Состязание уральских мейстерзингеров

            

    Такая уж беда: строки помню, а откуда они, нет. Легко сказать: сними с полки книгу, перелистай, найди, прочти и успокойся. Но ослабело зрение, не прочесть ни строчки. Что толку из того, что вон стоит ряд книг в тёмно-синих переплётах – Библиотека поэта! Сколько их там, этих томов, я не считал, плодов моего настойчивого собирания, пятьдесят, сто, или более. Да, я не считал, но каждую книгу помнил, что называется, в лицо, хотя переплёт у них одинаковый, всё тот же цвет синий с золотыми, быстро темнеющими буквами на нём. Я их все знал, и никогда моя рука промахивалась, когда надо было достать один из них.
          

    Я не из тех «стихолюбов», которые, купив книгу, называют её «томик»! раскрывают его наудачу, прочитывают два-три стихотворения и баста! Нет, с детства, с первого класса, когда в мои руки попадала стихотворная книга, я прочитывал её от корки до корки, бывало и не один раз и вслух. Мой друг-стихотворец изумлялся, разве так читают стихи? А как? Да вот так! Ну и пусть! А я читаю так!
            
    А та первая чудо-книга в стихах была с баснями Крылова – восторг и восхищение! Я тогда ничего не смыслил в стихах и поэзии. И поскольку ничего об этом я ещё долго не знал, мой ум оставался в природной чистоте и наивности в восприятии истинной поэзии, поэзии как таковой, хотя я и не подозревал об этом. А теперь думаю, может быть, поэты изначально пишут для таких наивных читателей, каким был я, как знать. Самое существование этой книги было для меня благом и адом. Тю, стишки читает! Общий глас друзей-одноклассников хоть и вызывал краску стыда, но не останавливал меня. Все скоро привыкли и уже больше не крутили пальцем у виска.
   
     Почти бескопеечный, я всё же умудрялся покупать рублёвые издания великих и не великих, наслаждаясь ритмами, рифмами, звучанием. Увы! Моя система чтения стихов привела к неожиданному результату – я запоминал массу стихотворных строк и не мог запомнить целого стихотворения. Хорошо это или плохо, не знаю. Но недавно, слушая передачу о Цветаевой, ей уже 125! А ведь она была моей современницей, правда в момент её смерти мне было два, не года, а годика. Но всё же от фактов никуда не денешься! Мы были современниками, так вот, слушая «Культуру» я обнаружил цветаевоведа, который не помнит до конца ни одного стихотворения Марины Ивановны. Мой случай! Не знаю, как незнакомого мне литературоведа, но меня судьба одарила такой способностью –  во время чтения  лекции студентам вспоминать к месту, казалось бы, несуществующие в моей памяти строки, четверостишия и более крупные отрывки. Это приводило к мнению, впрочем, совершенно ошибочному, что я знаю наизусть тьму стихов. Эта моя способность проявлялась и в дружеских беседах, что только укрепляло всеобщее заблуждение.
          
    Надо сказать, что жизнь моя происходила в филологической среде, что многое объясняет. И вот однажды друзья придумали забаву. Я не слишком мнителен, но почувствовал, что хотят  проэкзаменовать меня. Забава заключалась в следующем: надо было узнать автора стихотворной строки. Моей соперницей выступила дама, обладающая даром запоминать стихотворение с одного чтения, всё целиком! Ещё бы не чудо!
    Состязание должно было прекратиться тотчас, как один из соперников не сможет дать правильного ответа. Мы долго не уступали друг другу – вся великая рать русских классиков, серебряный век, четвёрка сверх популярных современников (Рождественский, Ахмадуллина, Вознесенский, Евтушенко), да и менее знаменитые…
         
    И вдруг у меня слетело с языка: «На чёрный день нет песни у меня». Мне нравилась эта строчка с давних пор. Я вспоминал её к случаю, не к случаю тоже. Но кому принадлежит она? Я полагал, что Якову Полонскому, но не был уверен. Небрежно листая книгу Полонского, я не набрёл на эту строчку. И это удивительно, могучий смысл её так и просился стать афоризмом. Есть ли в России такой человек, которому, так или иначе, и в любом смысле, не ведом был чёрный день? Нет, для русского менталитета большего очарования, чем выразить себя, свою тоску и свое горе в тягостной, горестной и протяжной песне, обладающей, однако, необычайным обаянием?  Крайняя степень отчаяния и должна была бы выразиться подобной строкой: «На чёрный день нет песни у меня».
         
    Я перелистал знаменитую книгу «Крылатые слова». Её и там не было. Строка, ставшая победной в нашем состязании уральских «мейстерзингеров», долго не давала мне покоя. При каждом удобном случае я задавал вопрос филологам по образованию и любителям поэзии, не имеющим отношения ни к гуманитарному образованию, ни к литературоведческим штудиям. Н-и-ч-е-г о! Так, что, в конце концов, я чуть ли не уверился в том, что я сам придумал эту безотрадную сентенцию? А это могло быть. Не я ли придумал нечто подобное, одобренное многими друзьями-приятелями: «Как весело пути начало, Как горестен его конец!»? А нет, чтобы снова открыть призабытый том, который томится на верхней полке под самым потолком. Лень! Наша русская лень-матушка, да самоуверенность равная уверенности в своей непогрешимости. Но есть и самооправдание – я всё же сомневался!
         
     Лирическое отступление ко всему предыдущему не имеющее, может быть, никакого отношения. Вот Данте. Кто не знает «Божественной комедии? А кто читал? Я провёл опрос всё в той же среде. А никто не читал! Хотя «Земную жизнь пройдя до половины, Я очутился в сумрачном лесу» знают почти все. А к чему относится строка «В тот день мы больше не читали» оказалась неведомой никому! Ну, студенты-филологи не в счёт – есть хрестоматия, учебник, лекция, наконец! Но коротка память! Что уж тут Яков Полонский! Знаю, многие мои однокурсники, давно ушедшего времени, о таком и не слыхивали!
          
     Завёл я разговор обо всём этом с женой:
- Что ты переживаешь? Давай я в пять минут найду это в смартфоне.
 И пяти минут не прошло, как она открыла его:
- Вот он твой Полонский! Только фраза начинается немного не так: «Про чёрный день нет песни у меня»!
     И она прочитала  всё стихотворение. Стих не велик, а сказано в нём многое. Можно было бы привести стихотворение целиком, но прозаический пересказ тут более уместен. Барин спрашивает ямщика, который везёт его, почему тот не поёт? Ямщик, его заунывная песнь – классический сюжет русской дорожной лирики. Тут всё – Х1Х век, начиная с Пушкина и даже до Пушкина! Свидетельство – сами ямщицкие песни: «Ах, милый барин, добрый барин, вот скоро год, как я люблю, Да нехристь-староста татарин Меня бранит, а я терплю»!
         
     Ответ ямщика Полонскому ещё более потрясающ, чем безотрадный вздох автора: «Про чёрный день мы песню бережём»!

     Что может быть безотраднее!