Кочевья. часть 1. продолжение

       Не стоит рассказывать обо всём важном и интересном, что происходило с нами в Москве в этот приезд. Ограничусь кратким сообщением о том, что мы встретились наконец с нашей Таней, сдали экзамены в чужой школе, побывали в зоопарке, в цирке, в ЦПКО, в Кремле... Там, кроме мавзолея, куда мы выстояли огромную очередь, чтобы посмотреть на Ленина-Сталина в гробах (меня удивило, что Сталин рыжеватый и конопатый, а Ленин маленький и совсем жёлтый), - кроме мавзолея, мы побывали в Грановитой и Оружейной палатах, потрогали Царь-колокол и Царь-пушку, навестили Архангельский собор, - словом, многое повидали. Лики святых произвели на меня впечатление. С этих пор у меня появился интерес к религии, и я удовлетворяла его разными способами много лет, пока не пришла (самостоятельно) к атеизму... Но это другой разговор, и к кочевьям он отношения не имеет.
      В этот приезд мы познакомились со многими людьми, в том числе с Геркой Сапожниковым, сыном нашего дяди Йоси. И тут мы с удивлением узнали, что наш дядя Йося нам никакой не дядя, а друг юности нашего папы, тёти Брони и дяди Вали, и вот они дружат всю жизнь - всю жизнь! С самого Киева, где вместе работали на заводе...  Но и это - другой разговор...
     Вернёмся к нашей теме.
     В июне приехали мама с папой, сразу вместе. Они повели нас на ВДНХ, смотреть фонтан "Каменный цветок" и всякие павильоны. А когда мы достаточно побродили по разным выставкам, папа купил билеты на конские соревнования. На этих соревнованиях соревновались не только верховые, но и лошади, запряжённые в маленькие тележки. Все лошади были прекрасны, все до одной! Я даже подумала тайком от себя, не стать ли мне вместо моряка конюхом... Но мне тут же стало стыдно за такую измену нашей с Юркой мечте, и я обрадовалась, что Юрка не умеет читать мысли. Правда, мы с ним часто думали одно и то же одновременно, но не всегда. И это меня выручало во многих случаях - например, когда мне понравились святые на иконах; и вот теперь... Что же до лошадей, то у нас в Тикси была своя знакомая лошадь по имени Харя, на которой наш сосед, ассенизатор Мухазакиров, возил свои бочки. Конечно, она была не так прекрасна, как эти специальные лошади. Но зато она работала в самые лютые морозы, а Мухазакиров разрешал нам кормить её из рук всякими былинками, которые мы находили торчащими из снега, и гладить, и давать ей сахарку. И он катал нас, если ехал порожняком, на нартах; а Харя ничего не имела против... Нет, наша Харя была наилучшей лошадью в мире, с самыми красивыми глазами и самыми добрыми губами...
     Ну вот; а потом мы сели на поезд и поехали в Геленджик к бабушке.

                8.

     В это лето в Геленджик прикочевало очень много нашего народа. Были тут и полярные друзья мамы с папой, некоторые с детьми; причём дядя Боря Осипов - на своей машине. Были и наши московские и украинские родственники, в том числе и наша любимая украинская сестра Вита с собственной маленькой сестрёнкой Оленькой; и наша - не сестра, а троюродная тётя, которая по возрасту нам в тёти не годилась, и мы считали её сестрой - Оля Окснер из Днепродзержинска; были и уральские родственники - дядя Валя с женой и очень подросшей, уже до разумного состояния, дочкой Иринкой...
     Кроме того, прямо у нас в доме жила семья Устименко (они зимой сняли комнату у нашей бабци, да так и остались - до получения собственного жилья); а в этой семье тоже были дети: большой, как наша Таня, мальчик Гена и девочка Лариса - маленькая, но очень смышлёная; она вошла в нашу компанию.
      В этом году мы научили Иринку плавать, а сами научились грести на лодке. Старшие уже охотнее брали нас в горы с ночёвками, потому что теперь за нами не нужно было так уж внимательно присматривать: подросли. Нам разрешали теперь в хорошую погоду спать во дворе на раскладушках и любоваться луной сколько влезет, как она ходит по небу среди облаков, и слушать пение цикад, аж пока не уснём...
     До начала июля, пока папа был в Геленджике, мы с ним ходили в походы до самого Тонкого мыса; иногда он брал лодку в прокате, и мы катались на лодке, и прыгали с лодки в море, и плавали там, где никому, даже взрослым, было не донырнуть до дна. Но потом папа уехал, и нам приходилось подолгу выпрашивать у старших ребят, чтобы они взяли нас с собой на лодочную прогулку. Зато с ними было интересней. Тогда только-только появились ласты и маски с трубками, и наши старшие братья могли часами мокнуть в воде, а мы с Юркой оставались в лодке одни, полными хозяевами...
     Словом, хорошее было лето.
     Но уехали мы в то лето довольно рано, в самом начале августа. Почему? А потому, что в том году нам предстояло морское путешествие.

     До Москвы мы ехали обычным путём, на поезде; и в Москве всё было обычно. Потому я не стану рассказывать ни про дорогу в Москву, ни про наше житьё в столице. Тем более, что задержались мы там недолго.
     Но на этот раз мы не в аэропорт поехали, а на вокзал. Там мы сели в поезд до Архангельска. Это была хотя и железная дорога, но совершенно новая для нас. И вагоны были не совсем такие, как мы привыкли. Там в вагоне всё было деревянное, некрашеного цвета. И на третьей полке не вещи помещались, а их обживали люди. И мы тоже с Юркой ехали на третьих полках, а мама и Таня - на вторых. Вот это да!..
     Дорога за окнами тоже была непривычной. Мы не видели ни степи, ни тополей, ни милых белённых хаток. Дома все были деревянные, и крыши на них деревянные, а черепичных или соломенных практически не было. И везде вдоль дороги тянулись леса. Леса, леса и леса - берёзы, осины, сосны, ели.
     На остановках ребятишки продавали ягоды. Женщины и бабушки носили вёдра с горячей картошкой и солёные огурцы. и грибы продавали - жареные, солёные, маринованные; но грибы наша мама покупать опасалась.
     А потом пошли ещё и реки, и озёра. Так много воды! Мальчишки и мужчины-инвалиды выносили к поезду вяленую и солёную рыбу.
     Когда смеркалось, заря лежала не на земле, а на зубчатых вершинах окружавшего дорогу леса. Луна и звёзды купались в озёрах и реках. Ночь была совсем короткой. На полянах стояли стога сена; и днём, случалось, мы видели, как косят траву. Мы, конечно, видели и лошадей, и коров; но коровы были не такие, как у нас на юге, не гнедые и рыжие, а пятнистые, чёрно-белые или бело-чёрные. Дороги с асфальтом попадались редко, и машин было меньше, чем на юге; зато было больше лошадей, запряжённых в телегу.
     Интересно было!
     Молодёжь в этом поезде тоже пела студенческие песни и всякие песни из кинофильмов, как и молодёжь в южных поездах; а взрослые чаще играли в карты или в домино.
     Вот так мы и доехали до Архангельска.

     Приехали мы так рано утром, что было, скорее, похоже на ночь. К тому же, небо затянули тучи, и начинался дождик. Мы переместили все наши вещи на вокзал (или что это было за помещение? Не помню; но была какая-то крыша). Мама оставила нас на вещах, а сама пошла куда-то что-то узнавать. Нам страшно хотелось спать; но, во-первых, надо было всё сторожить, а во-вторых, было холодно. Дождь набирал силу. Людей вокруг становилось всё больше, и некоторые из них были мокрые. Мы-то намокнуть не успели; но нам всё равно было холодно.
     Мама очень долго не шла. Она пришла, когда уже стало светать, и сказала, что нам надо на морской (или, там, речной) трамвайчик успеть. Мне было интересно - какой может быть морской трамвайчик? Ведь по воде нельзя проложить рельсы! Но так, оказывается, назывался небольшой катерок, набитый людьми, как бочка селёдкой. Мы с нашими вещами тоже как-то протиснулись на этот катерок, и он нас куда-то повёз...
     Я плохо помню, как мы бродили с вещами по городу в поисках какой-нибудь гостиницы, которая бы нас приютила. Везде всё было занято, и нас нигде не принимали. Мы промокли, замёрзли и хотели спать, а надо было перетаскивать вещи с места на место и караулить их, пока мама где-то пропадала. Она возвращалась с расстроенным лицом, и мы опять перемещались куда-то с вещами... И таким вот образом мы дошли до какой-то гостиницы  по имени "Интурист". Там были места, но нас не хотели принимать, потому что мы были не иностранцы... Однако нашей маме всё это уже надоело. Она сказала: "Всё! Я больше с места не тронусь! У меня дети! Они совсем измучились! Так что - всё! Или вы дадите нам номер, или мы будем жить здесь, в фойе."
     С нами скиталась одна молодая женщина, которая присоединилась к нам ещё в "трамвайчике". Она впервые ехала на Север, и мама взяла её под своё покровительство. Бедная женщина очень терялась, когда появлялось начальство и строго разговаривало с нами; а наша мама не боялась никакого начальства. Она слишком давно работала директором школы, чтобы бояться кого бы то ни было. И вот, несмотря на важных людей, которые хотели выставить нас и отсюда, мама уложила нас всех на диванчиках в фойе, расставила вещи, усадила нашу спутницу в уютное кресло, сама устроилась в другом и скомандовала нам: "Спите!". И мы уснули...
     Часа через два (уже было совсем светло)мама разбудила нас и велела перемещаться в "номер". Нам достался двухместный, а нашу спутницу к кому-то "подселили", и она уже ушла.
     Ну и "номер" же нам  достался! Когда мы его увидели, с нас даже сон слетел. Потому что подобной роскоши мы ещё не видывали никогда в жизни! Это была огромная комната с высоченным потолком. В комнате был круглый стол, широченная кровать, диван и два кресла, которые вполне могли бы служить диванами, и ещё три стула возле стола. Всё это бархатное, от занавесок до скатерти, синее, с коричневой бахромой. Между креслами и возле кровати стояли тумбочки с выдвижными ящичками, и на первой из них - стеклянный чернильный прибор и стаканчик с ручками и заточенными карандашами, один из которых был красно-синий, а остальные - простые. И лежала очень белая бумага, целая стопка. На столе стоял красивый графин с водой и стакан на блюдце. На другой тумбочке была ваза для цветов. С потолка свисала люстра, и возле дивана стояла такая штука на одной ноге с лампочкой, в которой мама опознала "торшер". И ещё здесь была раковина для умывания и корзина для мусора. А в конце коридора в этой удивительной гостинице были туалеты и даже душ.

                (продолжение следует)