Законы вечности фантастический рассказ

               
               


      «…приговорил к пожизненному лишению свободы» - эти слова судебного приговора ещё долго звучали в сознании Поддонкова – пятидесятилетнего мужчины, погубившего не одну человеческую жизнь. На плохо выбритом плоском лице, в маленьких мышиных глазках, тонкой ниточки рта не было намёка на эмоции – лишь маска отчуждения, отрешенности. Он знал, что действовал мораторий на смертную казнь, поэтому иного приговора не ждал. Поддонкова увели из зала суда под усиленным конвоем. Широкие спины конвоиров не заглушали выкриков: - Мразь, подонок, будь проклят!
      На них осужденный не реагировал. Маска отчуждённости так и осталась на окаменевшем лице. «Хоть в неволе, но буду жить, дышать, есть, спать» - шевелил извилинами Поддонков.
      Отбывая наказание в колонии особого режима, он часто вспоминал тот год, когда совершил убийства: шесть молодых женщин были изнасилованы и задушены. Дьявольское число. Именно последний случай помог следователям и оперативникам выйти на убийцу – на месте преступления он нечаянно выронил квитанцию, выписанную при сдаче обуви в ремонт.
      Поддонков когда-то был женат, но детей у супругов не было. После смерти жены вёл замкнутый образ жизни, иногда встречался с женщинами. Однажды поздно вечером, возвращаясь от знакомой, он был остановлен патрульными милиционерами. Его нетвердая походка послужила тому причиной. Поддонков стал куражиться, даже пытался схватить постового за рукав форменной одежды, но получил удар дубинкой по спине, потом ещё. Второй удар пришелся по лицу. Брызнула кровь. Поняв, что превысили полномочия, милиционеры отпустили Поддонкова. В нём что-то надломилось. «Я вам ещё задам работы» - думал про себя избитый, вынашивая по дороге домой зловещие планы.
      В течение четырех месяцев в городе были обнаружены тела шести молодых женщин. Увидев милиционеров, убийца не сворачивал в сторону, а шёл навстречу с торжествующей улыбкой: «Ищите, ищите…».
      В колонию, где отбывал наказание Поддонков, приходил священник – отец Паисий. Он вёл долгие беседы с заключёнными, пытался пролить свет добра и любви в очерствевшие, ожесточённые души. Некоторые, из отбывавших наказание, принимали крещение, пытались осознать то зло, которое они причинили людям. Поддонков в душе смеялся над ними: «Суд окрестил, а теперь вот и батюшка». Когда Паисий предложил Поддонкову принять крещение, он отказался, засмеявшись в лицо священнослужителю:
-Крестись - не крестись, а всё равно подыхать здесь, в зоне.

      Однажды Поддонкову приснился сон, содержание которого он почти не запомнил, но в памяти остались слова, сказанные ему ангелоподобным существом: - Грехи твои тяжкие и искупление их будет долгим.
      Проснувшись, Поддонков не придал особого значения этим словам. Вскоре он стал замечать, что с ним происходит что-то необычное. Он перестал чувствовать боль, холод. Появилось какое-то безразличие к своему телу. Однажды он поймал себя на мысли, что не дышит. Попробовал не дышать, стисну рот и зажав нос пальцами. Прошло две, три, пять минут. Он не задыхался, судорожно не хватал ртом воздух! Что это? Ему было интересно и, одновременно, страшно. «Кто я, что случилось? – молнией мелькали мысли в сознании.
     Контингент в колонии был не простой – особо опасные рецидивисты с богатым уголовным прошлым. Заключенные Поддонкова презирали, сторонились, заставляли выполнять самую грязную работу. Даже отрядный – капитан Ивкин, называя его фамилию, второе «д» умышленно не выговаривал, ухмыляясь всякий раз.
     -Подонок, всплывай, пора пахать, - смеялся золотозубым ртом уголовный авторитет Ахтырцев, выкрикивая погоняло насильника и убийцы.
     Подонок не ел за общим столом с заключёнными – был «опущенным». Это с ним сделали ещё в следственном изоляторе, когда узнали, с каким «грузом» он прибыл.
     Шли годы. Поддонков смирился с тем, что ему до конца дней своих придётся находиться в колонии. «Быстрее бы сдохнуть – всё к одному концу» - думал он про себя. Однажды, бреясь, Подонок внимательно посмотрел на себя в зеркало: те же тёмные волосы, чуть подернутые сединой, те же морщинки – неизбежные спутники прожитых лет. «А я ведь ничуть не изменился за двадцать лет» - размышлял он. С одной стороны это было хорошо: он мужчина в расцвете лет, ещё жить да жить. Но потом он вздрогнул, вспомнил сон, виденный после беседы с отцом Паисием.
     «А если я не изменюсь ещё через двадцать лет, а там ещё и ещё…»- размышлял заключенный. Вдруг он покрылся холодным потом. «Так я буду сидеть здесь до бесконечности!». И это было самое страшное.
     К Поддонкову никто не приезжал на свидание. Брат и сестра умерли, а их детям было не до него. Зимы сменялись вёснами, затем наступало жаркое лето, потом – пышное увядание природы. Осень Поддонков не любил. Она лишний раз напоминала ему о том состоянии, в котором он пребывал: всё меняется, а он остаётся прежним. В это время у него появлялось желание уйти из жизни, но он  был не властен над этим.
     За долгие годы сменились поколения преступников, отбывавших наказание в колонии, менялся и персонал. Поддонков писал прошения о помиловании, но ему отказывали.
     Прожитые в колонии годы он давно не считал. Ориентиром ему служили начальники колонии, которые раз в пять-десять лет менялись.
     Однажды его вызвали в кабинет начальника колонии Панкратова. Кроме его в кабинете были другие офицеры – очередная комиссия проверяла работу учреждения. На столе лежало личное дело Поддонкова. На вошедшего проверяющие смотрели с любопытством.
    -Невероятно. Не подмена ли? – донеслось до вызванного заключенного, - отбыть в колонии семьдесят один год!
     Члены комиссии задали ему несколько вопросов, потребовали от работников колонии в их присутствии снять отпечатки пальцев заключенного. Когда это делали, Поддонков промолвил: - Они же в моём личном деле есть.
     -Вот и сличим, - с улыбкой сказал полноватый лысый подполковник в круглых очках, трогая пожелтевшие от времени листы личного дела.
     На следующий день Поддонкова обследовали медики. Как стало потом известно, в головном мозге нашли затемнение, природу которого объяснить никто не мог. Психически он был здоров – это подтвердили врачи.
     Как-то Поддонкова вызвал начальник колонии.
-Ты, вот что, напиши-ка ещё раз прошение о помиловании. Столько у нас никто не сидел в колонии, да и прошло более семидесяти лет.
     Панкратов с любопытством смотрел на заключенного, которому на вид было чуть более пятидесяти лет, долго расспрашивал его о событиях давно ушедших лет, о самочувствии.
     Через несколько месяцев, в мае, в колонию вновь приехала комиссия. В кабинете начальника колонии опять задавали вопросы Поддонкову, листали с любопытством его личное дело, потребовали даже расписаться на листе бумаги, сверили подпись.
«К чему всё это?» - думал заключенный.
     Через месяц Панкратов вновь вызвал Поддонкова к себе в кабинет. По глазам начальника он понял, что произошло что-то важное.
     - Твоё прошение о помиловании удовлетворено, - произнёс он, чеканя каждое слово, придавая весомость своим словам.
     Начальник колонии встал из-за стола, подошёл к заключенному.
-Ты долгие годы жил в изоляции от общества, почти забыл о жизни на свободе. Мы подумали и решили определить тебя в центр реабилитации. Жилья-то у тебя нет, да и в центре накормят и оденут. Все документы подготовлены.
     Поддонков не знал: радоваться ему или горевать. Он отвык от общения с людьми, живущими на свободе, от простого человеческого счастья. Как всё сложится?
     На следующий день Поддонкова увезли в центр, расположенный неподалеку от колонии. Ему отвели небольшую комнату, обставленную скромной мебелью. Первые дни освобождённый старался избегать разговоров с обитателями центра, ходил в столовую, подолгу лежал на кровати,
обдумывая произошедшее. Бродя по дорожкам, среди деревьев, упивался давно забытыми запахами. Потом ему всё это надоело. Он попросил заведующую дать какую-нибудь работу. Кроме мойщика посуды вакансий не было. Поддонков согласился и на эту. Работы было достаточно – питались обитатели центра три раза в день.
     Там, в моечной, он работал с двумя женщинами: Варварой – немолодой угловатой женщиной пенсионного возраста и Тамарой – лет тридцати пяти. Поддонков быстро обучился работе на моечных машинах. На Тамару он стал поглядывать с интересом.  От Варвары он узнал, что она не замужем, но встречается с каким-то мужчиной. Её изящные формы, точеная шея с небольшой родинкой распаляли воображение Поддонкова. Он ловил себя на мысли, что стал часто думать об этой женщине, в силу сложившихся обстоятельств оказавшейся на этой работе. На его заигрывания Тамара не отвечала, была равнодушна к напарнику по работе. Это ещё больше распыляло Поддонкова.
     Вечерами, лёжа на кровати, он предавался фантазиям: вот они бегут по песчаному берегу, падают на песок. Он тянется к Тамаре жадными губами, она отвечает взаимность, нежно поглаживая волосы на его голове…
     В эти мгновения Поддонков ничего не замечал вокруг. Потом, вдруг, его сознание возвращалось к реалиям жизни, он задыхался от возбуждения, смотрел с тоской в ненавистный потолок своей комнаты. В нём что-то надломилось, появилась боль в пояснице.
     Утром, рассматривая себя в зеркало, Поддонков увидел, что прибавилось седых волос, на лбу – морщинок. Он почувствовал себя немного разбитым, уставшим, хотя хорошо выспался. После завтрака он пошёл в моечный цех.
     - Вы не заболели? – посмотрев на Поддонкова, спросила Варвара, увидев печать усталости на лице напарника. Он промолчал, бросив взгляд на Тамару, готовившую моечные машины к работе.
     «Она ко мне равнодушна, - пронеслось в голове Поддонкова, - кивнула только в ответ на приветствие, отвернулась».
     День подходил к концу. Варвара отпросилась у заведующей и ушла с работы чуть раньше. Оставшись вдвоём, Поддонков не сводил взгляда с Тамары, фантазии вновь овладели его сознанием. В конце смены он тихо закрыл входную дверь, подошёл к Тамаре, нагнувшейся немного вперёд, протиравшей машину. Поддонков увидел в разрезе кофточки её соблазнительные груди. Это было выше его сил. Сердце бешено колотилось. Он подошёл к напарнице сзади, неожиданно повалил её на пол, впившись губами в её грудь, в мгновение ока разорвал на женщине одежду. Тамара, испугавшись, не оказала какого-либо сопротивления…
     «Моя, моя, - стучало в висках насильника, - что теперь будет? Надо бежать, бежать…». Подонок устало встал, заправил рубашку в брюки. Тамара лежала на полу, плакала. Насильник вспомнил, как много лет назад убивал своих жертв. Внутренний голос ему подсказывал, что сейчас это делать не надо. Он связал Тамару её же одеждой, вставил в рот кляп, затем выбежал из мойки, не закрыв дверь.
     «Бежать, бежать» - вновь мысль пронзила его воспалённый  мозг. «Спокойно» - сказал Поддонков, успокаивая себя. Он с неожиданной легкостью перелез через забор, оказался за пределами центра.
«Куда мне теперь? – пронеслось в голове. Насильник пошёл в сторону парка.
     -Дедушка, который сейчас час? – спросила его женщина. Поддонков посмотрел на часы, ответил ей. Он обратил внимание, что кожа на его руках изменилась: сморщилась, стала тоньше, появились какие-то пятна, да и голос стал сиплым, чуть слышным. Что-то стало со зрением. Вдруг он почувствовал страшную усталость: ломило кости, появилась одышка, внутри как будто что-то оборвалось. Поддонков стал с трудом различать отдаленные предметы, в ушах стоял непрерывный звон. «Что со мной?» - мелькнуло в ослабевающем сознании… Он с трудом добрался до придорожных кустов, лёг в траву. Перед ним за какие-то мгновения промелькнула жизнь: детство, юность, зрелые годы, колония. Почему-то он дольше всех видел отца Паисия, а оскал уголовного авторитета Ахтырцева превратился в золотой нимб над головой священника…
     Сознание покидало насильника. Он уже не чувствовал своего тела, язык словно окаменел. Вместо голубого неба ослабевающий взгляд видел что-то чёрное, влекущее к себе его тёмную душу. Потом наступила агония. Ангелоподобное существо с укоризной смотрело на тёмный комочек души Поддонкова, похожий на облачко, вскоре исчезнувший, будто его никогда не было. На месте, где лежал в траве Поддонков, остались часы, пережившие хозяина, да какая-то труха – напоминание о никчёмной жизни двуногого существа, недавно ходившего по земле.

 февраль 2006