сидеть прямо на стекле этих иллюминаторов. Мы бы тогда как будто висели бы в воздухе, и так бы и летели... если бы не было жутко...
     Дядя Миша постелил нам пару оленьих шкур и сказал, что мы можем спать на них, если укачаемся. Это мы-то укачаемся! В первый раз летим, что ли, или мы дети маленькие?..
     Но вот закрутился пропеллер, взревел мотор, и махина тронулась с места. И мы сидели у неё в брюхе. А мама с папой стояли в сторонке и смотрели нам вслед, обнявшись. Мне даже показалось, что мама плачет... Над ними падал снег, и ноги им заметала метель...
     А наш самолёт взлетел так стремительно, что уши нам заложило, и на всё тело навалилась тяжесть. Это были совершенно новые ощущения! то есть, мы не знавали прежде ничего подобного! И я даже подумала, что дядя Миша был прав насчёт нас... Может и укачать...
     но вот мы выровнялись и полетели над облаками. Очень, очень высоко! Небо здесь было совершенно синее, как синька в корыте, когда подсинивают выстиранное бельё. А стекло иллюминатора стало холодное, просто лёд. но в самом самолёте было тепло.
     Молодой весёлый бортмеханик (интересно, кстати, почему все бортмеханики молодые и весёлые?)достал из какого-то ящичка маленькую газовую плитку, поставил на неё кастрюлю и стал варить вермишелевый суп! Прямо в самолёте! Поразительно!..
     "Вот так и живём!" - сказал он нам, подмигнув. - "Неплохо, а?"
     Мы с Юркой согласились, что неплохо. Обычно мы не очень любим вермишелевый суп, но это был не обычный, а лётчицкий суп, с лётчицкой тушёнкой; кто откажется? и мы уминали его за милую душу!.. А потом нам разрешили поползать по трубе. Мне не очень понравилось, а Юрке - уж-жасно! И потом, ему страшно нравилось в кабине пилотов. Там были всякие приборы.
    Я вернулась по трубе домой, в нашу каморку, и стала смотреть в окно, пока не уснула. Там были только облака внизу и небо вокруг... Я проснулась, когда мы пошли на посадку, и у меня снова заложило уши. А Юрки рядом со мной не оказалось. И нигде не оказалось. Все встревожились и стали его искать. Оказалось, он тоже уснул, но не там, где полагается, а в трубе. Вечно с ним что-нибудь не так, горе моё!...
     В Каменном весь белый песок, который мы помнили по прежнему кочевью, был закрыт белым же снегом. Погодка там была вроде тиксинской: весенняя метель и снегопад. И единственно, что радовало, это что под ногами твёрдая земля. Но радовались мы недолго. Нас опять запихали в брюхо самолёта, и мы опять полетели. И опять летели так высоко, что земли не было видно. И опять из-за этого уснули. От делать нечего... И приземлились мы уже где-то под Рязанью, откуда должны были ехать в Москву на особом лётчицком автобусе.
     Было всё ещё восьмое мая. Во-первых, потому что ТУ-114 очень быстро летает, а во-вторых, из-за разницы во времени. Между тиксинским и Московским временем разница, оказывается, аж шесть часов. То есть, когда у нас полдень, здесь только шесть утра, и так далее... Но разница была не только во времени. Была огромная и очевидная разница во всей природе и в климате. Потому что здесь была уже самая настоящая весна, да ещё какая! Зеленела трава. Распускались листья. Пели птицы. Веял тёплый ветер с неизъяснимо приятным запахом. Облака в небе были лёгкие и пушистые. И не нужно было надевать пальто!..
     Мне вспомнился мой заснеженный посёлок, и мама с папой в метели, под снегопадом, как они стояли там обнявшись, как смотрели вслед самолёту... Сердце у меня так защемило, что я с трудом сдержала слёзы; не хватало ещё мне заплакать!.. Мне захотелось обратно, в наш вьюжный тиксинский май, в котором мои друзья готовились к экзаменам, перемежая занятия фехтованием на деревянных мечах и вылазками на Передающее и в тундру по трубе...
     Между тем, подали автобус. Передавая нас друг другу под присмотр, взрослые успели пробежаться к буфету и много чего закупить. Дорога до Москвы предстояла дальняя.
     Мы поехали. Мы давно не ездили на настоящих автобусах, и нам было интересно. Взрослые уступили нам лучшие места на самых первых сидениях, хоть мы и не просили. Но они сами... и мы могли смотреть не только в свои окошки, но и в переднее окно, перед водителем. То есть, обзор был прекрасный! А посмотреть было на что. Мы проезжали мимо зелёных полей и деревень, где на деревьях висели птичьи гнёзда; пересекали речки по деревянным мостам и видели, как под мостами бурлит и пенится вода; мы видели в полях (или это были луга?.. наверное, луга) коров и козочек, и лошадей с их весёлыми шерстяными детишками. Мимо нас проезжали ребята на велосипедах. То есть, кто-нибудь счастливый ехал на велосипеде, а остальные бежали за ним. В воздухе летало много птиц, и если бы взрослые так не шумели, можно было бы, наверное, услышать птичьи песни: окно-то у нас было открыто...
     Вдруг автобус съехал с главной дороги и въехал в лес. Он немного проехал по мягкой просёлочной пыли и остановился. Все вышли.
     Мир вокруг сиял весенней красотой. Местность была холмистая; воздух тёплый и свежий одновременно. Мв стояли на широкой поляне, через которую бежал ручеёк. Зеленела трава, а на белых-пребелых, с чёрными пятнами, берёзах шевелились молодые, ярко-ярко-зелёные листья. и пели птицы. и бабочки летали.
      Пока мы осматривались, взрослые расстелили на траве какую-то материю и расставили всякую еду. И начался пир. Мы ели крутые яйца, и жареную курицу, и солёные помидоры, и варёную картошку, и шпроты, и селёдку с луком, и печенье "крокет". Взрослые пили вино и всякую там водку, а нам с Юркой припасли ещё тогда, в буфете, ситро - лимонное, в пузыриках... Мы наелись и пошли бегать по поляне. Там были бабочки, мы их пытались ловить. Но оказалось, что бабочки чувствуют, когда над ними заносишь руку, и моментально срываются с места. Можно, конечно, было бы изловчиться и схватить их всей пятернёй, но тогда непременно сомнёшь и погубишь это нежное создание; а мы не хотели им зла и осторожно подносили пальцы к сидящему на стебельке живому цветку. И почти получалось... Но когда оставалось совсем-совсем чуть-чуть, цветок раскрывал свои крылья и взмывал в синеву...
      Пользуясь тем, что взрослые были заняты, мы разулись без спроса и бегали босиком, а обувь носили в руках. Потом нам надоело её носить, и мы снова обулись. Мы пили воду из ручья - сначала стаканом, который взяли с общего стола, потом с ладоней, сложив их ковшиком; а потом, встав на коленки, прямо из самого ручья. Это было здорово, только носы мешали.
     Но лучше всего мне запомнилась берёзка, что росла от одного корня с другой. Её сестра стояла, как и положено дереву;, а она как бы прилегла на локоть, потом изогнулась  и вознесла своё белое тело над землёй. Мы на этой берёзе сидели, и над нами шелестели её юные листочки, а мы их нюхали.
     Но вот взрослые закончили свой пир, позвали нас в автобус, и мы поехали дальше.
     Понемногу начинало вечереть. Воздух потемнел, стал из голубого тёмно-синим, вместо солнца на небе появилась заря, проступили звёзды и месяц. наш автобус, как и все машины на дороге, включил фары. Мимо мелькали огоньки в чьих-то домах.
      и вот мы въехали в Москву, всю пылающую огнями. Теперь автобусу приходилось часто останавливаться - из-за светофоров. В Москве было полно светофоров. И по дорогам бегали уже не только машины, но и троллейбусы, а по рельсам ползали трамваи. Горела красная буква М - это были станции метрополитена.
     Мв подъехали к Уланскому переулку, и тут нас высадили, вместе с дядей Мишей Трусовым. Мы распределили, как могли, наши грузы и пошли к Даеву пешком. Вот и знакомый дом, вот и наш подъезд! Вот и наш пятый этаж, и вот наши тётя Броня и тётя Соня! они бросаются к нам с поцелуями, но мы сурово останавливаем их: с некоторых пор, с тех самых, как мы решили стать моряками, телячьи нежности нас раздражают. Моряки не целуются!
       Дядя Миша, сдав тёткам на руки нас и наши вещи, быстренько попрощался и ушёл: его тоже ждали родственники.
      Я сказала: "Сначала о деле!"; расстегнула платье и сняла через голову сумочку с деньгами и документами. Все почему-то засмеялись, ну и пусть! Я лично не видела ничего смешного в том, что человек думает в первую очередь о порученном ему деле...

                (продолжение следует)