На скамейке

Знаете, а зря вы бывало говорили, что небо лишь голубой потолок, что заменяет нам крышу, когда выходишь из дома. Небо — оно всё же что-то другое. Я люблю его. Впрочем, как и всё остальное. Сейчас я люблю абсолютно всё.
У меня много друзей. В Facebook их около пятисот, в других сетях ещё около тысячи. Нет, я не помню каждого из них по имени, я не помню даже и сотни из них, чего очень и очень жаль...
Хотя и есть такие люди, которые поселились глубоко в сердце и, кажется, уже стали неотъемлемой его частью.
Я скажу вам — совсем не обязательно быть Джоном Ленноном или Махатмой Ганди для того, чтобы открыть в человеке что-то новое. Вовсе не обязательно быть богом, для того, чтобы поселиться у кого-нибудь в сердце или хотя бы стать картинкой в памяти простого человека.

И вот сижу я сейчас на скамейке где-то на берегу Аара. Уже смеркается, но мимо ещё проходят торопливые люди. Дома у меня на письменном столе устраивали оргию Бриджит Бордо с Гинзбургом и явно забыли убрать за собой черновики и учебники, разбросанные по комнате. В раковине посуда, будто я принимала к себе всех битлов после вручения Гремми. А в голове лишь мысль — сколько мне уже лет? А сколько ещё? И неужели так будет продолжаться вечно? Меня ждут десять кошек и одинокая старость. Три у меня уже есть — осталось не так много. Я бросила взгляд на бирюзовую воду реки, глубоко, очень глубоко вздохнула и потянулась за болотным портсигаром в моём рюкзаке. Достала и закурила третью с конца самокрутку. Мимо проезжал на велосипеде бомж и спросил по-французски, нет ли у меня стеклянного мусора. Из стеклянного сейчас у меня были только глаза, которые медленно закатились за веки. Я увидела небо. Лиловое, очень красивое небо. Не глядя, я вставила наушники и услышала божественный голос Планта, за ним — Миррисона, а затем — Джанис. Мне кажется, что какое-то время я даже тихонько завывала под эти небесные мотивы. Ощущение полного одиночества сменялось безумным торжеством единения с каждой молекулой свежего воздуха, приносимого лёгкими порывами речного ветра.
Сердце билось реже, а в сознании волнами всплывали воспоминания, одно за другим: первый поцелуй, неловкие взгляды и до отвращения к самой себе неприятные моменты жизни самого обычного подростка.
Я понимаю, что всю жизнь свою. Всю свою никчемно короткую жизнь, я куда-то бегу. Бегу от себя или от своего окружения, убежав, понимаю, что чего-то потеряла, а потеряв, начинаю бежать снова. И я знаю, что на каждом повороте меня затягивает обратно. И я знаю, что однажды уже свернула не туда, куда вело меня глупое сердце. Мне кажется, что я даже знаю, чего на самом деле хочу, но не совсем понимаю, где та дорога, по которой надо идти. В особенности сейчас, когда ноги ватные, а скамейка у Аара качается на волнах моих сумбурных мыслей.
 
К счастью, моё небесное путешествие прервало прикосновение. Чья-то ладонь чуть холодная и влажная вдруг легла поверх моей и крепко сжала её. Внутри у меня будто кто-то открыл бутылку шампанского: пробка вылетела и ударилась о грудную клетку. А пена потекла из глаз.
Я открыла глаза. Это был он. Как нашёл меня здесь и почему вдруг после столького времени всё же решил вернуться? Я пока ещё не сошла с моего корабельного триппа, но уже начала задавать себе миллионы вопросов. Вышло лишь одно — мои два заплаканных озера и открытый рот. Какое счастье, что он уже каким-то образом успел привыкнуть ко мне.

— «Хочешь послушать? Думаю, тебе понравится...», — я протянула ему наушник.
Он молча взял наушник и устроился около меня. Мы не смотрели друг на друга: перед нами был синий в ночном свете Аар. Перед нами было лиловое психоделически плывущее небо. Было закуренное будущее и немного пьяное прошлое.

И что бы ни писал Коэльо об одиннадцати минутах, как бы ни описывал Хемингуэй плывущую землю под ногами, тогда на моём запястье грузом чёрной дыры и нежностью страусиного пера лежала ладонь.
И казалось именно она была решением всех проблемы и ответом на все вопросы человечества. Мне казалось.

Я сижу в своей кровати, открыто окно, дует прохладный августовский ветер. Передо мной лежит тетрадь, а в руках моих текущая ручка. Мне 19, и я не знаю, что будет завтра, я лишь смутно представляю, что будет через год. Я пишу и думаю лишь о том, как люблю каждую частичку вдыхаемого воздуха. Вижу свои руки, испачканные в чернилах, бегущие по строчкам написанного текста.

— «Не бегите», шепчу я, — «Прислушайтесь к прошлому и поговорите с будущим. Они где-то там, на скамейке. У реки. Слушают музыку, живут и любят друг друга».