Глава 87

   87.

   Хишен пребывал в некотором нервном возбуждении. Жестокая гибель любимых питомцев весьма огорчила и разозлила его, но вместе с тем он испытывал гордость за них и довольство собой. Его бейхоры, пусть и ценой собственной жизни, но всё-таки сумели одолеть эту немыслимую, колдовскую и как будто абсолютно неуязвимую тварь, явившуюся в Гроанбург наверно прямиком из ада. Сломали ей ноги, превратили в жалкую неподвижную груду металла. Хишен торжествовал. И ему уже представлялось, что всё это было предначертанием свыше, что именно для этого шесть лет назад, следуя подсказкам неумолимой судьбы, он и купил у вэлуоннского бродяги двух щенков бейхоров. Именно для этого ошеломляющего сражения он и готовил их. И это лишний раз доказывает, что и он сам далеко не простой человек, особый человек. Прозорливый и мудрый, отважный и гордый, любимец судьбы. Он буквально чувствовал как гудит в нём сила особого человека. И злая радость наполняла его сердце. При виде искалеченного металлического оборотня, он чествовал себя победителем. А поверх этого бурлило в нём предвкушение сладких, вожделенных утех с двумя красотками, попавших ему в руки. Причем это будет не насилие, а справедливое возмездие, что придавало грядущим забавам дополнительную остроту.
   Хишен ощущал болезненный в своём неистовстве задор, жажду немедленных и по возможности жестких, секущих, кровавых действий, боевой азарт. Его унизили, сильно унизили, лишили любимых зверей-игрушек и он всею душой желал отмщения, восстановления статуса. Ему даже казалось словно он перешагнул некую черту, завершил какой-то этап своей жизни и теперь начинался другой. Тут он еще припомнил, что и его любимую саблю тоже сломали и кровь закипела в нем.
   Из Цитадели появился Ронберг и Хишен, приказав ему следовать за  собой, быстро и почти жадно устремился к маленькой компании из двух девушек и лоя, прижавшихся друг к другу в окружении разбойников. Последние пока не смели к ним приблизиться, всё еще опасаясь что друзья металлической собаки тоже непростые смертные и кроме того понимая что у мивара на них свои планы.
   Минлу с диким ужасом глядела на приближавшегося мужчину. С проваливающимся в бездну сердцем  она думала о том, что её ждёт. Она прекрасно понимала, что если даже её не убьют, всё равно случится непоправимое. Хранительницей Шивтака могла быть только непорочная женщина. И если она лишится своей девственности, то её связь с Ключом Океана будет навсегда утрачена. А это значит, что Кирм будет обречен, ибо найти и вырастить другую хранительницу времени уже не осталось. Но наверно это всё же лежало лишь на поверхности и как бы не было это эгоистично главной причиной её ужаса была не возможная гибель её народа, а те страдания что ей вот-вот придется пережить. И сколько не старалась она думать лишь о Шивтаке и своей родине, животный панический страх перед физическим насилием сметал все эти мысли как ветер сухие листья. В конце концов она вытащила меч мастера Юн Фая.
   Увидев это, Талгаро взялся за рукояти пун. Он отлично осознавал, что у него и девушки нет ни одного шанса выжить в вооруженном столкновении с разбойниками, но он был намерен сражаться изо всех сил и отравить хотя бы нескольких из них. Его левая пуна несла на себе маслянистую смесь из сока лепестков убийственного желтого цветка «Печать Адолиса» и выжимки из стеблей «сливочной травы», это был смертельный и безотказный яд, практически мгновенно парализующий мышцы человека и в результате тот умирал от удушья. Жуткая смерть. Правая пуна была намазана густым слоем из смолотой мякоти «волчьих ягод», вызывающей сильное головокружение и головную боль, практически полуобморочное состояние и приступ нестерпимой острой дурноты, буквально выворачивающий наизнанку. После воздействия этого вещества ближайшие полчаса-час человек мог только держась за голову, закатив глаза и потерявшись во времени и пространстве, кататься по земле, стонать, охать, трястись как в лихорадке и постоянно пытаться блевать. За время своего покаянного путешествия Талгаро несколько раз использовал правую пуну, дабы осадить слишком рьяных лояненавистников, которые не удовлетворялись обычным словесным поношением маленького народа, а пытались донести свою неприязнь непосредственным физическим воздействием. Но никогда он еще не вынимал левой пуны, ибо как бы там ни было «сеющий смерть пожинает лишь скорбь» и до сегодняшнего дня он не видел причин для столь страшной меры. Однако при виде черноволосой девушки схватившейся за меч, его сердце неожиданно затопило острое чувство неподдельной нежности к ней. Вот она маленькая, хрупкая, юная взялась за оружие в тщетной, бессмысленной попытке противостоять этой безжалостной алчной стае и их злобному похотливому вожаку. В один миг он понял какой ужас объял девушку при мысли о грядущем насилии над ней. От сострадания к ней у него даже навернулись слезы. Такое глубокое сопереживание к той кого он до последнего времени считал все же довольно возмутительной и вздорной особой, не  говоря уже о том что она кирмианка, удивило его самого. Но сейчас ему представлялось, что он видит перед собой почти ребенка, что значат её двадцать лет перед его седьмым десятком, и этот ребенок, загнанный и напуганный, находит в себе силы чтобы обнажить свой одинокий меч против жестоких взрослых подонков. И кажется он готов отдать свою жизнь за этого ребенка. Впрочем, все эти сентиментальные переживания просто пронеслись теплой волной по его сердцу и никак не прозвучали осознанными, выраженными в словах мыслями в его голове. А еще ему подспудно чувствовалось, что он виноват перед Минлу, что это как будто бы из-за него она оказалась в этой ситуации.
   Тайвира отшатнулась от кирмианки и лоя, когда те схватились за оружие. Дочери купца представилось это откровенным безумием. Она не слишком переживала на свой счет, полагая что с ней ничего страшного не случится и она просто вернется на прежнюю позицию пленницы Сойвина. Но она понимала, что если Хишена по-настоящему разозлить, то этот чудовищный человек может устроить вокруг себя дикую кровавую баню. В этот миг она пожалела о том, что вообще послушала этого странного синеглазого ребенка и ей стало стыдно и неуютно при мысли как глупо она поступила, бросившись к металлическому псу, даже не подумав как следует чем это может закончиться.
   При виде ощетинившийся мечом Минлу, Хишен расхохотался.
 - Ты чего это, лохушка косоглазая, драться собралась? Со мной или со всеми нами?
   Стоявшие вокруг разбойники заулыбались. Но мивар вдруг помрачнел.
 - Ты! – Гаркнул он, ткнув в одного из лучников. – Залепи карлику в морду.
   Молодой черноволосый стрелок, с кожей вымазанной пеплом и татуировкой на лбу в виде большого распахнутого глаза, что характеризовало его как приверженца жуткой религиозного культа гакори, поднял свой длинный, метра в полтора, лук и принялся натягивать тетиву. От Талгаро его отделяло метров 8-9. С такого расстояния темная просмолённая стрела с каленным трехгранным наконечником пробила бы череп лоя насквозь.
   Талгаро отпустил рукояти пун и, буквально одеревенев от ужаса, громадным усилием заставил себя глядеть прямо на стрелка. Тайвира отскочила еще дальше в сторону, опасаясь что в неё могут попасть.
   Молодой гакори оттянул тетиву до самого уха.
 - Стойте! – Закричала Минлу и бросилась вперед, между стрелком и лоя. Она быстро убрала меч в ножны и, подняв руки вверх, ладонями вперед, умоляюще глядя на Хишена, поговорила. – Прошу вас, господин мивар, не нужно этого.
   Хишен холодно глядел на неё.
 - Сбрасывай оружие на землю, - приказал он. – И этот мелкий гаденыш пусть тоже свои гнусные плетки снимет.
   «Трехглазый» стрелок продолжал удерживать тетиву возле уха, целясь теперь куда-то в грудь кирмианки. Минлу поспешно расстегнула пояс и бросила его вместе с мечом перед собою. Талгаро, хмурясь, развязал тесемки, расщелкнул пряжки и стянул с себя конструкцию из ремешков, удерживающую кожаные чехлы в которых хранились металлические цепи пун. Всё это он бросил себе под ноги.
   Хишен приблизился к Минлу. Молодой гакори опустил лук и ослабил тетиву. Повелитель Гроанбурга надменно оглядел девушку, взял её за подбородок и поднял лицо. В темных глазах девушки он увидел страх и почувствовал возбуждение. Но с этим он решил пока погодить. Он толкнул кирмианку к своим людям.
 - Связать!
   Разбойники подхватили девушку и по привычной процедуре быстро и ловко скрутили ей за спиной руки,  поставили на колени и накинули на шею петлю-удавку из шелковой веревки. Второй конец намотал на кулак один из них и встал за спиной.
   Хишен приблизился к Талгаро. На лоя он глядел с откровенным презрением и вне всяких сомнений тут же и расправился бы с ним, к тому же топор-чекан по-прежнему угрожающе торчал из его широкого кулака, если бы его не сдерживала мысль, что девушка из Кирма испытывает к лоя странную привязанность, которую возможно еще придется использовать.
 - Пшел! – Сказал он и ударом сапога сопроводил Талгаро в руки разбойников. Те уже без дополнительной команды приняли лоя и проделали с ним тоже что и с Минлу.
   Хишен наконец подошел к Тайвире. Именно с неё он и собирался начать свои «компенсационные» действия за всё что пережил сегодня. И никакие мысли его уже не сдерживали. Он протянул левую руку и намотал на ладонь роскошные светло-русые волосы девушки. Дочь купца глядела на него холодно и даже дерзко. Мивар болезненно дернул её за волосы и удовлетворенно пронаблюдал как в её глазах вспыхнули боль и слезы.
 - Ну что, коза хитрожопая, - насмешливо сказал он, - смыться навострилась? Папины денежки сберечь захотела? А как же твои люди, ведь порешу же всех? Или наплевать на них? А и правда, пусть в аду горят, коли ни ума, ни денег, ни удачи. Только что ж ты такая тупая, нашла у кого защиты искать! Ты что думала этот оборотень, этот железный дьявол спас бы тебя и отпустил на все четыре стороны? Ну ты и дура скудоумная! Да он же монстр из монстров, человечиной питается, а тёлок вроде тебя имеет во все дырки целыми днями своим железным штырём. Или ты на это и рассчитывала? Признайся, а? Ну так я тоже парень не промах. – Далее Хишен совершенно невообразимо пошлым образом стал расписывать всё что он может предложить Тайвире как мужчина. Он самым вульгарным образом с отвратительной ухмылкой на лице повествовал о всех непристойностях и извращениях, которые только смог припомнить, при этом используя настолько грязную и нецензурную лексику, что даже бывалые лихие гроанбуржцы, открывая для себя что-то новое, выглядели удивленными. Впрочем, разбойники в своём большинстве слушали речь атамана с явным одобрением, криво улыбаясь друг другу, мол, вот это даёт.  Кирмианка и лоя же, сжавшись, уставившись в землю, не смея шевельнуться, были буквально раздавлены всем этим зловонным потоком. Минлу так вообще хотелось сквозь землю провалиться от стыда и омерзения. А при мысли что вслед за Тайвирой придёт и её черед пережить всё о чем столь словоохотливо повествует мивар, её охватывал гнетущий приступ дурноты и ей нестерпимо хотелось лечь на землю, свернуться калачиком, закрыть глаза и стать маленькой и незаметной, как жучок или муравей, чтобы никто из этих людей не мог увидеть её, чтобы они забыли её, не замечали, оставили в покое.
   Свою речь Хишен иногда прерывал вопросом «Хочешь, а?!» и дергал девушку за волосы. По щекам Тайвиры текли слезы от боли, страха и унижения. Всякая дерзость испарилась из её взгляда, она прекрасно видела что этот полубезумный человек вошёл в раж, что его неистовство и вожделение растут с каждой секундой и это уже не остановить, ибо здесь его власть над всеми безмерна и абсолютна.
   За спиной мивара, кто-то громко сказал:
 - Эта девчонка моя, Голова. Не забывай.
   Хишен резко развернулся, при этом не выпуская женских волос. Девушка, уходя от боли, была вынуждена, согнувшись, торопливо обежать вокруг него и застыть в неудобной и унизительной позе.
 - Ба! Наш погранец нарисовался, - радостно пробасил мивар. – Твоя говоришь?!
 - Моя, - твердо повторил Сойвин.
   Минлу, позабыв о своих страхах, с изумлением уставилась на высокого молодого короткостриженого мужчину, посмевшего хотя бы отчасти перечить главе города.
 - Да твое теперь шиш, чешуя, да в кармане ни х*я, - зло сообщил мивар. – Просрал ты своё счастье, господин бриод. Тебе было велено стеречь эту лярву, на цепь в доме посадить, да семечки на неё лузгать. Мог и пялить её сколько хочешь, в своё удовольствие, главное чтобы эта торгашка под присмотром была. А что выясняется? Она по всему Гроанбургу шляется как хочет, неизвестно чем занимается, а под конец ещё и с нашим врагом снюхалась, за штырь его железный зацепилась. Нет тебе больше доверия, погранец. Проваливай с глаз долой, пока у меня настроение.
   Но Сойвин не двинулся с места и демонстративно положил ладони на рукояти мечей.
 - Ах ты говна кусок, вошь лобковая, падаль смрадная! – Бешено прорычал Хишен.- Схлестнуться со мной захотел?! Мечиками помахать! -  В запале  он так сильно дернул Тайвиру за волосы, что та взвизгнула. Не обратив на это внимание, Хишен уже изрыгал исключительно матерные слова. Но в какой-то момент он вдруг замолк на пару секунд, словно озаренный некой мыслью, и затем с веселой свирепостью поинтересовался: - А ты, сучонок-ренегат, оборотень недоделанный, собственно чем недоволен? Если о своей доли выкупа переживаешь, то зря. Всё как условились. Каншуви деньги привезет, половина твоя. Хотя нет, теперь уже четверть, надо же тебя как-то наказать. А если за бабу беспокоишься, так с ней ничего страшного не случится. За непослушание поработает подо мною, подеру её хорошенько и всё. Может еще и понравится.
 - Она моя, - неопределенно ответил Сойвин, не убирая ладони с мечей.
 - Да неужто?! – Усмехнулся Хишен. – И как я только тебя бриодом сделал, ты же ведь тупой как рыло бейхора. Эй, Карим, - обратился он к смуглому жилистому хаокшиту с массивными кольцами в ушах, - и вы, бродяги, - он скользнул взглядом по другим стрелкам, - а ну-ка вгоните ему в седалище и в ляжки полдюжины каленных, может лучше соображать начнет.
   Однако разбойники колебались. Сойвин, который на границе как раз и командовал лучниками и арбалетчиками, в Гроанбурге тоже сблизился с ними и сумел завоевать их симпатии и уважение. Кроме того, прознав о его опыте, его зачастую и ставили управлять стрелковыми подразделениями во время столкновений. И со временем он стал их неофициальным командиром. Но всё же товарищи Сойвина колебались не долго, ибо как бы ни были они расположены к нему, непререкаемый авторитет мивара довлел над ними. Ослушаться Хишена для них было немыслимо.
   Увидев направленные на него стрелы и услышав такой знакомой скрип натягиваемой тетивы и сгибаемых рогов лука, Сойвин с запоздалым раскаяньем понял, что совершил большую ошибку. Ему представлялось, что он снова сможет отбить Тайвиру, как и в первый раз, что Хишен снова посчитает что разумнее уступить девушку своему бриоду, чем убивать его и нарушать негласные правила разбойничьего братства. В конце концов, подумалось ему, если уж мивар так сексуально перевозбудился, у него есть эта кирмианка, вполне себе молодая и привлекательная. Эта мысль заставила его на секунду устыдиться. Но лишь на секунду. Судьба нежданных гостей мивара его мало трогала. Сойвин не любил ни лоя, ни кирмианцев. Металлическую собаку же он счел неким порождением проклятого Вэлуонна и потому тем более ни к ней, ни к её  спутникам симпатий не испытывал. Он не понимал кто они такие. Он слышал что они пришли в поисках той странной племянницы судьи и мивар после столкновения с сайтонской ведьмой готовился к худшему. Так оно и вышло. Но зачем Тайвира бросилась к этим чужакам за помощью? Почему она решила, что она может рассчитывать на них? От отчаянья? Но сейчас из-за необдуманных действий купеческой дочки он подверг себя большой опасности. По глупости, подсказывал ему насмешливый голос, по одной только глупости и, что уж лукавить, вожделению к этой молодой особе он совершенно нелепым образом попытался помешать Хишену. А сейчас в него ударит с десяток стрел. Сойвин прекрасно понимал, что на таком маленьком расстоянии, практически в упор, каленные тяжелые наконечники длинных боевых стрел серьезно покалечат его, раздробят кости и разворотят плоть. Пусть даже мивар и приказал стрелять в ноги и пониже спины. Пусть даже разбойники, считавшие его, Сойвина, хорошим справедливым командиром возможно и будут стрелять, не натягивая тетиву в полную силу, всё равно мало ему не покажется. И ради чего? Ведь он же обещал себе что прошлое осталось в прошлом и того молодого наивного офицера, полного книжных идеалов благородства и неуёмных иллюзий рыцарства больше нет. Может он влюбился? В эту вздорную, взбалмошную, не слишком умную кареглазую девицу из Аканурана. В эту прелестную милую девушку с нежным чистым лицом, с чудесным теплым взглядом и роскошными густыми сияющими русыми волосами, так безжалостно и варварски намотанными сейчас на  мозолистый широкий мужской кулак. В эту беззащитную своенравную пленницу, каждую ночь спавшую рядом с ним и во сне, позабыв о своей ненависти к своему тюремщику, доверчиво и ласково прижимавшейся к нему. Но может дело не в любви, может всё дело в том что в этой девушке странным образом проступали черты того забытого прошлого, где молодой офицер королевского пограничного корпуса, веселый и отважный, готов самоотверженно и бескорыстно сражаться с любыми проявлениями Мирового Зла, которые для него всегда явственно однозначны и по другую сторону его меча и где ему еще ничего неизвестно о том что он и сам одно из этих проявлений. Он нестерпимо хотел вернуться туда, возвратить себе то незамутненное категоричное мировоззрение, которое легко расставляло  всё по местам, ту легкость и чистоту души, которые утро каждого нового дня делали счастливым и желанным. И эта девушка или чувство к ней как призраки этого прошлого неудержимо влекли его к себе и он шел навстречу к ним, совершая одну глупость за другой. Хишен насмешливо глядел на него, зажав в кулаке и пригнув к земле этот прекрасный призрак. Тетивы продолжали натягиваться. И Сойвин уже ничего не сможет, не успеет сделать не ради себя, не ради этого призрака. Через пару секунд он, раненный и искалеченный, будет барахтаться на земле  в своей крови, скрежеща зубами от боли и бессилия.
   Но вдруг над площадью зазвучал удивительный ангельский голос, словно голос ребенка, чистый, звонкий, пронзительный, моментально пробирающий до сердца и завораживающий душу, некое совершенное колоратурное сопрано. Талгаро, подняв голову к небу, пел: «Одна звезда на небе голубом Живет, не зная обо мне. За тридевять земель в краю чужом Ей одиноко в облачной стране». Разбойники застыли ошарашенные, некоторые лучники опустили своё оружие, потрясенные, вслушиваясь в чудесный голос. Хишен, позабыв о дерзком бриоде, повернулся к лоя и в удивлении воззрился на него. А Талгаро во всю силу своих связок продолжал и словно бы поднимал всю эту площадь и всех присутствующих на ней к небу. Чистый хрустальный звук легко пробивал любую заскорузлость, дикость, равнодушие, распахивал в сердцах двери, врывался порывом морского ветра и наполнял суровых, жестких, безразличных взрослых людей томительной ностальгией по чему-то далекому, светлому, прекрасному, давно утраченному и забытому еще где-то в детстве.
   Сойвин вдруг решил: сейчас или никогда. Он всё изменит. Попробует всё изменить. И не смея хоть еще о чем-то подумать, бросился вперед. Он беззвучно подлетел к Хишену, схватил его за ноги и, что было силы, рванул на себя. Тяжелый широкоплечий глава Гроанбурга рухнул как подкошенный лицом вперед, рефлекторно выпустив волосы Тайвиры и попытавшись выставить руки. Сойвин как кошка прыгнул ему на спину, левой рукой, буквально вонзив пальцы ему в ноздри, воздел его голову и, приставив к шеи широкий охотничий нож, дико заорал:
 - Назад! Все назад! Клянусь богом, сейчас зарежу его! Назад!
   Талгаро естественно тут же умолк, разбойники, смутившись и растерявшись, попятились прочь от поверженного мивара.
 - Назад! Отошли на десять шагов от меня! – Продолжал яростно кричать Сойвин, вжимая лезвие в плоть своего, теперь уже смертельного врага. Лицо молодого бриода побагровело, на шее вздулись жилы, глаза были совершенно безумные. – Кому сказал отошли! Все, все отошли. Чтобы не было никого за спиной.
   Разбойники отхлынули прочь. Хишен наконец пришел в себя и принялся, с задранной головой, биться и рычать. Сойвин тут же наклонился к нему и коротко прошипел:
 - Убью!
   И мивар понял по его тону что действительно убьёт. У бриода оставалось не слишком много вариантов. Хишен затих и очумело вращая глазами, пытался сообразить как ему справиться с новой бедой.
 - Кушаф, ко мне! – Громовым голосом приказал Сойвин. – Сюда иди сказал.
   Кушаф, бледный как полотно, приблизился. Сзади маячили Ронберг, хмурый Банагодо, мрачный вэлуоннец Вархо и молодой несколько потерянный Альче. Остальные бриоды отсутствовали, занятые на дежурствах и по прочим делам.
 - Быстро, - горящими глазами глядя на Кушафа, прогремел Сойвин. - Три оседланные лошади сюда и бричку запряженную парой. Живо!
   Хишен, понимая что задумал взбунтовавшийся бриод, снова зашевелился.
 - Лежи тихо, - гаркнул Сойвин, сердце которого стучало как молот и кажется уже в самой голове. – Иначе резать начну. Устрою тебе казнь «тысячи порезов», боров проклятый.
   Хишен чувствовал, что молодой бриод в крайней степени возбуждения и сейчас, испуганный, загнанный и обреченный, готов на всё. Но в нём и самом уже закипало бешенство, не располагающее к трезвой оценке обстановки.
   Кушаф стоял не шевелясь.
 - Иди! – Рявкнул Сойвин, взглянув на него жутким взглядом.
 - Ступай, - негромко сказал подошедший сзади Ронберг и слегка подтолкнул молодого бриода. – Делай как велено.
   Кушаф глянул на него как на безумного, но повиновался. Когда он исчез за домами, Ронберг, обращаясь к Сойвину, мягко сказал:
 - Не горячись, дружище. Сейчас всё будет.
   Но бывший офицер королевского пограничного корпуса прекрасно знал с кем имеет дело. Из всех бриодов Ронберг, не смотря на некоторую утрату физической мощи по причине пожилых лет, оставался самым опасным. Мягко стелил, да спать было смертельно. Коварный и хитрый, он хоть и старался зачастую решать любые проблемы без лишней крови, всё равно всегда был готов сунуть нож под ребра любому кто угрожал корыстным интересам его собственным или всего Гроанбурга.
 - Отойди, Старый, - неожиданно довольно спокойно попросил Сойвин. – Знаю тебя как облупленного. Даже не пытайся мне уши лечить. Ничего не выйдет. Кушаф приведет коней и мы уедем.
 - Кто мы? – Поинтересовался Ронберг, для виду попятившись на пару шагов. Остальные бриоды уже стояли вплотную к нему.
 - Я и она, - Сойвин кивнул на купеческую дочку, которая после того как её волосы отпустили, стояла метрах в пяти от поверженного мивара и растерянно глядела на вступившегося за неё бриода. Девушка была полна самых смешанных чувств и совершенно не представляла что ей делать и к чему готовиться.
 - А бричка зачем? – Спросил Ронберг, уже конечно догадавшись зачем.
 - Этого, - Сойвин чуть дернул голову мивара, -  я заберу с собой. Как только отъедем на достаточное расстояние, я его отпущу.
   Хишен закряхтел и засопел. Оказалось он смеется, что было не так то просто в такой неудобной позе. Потом он вдруг захрипел:
 - Лупень, Лупень!
 - Молчать! – Рявкнул Сойвин и еще раз дернул мивара за ноздри. Но тот не унимался. Рослый лучник в необычной треугольной зеленой шляпе бесшумно возник рядом с Ронбергом.
 - Как только я сдохну, убьёшь этого недоноска, - приказал Хишен.
 - Ты не сдохнешь, - сказал Сойвин.
 - Всадишь ему в оба глаза по самое оперение, - не обращая внимания, продолжил Хишен. – А этих двух баб будете иметь всем Гроанбургом, пока их дырки в кисель не превратятся.
 - Молчать, - повторил Сойвин, но уже спокойнее.
 - Я никуда не поеду, мразь шелудивая, - свирепо сообщил Хишен. – Можешь резать меня сколько хочешь.
 - Поедешь, - уверенно сказал Сойвин, но сам он уже чувствовал как ледяной страх пробирается ему в сердце. А что если Хишен упрется как безумный, что тогда делать?
 - Старый, ты меня слышал, - предупредил мивар, - эту купеческую шлюху будете трахать на трупе этого погранца, пока она не сдохнет.
 - Я слышу тебя, Голова, - спокойно ответил Ронберг, - всё так и будет. Мы отомстим за тебя.
   Сойвин весь в ледяной испарине неотрывно глядел на пожилого бриода. О да, не приходилось сомневаться, что он отомстит.
   Появился Кушаф, привели коней, прикатили бричку.
 - Кушаф, возьми веревку и свяжи ему руки, - приказал Сойвин.
 - Стой на месте, - прохрипел Хишен. – Стоять всем! Я же сказал тебе, мудило ты лощенное, я никуда не поеду. Смертью что ли решил меня напугать, хмырь долбанный? Да она мне как сестра с самого рождения, когда мамашка убить меня захотела и в землю закопала. – Хишен свирепел все больше, изо рта его летели уже не слюни, а почти пена. – Лупень! Лупень, едренный карачуп, приготовься! Чиркнет меня этот хер по шеи и стреляй сразу.
   Сойвин медлил. В один миг он понял, что ничего не выйдет. Ничего. И затем с ужасной, пробирающей до мозга костей, холодной очевидностью он понял, что умрет. Сегодня, прежде чем солнце опустится за горизонт. И это его последний день. Но он слишком долго был солдатом и осознание обреченности не раздавило его, а лишь придало ему решительности. Он поглядел на лучшего лучника Гроанбурга.
 - Стреляй, Лупень, - сказал Сойвин и вздернув голову мивара еще выше, начал резать его шею.
   Лупень поднял лук.
 - Стой! – Заорал Хишен.
   Его всего трясло. Не от страха, но от ярости, от гнева, от мысли что сдохнет он от руки какого-то молокососа, да еще и такой позорной смертью, зарежут словно свинью и будет он булькать черной кровью и корчиться на земле на виду всего своего воинства.
   Сойвин остановил нож.
 - Она пусть уходит, - прокряхтел мивар, от клокочущей ярости и затекшей шеи с трудом ворочая языком.
   Сойвин сразу понял о чем говорит Хишен. Тайвира уходит, он остается. И решение принял за одну секунду. Решение, которое, как он прекрасно понимал, стоит ему жизни.
 - Хорошо, - быстро отозвался он. – Тайвира уходит и с нею эти двое, кирмианка и лоя.
   Сойвин и сам не знал зачем поставил такое условие. Может просто из духа противоречия, может ему подумалось, что в сопровождении этих двоих чужаков Тайвира будет в большей безопасности, ведь она уже просила у них защиты, может потому что маленький лоя запел ангельским голосом и словно для того чтобы остановить стрелков, а может ему на секунду припомнилась черноволосая короткостриженая девочка с огромными синими глазами, а если эти двое её друзья, то наверно спасти их будет хорошим делом. Пару грехов спишется, усмехнулся он про себя. Сейчас самое время списывать грехи.
 - Пусть уходят, - легко согласился Хишен. Он хотел только одного, подняться на ноги и чтобы этот проклятый бриод стоял перед ним. – Дай только слово, что не прикончишь меня, когда они уедут. Слово офицера. Ты ведь у нас снова, - он как мог усмехнулся и процедил с ненавистью, – офицер. 
 - Слово офицера, - сказал Сойвин. – Но и ты поклянись честью всего гроанбургского братства, что дашь им уйти, не отправишь никого в погоню. Клянись черным крестом Вааля и пролитой кровью братьев.
   Это была смертельная клятва, святая для всей дикой братии Гроанбурга.
 - Клянусь черным крестом Вааля и пролитой кровью моих братьев, - прохрипел Хишен, - что не отправлю никого в погоню за этими тремя. Пусть убираются к дьяволу.
   Мивара буквально трясло от близости развязки, от предвкушения вдоволь насладиться страданиями человека, посмевшего поднять на него руку.
   Ронберг дал знак разбойникам. Минлу и Талгаро тут же освободили, вернули им оружие и усадили на лошадей. Также подвели серого жеребца Тайвире. Девушка со слезами на глазах неотрывно глядела на Сойвина, но тот не смотрел в её сторону. Она как оглушенная вставила ногу в стремя и уселась в седло.
   Ронберг махнул рукой и разбойники, хлопнув лошадей и прикрикнув, пустили их вскачь. Трое чудом спасенных людей понеслись по главной улице Гроанбурга.