Коробка из красного дерева

Коробка на полке, полка в кладовке, а кладовка в комнате, что заперта на ключ. Не достать, не подобраться.
Когда-то в коробке хранилась обувь, а быть может, и что другое, — к примеру, бигуди или сапожный крем.
«Коробку эту мой муженёк покойный выкопал, — сказала однажды бабушка, — Клад искал, – молодой был, глупый! А коробка-то пустой оказалась!»
Но бабушка была женщиной хозяйственной, – и чему угодно могла найти применение.
Бабушка теряла коробку дважды, – на даче, в Липовке и в вагоне поезда Москва – Владивосток. А при переезде выбросила её сама: еще бы, ведь в этой самой коробке взяли и испортились любимые бабушкины сапожки! Отклеилась подошва, кожа потрескалась. Но коробка всякий раз возвращалась, – видимо, находились добрые люди, которые приносили бабушке её потерянную вещь и скромно оставляли под дверью.
Узнала Катя о коробке случайно. Зимой дело было. Мама куда-то ушла и Катю в кладовке закрыла.
Вьюга воет за окном. А Катя одна сидит, в темноте. Пять минут сидит, десять. Страшно. Холодно. И вдруг чувствует под боком что-то гладкое, тёплое. Разглядела — ну надо же! — большая коробка из красного дерева.
С тех пор Катя только о коробке и думает. Больше не играет со старыми куклами, не читает книжки с картинками. Даже мультики не смотрит. Ночью, на цыпочках, Катя подкрадывается к запертой двери и слушает.
Часы на кухне тикают. Вода в ванной капает. Бабушка похрапывает. Мама тихонько плачет во сне.
Кто-то стучит, скребётся скрежещет.
Кто-то зовёт, щёлкает, шепчет.
Кто-то заперт в коробке, где когда-то хранилась обувь.
Бабушка носит ключ в кармане халата. Попробуй-ка достань! Сразу ударит по руке. Но как-то раз бабушка уходит в гости, забыв ключ на столешнице.
Катя открывает кладовку: коробка стоит на прежнем месте. Садится Катя на корточки и приподнимает крышку. Пусто!
— Ай! — вскрикивает Катя.
Порезалась, об острый край!
Катя уносит коробку к себе в комнату и прячет под кровать. А на следующую ночь слышит:
Скрр, скрр, скррр…
Вскакивает Катя с кровати.
— Открой нас! Открой! — тихий, вкрадчивый голос.
Катя берёт коробку в руки. И будто бы коробка потяжелела!
И точно! Внутри – маленькие серые пушистики. Три зверушки! Коротенькие лапки, глазки-бусинки, – ярко-красные, как клюквы ягодки. Что за зверьки такие? Не собачки, не кошечки. Но очень, очень миленькие. Как живые! На миг Кате даже кажется, что… нет, конечно же игрушечные.
Вот только интересно, кто же сделал Кате такой подарок? Мама игрушек ей отродясь не дарила. А бабушка с некоторых пор покупает Кате только умные книжки. Конечно, можно на дедушку Мороза погрешить, но в середине сентября он такими делами обычно не балуется.
***
Приходят с утра пораньше в гости к Кате её школьные подружки, -— Тоша и Татка. Прыгают от нетерпения: ведь Катя обещала показать страшный секрет.
«Фотка Джастина Бибера это, точно, — шепчет Тоша Татке на ухо, — Катька её под подушкой прячет, от бабушки!»
Но вместо этого Катя показывает девочкам красную коробку, в которой, возможно, когда-то хранилась обувь:
— Самый большеголовый, – это Лип-Лип! А вот этот, с проплешиной на спине, – Шерхан. Светленькая, с шелковистой шёрсткой, – девочка. Я её Туттой назвала!
— Фу! Это что за уроды коротколапые? — морщится Тоша.
И говорит Татке:
— Видно, ей мать нормальных игрушек не дарит!
Татка кивает:
— Ты уж, Катя извини, но они и правда стрёмные какие-то. Ни рта, ни носа. Я б таких даже в руки не взяла.
— Глянь, их перекосило будто, — Тоша тыкает пальцем в морду Лип-липу, - Рожа, как пельмень!
— Неправда! — Катя сжимает кулачки, — Они хорошие! Ничего вы не понимаете!
— Ты дура!! И игрушки у тебя – дурацкие!
Тоша с размаху пинает коробку ногой. И подружки уходят, не забыв показать Кате язык. А Катя понимает, что больше никому и никогда не покажет коробку и маленьких пушистиков.
***
Катя ненавидит ходить в школу. Одноклассники показывают на Катю пальцем и говорят всякие гадости. А учителя называют Катю недотёпой и лентяйкой. Катя часто опаздывает, – ведь бабушка очень долго заплетает Кате косы.
Вот и сегодня – бежит Катя по улице, аж запыхалась. Вот только не успевает на первый урок, никак не успевает!
Заходит Катя в класс – а там никого. Что за чудо?
Вместо математики директор всех в актовом зале собрал:
— Случилось ужасное! Наша Тонечка Травникова сегодня попала в аварию и повредила ногу! Ей срочно нужны деньги на операцию!
Тоша девочка злая и очень вредная, – а все равно жалко её. Подружка все-таки. Надеется Катя, что Тоша быстро поправится.
В конце уроков и с самой Катей творится начинает что-то непонятное. Раз – и в обморок упала. Лежит на полу, в глазах темно. А потом вдруг стало жарко-жарко.
— Забирайте её в больницу, не то она тут всех перезаражает! — возмущается учительница.
— Вот еще, — машет рукой подоспевшая бабушка, — Я отродясь в больницах не лежала, и она не будет. Сама её вылечу.
Вот только с лечением у бабушки не ладится. И не только у бабушки. Даже детский врач диагноз поставить не может. Говорит, мол, обследовать ребёнка надо. К профессору везти. А лучше и вовсе – в стационар. Не спадает у девочки температура! Решает Катя, что скоро совсем умрёт. И каждую ночь с головой в белую простынь заворачивается. Чтобы бабушке было проще Катю хоронить, если что.
***
Лежит Катя в темноте, аж дышать боится. Бабушка в ночную смену работает, а мама в больнице на ночь осталась. И вдруг чувствует Катя, как кто-то на груди у неё топчется. Будто бы вышагивает маленькими лапками. Неужто судорога? Бабушка говорила, что от жара сильного судороги бывают. А вот про то, что они по животу скачут и на голову забираются, никогда не рассказывала.
Заскрипело что-то под кроватью, защёлкало.
Все двери и окна в квартире заперты. Кто залез, кто в комнате? Воры, — или черти?
— Я мёртвая, я мертвец! — испуганно шепчет Катя, зная, что черти обычно мёртвых не трогают.
— Нет, Катя, — говорит кто-то, — Ты ещё живая. Не бойся, это мы.
— Кто – мы? — Катя удивляется.
— А ты посмотри.
Разворачивает Катя простынь и видит трёх маленьких пушистиков. Шёрстка у них в темноте светится, глазки-бусинки то гаснут, то вспыхивают.
— Быть не может! Это сон! – кричит Катя, — Вы ненастоящие!
— Ещё как настоящие. Я – Шерхан, а рядом – Тутта.
— А я – Лип-лип, Лип-лип!! — третий пушистик подпрыгивает.
— А еще есть Я, — голос прямо из коробки доносится, — низкий, утробный, — Меня ты сразу не приметила.
— Его никто не примечает, — говорит Тутта, — Он хорошо прячется.
— Зови меня Тень-в-углу, — клокочет в коробке.
— Зачем же он прячется? – спрашивает Катя.
— Кто его видит – сразу падает замертво, — поясняет Шерхан.
— Оттого-то я и сижу в тени, — хрюкает четвёртый, сразу не примеченный.
Катя спрашивает, как же им удается говорить, не имея рта.
— А мы чревовещаем. Мы такое умеем. Мы много чего умеем! — хвастается Тутта.
— Спи, Катя, — успокаивает Лип-лип, — Завтра ты выздоровеешь. Только никому про нас не рассказывай.
И Катя засыпает.
***
А наутро все происходит всё так, как Лип-лип сказал. Выздоравливает Катя и даже в школу идёт, — попробуй-ка поспорь с бабушкой! Вот только пушистики больше не оживают. Спокойненько лежат себе в коробке, совсем игрушечные.
Вечером садится Катя уроки делать, — да только примеры не решаются, а буковки на строчки ровно ложиться не хотят. В голове что-то скребётся, стучит, щёлкает. И перед глазами будто бы красная пелена.
«Инна Витальевна опять ругаться будет, — думает Катя, — Опять скажет перед классом, что я дурочка-с-переулочка! Опять заставит после уроков грязные парты оттирать и мыть лестницу!»
А под кроватью шевеление какое-то:
Щёлк-щёлк. Скрип-скрип.
Крышка коробки открывается. Медленно-медленно. Раз — и выскакивает Лип-лип, маленький пушистый зверёк. А за ним и все остальные. Катя от радости в ладоши хлопает. Живые, живые! Не привиделось!
— Вы правда волшебные? Как из мультиков?
— Это да, — кивает Лип-лип, — На всякое волшебство мы горазды.
— Днём мы спим, а как стемнеет — просыпаемся, — говорит Шерхан.
— Так что, до самого утра мы к твоим услугам, — хрюкает Тень-в-углу.
Катя рассказывает о своей беде.
— Тоже мне, проблема! Да мы сами за тебя все домашние задания делать будем! Спать ложись, и не беспокойся! — в один голос заверяют Катю зверьки.
И получается у пушистиков это преотлично. Учительница не зовёт больше Катю дурочкой-с-переулочка. А бабушка даже красивую барби дарит. Да только теперь Кате никакие куклы не нужны, — даже самые дорогие, из «Детского Мира». Каждую ночь она отрывает коробку и играет с серыми зверушками. И в прятки, и в догонялки. И даже в «кричалки», если, конечно, бабушки дома нет.
Но однажды вечером – тихо, совсем тихо. Лежат пушистики на дне коробки кверху лапками, почти не двигаются.
— Сегодня играть не будем, — грустно сообщает Лип-Лип, — Нам из коробки не выбраться, сил нет.
— Потому что мы очень голодные, — вздыхает Тутта.
— Как же вас накормить? Точно! Я из холодильника сосиски принесу!
— Нет, — качает головой Шерхан, — Такая еда нам не подойдёт.
— А что ж подойдёт тогда? Вы скажите, а я бабушку упрошу купить!
— Палец твой, с левой руки.
— Ой… — растерялась Катя.
Шерхан прыгает Кате на ладонь. И шевелит глазками-бусинками.
— Всего один маленький пальчик! Мизинчик, к примеру, — упрашивает из коробки Тень-в-углу, — Ну на что он тебе? Совершенно ненужный палец!
Катя сомневается:
— Ой, это же больно!
— Да ты волнуйся! — Тень-в-углу одобрительно булькает, — Потерпеть-то немножечко!
Катя думает, как же пушистики будут есть её палец, если у них нет ртов. Но видимо, как-то управятся, волшебные же все-таки.
— А если… если я палец не дам?
— Тогда мы умрём, — Лип-лип опускает голову.
— Нет! — пугается Катя, — Не хочу, чтоб вы умирали! Ешьте палец!
Катя крепко зажмуривается. И будто что-то её за руку хватает и с силой дёргает. И даже не больно вроде бы. Первую секунду.
А потом…
Весь подъезд от криков Катиных на уши встаёт. Чуть участкового не вызывают. Бабушка с работы прибегает, злая, взмыленная. Катя на кухне сидит, в руке нож. И мизинца на левой руке не хватает. А крови-то, крови! Рыдает Катя, и не говорит ничего. Где палец, куда пропал?
— Видно, хлеб резала! Ну надо же! Как только руку не оттяпала! – ругается бабушка.
Ни врач-хирург, ни соседка тетя Даша, — никто не смог от Кати добиться, куда она палец дела. В конце концов решают, что от испуга ничего она не помнит.
— Придётся тебе, Катя, с девятью пальцами вместо десяти жить, — качает головой хирург, — Пианисткой ты теперь не станешь, конечно.
Но Кате, в принципе, всё равно. Главное, что маленькие пушистики не умерли. А ладонь заживёт, надо только немного потерпеть.
В школе стали Катю обзывать по-всякому:
— Эй, Обрубкина! — кричат мальчики из класса.
— Я не Обрубкина, я – Трубкина! — возмущается Катя.
— Кто тебе палец оттяпал, мамка что ли? — хихикает Татка с девочками.
Татка по классу теперь стала самая главная. Характер у неё оттого ужасно испортился. Тоша тоже злюкой была, но хоть не всё время! Жаль, что теперь она в интернате для детей-инвалидов учится.
***
— Не хочу возвращаться в школу! Татка меня вчера учебником ударила!
— А учительница что?
— Сказала, что я сама виновата! Сказала, что у меня наследственность дурная! Что меня изолировать надо!
— Беспредел, однако, — бурчит Тень-в-углу, — Я бы такую учительницу, извините, сожрал с потрохами.
Шерхан и Лип-лип на него зашикали.
Замечает Катя, что её пушистики немного подросли. И головы у них теперь совсем большие, и лапы не такие короткие.
Тутта хитро глазками-бусинками перемигивается:
— Знаешь, Катя, я что-нибудь обязательно придумаю.
***
В воскресение бабушка будит Катю с утра пораньше и зовёт к телевизору:
— Иди-ка сюда, твою школу во всех новостях показывают! Ой, Валидола мне! Что творится!
Катя глядит в экран. А там…
«Трагедия школы номер семнадцать…»
«Ушло под землю целое здание, спасатели продолжают откапывать…»
«Подземные пустоты или преступная халатность застройщика?..»
«Ночной сторож числится пропавшим без вести…»
«Женщина, пятидесяти шести лет…»
«…тетради она там проверяла! Вот зачем в выходной день туда пошла? Дома ей не сидится!»
«Учительница, всю свою жизнь посвятившая воспитанию молодого поколения, найдена погибшей! Кто ответит за это чудовищное…»
Показывают большую фотографию во весь экран.
— Да это же Инна Витальевна! — Катя вскакивает, — Бабушка, бабушка!! Это же наша классная руководительница!! Как же так, бабушка?
— Это все из-за метро! — бабушка плюётся, — Весь город перекопали, сволочи! Придётся теперь ждать, пока тебя в новую школу распределят!
А Катя думает, что бы было, если б школа не поздно вечером рухнула, а днём, когда первая смена еще домой не ушла, а вторая уже приходит.
***
Ночью Катя садится перед коробкой, очень, очень серьёзная.
— Тебе страшно, Катя? — спрашивает Лип-лип. — Ты нас боишься?
Катя молчит.
— Подумаешь, школа, — Тень-в-углу, казалось, насмехается, — Однажды Тутта сравняла с землёй целый город, вот уж шуму-то было! А сторож этот всё равно бы долго не протянул, от силы год. С его-то лёгкими! Что до твоей, так называемой, учительницы…
— Это случайность, Катя! Я только попугать хотела! Только раз тряхнуть! Ты мне веришь, Катя? Верь мне, верь мне!
Тутта собирает глазки в кучку, совершенно милейшим образом. Прямо котёнок. Катя никак не может заставить себя на неё злиться. Лип-лип садится Кате на колени. Шёрстка у него мягкая-мягкая.
— Нет, — качает головой Катя, — Вы не зверушки из мультиков.
— Верно, Катя, — Лип-лип сворачивается клубком, — Ты умная девочка, хоть и первоклассница ещё. Мы – гораздо лучше. Зверушки из мультиков совсем слабые. А мы не такие.
— Вы только не разрушайте больше ничего, пожалуйста! — просит Катя.
Маленькие пушистики обещают.
**
Месяц прошел, потом второй. И в другой школе Кате понравилось. Вот только одноклассники всё равно Катю задирали, — ведь Катя была странная, ни с кем не общалась, на переменах не бегала, да еще и без пальца!
За окнами – дождь с грозой. Чудесная погода! Вот бы выйти погулять, а не сидеть дома. Но нельзя — надо учить уроки. Пушистики обещали, что на этой неделе Катю к доске вызывать не будут. Но Катя всё равно занимается. Вот зверьки удивятся, когда узнают, что она и без их помощи пятерок наполучает!
А в дверь – звонок. Дядя Витя пришёл. Молотит ногами, руками, — открывай, мол.
Катя испугалась и открыла.
Бабушка говорила: дядю Витю надо гнать поганой метлой, — и всегда это делала, а если метлы под рукой не оказывалось, в дело шла швабра. Дядя Витя звал бабушку «старой жлудовкой». И другими словами, по мнению Кати, совсем уж неприличными.
— А, Катюха… Ты одна что ли? — ухмыляется дядя Витя щербатым ртом, — Мать твоя где?
— Мама в больнице, с бабушкой, — отвечает Катя, — А вы уходите побыстрей, пожалуйста!
— Ты, сопля зелёная, тута не командуй, — дядя Витя смачно харкает на ковёр, — Лучше скажи, где бабка твоя бабки прячет? Хех! Уловила юмор, да?
Катя ни о чём таком не знает.
Злится дядя Витя, рычит, как голодная чупакабра с канала Рен-тв. И так, и сяк, а нигде денег найти не может. Уж всю квартиру вверх дном перевернул! Только в Катину комнату не успел заглянуть.
Тут Катя о коробке вспоминает. И бежать! Перепрятать надо, скорее! Ведь найдёт же, а вдруг бабушке расскажет? А если и вовсе – навсегда отберёт?!
— Куда помчалась? — настораживается дядя Витя, — Чего у тебя там, а?!
— Нет, нет! Не трогайте, пожалуйста!
А дядя Витя – хвать её за шкирку, и в туалет. Запер на задвижку. Да еще и по носу Катю треснул, так, что из глаз натурально искры посыпались:
— У-у, сявка! Жукнуть хрусты решила? Вас, спиногрызов, воспитывать надо!
Молотит Катя кулачками в дверь. Всё без толку!
— Не трогайте коробку! Не надо!!
Бранится Дяди Витя распоследними словами. Видно, не поддаётся коробка:
— А мы её щас молотком! Тяпнем!!
Катя совсем уж отчаялась. Как бы не вышло беды маленьким пушистикам!
Щёлк!
Распахивается крышка.
— Что такое, а? …мать! …ма-аать!!!
А что дальше было, Катя плохо запомнила. Очень уж страшно дядя Витя тогда заорал, будто резать его собрались. А потом то ли икнул, то ли всхрапнул, то ли всхлипнул. Быть может, и всё вместе. И об стенку что-то шлёпнулась, шмякнулось! А потом – тишина.
Бабушка из больницы вернулась и Катю открыла. Швабру взяла и пошла в комнату Катину, чтоб дядю Витю прищучить. И как закричит!
Такое началось! Милиционеры понаехали со всего района, если не с города. Бабушка чуть с инфарктом не слегла. Хорошо, что врачи рядом оказались, — скорых-то аж две машины пригнали.
— Бляха-муха! — ругались незнакомые дяди, — Двадцать лет в отделе, но такого еще не видел… Кишки на люстре!..
— Вот бедняга. Крепко мужику не повезло. Видать, на выродка без тормозов напоролся!
— Да там вся комната кровью залита! Как только ребёнок в живых остался…
— Девчонку-то уберите отсюда, эй!! Совсем оборзели?
Кому-то совсем плохо становилось, в ванную ходили. А кто-то даже за медицинской помощью обращался, как бабушка.
«Умер дядя Витя, убили его плохие люди!» — Катя догадалась, что случилось. Она знала, что по свету много всяких убийц и маньяков ходит, — в телевизоре их часто показывали, особенно вечером. И как кишки из людей вытаскивают, тоже видела, — однажды, в час ночи смотрела страшный фильм. Вот только как в её комнате злой маньяк оказался, — вот уж загадка!
С Катей, конечно, долго разговаривали. Интересовались подробностями: может, что ребёнок и вспомнит? Ну, она рассказала, как было. Мол, нехороший человек её запер, и деньги бабушкины искать пошёл. А про коробку – молчок.
Пришлось Кате у соседки тети Даши некоторое время пожить. Пока какие-то следственные действия не завершатся.
А через месяц всё прояснилось:
— Нашли злодея! Душегубец один, из тюряги сбежал. С Витькой вместе сидел. Видно, деньги не поделили. В окно, оказывается, залез, соседи видели! Он уж и во всем признался! – сообщила бабушка.
***
Теперь Катя снова спит в своей комнате. Чистой, помытой, с новыми обоями, — бабушка постаралась. Ищет Катя кровь на стенах, да так и не находит.
О пушистиках Катя думает. Где они, что с ними? Вдруг дяди в форме их забрали? Тень-в-углу однажды сказал, что от кого угодно может коробку спрятать. Правда, только ночью, — а днём-то он спит! Хоть бы он тогда проснулся да хорошо постарался!
Заглядывает Катя как-то вечером под кровать, уж и ни на что не надеется. А коробка — тут как тут! Появилась, нежданно-негаданно. Маленькие пушистики, — да нет, совсем уже не маленькие, каждый размером с английского бульдога, — из коробки выпрыгивают и обступают Катю со всех сторон. Теперь у них есть рты, — длинные, узкие, будто щели, они делят огромные головы почти пополам.
— Нам нужна твоя левая рука, — Шерхан смотрит на девочку очень внимательно.
Голос пушистика по-прежнему звучит глубоко в голове Кати. Пушистый зверёк то и дело открывает свой жутковатый рот, — но не в такт словам.
— Всего лишь до локтя, не вся ж целиком! — фыркает Тень-в-углу.
Катя невольно бросает взгляд в открытую коробку: внутри неё совсем темно. Неужто Тень-в-углу тоже подрос? И вдруг думает Катя: скоро коробка, где когда-то хранилась обувь, станет ему мала.
— Мы заберём твою руку и съедим, — Тутта облизывается. Чёрный, тонкий язык выскакивает из её рта и противно шевелится, как трепыхающийся червяк.
Лип-лип отворачивается, словно стыдно ему глядеть на Катю:
— Ты прости. Но так нужно.
— Будет совсем-совсем не больно, ну честное слово! — Тень-в-углу подщёлкивает.
Но Катя не верит. Взрослые так всегда говорят. Всегда врут.
— Ты подумай, — говорит Шерхан, — Если согласишься, мы дадим тебе взамен что угодно.
Он делает шаг вперед, и Катя замечает, какие сильные у него теперь лапы. Почти как у маленького льва!
— Я не знаю, — отвечает Катя, — Как же я буду без руки? Ребята в школе меня совсем задразнят!
— Их можно убить, — Лип-лип делает какое-то неуловимое движение и оказывается на шкафу, — Я могу убить тысячу людей, — если ты захочешь.
Катя дрожит:
— Л-людей? Злых людей?
— Можно и злых, как дядя Витя, — Лип-лип широко улыбается; вот только улыбка его напоминает оскал, — Нам всё равно.
— Так это вы! Это вы дяде Вите кишки вытащили! Вы, а не маньяк! Я думала, что вы добрые! Я вам верила!
Катя отступает на шаг.
— Разве мы называли себя добрыми? Мы не добрые, мы сильные. А дядя Витя добрый? Скажи, Катя, добрый? — спрашивает Тутта.
— Да! То есть… Нет! - сомневается Катя, — Он маму бил. Я совсем маленькая была, но помню, как мама плакала. Это из-за него она заболела.
— Верно, — соглашается Шерхан, — Значит, он это заслужил.
Катя не хочет спорить с маленьким пушистиком. Она знает, что убивать людей нельзя. Даже если случайно, как учительницу и ночного сторожа. А специально – тем более.
— Это я виновата! Я!! Меня в тюрьму заберут, или… в ад! Бабушка говорит, что убийц в аду черти будут мучить!!
— Какой еще ад? — Шерхан морщится, — Разве туда попадают хорошие девочки? А в тюрьму тебя не заберут, если никому не расскажешь. И вообще, ты еще маленькая. Можешь убивать всех направо и налево, и тебе ничего не будет. Разве что бабушке твоей.
Катя немного успокаивается. Но на душе всё равно кошки скребут. Да кого там, кошки! Тигры бенгальские!
— А может пойдёшь и в полицию коробку отнесешь? Хочешь, чтобы нас наказали? Хочешь, чтобы нас убили? Хочешь, Катя? — Лип-лип испытующе смотрит на Катю.
— Нет, — она качает головой, — Не хочу. Вы же мои друзья. Вы злые, как Тоша. Но теперь Тоша добрая, знаете, какие она мне теперь письма пишет? Я буду играть с вами, я буду вас очень любить. Вы станете добрыми и больше не будете никого убивать. Даже если я когда-нибудь вас об этом попрошу.
Маленькие пушистики взглянули на Катю, казалось, с интересом.
— Я же говорил, что она умная девочка, — Тень-в-углу бурчит будто бы одобрительно.
— Если вы – не из мультиков, не из книжек, кто же вы такие? Кто же вы на самом деле? Вы расскажите правду, а я поверю, обещаю!
Катя садится на корточки.
— На самом деле – мы совсем другие, Катя. Это только форма, скоро мы её сбросим, — Лип-лип потягивается.
— Коробка – ваш дом? — спрашивает Катя.
— Наш дом – целый мир. Мир, где солнце чёрного цвета, и светло лишь от звёзд, что взрываются в небе, — тихо-тихо говорит Шерхан.
— Там есть город на берегу океана, — и скала, о которую разбиваются волны. С той скалы бросают колокол. Кит с белыми глазами выпрыгивает из воды и заглатывает его, — шепчет Тутта.
— Там есть пещера, что скрывает каменные изваяния, — девятьсот девяносто девять раз по девяносто девять, вот сколько их там, — добавляет Лип-лип.
— А какие они высокие, эти изваяния! Какие высокие… — возбуждённо шуршит Тень-в-углу.
Катя слушает, как заворожённая:
— Выше, чем наша телебашня?..
— Намного выше! Они стоят по обе стороны от тропы, — по правую и левую. И изображают нас, и только нас. И тропа предназначена нам, и только нам. И город существует лишь ради нас. И всякая мысль рождена нами.
— Город – это мы. И весь мир – это мы.
— Один раз мы оступились, идя по тропе. И колокол треснул раньше, чем успел упасть.
— Всего один раз – но хватило и этого.
— Коробка – наша тюрьма. Мы спали внутри неё много лет. Мы могли только слушать. И мы слушали твой мир, с самого начала. Твой мир – мягкий, как масло; податливый, словно глина. Из него можно лепить, что хочется. Его можно раскатать, как блин на сковородке.
— Или сжать до размеров маленького, маленького мячика.
— Только слушать – интереснее.
— Наше время возвращается. Наше время идёт к нам, идёт нам навстречу.
Кто это говорит? Лип-лип, Шерхан? Катя не понимает. Голоса звучат в голове. Голоса обжигают кожу, как раскалённый пар. Голоса скользят по волосам, как ледяные струи воды. Они повсюду. Как шевелящаяся, шуршащая масса насекомых, они облепляют тело, и то, что вне тела, то, что внутри, что скрыто. Кате хочется закричать, заплакать, засмеяться. Катя боится, Катя злится, Катя счастлива.
Но вот – отхлынуло, отпустило. Катя едва стоит на ногах.
— Мы тебя не обманываем, Катя. Отдай нам свою руку, — и мы подарим тебе что угодно, — говорят маленькие пушистики. Уже другим, нормальным голосом.
— Я… не понимаю, — Катя обхватывает руками голову, — Вы такие сильные! Вы ведь можете здесь стать как… как короли! И все будут вас бояться! Все слушаться!
— У нас нет здесь никаких дел, — говорит Шерхан, — Нам не нужен твой мир. Мы просто хотим вернуться домой. Вернуться к себе. Вернуться в себя.
— Домой… — нараспев повторяет Катя, будто бы пробуя это слово на вкус, — А вы можете, чтобы мама… Чтобы она не болела, чтобы она…
— Три дня, Катя. Мы будем спать три дня. А потом ты нам скажешь, — всё, что угодно.
Катя и не замечает, что уже рассвело. Вся в холодном поту, она падает на кровать и спит до самого вечера, — так крепко, что и бабушке не добудиться.
***
Утром второго дня Катя решается. Решается на нечто очень страшное.
Комната мамы – запретна. В неё нельзя входить. Никогда. Даже если наводнение, землетрясение, пожар. Если бабушка заметит, то не просто ударит по руке. И не просто отхлещет по щекам. Нет, она сделает с Катей невообразимое. Однажды бабушка показала Кате страшную книгу, — на одной странице там были рисунки голых людей, — их пытали и мучили какие-то злодеи. И бабушка сказала, что с Катей будет тоже самое, — если она вдруг подойдёт к маминой комнате без разрешения. Но сегодня Катя не боится. Совсем. Ведь Лип-лип сказал, что может убить тысячу злых людей. А бабушка всего одна. Конечно, Катя не позволит пушистикам повредить бабушке. Но если что, они уж точно не дадут Катю пытать. Может быть, спрячут где-нибудь.
Мама лежит на диване. Длинная, угловатая, скрюченная, дрожит, кутаясь в одеяло. И лицо у мамы белое-белое. Катя помнит её другой: весёлой, с высокой прической. Когда-то мама кружилась вокруг длинного шеста, на сцене, залитой огнями. Взрослые дяди обнимали маму, а Кате дарили конфеты. Тогда мама и Катя жили вдвоём, без бабушки. Тогда мама была здорова.
— Кто ты, девочка? Что ты здесь делаешь? — мама привстаёт на локтях и к Кате приглядывается. Не узнаёт будто.
— Мама, мамочка! Ты не волнуйся, пожалуйста! Я на минуточку только! — шепчет Катя.
Мама морщится:
— Подружек своих «мамкай»! Нет у меня детей! Нет!
Катя садится на краешек кровати:
— Мама, ты послушай только!
И рассказывает о маленьких пушистиках из коробки, и о том, что Катя сделает так, что мама будет здорова.
— В горле сохнет… Дай воды! — просит мама.
Катя бросается на кухню.
— Поближе подойди, девочка! Мне не встать, видишь же? Ближе, ну!!
Мама протягивает к Кате руки. И Катя забывает о словах бабушки, обо всем забывает. Катя доверяет. Ведь это же мама, мамочка!
Стакан падает на пол, разбивается вдребезги. Высокая женщина бросается на девочку и хватает её за шею. Девочка хрипит. Руки у женщины длинные и неожиданно сильные. Девочка пытается отбиться, да куда там!
— Тварь!.. Дрянь маленькая!! — бурчит женщина себе под нос. Тело девочки начинает слабеть, глаза закатываются. Вдруг женщина дёргается, заходясь надсадным кашлем, — и разжимает ладони. Девочка тоже кашляет. Потихоньку отползает от кровати. Хрипит, но ползёт к двери, медленно, по-змеиному, не по человечески.
Скорее! Скорее!.. Прочь из этой комнаты! Добрая бабушка! Хорошая бабушка! Простит ли она Катю? Но теперь Катя будет послушной. Только бы отползти подальше! Только бы хватило сил…
Бабушка приходит с работы, и, разумеется, обо всем сразу догадывается. Катя думает: вот сейчас с меня начнут сдирать кожу или привяжут к большому колесу, как в книге. И Катя не будет звать на помощь пушистиков. Ведь Катя заслужила! Но никто её не наказывает.
— Вытри сопли, хватит реветь!! — кричит бабушка, — Ну что с тобой делать… Вон, иди, шоколадку съешь, я разрешаю.
Катя забывается тревожным, нездоровым сном.
И видит: будто бы она – бабочка с золотыми крыльями, летает и кружится. А вокруг – цветочная поляна, и в траве лежат игрушки из «Детского Мира», — и барби, и мишки, и мячики, и велосипеды всех цветов. Чего только нет! Катя дальше летит. А на другой поляне щенки резвятся, вместе с персидскими котятами. На ветках попугаи сидят, с белыми хохолками.
«Катя, Катя с Днём Рождения!» — кричит кто-то.
Оборачивается Катя — а там мама летит, а за ней дядя Витя и бабушка. И Тоша с Таткой. И учительница. С подарками в руках. Все Кате улыбаются, все Катю любят.
«А ведь это не по-настоящему», — вдруг думает Катя.
И просыпается. Переворачивается с боку на бок, и дальше спать.
И видит: будто бы она – совсем взрослая девушка, красивая, как фотомодель. В блестящем платье едет на красивой машине. А потом танцует в огромном доме, где даже краники в ванной из чистого золота. И целуется с разными взрослыми мальчиками. И друзья вокруг, все Кате радуются, все в ладоши хлопают, все Катю любят.
«А ведь это всё не на самом деле», — догадывается Катя.
И опять просыпается. В третий раз засыпает уже под утро.
И видит: будто бы стоит она на сцене, а перед ней целая площадь, заполненная людьми. Людей видимо-невидимо. Все незнакомые, и мамы с детьми, и взрослые дяди, и старики. Все смотрят только на Катю. И Катя говорит что-то важное, нужное. Говорит, что все люди теперь будут добрые. Говорит, что никому больше работать не надо. Что жить все будут долго-долго, — двести, триста лет! И люди верят. Хлопают. Плачут от счастья. Все Катю любят.
«Да этого просто не может быть!» — просыпается Катя, уже окончательно.
А на кухне — бабушка с какой-то незнакомой тетенькой разговаривает.
Прислушивается Катя:
— Ой, Любочка! Я уж совсем измучилась, — говорит кому-то бабушка, - Сколько еще мне ещё наркоманку эту на себе тянуть? Ведь не дочь она мне! Сына моего сгубила… Бросила колоться, а что толку? Мозги-то уже съехали! Не хотела я её в дурку сдавать, да видно придётся!
— На всё воля Божья, — вздыхает собеседница, — А внучка-то твоя как?
— Лучше и не спрашивай! Лентяйка страшная! Лежит на кровати дни напролёт! Слова не вытянешь, только глазами зыркает... Давлением вот третий день мучаюсь, а еще за девчонкой смотреть!
— А я вот что слышала, — собеседница переходит почти на шепот, — Интернат на Кузнечной есть хороший, педагоги золото! На выходные будешь Катю домой забирать, плохо что ли?
— Так ведь дорого!
— Да устрою я всё! Может, Кате твоей жить с ровесниками и лучше будет!
Отворачивается Катя и затыкает уши.
***
Что угодно.
Катя плохо понимает, что слова эти значат. Вспоминает, что ей снилось. И становится Кате отчего-то грустно-грустно.
— Маленькие пушистики, вы меня слышите?
— Ага! Мы здесь, под кроватью! — откликается Тень-в-углу, — Говори, что решила, и не стесняйся!
— А ничего я не решила, — Катя морщит носик, — Ничего мне не надо!
— Как так? — удивляются пушистики.
— Может, ты хочешь большую куклу? — спрашивает Тутта.
— Может, ты хочешь замок, как у принцессы? — предлагает Шерхан.
— Денег! Много-много денег! — Тень-в-углу подбулькивает, — Мы дадим тебе столько, что и на десять жизней хватит.
— Хочешь стать бессмертной, Катя? — Лип-лип подпрыгивает от нетерпения, — Будешь жить вечно, как мы!
Катя думает о маме. И вдруг говорит:
— Ешьте руку! Вы хорошие пушистики. Мне для вас и за бесплатно не жалко!
А маленьких пушистиков дважды просить и не надо. Набросились они на Катю и мигом руку ей отгрызли. Попала Катя в больницу, неделю в себя не приходила, бредила. А бабушка отчего-то решила, что Катя из дома сбежала да попала под трамвай. И вроде даже кто-то Катю на улице видел, — каким, интересно образом?
Плохо было Кате, очень плохо. Но врачи в Москве хорошие, сделали Кате протез. И в школе Катю обижать перестали. Появились у Кати подружки, — не такие, как Татка, а настоящие.
Маму в больницу увезли какие-то грубые дяди. Мама кричала и вырывалась, но бабушка сказала, что так надо, так будет лучше. Но Катя не поверила, ведь взрослые всегда врут.
А коробка из-под кровати пропала. Ушли пушистики домой, или просто спрятались? Катя долго грустила, вспоминая своих друзей.
***
Однажды ночью Катя просыпается и слышит:
Скррр, скрр, скрр…
Откуда звук? Неужто из кладовки, что в запертой комнате? Бабушка храпит себе. Эх, была не была! Лезет Катя в бабушкин карман.
Не просыпается бабушка, на Катино счастье.
Коробка на полке, полка в кладовке, а кладовка в комнате, что заперта на ключ.
Темно внутри кладовки, темно и пыльно. Берёт Катя в зубы коробок спичек и зажигает свечи. Рука дрожит, не слушается, и тени дрожат по углам.
— Это вы, пушистики? Где вы, отзовитесь!
— А мы тут, — отвечает Лип-лип, — Мы теперь совсем большие.
Катя оборачивается. И видит, что кладовка будто расширилась. Стала широкой и просторной, как целая комната. Да кого там, комната! Зала! Стены в стороны раздвинулись. Потолок в вышине потерялся! Полки с бельём куда-то исчезли. Вот это да!
Что-то необъятное движется позади Кати. Три высокие фигуры: очертания их неясны, лишь угадываются в темноте. Никак не рассмотреть. Катя лишь чувствует их жаркое дыхание.
— Выйдите на свет! Я вас не вижу! — просит она.
— Ты больше не можешь смотреть на нас, Катя, — говорит Шерхан, — К нам возвращается истинная форма.
— Да-да, лучше не стоит, уж поверь мне, — громыхает Тень-в-углу.
Кажется Кате, что он теперь везде, повсюду.
— Наш мир идёт к нам, идёт из нас, идёт через нас, — нараспев произносит Тутта, — И мы идём ему навстречу.
— Нам пора прощаться, — грустно сообщает Лип-лип.
Катя пытается сдержать слёзы:
— Нет, нет, пожалуйста!! Не хочу, чтоб вы уходили.
Лип-лип оказывается совсем рядом с Катей, на расстоянии вытянутой руки. Но Катя по-прежнему не может его рассмотреть. Лишь силуэт, — невероятно, чудовищно огромный.
— Твоя вселенная скоро станет для нас тесна, — как эта коробка, как эта кладовка. Если задержимся, то порвём её, сотрём, сомнём. Ничего не останется.
— Знаешь, Катя, — говорит Шерхан, — Левая рука у тебя скоро отрастёт. Это нам устроить совсем просто. Ведь на самом деле мы нуждались не в твоей плоти, а в твоей боли. Твоя боль, твои страдания – совершенно особенные. Они нам очень помогли.
— Ты хорошая девочка, Катя, — успокаивает Тутта, — Лучше тебе забыть про нас, верно?
— По правде говоря, — откровенничает Тень-в-углу, — Мы сначала хотели тебя совсем съесть. Но потом передумали. Ты только не обижайся!
Катя не обижается. Кате очень, очень горько. Вот сейчас пушистики уйдут, и она останется совсем одна в тёмной кладовке. Одна в пустой комнате. Одна в целом мире!
— Ты слышишь, — вдруг шепчет Шерхан, — Слышишь, как поют стены города, приветствуя нас?
— Ты слышишь, — добавляет Тутта, — Как дрожит земля в ожидании наших шагов?
— Ты слышишь, — гремит Тень-в-углу, — Как сражаются тени, желая стать теми, что отбрасываем мы?
— Ты слышишь? Слышишь, как плачет колокол? Его несут миллионы рук; он плачет от счастья быть нами принят! — говорит Лип-лип, и его журчащий голос звучит всё дальше.
— Нет, — Катя качает головой, — Я не слышу. И не вижу. Только темнота, только две свечи горят. И ваши голоса внутри меня, — а больше ничего.
— Время пришло, Катя. Мы уходим. Только шаг остался. Один шаг, — но хватит и его, — кричат, шепчут, поют маленькие пушистики. Голоса их сливаются в один.
Катя бросается к ним, бросается во тьму, прочь от свечей:
— Постойте! Подождите! А можно мне с вами? Ну пожалуйста!
Кате на миг становиться жутко: какое-то незнакомое чувство охватывает её. Чудиться Кате, что из груди её льётся вода; ноги обращаются в дым, а руки тают, как сливочное масло.
Но вот – отхлынуло, отпустило. И становится хорошо, легко, как будто и нет больше тела, рук, ног и глаз, — а есть только Она, девочка, которую когда-то звали… а важно ли, как?
— Стой, Катя! Не заходи так далеко, — иначе назад вернуться не сможешь!
— Не хочу назад! Хочу с вами!
Маленькие пушистики замолкают. Будто бы решают что-то между собой.
— Ты слышишь, — шепчет тысяча голосов — Как кричит бездонный океан, встречая тебя? Ты слышишь, как волны бьются о чёрные камни? Ты слышишь безмолвие, мечтающее поймать слова, что случайно тобой обронены?
— Да, — кивает Катя, — Я слышу.
***
Просыпается бабушка рано утром:
— Катя, завтракать иди!
А Кати нигде нет!
— Час от часу не легче! — бабушка ругается, — Куда спряталась?! Ой, выпорю тебя!! Христом-Богом клянусь!
И ванную заглядывает, и на балкон. И в шкаф, и под кроватью посмотреть не забывает. А вдруг — спохватилась! Ключ от запертой комнаты не в кармане халата, — в замке.
— Ага! Вот ты где! Ах ты воровка малолетняя!
Бабушка отрывает кладовку, — а там только пара прогоревших свечей, нестиранное бельё и пустая коробка из красного дерева.