Глава 4. Благословен грядый во имя Господне

Глава 4


«Благословен грядый во имя Господне»

(Божий странник)



Настало время остановиться на тех событиях в жизни Григория Распутина, благодаря которым его жизненное призвание обнажилось со всей определенностью, и он, наконец, пройдя через годы странствий, поставлен был Богом на то поприще, которое однозначно можно определить, как старчество. Именно в этом качестве Господь ввел странника Григория в покои Русских Венценосцев.

1. Чудесное явление образа Казанской Божьей Матери

По свидетельству дочери, Матрёны, это событие произошло за год до женитьбы (значит, в 1886 году) при следующих обстоятельствах. Ему было отроду 17 лет. Именно в этот период времени он ощутил, что в его душе присутствует нечто, что, по выражению Матрены Григорьевны, «согревало и дарило ощущение благополучия». Он жил, прислушиваясь к внутреннему своему чувству, и вот однажды, когда он пахал в поле один, сосредоточившись по своему обыкновению на божественном, ощущение света и теплоты стало необыкновенно сильным. Как пишет Матрёна, всегда присутствующий в нем свет стал разрастаться. Не в силах более стоять, он упал на колени и увидел над собой в воздухе образ Казанской Божией Матери. «Только когда видение исчезло, отца пронзила боль. Оказалось, колени его упирались в острые камни, и кровь от порезов текла прямо на землю». Пережитое им было настолько сильным, что прежние молитвенные состояния и духовные ощущения поблекли и не могли уже доставить той духовной сладости и покоя, которые он часто испытывал ранее. Как говорит Матрена, повторяя слова отца, для юноши Григория вновь, как и после трагической гибели брата, наступила «ночь души». Ничто уже не радовало и не могло заменить того, что пережил он в поле в момент чудесного, несказанного видения. «Отец говорил, что жизнь его с того дня превратилась в сплошное ожидание какого-нибудь знака свыше» [1].

2. Женитьба Григория Распутина на Прасковье Фёдоровне Дубровиной

Ни в чём не находя отрады, он вновь, как некогда после смерти любимого брата, впал в уныние и тоску. Дорога в кабак была открыта, и там он стремился утолить свою печаль. Матрёна перечисляет все атрибуты, сопутствующие посещениям кабака: водка, песни, пляски, деревенские гуляния. Так ли было, нет ли, ни доказать, ни опровергнуть невозможно. Доверимся рассказу Матрёны Григорьевны. К тому же, эта сторона жизни, как следствие упадка нравов на Руси, не обошла стороной деревню. И хотя кабак мало сочетается с тем, что было сказано о Григории ранее, всё же волна молодых утех могла захлестнуть его, ведь он не чурался жизни, но, напротив, опытно познавал её и принимал такой, как она есть, просеивая и отметая всё чуждое для чистой, взыскующей Бога души. Смело можно утверждать только одно, что столкновение с отрицательной стороной деревенского быта не причинило вреда молодому Григорию, и лишь снабдило его необходимым житейским опытом, который пригодился ему в дальнейшем. 

К счастью, закончилось всё быстро и вполне благополучно – женитьбой на Прасковье (Параскеве) Фёдоровне Дубровиной – «крестьянской девице деревни Дубровной», которая была двумя-тремя годами старше его. Год рождения Прасковьи – 1866. Самому же Григорию было 18. Ричард (Фома) Бэттс считает, что Григорий и Прасковья «встретились, когда оба совершали паломничество в Абалакский монастырь, недалеко от Тобольска» [2].

Матрёна уточняет: знакомство было продолжено на деревенских гуляниях молодежи. Прасковья была девушкой «высокой и статной, любила плясать не меньше, чем он. Наблюдавшие за ними односельчане решили, что они – красивая пара. Её русые волосы резко контрастировали с его каштановой непокорной шевелюрой, она была почти такого же высокого роста, как и он. Начались ухаживания и всё, что им сопутствует. Женихались они месяца три, после чего отец заявил своим родителям, что хочет жениться. Те особенно не противились. Разузнав всё хорошенько о семье Дубровиных (а она появилась в деревне незадолго до этого), убедившись, что дело чистое, решили – пирком да и за свадебку» [3].

Точная дата свадьбы – 2 февраля 1887 года. Соответствующая запись в метрической книге слободы Покровской за 1887 г. обнаружена историками-краеведами Смирновыми, которые в своей книге приводят интересные подробности, а именно: поручителями (свидетелями) со стороны жениха были Матвей Яковлевич Распутин – его дядя и крестный, и Михаил Алексеевич Кондаков. «Поручителями по невесте были: крестьянин деревни Никитиной Иван Тимофеев Распопов и крестьянин деревни Дубровной Стефан Николаевич Дубровин» [4].

«Мама была доброй, основательной, сейчас бы сказали уравновешенной», – пишет Матрёна. Брак был счастливым, молодые по-настоящему любили друг друга, а свою любовь пронесли через всю жизнь. Почувствовав себя полноправным хозяином, ответственным за семью, Григорий, к радости Ефима Яковлевича усердно работал по хозяйству.

3. Рождение и смерть детей. Начало странничества.

1888 год для молодой четы Распутиных был ознаменован рождением сына, которого окрестили Михаилом. Младенец появился на свет – 29 сентября 1888 года.

Радость от рождения первенца не была продолжительной для семьи Распутиных. Через четыре с половиной года малыш умер от скарлатины. Это случилось 16 апреля 1893 года.

Так открылась череда трагических потерь для Григория и Прасковьи.
29 января 1892 года, родился второй ребенок – девочка Анна.
25 мая 1894 года родился сын – Георгий, но и он всего через три с половиной месяца умер от «поноса», т. е. от какого-то кишечного заболевания.
25 декабря 1895 года родился мальчик – Дмитрий.
Но и это событие было омрачено. Всего через шесть месяцев, 3 мая 1896 года, во время эпидемии коклюша, свирепствовавшей в Покровском, умирает дочь Анна. Ей было столько же, сколько и первенцу Михаилу – четыре с половиной года …
Дмитрию суждено было выжить. Выжили и следующие за ним Матрёна (родилась 26 марта 1898 г.) и Варвара (28 ноября 1900 г.).
А вот последний ребенок, девочка Параскева, которая родилась 11 октября 1903 года, умерла 20-го декабря того же года от коклюша.

Из семерых выжило трое.

Записи Метрических книг звучат сухо. Дата рождения – дата смерти. Указана только причина: «от коклюша», «от скарлатины», «от поноса», «от слабости». Просто, обыденно, даже скучно. Но нетрудно представить, о чём не досказано в метрических книгах, что скрывают казённые записи. А скрывают они горе, безутешное человеческое горе, не просто боль – муку душевную, которую словами не выскажешь, слезами не выплачешь. За 11 лет четыре смерти младенцев с интервалом в 2-3 года. Сначала сыночек, первенец, сыночка родименький. А затем девочка, доченька, дочурочка, маленькая Анечка. А потом совсем крохотный Георгий, Егорушка, и такая же крохотная Пашенька. Маленькие, беззащитные существа, которые маялись, мучились, звали папу и маму, ждали от них помощи. А ты ничем помочь им не можешь. И они уходят, уходят в вечность, раз за разом, четыре удара. А ты остаёшься один на один с горем, с твоей болью, с твоей мукой. Надсадно воешь над гробиком, бьешься головой о холмик свеженасыпанной земли. Но тщётно. Потом приступает тоска смертная. Нет не безразличие. Безразличие – это когда ничего не чувствуешь. Но боль никуда не уходит, она остаётся навсегда с тобой. Только вдруг всё становится постылым. Жизнь теряет краски, всё пусто, блекло, бесцветно, пустынно и мрачно. Ничего не хочется, даже грызть землю зубами или рвать на себе волосы в порыве отчаяния. Тогда и жить-то не хочется. Ничто и никто не может помочь.

Только БОГ… Он один. С Его помощью побеждается ожесточение, уходит отчаяние, появляется надежда. Постепенно возвращается желание жить, жить ради ближних, наперекор смерти, несправедливости. Наконец, с ещё большей силой вспыхивает любовь, желание не просто приносить добро людям, но одаривать любовью окружающих, щедро, бескорыстно. Почему, откуда? Потому что ты познал цену жизни, цену любви, познал через страдание, через потерю, дорогую цену заплатив за свой опыт. Но главное, найден неиссякаемый источник любви – Бог, Который везде, и Который внутри тебя, и ради этого одного стоит жить.

Таков был фон, если можно так сказать, родовых, наследственных переживаний в семье Распутиных. Ведь шутка ли сказать, у Ефима Яковлевича и Анны Васильевны из девятерых выжило двое, у Григория Ефимовича и Прасковьи Федоровны из семерых – трое. И мало утешения в том, что детская смертность в то время и в тех краях была высокая. Каково было родителям?

Как это понять, пережить, пропустить через сердце, представить даже трудно. И всё же довелось мне, грешному, по милости Божьей, будучи на Покровской земле, хоть в малой степени испытать, то, что испытывали Григорий и Прасковья, и что позволяет многое понять и в событиях жизни, и в поведении, и в психологии старца Григория.

Стоит об этом рассказать поподробнее. Побывал я в Покровском в июле 2007 года в составе группы московских паломников, отправившихся на поклонение Царским местам и следовавших по маршруту: Алапаевск – Екатеринбург – Верхотурье – Тюмень – Покровское – Тобольск. Сам я, хотя и мечтал давно побывать в тех местах, однако, по духовной немощи  не имел достаточного рвения, чтобы преодолеть повседневное бремя мирских забот и разорвать замкнутый круг московской суетной  гонки, спешки, марафона – затрудняюсь дать определение тому состоянию, в котором пребывает житель современного мегаполиса. Без чудесного промысла Божьего, конечно, не обошлось. И вот невероятным образом, вопреки всем обстоятельствам, я подъезжаю к Покровскому. Позади Царские дни в Екатеринбурге, крестный ход из Храма на крови до монастыря Святых Царственных Мучеников на Ганиной яме, духовный восторг, испытанный от пребывания в Верхотурье, Октае, Меркушино. В Тюмени посещение больницы, где лежал Григорий Ефимович после ранения. И вот, наконец, столь вожделенное Покровское. Предвкушение радости от пребывания на земле, по которой бегал Григорий босыми ногами в детстве, где он пахал, косил, любил, думал, мечтал, молился. Вот поворот дороги и указатель «Покровское», пересекаем границу села. Всё естество напряглось, чувства обострились, вот здесь… Вдруг звонок на мобильник.

– Юра? Как живёшь, брат?

– Володя? Здорово! Ты откуда?

– Я с Кабарды (станица Екатериноградская, Кабардино-Балкария, где живёт мой двоюродный брат Владимир).

– А я в Сибири, по святым местам подался. Случилось что?

– Да, брат, случилось.

– Что такое?

– Валя заболела.

– Серьёзное что-то?

– Да, серьёзное. Рак.

Валя, моя двоюродная сестра, приехала в отпуск к матери, тёте Марусе, которая тоже, как и сын её Володя, живет в Екатериноградской. Валя приехала отдыхать с младшим сыном, что-то занедужила, дошло до больницы. Обследовали – рак, в запущенной стадии, быстротекущая форма. Облучение, химиотерапия бесполезны. Уже ничего сделать нельзя. Остался месяц, от силы два. Если и можно как-то помочь, облегчить страдания, то только в условиях специализированной клиники. В общем, нужна срочная госпитализация. На Кавказе это невозможно. Суммы называют астрономические. Нужно класть по месту жительства. Для этого срочно везти домой в Нижний Новгород. Билеты на самолет до Москвы взяли, Володя полетит с нею. А от Домодедово до Нижнего только машиной. Поезд не вынесет – долго. А у неё слабость, тошнота. Надеялись на меня. А я вот… К счастью, выручил брат, Александр. Довезли быстро и благополучно.

Валя, Валечка, помню её деревенской, стеснительной девочкой, которая приходила с подружкой к бабушке поиграть со мной. Выросла, вышла замуж, живёт в Нижнем, работает в детском саду, воспитывает двух сыновей. Старшему осенью в армию. Виделся с ней только один раз, когда приезжал к брату на Кавказ. Всегда корил себя, что мало о ней вспоминаю. Мог бы чаще звонить. Мог бы пригласить в Москву.

И вдруг уже всё, поздно. Я к ней приеду, за неделю до смерти, попрощаться. А сейчас, в Покровском, совершенно неожиданно нахлынуло… жалость… да, конечно, жалость, скорее, острейшее чувство сострадания, чувство боли, невосполнимой потери. Нет, не отчаяние, но острое понимание безысходности, когда изо всей силы хочется помочь хоть как-нибудь, хоть чем-нибудь, хоть что-то сделать, и ничего не можешь. Все тщетно. И уже не позвонишь, не поговоришь. Да и что сказать, когда человек в тяжелейшем состоянии, угасает. Раньше надо было. И это неизбежно, неотвратимо. Ей было 48 лет, но для меня в тот момент там, на далеком Кавказе, умирала девочка, моя младшая сестрёнка. Слезы сами лились из глаз, и ничто не могло их сдержать. И уже ничего не надо было, интерес к цели моей поездки как-то ослабел. А впереди осмотр дома-музея. Интереснейший рассказ историка-краеведа Владимира Смирнова. Возможность поговорить с необыкновенным человеком, много знающим о Григории Ефимовиче, долгие годы собиравшем о нём материалы, построившим дом – точную копию Распутинского. Я мог бы поделиться с ним своими планами, посоветоваться, было о чём, расспросить, поближе познакомиться. Но я не мог.

Осмотрели дом, послушали Смирнова, представился, обменялись книгами, телефонами и автографами – всё, как положено. Но всё через силу, чувства, реакция, мысли – всё ватное, просто заставлял себя смотреть, говорить, слушать, информация фиксировалась плохо. Смирнов, наверное, почувствовал мою отчуждённость, и большого интереса я у него не вызвал, близкого знакомства также не получилось. Наконец, всё закончилось.

Чтобы не показаться странным, вынужден был рассказать о причине своего состояния Людмиле, женщине, которая организовала поездку и благодаря которой я оказался в Покровском. По предложению Людмилы вместе со всей группой помолились, прочли акафист мученику Григорию, попросили его молитв за тяжко болящую Валентину. Взяли землицы с места, где был его настоящий дом. Стало легче. Появилась слабая надежда, а вдруг Господь явит чудо. Утешение получил точно. Почувствовал, что всё это неспроста, зачем-то всё это нужно. Всё же, как странно… Если бы известие застало меня где-то в другом месте, пусть даже в паломничестве, в пути. Но известие пришло не где-нибудь, а именно при въезде в Покровское. Такое вот странное для меня совпадение…

И только спустя полтора года потаённый смысл случившегося открылся мне. Просматривая книгу супругов Смирновых, я глубоко задумался, к чему нужна эта информация из метрических книг. Каким образом может она помочь раскрыть тайники души необыкновенного человека – Григория Ефимовича Распутина-Нового. Рождение – смерть, рождение – смерть… И вдруг, вспомнил о своей сестре, и всё, что я испытал там, на родине старца Григория. Вот так и открылось, зачем нужно было всё это пережить не где-нибудь, а именно в Покровском. Благодаря Вале, я смог пропустить через сердце, прикоснуться к внутреннему миру, полному глубоких нравственных переживаний, которые испытывали молодые Григорий и Прасковья, а также родители Григория, Ефим и Анна, в связи с частой смертью своих маленьких деток.

Что же касается Вали, она умерла через месяц. Не будучи ранее церковным человеком, на смертном одре обнаружила талант веры. Смиренно перенесла все страдания, с радостью приняла приглашённого батюшку, исповедалась, соборовалась, причастилась. Ни слова ропота или обиды на судьбу. Только однажды вырвалось: «Господи, неужели я такая грешная». Тихо угасла свеча её жизни. Душа отошла ко Господу, очистившись покаянием и страданием. Вечная ей память и поклон за помощь, которую невольно оказала мне. Вот так послужила моя сестрёнка во славу Бога, Царя и Отечества. Удивительно и то, что изложил я эту историю в субботу второй седьмицы Великого поста, в день поминовения усопших. Заступничеством Богородицы и молитвами Святых Царственных Мучеников и мученика Григория, упокой, Господи, душу усопшей рабы Твоей Валентины в селениях праведных и нас, грешных, помилуй. Ты еси Бог, творяй чудеса!

Изложенная выше история, сделавшая меня причастным глубоким душевным переживаниям благословенной четы Григория и Прасковьи, не оставила у меня никакого сомнения в том, что печальные события в семье Распутиных, связанные с частой смертью младенцев, решительным образом отразились на внутреннем состоянии души молодого Григория и послужили толчком для перемены, произошедшей в его, казалось бы, уже сложившейся, устоявшейся жизни.  Осталось ответить на один маленький вопрос, который совершенно правомерно мог возникнуть у внимательного читателя. А именно: выше было сказано о необыкновенной способности врачевания, открывшейся у Григория ещё с детских лет. Однако, он не смог помочь четверым своим детям, что, казалось бы, ставит под сомнение, достоверность свидетельств о его способностях. Ответ будет следующим.

Если стать на точку зрения православного человека, то в строгом смысле, особенные, чудесные способности человека, вовсе не принадлежат ему собственно, поскольку они, эти способности, есть талант, данный человеку Богом. Т. е. чудесные способности, по временам проявляемые православным подвижником принадлежат, собственно, БОГу. Именно Он, Всемогущий, Милосердный БОГ, по молитвам, по глубокой вере просящего исцеляет страждущего человека. Если Григорий не смог помочь своим детям, в этом можно усмотреть Всеблагой Промысел Божий, через страдания указующий путь будущему подвижнику для исполнения Своей воли, тот путь, который приведёт Григория ко одру болезни Царственного отрока, где талант, данный Григорию Богом был обнаружен и раскрыт со всей возможной силой. Господь сторицей воздал ему за перенесенные скорби, с лихвой восполнил его талант, не реализованный по ведомому одному Богу Промыслу в отношении своих собственных больных детей. Такова была воля Всеблагого БОГа.

Господь не ошибся в своем избраннике. Вновь со всей силой заявила о себе впечатлительная, нежная, легко ранимая и чуткая ко всему происходящему душа Григория, улавливающего во всем скрытый, потаенный смысл. Уже смерть первого сына, Михаила, Григорий воспринял, как наказание за то, что «безоглядно тешил плоть» и предал забвению Божественный зов. Для него это и был знак свыше, которого он ожидал. Божий перст указывал рабу Своему, повелевал, призывал. Нужно было последовать этому знаку Небес и что-то предпринять, но что? Григорий снова начал метаться, не находя внутреннего успокоения. Но: «он молился. И молитвы утишали боль. Прасковья Федоровна сделала всё, что могла, чтобы смягчить горечь от смерти сына» [5].

Многие исследователи жизни Григория Распутина сходятся на том, что именно в 1892-1893 гг., Григорий совершил своё первое странничество ко святым местам. При проведении следствия по делу о хлыстовстве в 1907 году, Григорий Ефимович показал, что начал странствовать 15 лет назад, т. е. как раз в 1892 году.  К таким же выводам приходит и Ричард (Фома) Бэттс.

В этот период времени его уходы из дому не могли носить характера продолжительных путешествий и, скорее всего, были обычными, хотя и длительными, паломничествами. Всякий раз он снова возвращался домой, т. е. никогда не уходил из дома надолго. Так прошло несколько лет.

Обращает на себя внимание описание того, каким выглядел Григорий Распутин в первые годы своих странствий. После одного из паломничеств возвращался Григорий домой. Время, проведённое им в сугубом подвиге поста и молитвы, уединения и духовного созерцания, а также близкого общения с людьми духовными, не могло не наложить отпечатка на внешний облик и на поведение Григория, которое односельчанам казалось диковинным и весьма странным. Таким они и изображают его в это время. Боханов приводит свидетельства односельчан, правда не ссылается на источник: «Спустя несколько недель после ухода Распутина в Верхотурье я со своей матерью поехал в Тюмень и дорогой встретил возвращающегося из Верхотурья Распутина, причём на этот раз он мне показался человеком ненормальным. Возвращался тогда он домой без шапки, с распущенными волосами и дорогой всё время что-то пел и размахивал руками». 

Надо спокойно отнестись к такому свидетельству. Ну, радовался человек после посещения святыни, преисполнен был духовного ликования, ну, пел псалмы, размахивал руками, шёл своей дорогой, никому не мешал. Что ж здесь ненормального. Порадоваться надо бы за человека. Но… почему-то иной раз чужая радость вызывает раздражение. Да, и так бывает.

И вот следующее свидетельство: «На меня в то время Распутин произвел впечатление человека ненормального: стоя в Церкви, он дико осматривался по сторонам, очень часто начинал петь неистовым голосом».

Опять же по немощи человеческой дано это описание. Примерно в 1997-1998 гг. в московском Сретенском монастыре некоторое недоумение вполне мог вызвать человек, стоящий на службе в храме впереди перед солеёй, чуть справа. И у него была странная особенность озираться по сторонам и внимательно, пристально окидывать долгим взглядом задние ряды молящихся. Несмотря на свою странность, этот человек был глубоко верующим, уважаемым врачом-хирургом, хранителем мироточивой иконы Царя-мученика Николая. При желании и его можно было бы представить «дико» озирающимся. Многие православные на службе в храме невольно подпевают хору, не замечая, что их голос диссонирует с певчими. Нельзя же их благочестивый порыв называть «неистовым» пением. Молится душа, Богу поёт, вот и забылся человек на молитве в храме. Так простить бы ему надо, а ещё лучше разделить с ним духовную радость.

В том же духе показания Ковалевского, приводимые Матреной Григорьевной: «Говорить он стал загадочно, отрывочными фразами…» [6].

Странное поведение Григория Распутина, отмеченное односельчанами после посещения им Верхотурского монастыря, объясняется одним – он нашёл то, что искал. Он сделал свой выбор жизненного пути. Ему была открыта Божья воля, и он решительно пошёл по указанной Богом дороге, теперь уже не колеблясь. Он был таков и не мог по-другому.

Что же произошло? Над этим стоит задуматься, т. к. в этом событии ключ к пониманию всей личности Григория Распутина. Итак, он оставил родной дом, жену, которую любил, детей, в которых души не чаял, хозяйство, к которому прилепился сердцем, как любой крестьянин. Т. е. Григорий Ефимович бросил всё. Чего ради? Ради праздного любопытства, бесцельного шатания по белу свету? Нет. Разве он бежал от любимых людей? Нет. Бежал от занятий, которым был обучен с детства, бежал от жизни, к которой был привязан? Нет. В чем же причина его скитаний? Только в одном – в желании обрести Бога, исполнить Его волю, напитать жаждущую душу духовной манной. Привести мятущийся дух в равновесие. Постичь истину и смысл бытия. И лишь затем сторицей вернуть свой долг людям, ближним. Он не мог иначе. Он так был устроен. Это был его путь, предназначенный ему Богом, его стезя, его стихия, его призвание. Он, как духовный Одиссей, отправился в плавание за золотым руном, чтобы обрести сокровище духа, и был водим Духом по житницам, сокровищницам духовным. Он по крупицам собирал духовный бисер, щедро просыпанный Богом по лицу матушки Земли Русской. Господь распахнул перед Своим избранником закрома Божественной любви и благодати, щедро осыпал Григория сокровищами неземными, которые превыше злата и сребра. Дух Григория алкал и жаждал правды. Он искал её и обрёл. На нём совершилось слово евангельское: «ищите и обрящете». Возликовал и возрадовался дух его, взыграло сердце, умилилась душа Щедрому Богу, напоившего жаждавшую духовного озарения душу Григория. Свершилось! Сподобиться столько получить от Бога, столько увидеть в Духе и понять в Божественной Правде – под силу ли духу смертного человека? И возможно ли сие без того, чтобы не повредиться человеческому рассудку? Но невозможное человекам – возможно Богу. И Милостивый Господь укрепил немощной сосуд Григория, чтобы вместить в него столько добра, духовного сребра и злата, наполнить его столькими добродетелями, одарить талантами. Но для чего? Не для того ли, чтобы обратить духовную мощь своего избранника к людям, повернуть Своего грозного воина Христова лицом к человеческим немощам, порокам, язвам, чтобы исцелить их. Не для того ли свершил Господь чудо, избрав одного человека, ради спасения остальных. Из простого, незнатного русского человека Григория Распутина Господь соделал Своего свидетеля пред людьми, пред всем миром, чтобы чрез него явить людям Божественные силы, дабы увидели все, яко благ Господь.

4. Годы 1896-1900. Духовный перелом.

В этот период в жизни Григория Распутина произошло много событий: рождение сына и дочерей, покупка нового дома, разговор с Милетием Зборовским (Заборовским, как пишет Матрёна Григорьевна), но главное, чудесное событие – явление во сне Божией Матери. Но всё по порядку.

Жизнь вновь взяла своё. Господь благословил Григория и Прасковью рождением третьего сына – Дмитрия, которому суждено было выжить (дата рождения 25 декабря 1895 г.). Это радостное событие для семьи Распутиных нашло отражение в протоколах Всероссийской переписи населения, согласно которой внуку Ефима Яковлевича Распутина в 1897 году был 1 год. Таким образом, между рождением первого сына Михаила (29 сентября 1888 г.) и Дмитрия прошло примерно семь лет. Здесь придется поправить немного Фому Бэттса, который ошибочно определил этот интервал в десять лет [7].

После рождения Дмитрия с промежутком в два года родились две девочки Матрёна (26 марта 1898 г.) и Варвара (28 ноября 1900 г.). 

В заботах о семье, в крестьянском труде утихала боль потерь. Время залечивало раны, и в семье Распутиных воцарился покой. Но случилось снова смутиться душе Григория. Матерь Божия стала являться ему во сне в образе Казанском, указывая на особое избранничество его пути. Однако Григорий ещё не мог понять смысл и значение этих частых видений. А подсказать было некому. Вновь он потерял покой, что-то тянуло и влекло его. Душа откликнулась на Божий призыв и рвалась, но неокрепший разум, продолжал держать душу на привязи, крепкая крестьянская закваска мешала Григорию уловить потаённый смысл того, что с ним происходило. «Беспокойство нарастало. Отец мрачнел, избегал разговоров даже с близкими. Душа терзалась» [8].

А Господь терпеливо ждал.

Григорий Ефимович в своих духовных размышлениях говорит о том, что он был в мире, т. е. жил, как и все, по-мирски, до 28 лет, после чего произошёл в нем духовный перелом. Значит, это случилось не раньше 1897 г. Только затем, испытав внутреннее озарение, он мог вполне серьезно отправиться в длительное странствие, в отличие от непродолжительных паломничеств, которые он регулярно совершал, начиная с 1892 года. Вполне заслуживающим доверия является рассказ Матрёны, в соответствии с которым Григорий Ефимович в очередной раз покинул свой дом уже после рождения второй дочери Варвары, т. е. примерно в 1900 году.

Будет правильным позволить самой Матрёне Григорьевне довершить рассказ о драматическом повороте в судьбе своего отца, о его осознанном, решительном выборе жизненного пути, указанного ему Божьей Матерью. Его первый длительный уход из дома, по образному описанию дочери Матрёны был отмечен следующими обстоятельствами:

«Князь Жевахов, как и многие, встречавшиеся с от¬цом, но не знавшие его близко или просто достаточно, написал о нём. Рядом с по-преимуществу предвзятыми мнениями относительно личности отца, у Жевахова есть близкие моему пониманию заметки. Кажется, сейчас они как нельзя более кстати: «Есть люди, для которых недостаточно найти себя: они стремятся найти Бога. Они успокаиваются только тогда, когда найдут Бога, когда будут жить и раство¬ряться в Нём. Они постигают уже слова апостола Павла: «кто во Христе, тот новая тварь; древнее прошло, те¬перь всё новое».

Жаль только, что никто из писавших об отце (и обер-прокурор [товарищ обер-прокурора – сост.] Синода Жевахов в их числе) не смог прило¬жить подобное понимание к нему в положительном смысле.

Опять прав оказался отец, говоря про таких: «Буква запутала ему голову и свила ноги, и не может он по стопам Спасителя ходить».

Так и получилось – «Он идёт вперёд, а они остаются сзади».

Как-то раз, возвращаясь с мельницы, куда отвозил зерно, отец подвез молодого человека. Разговорившись с ним, узнал, что попутчик – студент-богослов Милетий Заборовский [Зборовский]. Спросил у него совета, что делать, рассказал о видениях. Тот просто ответил:

– Тебя Господь позвал.

Господь позвал – ослушаться грех.

Милетий посоветовал идти в монастырь в Верхотурье:

– Тамошние монахи помогут.

Отец стал сокрушаться, что не знает грамоты. Милетий сказал:

– Учёность не в счёт. Была бы вера тверда.

В «Житии...» читаем [«Житие опытного странника» – автобиографический рассказ Г.Е. Распутина-Нового]: «Вот учёность для благочестия – ничего! То есть я не критикую букву – учиться надо, но к Богу взывать учёному не приходится. Он всё на букве прошёл». «Кто в миру не ученый, а жизнь толкнула на спасение, тот, по всей вероятности, больше получит дарования: что ни делает, да успеет!»

– Как же семья? – спросил отец.

– Решай, – ответил Милетий. Доехали до деревни.

Дома – родители, жена, трое маленьких детей. Что делать? Мука мученическая, да и только.

Отец говорил, что он тогда явственно услышал сло¬ва из Евангелия от св. Луки: «Ещё другой сказал: я пой¬ду за Тобою, Господи! но прежде позволь мне простить¬ся с домашними моими.

Но Иисус сказал ему: никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадёжен для Царствия Божия».

Решение оставить дом далось отцу нелегко. Но ослу¬шаться – ещё тяжелее.

Простояв ночь на коленях перед иконой Казанской Божьей Матери, отец сказал себе:

– Иду.

Моя бедная мама видела, что с отцом что-то творит¬ся. Но понять ничего не могла. Первое, что пришло в голову – отец разлюбил её.

Отец не делился с женой мыслями. Да и не принято было говорить с женщинами о чём-то, кроме хозяйства и детей. Поэтому, когда он всё-таки заговорил с ней о том, что намерен идти в монастырь, она от неожиданно¬сти онемела. Она ждала каких угодно слов, только не этих.

Сказала:

– Поторопись.

Об этом мне рассказала сама мама в один из приез¬дов в Петербург к нам с отцом. Я, совсем девочка, тогда была уверена, что мама рассказывает мне об этом, что¬бы показать – она разделяла стремления отца.

Мама была доброй женщиной, очень терпеливой. Она всегда уважала отца, сносила все тяготы, связанные как с жизнью вместе с ним, так и с разлукой.

Когда я стала взрослой настолько, чтобы видеть кро¬ме своих представлений и всё в действительности про¬исходящее вокруг, поняла – мама хотела сказать, как ей было трудно отпускать отца. Наверное, она не пове¬рила ему, не могла поверить. Она сказала: «Поторопись», чтобы не тянуть объяснение, от которого не ждала ни¬чего хорошего. Никаких сантиментов. Она оставалась одна с тремя детьми на руках, а здоровый мужчина, её муж, уходил. Какая разница, куда?» [9]

Вот так драматично и поэтически, решительно и в то же время трудно произошел выбор Григорием Распутиным жизненного пути, благословлённого ему Богом, обретение им призвания через преодоление притяжения земного, житейского благополучия. Земную любовь он принёс в жертву любви Богу. Но, хвала Творцу! – Григорий Распутин не потерял ничего, но приобрел всё в стократном размере, сохранив при этом и свою земную любовь, и семью, и дом, и хозяйство, и уважение односельчан и родных.

Стоит подивиться тому, как Прасковья повела себя – так мужественно, смиренно могла поступить только русская женщина. В ответ на согласие расстаться с любимым мужем (навеки, нет ли – не знала) она не потребовала взамен ничего, ни обещаний, ни свободы. В тот первый момент Прасковья не могла постигнуть перемены, произошедшей с мужем, но сердцем почувствовала его правду и поверила ему сразу, без лишних вопросов. «Поторопись», – только и молвила она.

Для Григория начался новый период в жизни, период странствований, отвержения ветхого человека, постижения духовного мира, следования путем христианских подвижников, стяжания Духа Святаго. Путь тяжёлый, крайне опасный и вряд ли доступный современным христианам. Но Григорий Распутин был одним из последних, кому оказался по силам путь древних отцов-подвижников. Подробности этого пути, духовные коллизии и подстерегавшие отовсюду опасности, описаны самим Григорием Ефимовичем в «Житии опытного странника».

Так часто называют Григория Ефимовича Распутина-Нового странником. «Странник Божий», «сибирский странник», «покровский странник», наконец, «странник одухотворенный» и «опытный странник», как и сам он о себе говорил, – и это всё о нём. Но что есть собственно странничество духовное, кто есть истинно духовный странник. За пояснением обратимся к преп. Иоанну Лествичнику, к книге, знакомой каждому православному христианину – «Лествице». Странничество преподобный отец возводит в третью степень (ступень) христианского восхождения по лестнице добродетелей. Слово его весьма пространно и обращено к монахам. Но ограничимся хотя бы цитатами, чтобы уяснить существо того пути, который избрал крестьянский сын Григорий Распутин, памятуя о том, что он всё же не вступил на путь иночества, а остался мирским человеком, обременённым семейными узами, обязанностями и ответственностью. Всё же изберем нечто, что окажется полезным для рассматриваемого случая. Преп. Иоанн Лествичник пишет:

«1. Странничество есть невозвратное оставление всего, что в отечестве сопротивляется нам в стремлении к благочестию. Странничество есть недерзновенный нрав, неведомая премудрость, необъявляемое знание, утаеваемая жизнь, невидимое намерение, необнаруживаемый помысел, хотение уничижения, желание тесноты, путь к Божественному вожделению, обилие любви, отречение от тщеславия, молчания глубины.

2.  Вначале обыкновенно, как бы огнем Божественным, сильно и продолжительно беспокоит любителей Господних помысл об удалении   от  своих,   желанием  худости  и тесноты  побуждающий  к  оному  любите¬лей такового добра. Но сколь велик и достохвален сей подвиг, столь великого и рас¬суждения требует; ибо не всякое странни-чество, предпринимаемое в крайней степе¬ни, есть добро* (* Или потому, что предпринимается самонадеянно и дерзновенно, или выше сил и возможности).

3.  Если всякий пророк без чести в своём отечестве, как сказал Господь; то должно остерегаться, чтобы уклонение от мира не было   нам   поводом   к   тщеславию.   Ибо странничество есть отлучение от всего, с тем намерением, чтобы сделать мысль свою неразлучною с Богом. Странник есть любитель и делатель непрестанного плача. Странник есть тот, кто избегает всякой привязанности, как к родным, так и к чу¬жим. <…>

11. Когда мы, на год или на несколько лет удалившись от своих родных, приобретем малое некоторое благоговение, или уми¬ление, или воздержание, тогда суетные по¬мыслы, приступивши, побуждают нас опять идти в отечество, для назидания, говорят, и примера и пользы многих, видевших не¬когда наши беззаконные дела; а если мы ещё богаты даром слова и имеем сколько-нибудь духовного разума, тогда уже как спасителям душ и учителям, советуют они нам возвратиться в мир, с тем чтобы мы благополучно собранное в пристанище бед¬ственно расточили в пучине. Постараемся подражать Лоту, а не жене его; ибо душа, обратившись туда, откуда вышла, уподо¬бится соли, потерявшей силу, и сделается неподвижной. Беги из Египта невозвратно; ибо сердца, обратившиеся к нему, не уви¬дели Иерусалима, то есть земли бесстрастия. Хотя тем, которые вначале, ради младенчественности духовной, оставили своих и успели совершенно очиститься, и можно с пользой возвратиться к ним, в том наме¬рении, чтобы, как сами спаслись, так спа¬сти и некоторых из ближних; впрочем, Моисей Боговидец и Самим Богом послан¬ный на спасение единоплеменного рода, претерпел многие беды в Египте, то есть помрачения в мире. <…>

13. Странник тот, кто везде с разумом пребывает, иноязычный среди иноязычного народа. Мы удаляемся от близких наших, или от мест, не по ненависти к ним (да не будет сего), но избегая вреда, который можем от них получить. Как во всех благих делах, так и в сем, Учителем нашим есть Сам Христос; ибо видим, что и Он много¬кратно оставлял родителей по   плоти, и, когда некоторые сказали: ... Мати Твоя и братия Твоя... ищут Тебе (Мк. 3, 32), благий наш Господь и Учитель тотчас показал бесстрастную ненависть к ним, сказавши: Мати Моя и братия Моя суть творящие волю Отца Моего, Иже есть на небесех... (Мф. 12, 49)» [10].

Как видим преп. отец в 11-ом пункте своих духовных писаний строго предупреждает тех, кто, покусившись оставить мир, возвращается обратно, послушавшись лукавого помысла. Всё же он делает исключение для некоторых, кто подобно праведному Моисею, по особому Промыслу Божьему возвращаются к своим ближним, чтобы наставить их и спасти от конечного погубления в минуты крайней опасности, которые ведомы одному Богу. Несомненно, что сделанное исключение справедливо относится к странническому пути Григория Распутина.  Но обо всем по порядку.

Анна Александровна Танеева-Вырубова и Юлия Александровна фон Дэн в своих показаниях и рассказах (см. далее) указывали на то, что Григорий Ефимович совершал свои странничества в веригах. Он и сам этого не скрывал (см. «Житие опытного странника).

Современный христианин имеет очень отдаленное представление, что такое ношение вериг. Следующий небольшой отрывок из жития старца Никона Андреевича Щербакова – основателя Сушкинского женского общежительного монастыря (Спасский уезд, Рязанской губернии, годы жизни 1764-1844), позволит получить более полное представление об этом.

«Свои путешествия по святым местам Никон Андреевич совершал, (где только можно), конечно, пешком. При этом он, как и во всю свою дальнейшую подвижническую жизнь носил на себе очень тяжёлые железные вериги с ошейником из толстой широкой железной полосы, с таким же поясом, которые были соединены толстыми железными цепями. На груди носил он на железной же тяжёлой цепи большой медный складник, состоящий из литых икон Христа Спасителя, Божией Матери и св. Иоанна Предтечи. На теле сверх вериг, он носил железную проволочную рубашку, иногда же (напр., во время чистки железной рубашки) носил медную проволочную же рубашку; на проволочной рубашке носил власяницу, а сверх ее белую тонкую (коленкоровую или льняную) сорочку. На голове Никон Андреевич несколько лет носил железную шапку, а потом проволочную, обшитую, конечно, черным плисом. На ногах он носил проволочные чулки из мелких колец, а сверх их нитяные.

В первые годы подвижничества Никона Андреевича, у него были башмаки с пробитыми насквозь гвоздями, которые кололи подошвы его ног до крови.

Трудно и представить себе, как тягостно было продолжительное путешествие старца Никона по святым местам особенно в жаркое летнее время. Тяжёлые вериги растирали тело, и из-под них текла кровь». <…> и т.д. [11]

Этого довольно, чтобы представить картину. По свидетельству Анны Вырубовой, Григорий Ефимович и в Петербурге носил по крайней мере власяницу (см. далее). Но эта сторона жизни сибирского странника была сокрыта от внешних наблюдателей, тем более недоброжелателей, который подмечали на нём только шелковые рубашки, вышитые Царицей. Сам же он лишь вскользь упоминает о своих подвигах, указав только на то, что по прошествии многого времени понял, что сами по себе вериги не спасут, и сменил железные вериги на «вериги Любви», т. е. служение Богу через служение ближнему.

И последнее – странничество оказалось для Григория Ефимовича не просто призванием, но призванием Божьим, зовом Небес. И он откликнулся на него со всей силой и широтой своей чуткой и чистой души. Его деятельная природа оказалась способной не только на добрый поступок, но на великое деяние во славу Божью, на подвиг Христа ради.

5. Год 1903

Господь далее вел своего избранника. «Отец исходил почти всю Россию», – пишет Матрена Григорьевна [12].

Остались ли места на Святой Руси, где бы не пришлось побывать страннику из сибирского села Покровского. Вряд ли.

Страннический путь Григория Распутина пролёг и через Казань, в окрестностях которой располагался монастырь – Седмиезерная пустынь, где подвизался великий старец – архимандрит Гавриил (Зырянов). Григорий Ефимович не преминул побывать у знаменитого старца, чтобы и у него почерпнуть духовной мудрости и получить старческое благословение. Здесь Григорий нашёл духовное утешение, был обласкан и какое-то время пожил у старца Гавриила в пустыни.

Об этом свидетельствует Ричард (Фома) Бэттс в книге «Пшеница и плевелы». Он передаёт рассказ архиепископа Тихона (Троицкого) Сан-Францисского, бывшего некогда студентом Казанской Духовной академии и духовным сыном старца Гавриила (Зырянова) из Седмиезерского скита: «Раз группа студентов посетила старца Гавриила, который, по обычаю, приглашал чайку попить в 4 часа. На чае был молодой вл. Тихон и среди гостей был и Распутин. В то время он считался "all right" и был в почёте, посещал старца и очевидно был на большом счету у него. Старец Гавриил позже рассказывал вл. Тихону, что когда Распутин говорил ему, что он собирается в Петербург, то старец про себя подумал: "пропадёшь ты в Петербурге, испортишься ты в Петербурге", на что Распутин, прочитав его мысль, вслух сказал: "А Бог? А Бог?" Это слышал вл. Тихон, но не знал к чему, так что позже старец объяснил этот явный случай прозорливости Распутина» [13].

Пожил странник Григорий и в Казани. Мария (Матрёна) Распутина приводит отрывок из книги Ковыля-Бобыля (в целом наполненной хулы в адрес старца Григория, искажающей его облик), где говорится: «В девятисотых го¬дах он прибыл в Казань. Здесь он, как человек опытный уже в духовной жизни, вошёл в общение с местным духовенством и в особенности с неким архимандритом Хрисанфом, постником, молитвенником, мистиком, впоследствии епископом. Любитель Божьих людей, Хрисанф уделил Григорию чрезвычайное внимание. Пере¬дал ему многое из своего духовного опыта, как равно и сам дивился духовным способностям своего ученика, его необычайной склонности к восприятию самых труд¬ных достижений и духовной зрячести.

С письмами, полными похвал ему, он направляет его в Петербург к гремевшему уже тогда в столичном обще¬стве славою аскета и глубокого мистика архим. Феофа¬ну, инспектору здешней Духовной академии, пользо¬вавшемуся к тому же необычайным авторитетом в «высшем свете» [14].

Такое развитие событий подтверждено и в книге Фомы Бэттса. «По мнению одного из биографов, именно в Казани Распутин приобрел известность. Казанские церковные власти, включая о. Антония (Гурийского), ректора Казанской Духовной академии, и игумена Хрисанфа (Щетковского), исполнявшего обязанности викария Казанской епархии, а позже – епископа Казанского (1904-1905), относились к Григорию как к благочестивому и одарённому мирянину, он был тепло принят ими.

По их рекомендации Григорий прибыл в Санкт-Петербург в конце 1903 года, где был принят епископом Сергием (Страгородским), ректором Санкт-Петербургской Духовной академии, позднее ставшим Патриархом Московским и всея Руси.

По-видимому, Распутин произвел довольно сильное впечатление на епископа Сергия, который, в свою очередь, представил его другим высокопоставленным духовным лицам Санкт-Петербурга, в том числе и архимандриту Феофану (Быстрову) – будущему архиепископу Полтавскому, – инспектору С-Петербургской Духовной академии, позже сыгравшему значительную роль в жизни Распутина» [15].

Приведенная цитата рисует несколько отличный ход событий в том, что Григорий Распутин в Петербурге сначала появился у епископа Сергия (Страгородского), а лишь затем через него познакомился с архимандритом Феофаном (Быстровым).

Воспоминания митрополита Вениамина (Федченкова).
Пополним приведенные сведения о времени и обстоятельствах появления странника Григория в Санк-Петербурге рассказом митрополита Вениамина (Федченкова). Владыка предваряет свой рассказ замечанием, что для него воспоминания о Григории Распутине тяжелы. Отчего же тяжелы для владыки эти воспоминания? Ответим коротко: потому что его собственные впечатления противоречат тому духу, который подчинил себе почти всё великосветское общество и значительную часть духовенства в отрицании Друга Царской Семьи. Причем спектр этого негативного отношения достаточно широк: от простого недоброжелательства или брезгливости до слепой, ярой, ничем не обузданной и готовой на всё ненависти. Этому духу оказался подчинён, не в столь выраженной, конечно, степени, и митрополит Вениамин, ещё будучи простым иеромонахом. Однако, рассказ митрополита удивительным образом противоречит внутренней негативной установке.

Спустя многие годы владыка стремится дать объяснения явным нестыковкам своих собственных впечатлений с общепринятыми взглядами на личность Распутина, которых придерживался автор. И главную причину своего недоброжелательства видит в неблагоприятных фактах жизни Распутина в Петербурге, которые, якобы, стали известны и ему, и епископу Феофану. Для владыки Вениамина они являются бесспорным доказательством недостоинства Григория. Несмотря на «бесспорность» споры вокруг имени Григория Распутина не утихают до сего времени. В чём же дело? Достаточно привести бесспорные факты, чтобы всем всё стало ясно, если эти факты, действительно, «бесспорные». Но в том то и дело, что «бесспорных» фактов против Распутина нет, а если есть (мы имеем ввиду другие публикации о Распутине), то они далеко не «бесспорны». Что же касается владыки Вениамина, то он не приводит ни одного известного ему факта, хотя в его руках были копии обвинительных материалов на старца Григория. Что же помешало владыке привести такого рода негативные свидетельства, тем паче, что именно факты так необходимы для открытия истины и умиротворения общественности? Внешних препятствий не видно. Более того – это был его долг перед судом истории, сообщить потомкам всю правду. Такие факты были бы восприняты на «ура». 

Значит, были у владыки препятствия внутреннего свойства. Смеем предположить, что не позволила владыке изложить известные ему факты его собственная совесть, совесть православного христианина, русского человека и архиерея. В глубине души он чувствовал всю лживость и безосновательность обвинений на Григория Распутина, которые кто-то старательно предоставлял уважаемым священнослужителям, чтобы очернить любимого Царской Семьей человека.

К чести митрополита Вениамина, он не пошёл против своей совести, и хотя его рассказ окрашен довольно явно выраженным чувством недоброжелательства к личности Григория, которое, кстати, переносится, хотел того владыка Вениамин, или нет, и на личности Царя и Царицы, всё же он не позволил себе привести ни одной гнусности в адрес старца Григория, не повторил ни одной грязной сплетни, не воспроизвёл ни одного пасквильного рассказа, очерняющего Покровского странника, и ограничился общими, голословными рассуждениями.

Тем не менее, воспоминания митрополита Вениамина изобилуют подробностями фактической стороны жизни Григория Ефимовича, но это те подробности и те впечатления, которые были доподлинно известны митрополиту Вениамину, как человеку, знавшему Григория многие годы. Но, если не брать во внимание пустое теоретизирование на тему о негодном Распутине, не обращать внимания на откровенно пренебрежительный тон и изрядную долю скепсиса ко всему тому положительному, что было известно владыке о Григории, не придавать значения духу недоброжелательства, с которым написана эта часть воспоминаний, что же остается? Кроме положительных фактов биографии, и описания положительных впечатлений от общения с Григорием Ефимовичем мы не найдем ничего другого в воспоминаниях митрополита Вениамина.

Итак, митрополит Вениамин о появлении Григория Ефимовича в стольном граде (с некоторыми сокращениями – опущено то, о чём уже было сказано ранее, и что уже известно читателю):

«Мне о нём [о Григории Распутине] довольно достаточно известно, потому что я знал его с первых дней появления в Санкт-Петербурге в течение нескольких лет. Кроме того, в моих руках оказалась его краткая автобиография, записанная с его слов для Государыни, а так как там было много просторечивых выражений и вульгаризма, то по поручению Царицы я и должен был в той же желтой сафьяновой тетради изложить всё литературно. Но до конца не довелось мне довести этой работы: времена переменились… [речь, несомненно идёт об автобиографическом рассказе Григория Распутина, который был собственноручно записан (или переписан) Государыней в своей тетради, и который в дальнейшем был издан отдельной брошюрой с названием «Житие опытного странника»]
<…>

Если верить его рассказам и записям в сафьяновой тетради, то он сначала вёл жизнь греховную. Но потом пришёл в раскаяние и решил перемениться. Для этого он, между прочим, выкопал где-то там пещеру и стал молиться, поститься, бить поклоны, спасаться. В таких подвигах он дошёл будто бы до того, что получил дар даже чудотворения. [Странно слышать от владыки это слово «будто бы», поскольку сам владыка, как будет видно далее, испытал на себе необыкновенные способности старца Григория, опять же перед всеми был пример исцеления Царевича – тот пример, глядя на который многие старательно жмурили глаза, чтобы не замечать его – Ю.Р.]

Его жена, которую я тоже видел в Петербурге вместе с ним, простая, но умная женщина, не верила в святость мужа. Тогда он предложил ей доказательство: сели в лодку на местной реке, и она будто бы поплыла сама вверх без весел. После этого Григорий Ефимович (так обычно звали его) решил «ходить по святым местам», как это широко практиковалось обычно среди богомольных крестьян, паломников, странников. Между другими святынями он особенно часто посещал Верхотурский монастырь Пермской губернии, как ближайший к Сибири [так в цитируемом источнике]. А там, в скиту, жил подвижник – монах о. Макарий. Я его лично видел в Петербурге вместе с настоятелем монастыря архимандритом Н., их привозил Распутин, чтобы показать, какие у него есть хорошие, благочестивые друзья. Тогда уже пошла борьба против него. Действительно, оба эти инока были очень хорошие люди, а о. Макарий и доселе остался у меня в памяти, как святой человек, только очень уж доверчивый, как дитя. [В данном случае, доверчивостью владыка Вениамин стремится объяснить, прежде всего, самому себе, каким образом рядом с человеком «порочным», каким желает видеть старца Григория митрополит Вениамин, находился человек святой жизни – старец Макарий. Не проще ли, и естественнее допустить, что оба были святой жизни, почему и оказались вместе? Но владыка не желает принимать естественное объяснение, а потому продолжает развивать тему о «доверчивости» – Ю.Р.].

Святые люди нередко бывали такими: живя сами свято, они и на других смотрели также, по изречению Григория Богослова: «Кто сам верен, тот всех доверчивее».

А может быть, святые ради спасения грешников намеренно обращались с ними ласково, я такие примеры видел в жизни святого старца Гефсиманского скита, около Сергиевой Лавры, о. Исидора. [Заметим, что выводы митрополита Вениамина совершенно справедливы вообще, но совершенно отвлечены, т. е.  не касаются реального предмета его рассуждений. Они имеют отношение к нему только в том смысле, что и сам старец Григорий постоянно находился рядом с грешниками ради их спасения, ко всем относился ласково: и к монаху Илиодору, и к Феликсу Юсупову и ко многим другим, кто предал его.  В этом смысле он был не менее доверчив, чем старец Макарий, и к нему так же справедливо следует отнести изречение св. Григория Богослова – Ю.Р.]

Так, в своих паломничествах Григорий Ефимович добрался и до Казани. Там он познакомился с монахами-профессорами и студентами Духовной академии и произвёл на них сильное впечатление. Они порекомендовали ему отправляться в Санкт-Петербургскую Духовную академию, где тогда ректором был епископ Сергий, а инспектором – известный по своей подвижнической жизни и учёности архимандрит Феофан. Оба эти человека были безукоризненно чистые люди, глубоко религиозные монахи, пользовавшиеся заслуженным авторитетом в церковных кругах, а о. Феофан – уже и в некоторых великосветских, как духовник и богослов. К ним в Казанской академии дали сопроводительное письмо Распутину. На первом знакомстве в квартире ректора академии, кроме о Феофана и трёх-четырёх приглашенных студентов, был и я. Распутин сразу произвёл на меня сильное впечатление, как необычайной напряжённостью своей личности (он был точно натянутый лук или пружина), так и острым пониманием души: например, мне он тут же строго задал вопрос: «Что же? Чиновник или монах будешь?» Об этом моём тайном намерении знал только один о. Феофан, никто другой. При таком «прозорливом» вопросе гостя он так и засиял. [Здесь рассказ владыки Вениамина нельзя понимать, что Феофан сообщил заранее Григорию Ефимовичу о намерении Вениамина стать монахом. Так можно было бы трактовать, если бы Феофан и Григорий были знакомы, но, как следует из рассказа, это было первое знакомство с Распутиным, которое произошло через епископа Сергия и на его квартире. Действительно, странник Григорий, оказавшись в Петербурге, первым делом отправился к ректору – епископу Сергию, а через него познакомился с другими. Это следует из его автобиографического рассказа «Житие опытного странника». Всё это означает одно – владыка Вениамин привёл пример прозорливости старца Григория, чему он сам не верил, почему и взял слово «прозорливость» в кавычки. Став свидетелем чуда, владыка Вениамин пытается объяснить этот случай вполне по-мирски – тонким знанием человеческой психологии и только – Ю.Р.] [16]

О своём первом посещении Санкт-Петербурга сам Григорий Ефимович написал следующее: «... И вот Божья радость совершилась на мне грешном. Я простой мужичок, когда вообще благодетелей искал, ехал из Тобольской губернии с одним рублем, посматривая по дороге по Каме как господа лепёшки валят в воду, а у меня и чайку нет на закладку. Как это было пережить! Приезжаю в Петербург, всё равно как слепой по дороге, так и я в Петербурге. Пришёл первое в Александро-Невскую Лавру поклониться мощам и за крыльцом у меня большой мешок с черным бельем. Отслужил молебен сиротский за 3 копейки и 2 копейки на свечку.

Выхожу из Александро-Невской Лавры, спра¬шиваю некоего епископа Духовной академии Сергия. Полиция подошла, "какой ты есть епископу друг, ты хулиган, приятель". По милости Божией пробежал задними воротами, разыскал швейцара с помощью привратников. Швейцар оказал мне милость, дав в шею; я стал перед ним на колени, он что-то особенное понял во мне и доложил епископу; епископ призвал меня, увидел и вот мы стали беседовать тогда. Рассказывал мне о Петербурге, знакомил с улицами и прочим, а потом с Высокопоставленными, а там дошло и до Батюшки Царя, который оказал мне милость, понял меня и дал денег на храм...» [17].

«Отец Илиодор говорил, что впервые встретил Григория в Духовной академии в Санкт-Петербурге 29 декабря 1903 года в обществе архимандрита Феофана (Быстрова). В 1903 году отец Илиодор, несмотря на большое рвение, совсем не отличался крайними взглядами и обладал хорошей репутацией. Они скоро стали хорошими друзьями, и их часто видели вместе» [18].

В свой первый приезд в Санкт-Петербург Григорий пробыл там недолго и поспешил домой, в Покровское, где его уже и не чаяли увидеть.

6. Годы 1904-1905.

Возвращение Григория из первого, по-видимому, продолжительного, трехлетнего странствия произошло примерно в конце 1903 – начале 1904 года, когда Матрёне было 5 лет («слишком мала была»), а Варе 3 года.

Подробно о том, как жила семья Распутиных в долгое отсутствие хозяина, и о его возвращении в родное село вспоминает Матрёна Григорьевна. Она пишет, что мама «оказалась хорошей хозяйкой. Хозяйство процве¬тало, дети, порученные заботам работниц, которых она наняла, были здоровы». Матрёна пишет о тяжелых внутренних переживаниях матери, о том, что мать ждала весточки от мужа, что надежда на его возвращение никогда не покидала её. Видимо, в этот период времени, как свидетельствует Матрёна Григорьевна, большую помощь в хозяйстве Распутиных оказывали женщины-работницы, среди которых Матрёна называет имена Екатерины и Евдокии Печеркиных. (Заметим, что Матрёна в своих воспоминаниях, оставаясь верной себе, искажает фамилии работниц, однако, сохраняет в точности их имена – Катя и Дуня).

«Мать, оставшись одна, не могла уделять нам столько времени, сколько ей, наверное, хотелось бы. Да, в де¬ревнях, где на счету каждая минута, и хозяйка должна выбирать, посидеть с детьми или присмотреть за ско¬том – выбор чаще всего делался в пользу последних. Дети были предоставлены сами себе. У стариков (в этот разряд родители моих родителей перешли, по обычаю, тотчас же после рождения первенца у молодых) дел тоже хватало. Достаточным был присмотр.

К тому же появление в нашей семье работниц вовсе не означало, что мать решила уделить внимание детям. Просто работы по хозяйству становилось больше. Мама работала наравне с Катей и Дуней. Хватало работы и нам. Сложа руки сидеть считалось зазорным, да никому и в голову не приходило.

Мама была нежна с нами. Часто плакала вечерами. Тогда я ловила на себе ее тоскливый взгляд. Так смотрят на сирот.

Целый день мама буквально не присаживалась. Не помню, чтобы она и за столом сидела дольше несколь¬ких минут. Всё боялась чего-нибудь не успеть. Тем более, что после ухода отца свекр и свекровь начали косо смот¬реть на неё. Думали, что в поступке сына (а, они, разу¬меется, видели в нём только внешнюю сторону, так же, правда, как и мама) виновата жена. Так что ей при¬шлось очень нелегко.

Добавьте к этому косые взгляды соседей. Не каждый день хозяин уходил из дому так надолго, не давая о себе знать.

Мама действительно не получала никаких известий непосредственно от отца, но до Покровского доходило что-то о каком-то страннике, исцеляющем больных и проповедующем Слово Божье.

Мама никогда не говорила с нами об этом, но, хо¬рошо зная её и образ её мыслей, могу предположить, что она не прикладывала появлявшиеся вести к мужу. Как и любая крестьянка, она была человеком практическим в первую очередь.

Соломенная вдова, она хотела, чтобы в дом вернулся муж, отец её детей, хозяин в доме, наконец. <…>

Итак, как-то вечером, только мы собрались сесть за ужин, без стука вошёл незнакомец. Спутанная борода, длинные рыжевато-каштановые волосы. Мама закричала:

– Гриша!

Всё в доме пошло ходуном, из погреба достали лако¬мые припасы – всё на стол. Хозяин вернулся! Мы, дети, как бросились к нему, так и не отходили. У меня потом вся щека была в царапинах от его колючей бороды, — так сильно он прижимал меня к себе. Перецеловал всех нас бессчётное количество раз.

Сейчас злюсь на себя – не спросила отца, о чём он в тот вечер рассказывал. Я-то от восхищения не запомнила ничего. Да и могла ли вообще что-либо запомнить и понять – слишком мала была.

Помню, говорили все сразу, перебивая друг друга, пытаясь первыми рассказать и о корове, и о занозе, и о том, что скучали без него.

Помню чувство довольства и умиротворения, кото¬рое буквально разлилось по дому.

На огонёк пришли соседи, вскоре дом наполнился народом.

Мы, дети, носились по всему дому, шумели, сколь¬ко хотели, и никто не пытался нас утихомирить, пото¬му что взрослые шумели ещё больше. Кто-то притащил гармошку. Начались пляски, сначала со сложными ко¬ленцами, а потом, когда все уже изрядно подпили, с немыслимыми ужимками и дикими прыжками...

Мама совершенно забыла о том, что нам пора спать, и мы не ложились до тех пор, пока ноги нас носили. Дуня рассказывала, что я упала на стул совершенно без сил, а вокруг меня продолжалось веселье. Она отнесла меня наверх и уложила в постель, но я очень гордилась тем, что сдалась последней, – Митя и Варя свалились раньше. <…>

Мы, дети, просто купались в счастье – в доме опять воцарился покой. Это был один из редких периодов жизни отца, когда он жил в полном согласии с собой, близкими, односельчанами, за исключением, разуме¬ется, местного священника» [19].   

По-видимому, именно в этот период времени Григорий Ефимович вырыл на конюшне старого дома пещеру, где он мог бы уединяться и предаваться Божественному созерцанию и молитве. Существование часовни-молельни на распутинском подворье – установленный факт, подтвержденный и самим Григорием Ефимовичем, и показаниями односельчан (см. в «Приложении» материалы Тобольского дела). Часовню пришлось разрушить, из-за доноса, по-видимому, первого, на Григория Распутина. Обстоятельства этого происшествия образно излагает Матрёна Григорьевна. Нет основания не доверять ей, поскольку её рассказ не противоречит известным обстоятельствам  жизни Григория Ефимовича в тот период.

Матрёна пишет: «Один человек точно не радовался возвращению отца – новый деревенский священник. Отца Павла, много лет служившего в церкви Покро¬ва Богородицы в Покровском, перевели в другой при¬ход. На его место прислали нового батюшку – отца Петра. Вот он-то и почувствовал в возвратившемся страннике соперника. 

В «Житии...» [речь идет о брошюре Г.Е. Распутина «Житие опытного странника»] читаем: «Когда в храме священник, то нужно его почитать; если же с барышнями танцует, то напоминай себе, что это не он, а бес за него, а он где-то у Престола сам служит. А видишь, что он сладкие обеды собрал и кумушек-голубушек созвал, то это по¬тому, что у него свояченица барышня и шурин кавалер, а жене-то батюшковой и жалко их. Он же, Христовый, всё же батюшка, и не сам, а пожалел их. Так и пред¬ставляй в очах картину». И ещё: «Ему бы надо в исправники, а он в пошёл в батюшки». Это просто списано с отца Петра.

Вообще священникам жалованье платила епархия. Но по сути кормились семьи священников за счет прихо¬жан. Кое-где и сами батюшки не гнушались крестьянской работой. Но не отец Пётр. Он брал, что называется, двумя руками. И не по-божески. Обычных приношений за требы – службы за упокой на похоронах, за здравие на крестинах, за венчание – ему было мало. Отец Пётр возомнил себя чуть ли не святым Петром, стоящим с ключами у врат рая. Собственно, он сам сотворил для себя маленький рай, «где нет ни бед, ни воздыханий» ...

А тут появился человек, окруженный такой славой!

Ковалевский свидетельствует: «Распутин побывал на богомолье в Абалакском монастыре, Саровской пустыни, Одессе, Киеве, Москве, Казани. Возвратившись, он стал ещё более богомолен, являлся на клирос раньше священника, истово крестился, бился лбом о землю до крови». 

Обращу внимание на слова – «стал ещё богомольнее». Значит, и был богомольным. Это расходится с характеристикой, которую дают отцу другие. <…>

Ковалевский: «Слава Распутина стала распространяться далеко за пределами села Покровского и соседних деревень. Приходили бабы, водя за собой кликуш, хромых, слепых, больных ребят». <…>

Священник увидел в отце врага, способного лишить его, по крайней мере, части доходов. Теперь больные шли за исцелением к отцу, а не в церковь. Те же, кто искал духовного руководства, предпочитали получать хлеб из рук отца, а не камни из рук священника. И без того разгневанный соперничеством «выскочки», священник пришёл в ярость, узнав, что отец намерен соорудить на своем подворье подземную часовню.

Насколько я знаю, отец никогда открыто не выказы¬вал своего отношения к Покровскому батюшке. Но тот был достаточно опытен и не нуждался в непосредствен-ных объяснениях. С точки зрения сугубо церковной, затея, подобная затее отца, не несла в себе ничего оскорбительного. От Покровского служителя Господнего потребовалось бы только освятить новую часовню. Или заявить, почему он этого делать не намерен. Имея представление об отцовском характере, батюш¬ка не мог отважиться на такой шаг. Отец молчать бы не стал, последовало бы разбирательство с привлечением деревенской общины (мира), многое могло бы тогда явиться на свет Божий. Отец Пётр решил – не мытьем, так катаньем – до¬печь неугодного.

А тем временем строительство продвигалось. Отец работал не переставая. Нашлись и помощники. Когда уже всё было закончено, и собранные в стран¬ствиях моим отцом иконы расположили в нишах земля¬ных стен, батюшка решил, что настал час действовать. И настрочил донос. В ожидании (и даже – в предвкушении) своей побе¬ды он строго-настрого запретил ходить в отцовскую ча¬совню, предрекая кары небесные тем, кто будет продол¬жать потакать «пособнику дьявола». Это не помогало. При¬хожан в церкви не становилось больше. Наоборот. Ответа от церковного начальства всё не было, и ба-тюшка направился в Тюмень сам. 

Там его принял епископ. Батюшка вылил на отца не один ушат грязи. Вплетая в уже устный донос всё, что мог припомнить из сплетен, сопровождавших отца. Картина получилась страшная. Богобоязненный епископ пришёл в ужас от творя¬щихся в подведомственном ему приходе непотребствах, и тут же отправился вместе с отцом Петром в Покровское положить конец безобразиям. За ними последовали ученые монахи и полицейские. Учинили целое следствие.

Полицейские, переодетые крестьянами, несколько раз побывали на службе в часовне, монахи с суровыми лицами ходили по деревне и расспрашивали тех, кто бывал на отцовских собраниях. Через несколько дней тщательного расследования они доложили епископу, остановившемуся в доме батюшки, – не замечено ни¬чего, что могло бы хоть в какой-то степени подтвердить обвинения.

Епископ оказался человеком трезвомыслящим. К тому же за несколько дней жизни под одной крышей с батюшкой он рассмотрел его поближе и понял, с кем имеет дело.

Священник, который был уверен, что ненавистного соперника уберут с его дороги, был поражён. Все обер¬нулось против него самого. Деваться некуда – батюшка был вынужден признать, что оговорил отца.

Священник оправдывался тем, что слухи передавали ему верные люди.

Но епископ не скрывал неудовольствия. С одной сто¬роны, на подведомственной ему территории ереси нет – и это хорошо. Но, с другой стороны, епископ пони¬мал, что покровский батюшка не остановится и пойдет жаловаться дальше по начальству – а это уже плохо. Так и вышло» [20]. 

Возможно в реальности что-то было и не так, как рассказала Матрёна спустя десятки лет после описываемых событий. Надо учесть также и то обстоятельство, что её воспоминания, пробиваясь к русскому читателю сквозь терния времени и исторические завалы, могли претерпеть значительные искажения, а потому, дошедшая до русского читателя редакция вполне может отличаться в той или иной степени от первоначального, авторского текста исходной рукописи. Впрочем, Матрёна действительно была ещё маленькая, когда происходили эти события, а повзрослев, могла слышать рассказ о них от других людей, естественно, приукрашенный, и краски, конечно же, были сгущены.

Но… часовня-пещера была – это точно. Её пришлось закопать – это тоже точно. Была и причина для этого. А какая может быть причина? Только одна – запрещение властей. Такое запрещение могло явиться следствием доноса и разбирательства, естественно, с привлечением «духовных экспертов», как оно, собственно, и произошло в действительности. Так что ничего невероятного в рассказе Матрёны не видно, но многие психологические и духовные моменты становятся понятными.

Донос был повторен в 1907 году, когда по людской зависти, да по козням дьявольским недоброжелателей у Григория Ефимовича поприбавилось, а раздражение, вызванное всё разраставшимися слухами о его необыкновенных способностях, духовных подвигах и подвижнической жизни, перекинулось в среду губернского духовенства.  Именно тогда было заведено дело и началось расследование, которое опиралось на материалы дознания, проводимого авторитетными «экспертами» в духовных вопросах всё из того же круга Тобольского духовенства, настроенного весьма скептически по отношению как к личности простого крестьянина из села Покровского, так и к его духовным опытам.

Продолжая рассказ о своем отце, Матрёна Григорьевна пишет:  «Но отец не был бы тем, кем был, если бы успокоил¬ся, застыл. Он опять заметался. И отец опять отправился странствовать. Он говорил, что поступил так по слову св. Симеона Верхотурского. Тот явился во сне и сказал: «Григорий! Иди, странствуй и спасай людей». Вот отец и пошёл. На пути в одном доме он повстречал чудотворную икону Абалакской Божьей матери, которую монахи носили по селениям. Заночевал в той комнате, где была икона. Ночью проснулся, смот¬рит, а икона плачет, и он слышит слова:

– Григорий! Я плачу о грехах людских; иди странствуй, очищай людей от грехов их и снимай с них страсти» [21].

Итак, Григорий Распутин вновь отправился странствовать, но теперь его путь лежал прямиком в северную столицу. Он был нужен там. Отсутствие его дома уже не было столь продолжительным, и по прошествии времени он всякий раз вновь с радостью возвращался домой, где и ему были рады, где его любили и с нетерпением ждали.

Но с нетерпением ждали отца Григория и в Санкт-Петербурге. Ведь у него там появились друзья и какие! Еще до появления Григория Распутина в Петербурге, его уже там ожидали, как человека, наделенного необыкновенными духовными дарованиями, как чудотворца, как молитвенника, как человека от Бога. Слава опережала Григория Распутина.

Труфанов: «В конце 1902 года, в ноябре или декабре месяце, среди студентов Санкт-Петербургской духов¬ной академии пошли слухи о том, что где-то в Сибири, в Томской и Тобольской губерниях, объявился великий пророк, прозорливый муж, чудотворец и подвижник по имени Григорий.

В религиозных кружках студенческой молодежи, груп¬пировавшихся вокруг истинного аскета, тогдашнего ин¬спектора академии – архимандрита Феофана, рассужде-ния о новоявленном пророке велись на разные лады.

– И вот теперь такого мужа великого Бог воздвигает для России из далекой Сибири. Недавно оттуда был один почтенный архимандрит и говорил, что есть в Тобольской губернии, в селе Покровском, три благочестивых брата: Илья, Николай и Григорий. Старший из них – Григорий, а два первых – его ученики, ещё не достигшие высокой ступени нравственного усовершенствования. Сидели как-то эти три брата в одной избе, горько печаловались о том, что Господь не посылает людям благословенного дождя на землю; потом Григорий встал из-за стола, помолился и твёрдо произнес: «Три месяца, до самого Покрова, не будет дождя...» Так и случи¬лось. Дождя не было, и люди плакали от неурожая... Вот вам и Илья-пророк, заключивший небо на три года с месяцами! Господи! Господи! — глубоко вздохнувши, заключил о. Феофан.

– А не приедет ли сюда тот старец?

– Приедет, приедет! Один архимандрит обещал его привезти. Мы его ждем...» [22] 

7. Миазмы Петербурга

Несколько слов о самом Петербурге, вернее, о той атмосфере, в которую была погружена жизнь не только великосветского общества, или столичной знати, но и вообще большинства образованных, интеллектуально развитых людей (интеллигентов). Тут надо сделать маленькое отступление.

Вопреки видимому затишью революционных брожений в период царствования могучего духом и телом Царя-Миротворца Александра III, который сумел обуздать смуту всей державной мощью своего правления, крамола на Руси не была истреблена совершенно, но продолжала расползаться, проникая все шире в различные слои русского общества. В основе этих процессов лежал общий упадок духовности и, как следствие, рост недовольства вообще жизнью и антиправительственных настроений в частности среди образованного слоя русских людей.

Ко времени восшествия на престол Святого Царя-Мученика Николая II духовное разложение народа достигло крайних пределов. Главная беда состояла в забвении благочестивых обычаев предков, стремительном падении нравов, что повлекло за собой либо полную потерю веры, либо ослабление её в столь сильной степени, что исконные спасительные идеалы Святой Руси: Православие, Самодержавие и Народность уже не являлись определяющими в умонастроении многих русских людей. Как следствие помутнения духовных ориентиров произошло крайнее ослабление политического чутья, что перед лицом усиливающейся антиправительственной пропаганды и яростной, беспримерной по своим масштабам компании клеветы и злохуления Помазанников Божиих со стороны злейших ненавистников Святой Руси делало русский народ беззащитным, доступным для гибельного воздействия своего смертельного врага. Разрастание этих, духовных в своей основе явлений, к началу XX столетия приобрело необратимый характер.

Остро чувствовали эти гибельные процессы наиболее духовно чуткие представители русского народа, подвижники православной веры, духоносные старцы. Так Оптинский старец Варсонофий (Плеханков) в одной из духовных бесед дал следующую характеристику состоянию современного мира:

«Но, что теперь происходит в миру, страшно подумать – объедение, пьянство, разврат. У Гоголя есть рассказ «Как поссори¬лись Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». В нём описыва¬ется, как из-за ничтожной причины два приятеля поссорились на всю жизнь, истощили все свои средства на суды, дошли до бедно¬сти, лишь только бы обвинить один другого. Печальная история! Гоголь прибавляет: «Скучно жить на этом свете, господа!»

Мы переживаем лютые времена: люди восстают один на дру¬гого, часто не щадят ни родства, ни дружбы, восстают против законной власти, – всё попрано: вера, добродетели, стыд. Не скучно, но страшно жить на этом свете, господа!

Впрочем, не следует приходить от этого в уныние, было и хуже, до прошло, так и настоящее настроение ещё успокоится, это время ещё не перед антихристом.

Разнузданность усилилась после объявления всяких свобод при Александре II. Театр в настоящее время действует развраща¬ющим образом на душу, так как в нём часто разыгрываются такие безнравственные вещи,  как  «Анатэма» Андреева и т.п. … Теперь всё разрешено, и даже под большие праздники идут театральные представления, прежде же в казенных театрах под праздники не играли» [23].

Видя расхищение стада овец Христовых, предчувствуя неминуемую погибель русским людям по причине умножения беззаконий, на поле духовной битвы выступили герои духа, Христовы воины-богатыри, разящие врага оружием пламенной веры и проповедью слова Божьего. По всей России грозным набатом прозвучали гневные, обличительные слова всероссийского молитвенника, праведника, протоиерея Иоанна Кронштадтского (Сергиева):

«Для всех очевидно, что Царство Русское колеблется, шатается, близко к падению» [24].

«Если в России так пойдут дела и безбожники и анархисты-безумцы не будут подвергнуты праведной каре закона, и если Россия не очистится от множества плевел, то она опустеет, как древние царства и города, стёртые правосудием Божиим с лица земли за свое безбожие и за свои беззакония» [25].

«Россия мятется, страдает и мучится от кровавой внутренней борьбы, от неурожая земли и голода, от страшной во всём дороговизны, от безбожия, безначалия и крайнего упадка нравов. Судьба печальная, наводящая на мрачные думы.

Но Всеблагое Провидение не оставит Россию в этом печальном и гибельном состоянии. Оно праведно наказует и ведёт к возрождению. Судьбы Божие праведные совершаются над Россией...» [26].

Батюшка Иоанн обличил преступную роль интеллигенции в разложении русского народа:

«Казалось бы, как могло существовать неверие при таком обилии свидетелей! Между тем, в наши дни появилось множество неверующих как из интеллигенции, так и из простого народа, сбитого примером людей неверующих на ложный погибельный путь. Как же явилось безбожие и всякия ложныя учения? Это объясняется тем, что многие отпали от Церкви, не хотят читать и слушать Слова Божия, увлекаются духом века сего, который легко порабощает беспечных и невнимательных различным страстям. И вот люди заживо уловлены в сети вражьи, гибнут сами и других влекут к погибели, ослабляют устои семьи, общества и государства, хотят поколебать царский престол и внести в страну полный беспорядок, анархию. Главная причина всего этого – неверие.

Господи! ими же веси судьбами обрати заблуждающихся на путь истины и спасения, потому что страшное наказание ожидает того, «кто попирает Сына Божия и не почитает за святыню Кровь завета, которою освящен, и Духа благодати оскорбляет» (Евр. 10, 29). <…>

Мы потеряли это христианское миросозерцание, которое преображает всего человека и под влиянием которого жили христиане первых времён. О, где ныне эти чистые порывы души, где светлые восторги сердца, святыя минуты горячей молитвы, сердечныя чувства благодатнаго мира?» [27]

«Нынешние интеллигенты наши свели на нуль, на ничто, все благостное и премудрое Домостроительство Божие о спасении рода человеческого; свели к нулю в своих безбожных писаниях Св. Церковь, основанную непоколебимо на земле Богом; уничижили Крест Христа Искупителя; Священное Откровение или слово Божие, благодать священства, законы божественные, на место коих вводят свои плотские, растлевающие нравы законы; возвели в культ удовлетворение своим плотским страстям; поставили свой разум на место разума Божия, незаконные разводы с женами возвели в закон, а слово Божие толкуют превратно, и тем смущают людей веры и благочестия» [28].

«Наши именуемые интеллигенты не верят в воскресение мертвых и бессмертие души человеческой, в праведное всем воздаяние, в вечное блаженство праведных и в вечную муку грешников нераскаянных, – и оттого сбились совершенно с жизненной, разумной, Божественной основы и стали не интеллигентами (разумными), а безумными, делающими совершенно безумные дела; прониклись ненавистью к вере, к христианскому благочестию, к истине и правде, ко всему святому, честному и похвальному; провозгласили дикую свободу своим бессмысленным страстям, объявили войну начальству и всякому общественному порядку, предались неповиновению, всякому бесчинству, убийству среди белого дня, всякой лжи и клевете на тех, которые им ненавистны; провозгласили словом и делом, так называемый террор и самые власти держат в страхе, между тем, как они сами должны были бы бояться власти, ибо сказано: «несть власть, аще не от Бога; сущия же власти от Бога учинены суть; Хощеши ли не боятися власти? Благое твори, и иметь будеши похвалу от Него; аще ли злое твориши, бойся, не бо без ума меч носит» (Римл. 13, 1)» [29].

«Ученые мира сего, разглагольствующие с кафедр в высоких учреждениях государства и всяких других; вы, учащие и учащиеся, особенно в высших учебных заведениях, но для Бога самых последних и отверженных по духу мятежа и непокорности властям, посылаю я и вас к яслям Вифлеемским, отбросьте вашу гордость пред Вашим Творцом в Спасителем и единственным истинным учителем и смиритесь перед Тем, Кто принёс на землю мир от Отца Небеснаго и благоволение человекам, кто повинен земному кесарю. Не забудьте, что Он говорит о мятежных гордецах, что Он есть Камень, на Который кто упадет, того раздавит (Мф. 21, 44).

Кто вас научил непокорности и мятежам бессмысленным, коих не было прежде в России и в других государствах?

Возвратитесь к смиренной вере, к Евангелию мира, к Церкви, от коих вы безумно отпали, как некогда сатана с падшими ангелами от Бога.

Горе мятежникам и непокорным, как Корею, Дафану и Авирону.

К вам обращаю мою священническую речь, хотите слушайте, хотите не слушайте, – но я говорю вам, как искренно верующий собрат. Перестаньте безумствовать. Довольно! Довольно пить горькую, полную яда чашу – и вам и России» [30]. 

Как пишет Матрена Григорьевна, «ощущение надвигающейся катастрофы было общим» [31].

Отцу Иоанну Кронштадтскому вторили многие проповедники веры и подвижники благочестия на Святой Руси. Среди них выделялись могучие голоса светильника веры старца-митрополита Московского Макария Невского (Парвицкого), а также протоиерея Иоанна Восторгова – бесстрашного обличителя революции и ревностного проповедника слова Божьего, горячо любившего своего Царя. Всех этих добрых пастырей отличало ещё одно общее свойство: все они с уважением относились к Григорию Ефимовичу Распутину-Новому, опровергая клевету в его адрес, оказывая поддержку ему в благих начинаниях и молитвенную помощь.

К моменту появления старца Григория в С-Петербурге явления, о которых с горечью говорил батюшка Иоанн Кронштадтский, казалось, достигли крайней степени обнаженности, бесстыдства и безобразия, о чём откровенно вынуждена писать дочь Григория Ефимовича Матрёна:

«К началу века Петербург впору было называть не Новой Венецией, а Новым Содомом. Хлыстовские радения могли показаться шалостями в сравнении с тем, чем наполняли свой досуг (то есть дни напролёт) столичные искатели удовольствий. Несметные толпы весёлых девиц ночами прогулива¬лись по Невскому проспекту. Полиция сбивалась с ног, следя за порядком в бес¬численных домах терпимости. Девушек для них приво¬зили из Азии, Южной Америки и Африки, в том числе десятилетних, спрос на которых был весьма велик. Зрители Порная покраснели бы, покажи им зрелища, которыми наслаждались завсегдатаи аристократических закрытых клубов.

Пределом могли служить лишь границы воображения. Одним из самых популярных представлений подоб¬ного рода были сценки, изображающие совращения. От совращения малолетних до скотоложества. Интересно заметить при этом, что члены столичных клубов никогда бы не признались в том, что стали развратниками. Происходящему они придавали роль какой-то эстетической игры. Явно полагая (когда дело касалось их самих), что наблюдать – не значит участвовать.

Публика, и дамы в том числе, ещё вчера приходившая в негодование от откровений Мопассана, с патологической жадностью набрасывалась на литературу самого низкого сорта, не гнушавшуюся передачей гряз¬нейших деталей. Более того; в этом даже стали находить шик, уверяя, что просто необходимо открывать все низкие стороны человеческого существования. Большие города всегда были средоточием порока, но никогда раньше порок так усердно не окружали флёром респектабельности. Никогда пороком так не гордились. Кокаинисты-декаденты задавали тон. И их принима¬ли в аристократических домах.

Самым невинным из времяпрепровождений, пользо¬вавшихся тогда огромным успехом у праздной публи¬ки, было «столоверчение». Приглашение на спиритичес¬кие сеансы считалось хорошим тоном. Почти во всех модных салонах столицы собирались те, кто желал ис¬пытать судьбу. Даже видные материалисты (ученые) не были чуж¬ды этому занятию. Химик Менделеев, чья слава тогда находилась в зените, давал пример. Он написал целый труд, который так и назывался – «О столоверчении».

Надо заметить, что светские люди из тех, кто прини¬мал участие в этом предосудительном, с точки зрения церкви, занятии, не переставали полагать себя истинны¬ми христианами и не усматривали никакого греха в при¬зывании духов. Не укоряю их нисколько, а только гово¬рю, что собственная нетвердость в вере всегда кажется простительной или даже не заслуживающей внимания.

В обществе широко распространилось учение Елены Петровны Блаватской, основательницы теософии. Одни только и говорили о карме, реинкарнации, об Учите¬лях. Другие посещали лекции мистиков... Третьи искали смысла жизни в дыхательной гимнастике и медитации по методу йогов» [32].

Матрёне Григорьевне вторит начальник политической полиции Петербурга А.В. Герасимов:

«Надо сказать, события этих лет [1904-1906 годы – Ю.Р.] вообще вызвали сильный рост мистических увлечений в высших классах общества. В петербургских салонах, игравших в придворных кругах такую заметную роль и наложивших свою ро¬ковую печать на общие судьбы России, наперебой занимались спи¬ритизмом, вертели столы, вызывали духов и т.д. Ко мне самому не раз поступали предложения обратиться к посредничеству различ¬ных медиумов, которые якобы способны были помочь мне в де¬ле обнаружения революционеров» [33].

Современный исследователь масонства Б.П. Башилов (Юркевич), раскрывая тему духовного поражения образованного класса, прямо вводит термин «Орден Русской Интеллигенции». Этим определением Башилов желает подчеркнуть, что практически весь образованный слой русских был подвержен влиянию масонских идей, искусно привносимых в интеллектуальную среду масонскими эмиссарами, которые были внедрены практически во все слои образованного русского общества. Под видом идей нравственного совершенства, образования и прогресса в умы и сердца людей впрыскивался яд, разлагающий духовную основу личности. Идеи масонства оказались доминирующими в русском обществе и так или иначе руководили стремлениями и поступками людей, формируя цели и приоритеты в жизни, контролируя профессиональную деятельность, оказывая влияние на их творчество, политическую ориентацию.

В подтверждение своих мыслей Башилов приводит очень показательную выдержку из статьи М. Новикова «Российские пророчества» (газета «Новое русское слово» от 11 января 1957 г.):

«В эту предгрозовую эпоху, когда творил Блок, в русской интеллигенции вообще, а в Петербурге и Москве особенно, было увлечение всякими эзотерическими исканиями. Кружки самых разнообразных мистиков от Антропософов Рудольфа Штейнера, через оттенки масонства розенкрейцеров и мартинистов, через поиски Святого Духа в экстатическом сектантстве, через магическую практику теургизма и т. д. и до столоверчения, охватило очень широкие слои и создавало напряженную атмосферу ожидания каких-то великих откровений». И далее Башилов, развивая тему влияния масонства, пишет: «Самые выдающиеся деятели "Серебряного века" русской культуры А. Блок, А. Белый, Вяч. Иванов, Мережковский, Гиппиус, Ф. Сологуб, В. Брюсов, М. Волошин, Скрябин и многие другие были вовлечены в грязный поток разного рода оккультных учений, уходивших своими истоками к "новаторской деятельности" Розенкрейцеров» [34].

Подобного рода творческие искания русской интеллигенции оплодотворяли деятельность различного рода политических партий и общественных организаций и не могли не отразиться на политических настроениях масс.

8. Св. прав. Иоанн Кронштадтский

Вот на таком фоне процессов духовной деградации и всё более обостряющегося политического слабоумия и появился в Петербурге сибирский странник Григорий Распутин.

Подробно об этом со слов отца рассказывает Матрёна Григорьевна:

«Итак, отец появился в Санкт-Петербурге. Город ему не понравился. Потом он говорил мне, что ему душно здесь. Нежелание свое сразу уехать обрат¬но объяснил так: «Меня держит здесь».

Поначалу отец, мало с кем знакомый тогда, не знал, что делать дальше. Он уже давно слышал о священнике из собора в Кронштадте – знаменитом Иоанне Кронштадтском. Говорили, он обладает огромной духовной силой. И вот в одно из воскресений отец решил поехать в Кронштадт, на проповедь.

Говорили, что собор, где служит Иоанн Кронштадт¬ский, – оазис покоя в бурлящем море. Отцу предстояло убедиться в этом. Отец был ошеломлён таким проявлением искренней веры в Бога. Считается, что Бог пребывает в церкви. И это, ко¬нечно, так. Это знают все верующие. Но не всем дано почувствовать Бога рядом с собой во время церковной службы. Отец простоял на коленях всю службу. Молился, вру¬чая свою судьбу Господу.

Люди, обладающие духовным зрением, узнают друг друга. Архимандрит [протоиерей – Ю.Р.] Иоанн вышел из алтаря, остано¬вился перед отцом, взял его за руку и заставил встать. Сказал, что почувствовал присутствие отца в храме:

– В тебе горит искра Божья.

Отец попросил благословения у архимандрита [протоиерея Иоанна Кронштадтского].

– Господь тебя благословляет, сын мой, – ответил тот. В тот день отец  принял причастие из рук Иоанна Кронштадтского, что было большой честью. После архимандрит позвал отца к себе. Отец рассказал Иоанну о себе всё: «Как на духу». Впро¬чем, он и воспринимал происходящее как продолже¬ние исповеди, начатой ещё в храме во время службы. Разумеется, рассказал и о явлении Казанской Божь¬ей Матери, о смутных догадках, наполнивших его пос¬ле этого. Рассказал о том, что пришёл в Петербург как бы не по своей воле:

– Вело меня сюда...

Архимандрит [протоиерей Иоанн Кронштадтский] слушал отца, не перебивая. Когда отец закончил говорить, спокойно сказал:

– Бог привёл, значит, так тому и быть. У отца вырвался вопрос:

– Чему быть?

Архимандрит так же серьёзно ответил:

– А что Бог даст, тому и быть. Его слушай, он вразумит.

Даже Труфанов так передает слова Иоанна Кронш¬тадтского:

– Странствуй, странствуй, брат, тебе много дал Бог, помогай людям, будь моею правою рукой, делай дело, которое и я, недостойный, делаю...

Архимандрит [протоиерей Иоанн Кронштадтский], пересказывая другим встречу с отцом, называл его «истинным старцем». Вскоре он пригласил отца пожить в монастыре. Отец приглашение с радостью принял.

Иоанн Кронштадтский, искренне расположивший¬ся к отцу, познакомил его с Гермогеном Саратовским [епископом Гермогеном Долгановым (Долганевым) – Ю.Р.], в то время одним из самых популярных церковнослужи¬телей в России; монахом Илиодором (в миру – Сергей Труфанов), известным тогда суровыми проповедями, собиравшими огромные толпы слушателей; и архиман¬дритом Феофаном, инспектором Духовной академии Санкт-Петербурга, духовником семьи Императора» [35]. 

В рассказе о том, что о. Иоанн Кронштадтский познакомил Григория Распутина с еп. Гермогеном Саратовским и иеромонахом Илиодором нет ничего невероятного. Ведь все они были членами недавно сформированного Союза Русского Народа, были объединены общим устремлением спасти Россию от революции, и могли не только знать хорошо друг друга, что несомненно, но и сойтись близко на этой почве.

9. Архимандрит Феофан

Высокую оценку личности архимандрита Феофана (Быстрова) дал американский православный исследователь Ричард (Фома) Бэттс:

«Одним из выдающихся клириков Санкт-Петербурга, которые старались возродить православное благочестие, был вышеупомянутый архимандрит Феофан (Быстров). Ему пришлись по сердцу простые, но сильные слова Распутина. Не вызывает сомнений, что архимандрит Феофан поддерживал Распутина в первые годы пребывания того в столице. В 1905 году он говорил, по словам бывшего Министра Финансов В.Н. Коковцова, что Распутин "доходил до такого глубоко молитвенного настроения", которое архимандрит Феофан "встречал в редких случаях среди наиболее выдающихся представителей нашего монашества"».

 Фома Бэттс верно подмечает, что «главным на пути Распутина к Богу было покаяние, и, видимо, именно покаяние было тем, что тронуло в нём двух наиболее выдающихся церковных подвижников С-Петербурга, протоиерея Иоанна Кронштадтского (Сергиева) и архимандрита Феофана (Быстрова), который был инспектором С-Петербургской Духовной Академии. К нему были благорасположены епископ Саратовский Гермоген и тогдашний ректор Духовной академии епископ Сергий (Страгородский).

Многие из православного духовенства, – продолжает Фома Бэттс, – пытались в те годы возжечь огнь веры в прихожанах, особенно в лицах, принадлежащих к высшим слоям общества, ставших в последние лет двадцать пять безразличными в массе своей к вере и духовным вопросам и считавших часто религию скорее вопросом "удобства", нежели иным. С тех пор, как была упразднена духовная цензура и всевозможные книги с самым разным содержанием стали свободно распространяться по всей стране, давняя привязанность к Матери Церкви становилась всё слабее и слабее, пока, в глазах многих, Церковь не стала выглядеть просто вопросом хорошего воспитания, к которому принадлежащим к хорошему обществу должно приспособиться, но который находится вне этого общества и рассматривается как маловажный вопрос. Григорий Распутин появился как раз в тот момент, когда иерархи Церкви искали такого человека. Иерархи были обеспокоены тем, что Церковь теряет связь даже и с простыми людьми, и Распутин казался идеальным человеком, способным помочь Церкви приблизить к ней массы. Он толковал сложную истину и церковные догматы неожиданно и просто» [36].

Свидетелем дружеских отношений, сложившихся между архимандритом Феофаном и старцем Григорием, стал митрополит Вениамин (Федченков) (в то время студент Петербургской Духовной Академии). Продолжим цитировать его воспоминания, которые мы прервали в том месте, где Григорий Ефимович «увидел» сокровенное желание Ивана Федченкова стать монахом, при этом старцу Григорию открылось и некоторое колебание юноши, на что и было ему указано неожиданным вопросом. Рассказав об этом удивительном, если не сказать чудесном событии, владыка Вениамин продолжил:

«О. Феофан всегда искал «Божьих людей» в натуре, были и другие примеры в его жизни до и после Распутина. Другим студентам Распутин не сказал ничего особого… Знаю я другие факты его глубокого зрения. И, конечно, он этим производил большое впечатление на людей. Епископ Сергий, однако, не сделался его почитателем. И, кажется, Распутин никогда больше не посещал его. Будущий Патриарший Местоблюститель был человеком трезвого духа, ровного настроения и спокойно-критического ума. Но зато о. Феофан всецело увлёкся пришельцем, увидев в нем конкретный образ «Раба Божия», «святого человека». И Распутин расположился к нему особенно. Начались частые свидания их. Я, как один из близких почитателей о. Феофана, тоже уверовал в святость «старца» и был постоянным слушателем бесед его с моим инспектором. А говорил он всегда очень остроумно» [37].

В мемуарной литературе нередко ставится вопрос о том, кто же был непосредственным «виновником» знакомства Царской Четы с сибирским крестьянином. Среди лиц причастных к этому называют Анну Вырубову, Вел. Княгиню Милицу Николаевну, её мужа и её сестру, а также архимандрита Феофана. Поскольку рассмотрение этого вопроса всякий раз имеет скрытый подтекст негативного характера, было бы интересно уточнить, кто же именно обратил внимание Государя и Государыни на сибирского странника.

Анна Александровна свидетельствует о том, что её собственное знакомство с Г.Е. Распутиным произошло в доме Вел. княгини Милицы Николаевны. А привёл его туда архимандрит Феофан. Это утверждение Анны Александровны вызвало резкую критику со стороны биографа владыки Феофана схимонаха Епифания. Собственно, его претензии направлены не столько против Анны Александровны, сколько против текста протоколов её допросов в ЧСК, который, по его мнению, был сфальсифицирован в советское время с целью, в частности, очернить имя такого подвижника, как архипастырь Феофан. Столь категоричное заявление вызвано крайним нежеланием бросать пятно на личность владыки Феофана, хотя совершенно непонятно, что же предосудительного в том, что Григорий Ефимович был приведён им к Милице Николаевне. Тем не менее, схимонах Епифаний стремится затушевать этот эпизод в биографии архиепископа Феофана, и указывает на то, что знакомство произошло гораздо раньше и не в Санкт-Петербурге, а в Киеве. Однако не сказано, откуда почерпнуто это утверждение. Уж не из книги ли Арона Симановича? Пусть даже так, в Киеве. Скорее всего, и то, и другое имело место как два последовательных этапа знакомства В. княгини Милицы и её мужа со странником Григорием. Но интерес собственно вызывает иной вопрос: кто же именно из перечисленных людей представил Царской Чете старца Григория. Из дневников Государя ясно, что знакомство произошло в загородном имении Милицы Николаевны, в Сергиевке в ноябре 1905 года.

Вот, что по этому поводу пишет схимонах Епифаний, опираясь в своих выводах на те сведения, которые были собраны им при подготовке материалов к жизнеописанию архиепископа Феофана Полтавского: «Архиепископ Феофан неоднократно заявлял, что он не имеет никакого отношения к этому вопросу [к знакомству Царской Семьи с Г.Е.Распутиным – Ю.Р.]. Живя в Софии, он в 1930 году дал интервью редактору местной русской газеты Глебу Волошину. И Волошин, знавший Архиепископа еще в бытность свою кадетом Полтавского кадетского корпуса, напечатал в своей газете это интервью. Оно стало опровержением на клевету, появившуюся на страницах официального печатного органа Ватикана. Отвечая на вопросы редактора, Архиепископ Феофан сказал, что он совсем не “переживает” и не “страдает” уже хотя бы потому, что совершенно не причастен к этому делу, так как Распутина ввели во Дворец черногорские княгини, Милица Николаевна и Анастасия Николаевна, бывшие в большой близости к Государыне. И он был приглашён как лечитель или даже как целитель к опасно больному Наследнику Цесаревичу Алексею. Сам он, в ту пору архимандрит Феофан, Инспектор С-Петербургской Духовной Академии, впервые увидал Распутина у черногорских княгинь, но последний имел уже доступ во Дворец к постели больного Цесаревича. Архиепископ Феофан подчеркнул, что он не считает роль Распутина столь великой, чтобы расценивать его как «причину гибели Православной Российской Империи».

Милица Николаевна и Анастасия Николаевна впервые встретили Распутина ранее, в Киеве, в Киево-Печерской Лавре. Он первый заговорил с ними и поразил их своей речью, своим умом и благочестием. Они назвали себя и пригласили его приехать к ним в Петербург. Он приехал. Здесь они уже основательней познакомились со своим сибирским гостем. Но всё это делалось не случайно. Они были близки с Государыней. Она глубоко переживала, что родившийся Наследник Престола болен гемофилией, перед которой современная медицина была бессильна, но верила слову одной прозорливой, что не наука, а простой, неученый человек поможет ее горю. Это было сказано Государыне, когда о болезни Наследника никто не знал. И Государыня искала этого “простого человека”. Когда же Милица Николаевна рассказала ей о сибирском крестьянине Распутине, то убитая горем Государыня с великой надеждой пожелала видеть Григория Ефимовича. И Царь, и Царица приняли его, рассказали ему о своем несчастье и привели к постели больного Наследника. Как только Григорий Ефимович вошёл в детскую к Наследнику, то сразу упал на колени перед святыми иконами. Государь, и Государыня, и все Великие Княжны последовали его примеру. И все они молились горячо, со слезами, прося Господа об исцелении на одре болезни лежащего отрока, Царевича Алексея. И совершилось чудо, кровотечение прекратилось по слову Евангельскому: “по вере ваю буди вама” (Мф. 9, 29).

Так Григорий Ефимович стал лечителем и в некотором смысле, исцелителем, потому что болезнь не прекратилась, а прекратился только приступ. И всякий раз, когда у Наследника начинался новый приступ, призывали Григория Ефимовича и он, действительно, “помогал”. Но состояние больного было непрочным. Ибо Господь ждал молитвы всенародной об исцелении отрока Алексея. А молитва эта должна начаться с покаяния всенародного, но такого покаяния не было... Дело это не частное, не только одной Царской Семьи, а всего государства Российского» [38].

В изложении событий схимонах Епифаний не мог учитывать показаний самого владыки Феофана, которые всплыли на аукционе Сотбис только в 2005 году. Тогда же они  были выкуплены знаменитым дирижером Мстиславом Ростроповичем и стали доступными широкой публике благодаря писательской деятельности Э. Радзинского. Растропович предоставил Радзинскому материалы Досье о Распутине с аукциона Сотбис, а тот в свою очередь включил приглянувшиеся ему фрагменты допросов ЧСК в свою книгу о Григории Распутине. Естественно, тексты претерпели редакцию и доступны сегодня только в изложении Радзинского. Уповая на то, что оригиналы документов когда-нибудь будут опубликованы, приходится пока довольствоваться текстами редактированными именно Э. Радзинского. Из этих текстов следует, что Григорий Распутин в Санкт-Петербурге был представлен Вел княгине Милице Николаевне и её мужу Вел. князю Петру Николаевичу благодаря именно благочестивой инициативе архимандрита Феофана (Быстрова), что само по себе никоим образом не может бросить тень на его личность и хоть как-то омрачить его светлую память, но наоборот, это событие может послужить к ещё большему уважению владыки Феофана и, несомненно, может быть поставлено ему в заслугу, как человеку, послужившему в Божественном Промысле звеном, чрез которое произошло столь радостное и чудесное событие – знакомство Царской Четы с сибирским старцем Григорием.

Архиепископ Феофан (Быстров) (из показаний на допросе в Ч.С.К., 1917 г., в изложении Э. Радзинского):

«Впервые Григорий Ефимович Распутин прибыл в Петроград зимою во время русско-японской войны из города Казани с рекомендацией ныне умершего Хрисанфа, викария Казанской епархии. Остановился Распутин в Александро-Невской Лавре у ректора Петроградской Духовной академии епископа Сергия. Как-то он пригласил нас к себе пить чай и познакомил впервые меня, нескольких монахов и студентов с прибывшим к нему Божьим человеком или «братом Григорием», как мы тогда называли Распутина. Он поразил всех нас психологической проникновенностью. Лицо у него было бледное, глаза необыкновенно проницательные, вид постника. И впечатление производил сильное. В то время находилась в плавании эскадра адмирала Рожественского. Поэтому мы спросили Распутина: «Удачна ли будет её встреча с японцами?» Распутин на это ответил: «Чувствую сердцем, утонет». И это предсказание впоследствии сбылось в бою при Цусиме». [Разговор произошел, по-видимому, в марте-апреле 1905 г. Цусимское сражение произошло 14-15 мая 1905 г.- Ю.Р.]

Далее архиепископ Феофан рассказал, как Григорий Распутин «студентам Академии, которых он видел впервые, верно сказал – одному, что тот будет писателем, другому указал на болезнь его, а третьему пояснил: «Ты простая душа, но этим злоупотребляют твои друзья. В беседах Распутин обнаруживал тогда не книжную начитанность, а добытое опытом понимание тонких духовных переживаний. И проницательность, доходившую до прозрения. Я больше других интересовался мистической стороной жизни. С особами царствующего дома я познакомился в бытность мою инспектором Петроградской Духовной академии. Пётр Николаевич и Милица Николаевна посещали Духовную академию и встречались там со мною. Я слышал, что особы царствующего дома хотят со мною познакомиться ближе, но, по своим убеждениям, как монах, я избегал этого. Как-то в страстную субботу великая княгиня Милица Николаевна пригласила меня к себе исповедовать её. Не зная, как поступить, я обратился к митрополиту Антонию и с его благословения поехал к ней. И после этого стал бывать в её доме. Великая княгиня Милица Николаевна была очень начитана, знала святоотеческую, мистическую и аскетическую литературу и издала даже собственный труд – «Избранные места из святых отцов». В дом бывшего императора я был приглашен впервые великой княгиней Милицей Николаевной. Бывая в доме Милицы Николаевны, я проговорился, что у нас появился Божий человек Григорий Распутин. Милица Николаевна заинтересовалась моим сообщением, и Распутин получил приглашение явиться к ней. Был он там без меня, и, видимо, привлек её внимание, и его не только стали приглашать, но Милица Николаевна меня просила, чтобы я давал Распутину приют у себя, когда он будет приезжать в Петроград. Каким образом Распутин познакомился с семьей бывшего императора мне совершенно не известно. И я решительно утверждаю, что в этом я никогда ему ничем не содействовал. Догадываюсь, что Распутин проник в царскую семью не совсем прямым путем. Сам Распутин об этом не говорил никогда, несмотря на то, что он вообще достаточно разговорчив. Я замечал, что у Распутина было сильное желание попасть в дом бывшего императора, и что проник он туда против воли великой княгини Милицы Николаевны. Сам Распутин сознавался мне, что он скрывает от Милицы Николаевны знакомство свое с царской семьей. По словам Милицы Николаевны, Распутин обещал сам не знакомиться с Царской Семьей». [Далее Радзинский своими словами передает смысл сказанного епископом Феофаном – Ю.Р.]: «Милица Николаевна предупреждала Григория, «что он не должен стремиться сам встречаться с «царями» – иначе «он попросту погибнет». [Далее епископ Феофан]: «Предупреждение её, что Распутин погибнет, я объясняю тем, что при дворе много соблазнов, зависть, интриги, и что Распутин, будучи простым непритязательным странником-богомольцем, в такой обстановке духовно погибнет» [38].

Так думал владыка Феофан. Но по-иному судил Бог.

10. Горящий факел

Заключим главу отрывком из воспоминаний митрополита Вениамина, которому удалось точно передать духовный фон столичной жизни, на котором появился странник из сибирского села Покровского. Здесь же мы найдем яркое определение того, кем оказался Григорий Ефимович для столичного общества, каково его духовное значение.

«Вообще Распутин был человек совершенно незаурядный и по острому уму, и по религиозной направленности. Нужно было видеть его, как он молился в храме: стоит точно натянутая струна, лицом обращен к высоте, потом начнёт быстро-быстро креститься и кланяться.

И думаю, что именно в этой исключительной энергии его религиозности и заключалось главное условие влияния на верующих людей. Как я уже говорил не раз раньше, духовная жизнь и религиозное горение к тому времени начали падать и слабеть. Вера становилась лишь долгом и традицией, молитва – холодным обрядом по привычке. Огня не было в нас и в окружающих. Пример о. Иоанна Кронштадтского был исключением, но он увлекал преимущественно простой народ. А «высшие» круги – придворные, аристократы, архиереи, духовенство, богословы, интеллигенты – не знали и не видели религиозного одушевления. Как-то у нас всё «опреснилось», или, по выражению Спасителя, соль в нас потеряла свою силу, мы перестали быть «солью земли и светом мира». Нисколько не удивляло меня ни тогда, ни теперь, что мы никого не увлекали за собою: как мы могли зажигать души, когда не горели сами?! Один святой архиерей, епископ Иннокентий, бывший Благовещенский, живший потом на покое в монастыре возле Севастополя, говорил мне:

– Вот жалуются, что народ не слушает наших проповедей и уходит из храма, не дожидаясь конца службы. Да ведь чего слушать-то? Мы питаем его манной кашей, а люди хотят уже взрослой твёрдой пищи.

Верно! Было общее охлаждение в нас. И приходится еще дивиться, как верующие держались в храмах и с нами? Но они были просты душою, не требовательны к нам, а ещё важнее, они сами носили в себе живой дух веры и религиозной жизни и им жили, хотя вокруг всё уже стыло, деревенело. А интеллигентных людей и высшие круги мы уже не могли не только увлечь, но и удержать в храмах, в вере, в духовном интересе.

И вдруг появляется горящий факел.

Какого он духа, качества, мы не хотели, да и не умели разбираться, не имея для этого собственного опыта. А блеск новой кометы, естественно привлёк внимание.

Из Духовной академии этот пламень перебросился дальше. Благочестивые люди, особенно женщины, стали восхищаться необыкновенным человеком, круг знакомства стал расширяться всё больше… «Светов, святой» – распространялась о нём слава. И, голодный духовно, высший круг потянулся на «свет». Оказывалось, вера совсем уж не такое скучное дело, не все же там мертвецы, а есть и горящие…» [39]

Вот такие определения вынужден дать владыка Вениамин сибирскому страннику Григорию, чтобы не погрешить против истины: «горящий факел», «пламень», «новая камета».

«Вынужден», потому что не любил владыка Вениамин Григория, а может любил, да боялся себе в этом признаться. Потому много написал пустого в своих воспоминаниях, впрочем, как мы уже сказали, не подкрепив своё теоретизирование на тему о Распутине ни одним действительным фактом, о чём непременно написал бы, если бы таковой имел место. Ну, да Бог судия митрополиту Вениамину. Мы же простим его и будем ему благодарны хотя бы за то, что он нашёл в себе мужество написать много доброго о Царском Друге. Вопреки ложному духу, влиянию которого в отношении Григория Распутина был подвержен владыка Вениамин, всё же он передал добрую правду о сибирском крестьянине, хотя и с оговорками.

Господь вёл Григория дальше. Мы предприняли попытку проследить основные вехи этого пути. Но их можно найти и в книгах других авторов, а также в собственных рассказах Григория Ефимовича, суммированных в его автобиографической брошюре «Житие опытного странника». Напоследок, заканчивая эту главу, отметим лишь то, что этот страннический путь привёл Григория в Царский дворец, но уже не в качестве странника-богомольца, взыскующего путь ко спасению, а в качестве духовно опытного старца, способного самому повести людей по тому пути, на котором он утвердился за годы своих духовных подвигов и странствий Христа ради по всей матушке России.

Источники:

1. Распутина М. Указ. соч. С. 36-37.

2. Бэттс Ричард (Фома) Указ. соч. С. 11.

3. Распутина М. Указ. соч. С. 36-37.

4. Смирнов В., Смирнова М. Неизвестное о Распутине. P.S. Тюмень: Издательский дом «Слово», 2006. С. 14.

5. Распутина М. Указ. соч. С. 37.

6. Распутина М. Указ. соч. С. 64.

7. Бэттс Ричард (Фома) Указ. соч. С. 11.

8. Распутина М. Указ. соч. С.  38. 

9. Распутина М. Указ. соч. С. 39-40.

10. Лествица, возводящая на Небо преп. отца нашего Иоанна, игумена Синайской горы. М: Правило веры, 1996. С. 48-57

11. Старец Никон Сушкинский. Жизнеописание. Репринт. Рязань: Зерна. 2007. С.12

12. Распутина М. Указ. соч. С. 67.

13. Бэттс Ричард (Фома) Указ. соч. С. 46-47.

14. Распутина М. Указ. соч. С. 67.

15. Бэттс Ричард (Фома) Указ. соч. С. 17-18.

16. Митрополит Вениамин (Федченков) На рубеже двух эпох: Отчий дом. 1994. С. 133-134

17. Распутин Г. Е. Житие опытного странника. ГАРФ, ф. 612, оп. 1, ед. хр. 31.; также см., например, Распутина М. Распутин. Воспоминания дочери. М: Захаров, 2000. С. 357.

18. Бэттс Ричард (Фома) Указ. соч. С. 64.

19. Распутина М. Указ. соч. С. 58-63, 66-67.

20. Распутина М. Указ. соч. С. 63-66.

21. Распутина М. Указ. соч. С.  67.

22. Распутина М. Указ. соч. С. 74-75.

23. Беседы схиархимандрита Оптинского скита старца Варсонофия с духовными детьми. С-Пб, 1991. С.13- 14.

24. Новые грозные слова отца Иоанна Кронштадтского «О Страшном поистине Суде Божием грядущем и приближающемся», 1906-1907 гг. М: Донской монастырь. 1993. С. 37.

25. Там же. С. 55.

26. Там же. С. 42.

27. Там же. С. 98-99.

28. Св. Иоанн Кронштадтский «Золотые слова». СПб: Общество Василия Великого, 1996. С. 38.

29. Св. Иоанн Кронштадтский «Золотые слова». СПб: Общество Василия Великого, 1996. С. 31-32.

30. Новые грозные слова отца Иоанна Кронштадтского «О Страшном поистине Суде Божием грядущем и приближающемся», 1906-1907 гг. М: Донской монастырь. 1993. С. 117-118.

31. Распутина М. Указ. соч. С. 73.

32. Распутина М. Указ. соч. С.  69-70.

33. Герасимов А. В. На лезвии с террористами. М: Товарищество русских художников, 1991. С. 160.

34. Башилов Б. Легенда, оказавшаяся правдой. Неизвестные страницы русской истории, 1998 г. Интернет.

35. Распутина М. Указ. соч. С. 80-81.

36. Бэттс Ричард (Фома), Марченко Вячеслав «Духовник Царской Семьи». М: Бр-во преп. Германа Аляскинского, Российское Отделение Валаамского Общества Америки, 1994.  С. 25, 44.

37. Митрополит Вениамин (Федченков) На рубеже двух эпох: Отчий дом. 1994. С. 134

38. Радзинский Э. Распутин: жизнь и смерть. М: Вагриус, 2001. С. 55-59, 83-84. Материалы Чрезвычайной Следственной Комиссии, приобретенные М. Л. Растроповичем на аукционе Сотбис (Лондон, 1995 г.); протоколы допроса епископа Феофана;

39. Митрополит Вениамин (Федченков) На рубеже двух эпох: Отчий дом. 1994. С. 134-135