День не перешедший 5

или Очередной день, которому не суждено закончиться

Продолжение Дней, конечно, день очередной, еще один День? Иначе, почему возможно продолжение, по очень простой причине, Дни различаются, благодаря людям, конечно. От различия людей — к различию Дней, обычно предпочитают обратный путь, различные Дни, как они делают похожими очень разных людей.

1.
Люди различаются походкой, Служака входит, смотрят на его походку, сравнивают, заключают.
Он представляет собой? Наверное, ничего или почти ничего, но дело-то не в нем, в его службе. И будучи представителем службы, он исполняет функцию представления так, как будто рожден этой службой. Один портрет чего стоит, впрочем, важнее другое, поставить его в центр. Хозяин гостиной, врач, делает это мягко, тактично. Служака посередине комнаты, в обычном кресле, не один, в кампании с Учителем, он же старый врач, понятно, он тоже в кресле. Прочие окружают их внимательным кольцом.
…
Ну, не кольцом, так, подобие кольца, толика воображения.
Где собрались гости, в большой гостиной, Автору пришлось выделить им большое помещение. Где еще можно, скажем, двоим гостям отодвинуться в окну, и там остаться наедине. В малой гостиной, есть и такая, разве останешься наедине. А так, двое у окна, прочие в сторонке, не слышат, не мешают. Здесь же возможность и другой ситуации. Два старших собеседника посередине комнаты, далась им эта середина, сидят в креслах, удобно. Остальные вокруг них. Кто стоит, под ногами теплый пол. Кто сидит, под ними жесткие стулья. Над всеми? Невидимое небо.
Говори, народ, спрашивай, и даже так, выспрашивай.
Охотно, смотри, на утомление потом не жалуйся. Чего-чего, а жаловаться, похоже, никто не собирается. Быть уверенным в своей позиции, а если ее еще нет, будет, что рождается в споре? Спор против спорщика, вопрос один, против которого спорщика обернется столь тревожный спор.
…
Как же развивались события в одной, отдельно взятой гостиной, позволю себе повториться.
Вход, кто-то входит, я о Служаке, ему надо войти, как там у поэта, весомо, зримо. Грубость, неуместна. Уместна, простота манер, буквально купается в простоте, в наше время сказали бы, упивается. Добавлю от себя, как всякий человек, находящийся на виду. Далее портрет, сплошь крупные детали, потому их немного, глаза, грива, голова. Автор начинает с глаз, маленькие глазки, и крупная деталь? Выручают живые зрачки, на белом фоне белков приятно поражает их сверкание. Грива, под стать голове, столь же тяжелая, ниспадает, конечно, легкая седина, столь же легкий намек на благородные корни. Голова, массивную голову приходится откидывать назад, удерживать, как-то удается. Как всегда, позволяю себе небольшую вольность, на деле порядок описания в портрете начинается с головы, заканчивается глазами. Надеюсь, Автор не в претензии. К чему столько деталей, чтобы дать заключение, кажется, он создан, я не о Служаке, только о его внешнем виде, такой вид специально создается для представления, чего? Иной жизни, если таковая возможна.
Не жить как другие,
кто хочет, тот может, старый девиз.
Кажется, был в моде у владельцев замков. Замков тех давно нет, владельцы? Как ни странно, есть, их немного, но есть. Как живут, рента. Как живут прочие? Понятно, не в замках, рента им тоже не светит. Правда, и война, неудачная, не грозит им потерей этой ренты, если чем и рискуют, только головой. Рента вместо головы, придумано хорошо. Прочие головы, это и есть последняя рента боевого правительства. Если есть край, кого  ставить туда, конечно, правительство. Перегибаю? Не без этого. И первые, и вторые озабочены, жизнь грозит поменяться, резко, что там впереди? Ждать недолго, нужно лишь сделать несколько шагов. Кому до середины гостиной. Кому до призывного пункта. Немногим, до близкой границы, там нейтральное государство. Хотелось верить, шаги к ясности. Как вскоре выяснилось, для начала надо знать, или узнать?.. или постараться узнать, с чего начинается ясность. Что же, раз надо, попытаемся узнать,
в центре, как я уже говорил,
Служака и Учитель, бывают же сцепления, глядишь, и перемена ролей состоится. 
Двое, козырная двойка, еще один пролетарский поэт, его слова. С ними, в настоящем — прошлое. Или, двойное прошлое? скажем так, разное. Дети своего времени, разные дети, но коль время одно, за двумя разными спинами одно прошлое, их лица — кусок, клочок нетерпеливого прошлого. Вклад, о чем спорить, несоизмерим. Говоря образно, гостиная встречает два лица одного прошлого. Или так, два измерения одного прошлого. Ныне оба, я о старших лицах, ныне встали, не вставая со своих кресел, перед вызовом будущего. Предстоит? шагать по полям, по которым никто еще не ходил, в оригинале по морям, понятно, не ходить, плыть. Перифраз еще одного поэта, на этот раз настоящего, хоть и зарубежного. В центре гостиной, понятно. Отсюда? кто в центре государственной жизни, Капитал, один крайний центр. Другой, столь же крайний центр, Интернационал, кто в его центре. Как хотелось, отдельным головам, свести проблему войны к противостоянию Интернационала и Капитала. Вот подымутся массы, но кажется, я забегаю. Как не хотелось другим отдельным головам сводить эту же проблему к страху перед призраками, сколько можно дрожать. Вот проявят носители воли — волю к миру, кажется, я отстаю, или даже отступаю, подобно прочим персонажам. 
2.
Кучка людей, внешне весьма представительная, вышла на дистанцию,
та самая дистанция, на которой ни одного финишного флажка, шагать да шагать. Сколько шагов успели шагнуть спорщики, собравшиеся в гостиной. Попытаюсь, понятно, с любезного разрешения Автора, разобрать каждый шаг, благо число этих шагов невелико. Общий удел, остаться в неведении, но в полной готовности. Поспорить, совершить выбор, выбрать свой поступок в ближайшем будущем, значит? Они, я о спорщиках, находятся примерно посредине между возможностью и реальностью. Не отказывая себе в возможности, заранее приближаются к реальности, пытаются приблизиться, приспособиться. Куда деваться, если реальность сильнее возможностей каждого из них. В отдельности, всех вместе.
…
Хозяин гостиной, кто-то должен в данной ситуации, предстать в роли Хозяина,
смотрит на Служаку, делает любезный жест, не зря же тебя поместили в центр, короче, начинает атаку. Мы тут говорили, довольно много, о чем? Нечто бесполезное, проще говоря, ничего серьезного. Начинает, тут же отходит от роли Хозяина, отходит в сторону. Есть ведь головы постарше, им слово. Старый врач не желает упускать, не упускает, нам профанам, из газет, ломай голову, так можно и сломать.  Еще? Не хотел бы отпускать, поместил Служаку в фокус своих хитрых глаз, вот из этого фокуса и не хотел бы выпускать намеченную жертву. Насчет жертвы, понятно, я пошутил, но что-то в этом есть, в глазах, ставших глазками.
В ответ, что может предложить Служака, улыбку,
он же носитель простоты.
Вот на эту простоту и делается первый упор, конечно, я осведомлен, зачем возражать, к сожалению, тень на лице, немногим лучше вас, или вовсе не лучше. Нескладная речь, но добился, все улыбаются. Продолжает, уверенность или отчаяние, ныне все ищут основания для выбора. Заключает, оснований для первого больше. Положение серьезное, кто бы спорил, но говорить трагически, значит просто преувеличивать, стоит ли. Похоже на заявление, выглядит несколько голословно, потому на общее согласие рассчитывать не приходится. Сразу следует сомнение, пока только сомнение. Малость, но сомнения ставятся под основания. Придется сменить тон, переходит, с дружеского — на официальный. Надо помнить, в голосе сила, не забывать ни на минуту, основания мира преобладают. Тон должен подействовать? Нет, сомнения остаются, даже усиливаются. Ответная реакция, Служака ощущает раздражение, небольшое, неясное, о таком говорят, глухое. Хмурится, возможный выход, сменить, что? Тему, не выйдет, от нее не уйти, разве что бежать с позором. Остаются аргументы, тем и хороши аргументы, что они могут быть разными. А если одни и те же, их можно использовать совершенно различно. И даже так, с разными целями. Понятно, о своих целях говорят скупо, до поры.
…
Слово за Служакой, ему выбирать, несколько медлит, выбор всегда требует времени.
Переходит на другой уровень. Союзники, мы же не одни. Среди них, о союзниках, одна из сильнейших держав мира. Какая, уточнять не требуется, всем известно. Оппонент отвечает взаимностью, тут же переходит на новый уровень, бросается в атаку. Уличные мятежи, бойня на Острове, по сути, это уже гражданская война, и все это, реальность нашего самого надежного союзника. Ныне парализованного. Надо сглаживать, и Служака сглаживает, это только заноза, из тех, которые в пятке, не выше. Какие-то уличные шествия, на уровне держав, конечно, мелочи, стоит ли так тревожиться.
Остановиться бы, нельзя, где там Учитель, молчит, выжидает.
Ему легче, он на холме, и спускаться не спешит. Что же, нашему союзнику не привыкать, видал и не то. Небольшой переход, настолько малый, что совершенно незаметен, сейчас во главе державы старый аристократ. Разумеется, должен быть именно старый аристократ, не просто из глубинки, откуда-то из сельской глубинки. Говорят, там вырастают особенно хладнокровные люди, такой тип там еще не перевелся. Его действия, самые твердые, сочетаются с мягкими рекомендациями. Требовать, увещевая. Увещевать, нажимая. Служака увлекся, судьбы континента в самых честных руках. Вовремя опомнился, отчасти в самых честных руках. Закончить ему не пришлось, опять прервали, посмеиваются над его увещеваниями. Нужна быстрая реакция, Служака, в свою очередь, прерывает оппонента, мне известно, на всех лицах тень внимания, готовится новый проект. Четыре державы, посылают доверенных лиц, лица собираются на Острове, устраивают обсуждение спорных вопросов. Долгожданная воля к миру. Верно, если спорят интеллектуалы, почему послам великих держав не заняться тем же самым.
Не замяться, для начала хотя бы размяться.
Оппонент так прост, вернее, попросту упрям, не сдвинуть, а нужно ли, это же очевидно.
Излагает очередную очевидность. Державы, не вовлеченные в конфликт, будут упражняться в риторике, тем временем Центральная держава начнет экспансию, один бросок, и противной столицы нет. Не как города, как столицы. Нет как города? Верно, все как на ладони, это и называется очевидность. Получается как-то само собой, болезненный удар, по какому месту известно, не случайно Служаку всего передернуло. Всматривается. Учитель молчит, социалист тоже. Подозрение, должно быть, не зря, что-то зреет в их головах.
Впрочем, скорее тлеет.
Делает усилие, над собой, возвращается к разговору. Официального объявления войны нет, все послы на своих местах, переговоры не прерываются. Время улыбки, добавляет улыбку, добавляет прописные слова, пока пушки молчат, да что тут говорить, вы и так прекрасно знаете. 

3.
Тонкая грань, повернуть разговор можно в любую сторону, ну, или почти в любую.
Молодой социалист, впрочем, точнее будет сказать, Молодой активист, или просто Активист прячет взор, иначе каждый увидит в нем непочтительный огонек, его настроение явно не в пользу Служаки. Не на пользу, ему, себе. Сдерживаться трудно, но пусть сначала выскажется Учитель. Как его втянуть, задачу берет на себя молодой коллега старого врача. Хоть каплю оптимизма, капните. Проще всего, по части оптимизма мы впереди планеты всей, понятно, эти слова из другого времени, из других уст. Равновесие, вот что ныне у всех на устах. Глава соседней державы, о ком речь, всем понятно, не разделяет риски, которые несет война. Его советники, сторонники мира, одни из самых убежденных. Еще бы, война — всегда блокада, Молодая империя не сможет получать зерно и скот, подохнет с голоду, буквально. Оппонент продолжает сеять сомнения, не купят здесь, купят в другом месте, мир еще велик. В ходу золото, везде, Служака как будто знает следующий аргумент оппонента, золотой запас, всем известен его размер, сделайте простейший расчет, через несколько недель, когда запас исчерпается,
начнется голод, выделяет, голод в Молодой империи, указать место.
Не выдерживает даже Учитель, впрочем, он реагирует в своем духе, все слышат гнусавый смех, звучит язвительно, но голос, следующий за смехом, как будто стекает по бороде, избавляется от сарказма, иронии, в итоге рождается новый голос, полный добродушия. Переполненный. Даже так, исполненный с несравненным добродушием. Старый врач, он же Учитель, он же сын офицера времен Второй империи, но кто-то небрежно роняет, старый грач. Встречаются и другие слова, его бородка из числа козлиных.
…
Надо быть Учителем, чтобы наполнить не роль, в которую окружающие давно вжились, а голос.
Мы живем так, как будто живем вечно, или будем в вечности, именно мы. Не здесь, так где-то там, далее следует неопределенный жест, впрочем, для скептиков любой намек на вечность, полено в костер скептицизма. Кажется, пришло время Учителя, сколько можно отмалчиваться, пора показать свой скептицизм в деле. Не сколько словами, сколько тон, выражение лица, усмешка. Служака вежлив, не спрашивает, утверждает, вы не согласны, мэтр!.. понятно, последнее слово я добавляю от себя. В такой кампании подобное обращение, мягко говоря, неуместно.
Этот спор, этот вздор, старый врач мог бы сказать и так.
Понятно, слишком стар, чтобы резать по-живому, но думать не возбраняется.
От мыслей — к словам, привилегия старости, не утверждение, вопрос, он весь, кавычки опущу, в словах? Нет, конечно, в манерах. Служака в простых манерах, а этот в каких? Гнусавый смех, в меру короткий. Хитрые глаза, становящиеся глазками. Нарочито серьезный вид, к нему борода, не то выставленная, не то наставленная на оппонента. Да, и помимо этого, немало прочих замашек. Вот и в данный момент, вы убедительны, кивок в сторону Служаки, встречный кивок. И чем более вы убедительны, мягко, тихо, тем более мне страшно. Удивил старый, надо пояснить, старый врач поясняет, боюсь, это лишь чистая абстракция. В другом месте такое слово, как граната над головой, но здесь уместно. На другой стороне? Расчеты не позволяют гадать, а что они позволяют? Знать, уверенный тон Служаки вселяет уверенность. Не случайно юный патриот тут же встревает, единственный шанс наших противников, сразу уточняет, врагов нет, есть противники, их молниеносная победа. Стоит боевым действиям затянуться всего на несколько недель, юный патриот не замечает, что в этом его единственный шанс, капитуляция противника неизбежна.
…
Молодая империя слишком молода.
Старая слишком стара, из угла слышится вопрос, которая из старых, их по крайней мере, две.
При желании, старой сочтет себя каждая вторая. Старый врач незаметно оглядывается, кажется, он что-то сказал, к счастью, лишь подумал. Натяжка? Верно, с моей стороны. Подобные движения не в характере старого эскулапа, ему свойственно? Рассказывать себе что-нибудь забавное, рассказать, насладиться в одиночестве. Что-то в этом роде он и проделал, глядеть со стороны, забавного мало. Дискуссия тем временем продолжается, вывод как будто очевиден, юный патриот упрям, упрямо стоит на своем, надо продержаться эти несколько недель, всего несколько недель.
И победа за нами.
И когда Служака успел перетянуть его на свою сторону, союзник, пока только в споре.
Он весь в атаке, порывом чувств его выносит на упрощения. Наш давний противник не один, окружает себя союзниками, предусмотрительный противник. Тон резко меняется, разве можно быть уверенным в таких-то союзниках!.. Что же касается Центральной державы, презрение в голосе усиливается, всем известно, больной человек континента. Вывод напрашивается, почему бы не обречь обреченного. Второй, в гостиной как будто повисает вопрос, следует справка, первый больной человек, в Азии. Тот, который у нас, будет вторым. Служака, довольный поддержкой, тем временем усиливает аргументацию. Как раз в это время, подчеркивает, в данный момент, в Северной державе встречаются, и это не секрет, министры иностранных дел двух держав. Две старые державы, имеющие общие интересы, начинают прямые переговоры, без посредников, лучшее доказательство взаимного стремления к миру. Договорятся, и куда деваться самой молодой и самой промышленной державе.
Министры, говорящие о мире, кому?
Неужели есть мир, говорящий министрам, хотя бы разговаривающий с министрами.

4.
Но ведь и мир не молчит, гудит? Не только, даже Ватикан выразил желание стать посредником.
Поминать папу, да еще походя?! Улыбка сама просится на лицо, все же старый врач не решается, не тот момент, насмешку приходится помещать в глаза, прятать? Нет, даже маленькие глазки могут осветится, хотя бы и насмешкой, Автор спешит проявить почтение, его право, что видят глазки, ставшие вдруг зоркими? Еще одну абстракцию, только и всего. Снова вызов, и снова Служака его принимает, господин Учитель ошибается. Вокруг папы? Немногие сторонники войны. Многочисленные друзья мира. Первые стараются не допустить. Вторые стараются побудить. О чем я говорю?
Вето, это право за папой, и только за ним,
его достаточно, чтобы остановить императоров в обоих империях, и в центральной, и в молодой. Стоит папе проявить решительность, и старый император сразу обретет недостающую ему решительность, следом, обретут решительность его подданные, мир вернется к самому себе, к миру. А там, рядом с папой, есть наш посол, спрашивает все тот же настырный оппонент. Наш посол, зачем он там? Дал бы совет папе, удивление возрастает, какой совет? Взять Евангелие, открыть, на нужной странице. Старый врач не сдерживается, широко улыбается, рад, наконец-то, ему не надо себя сдерживать.
…
Он весь в своей широкой улыбке.
Служака своей легкой иронией подтверждает, к желанию папы старый врач относится скептически.
Кто-то соглашается, скептик, всегда был таким, даже в молодости. Как всегда, старый врач щурит, на этот раз не глазки, глаза, из них сочится открытое лукавство, склоняюсь перед профессионализмом нашего гостя, сила его аргументов неотразима. Гостиную наполняет смех, старый врач подхватывает, мне трудно поверить в торжество разума. Как врач, я должен поставить диагноз, и я ставлю, мир болен. Далее? Отойти от роли врача, вернуться в личину простого обывателя, глянуть на этот  недоверчивый мир, что там? Учитель не может, да и не желает снимать академический значок,. Все, что он может, проявить здравый смысл, не более.
На этом уровне,
если вдуматься, страшный диагноз, боль мира, которая исключает мир.
Не отдельного правителя. Или правительства. Или какой-нибудь державы. Всего мира. Не потому ли мир так спешит разделиться, здоровые спешат отделиться от больных. Здоровые? Это те, которые поставили диагноз сами себе. Успели. Стали недоступны. Вернее, неприступны. А что можно сказать о человеке, который ставит подобный диагноз, он может поставить диагноз самому себе. Если захочет, конечно. Старый врач смотрит на Служаку, его министерство, может ли оно выступить в роли лекаря. Может ли оно вылечить и его. О чем хотел сказать, но не сказал? Не сказал, намекнул. Каждый из нас, может таить в себе опасность. Для себя, для прочих. Точно так же и все окружающее. Война, понятно. Но мир, какую опасность может таить в себе мир. Возможные ответы? 
…
Конечно, они есть, найдутся.
Кто-то поспешит, наветы. В самом деле, почему один человек возводит клевету на другого, без всякого элемента необходимости, как говорит старый врач. Молодежь? Спешит отделить сущность войны от сущности человека, старому такое деление дается гораздо труднее. Он видит страх, в прошлом, в настоящем. Должно быть, он испытал на себе, не раз, действие страха, убедился в силе этого человеческого чувства. Каждый, зная о собственной склонности к агрессии, ожидает ее со стороны другого.
Так неужели ждать!
Кто-то бросается, как полагает старый врач. Но кто-то обращается в бегство, почему-то об этом Учитель ничего не говорит. Только о страхе, этим словом он удаляет из обихода агрессию. Зачем валить на людей, лучше уж свалить на призраков. Впрочем, иногда дает агрессии другое название, та самая сила, которая бросает нас в конфликт, это инстинкт разрушения. Сделать шаг вперед. Потом сделать шаг назад. Просто изображать шаги. Кто в нашей истории говорил, шаг вперед, два назад? Известно, что не мешало вождю делать шаги не только влево или вправо, не только забегать, но и отступать. Чтобы? Подготовиться к наступлению. Это яростное желание наступать, как оно соотносится с инстинктом разрушения?
…
Что сказать Служаке, он говорит. 
Мы не для того сдерживаем, обуздываем?.. свою агрессию, чтобы пасть жертвой агрессии другого. Мы должны опередить другую агрессию. Страх и агрессия, за ними две логики, убегать или атаковать. За этими двумя логиками, одна логика, быть готовым заранее, быть сильным, быть сильнее. Если не логика? та самая необходимость. Начиная с необходимости самих себя, мы приходим к необходимости других, в самом деле, не бросаться же темной ночью на самих себя. Но если нам уже дана необходимость других, неужели нам придется прийти к необходимости себя, как агрессивного существа.
 Резко, но весьма трезво, резким противником выступает?
Конечно, молодой Активист, он делает из сущности человека, как он ее понимает, совсем другие, далеко идущие выводы. Для этого, речь пока о логике, ему приходится, в некоторых случаях, принуждать самого себя. Буквально, заставлять себя.


Необязательное дополнение

Люди на грани войны.
Правительства на той же грани.
Государства, уже перешли эту хрупкую грань. Как будто эти государства существуют сами по себе, не слишком обращая внимание на своих подданных. Остается, поставить самого себя на ту же грань, войны и мира, перейти, кому? Речь о человеке, пожелавшем изменить мир, если не сам мир, то мировую ситуацию. И тогда? Появится шанс изменить мир. Поставить себя на грань жизни и смерти, перейти ее, и ценой своей жизни остановить войну. Неужели такой может быть цена, не многих, всего одной жизни? Иначе откуда берутся герои, вожди, диктаторы.
…
Вечное, не сама ли вечность, зачем вечное временному?
Чтобы использовать в борьбе со своим противником, пусть так, но для этого противник должен быть, уже должен быть. Иногда, достаточно образа противника, остается только приземлить этот образ, найти ему аналог в нашей шумной реальности. В шуме услышать?
Говорит это, об этом? Конечно, пишущий человек.
Использовать вечность, чтобы одержать верх над противником, что тут странного, против вечного не может бороться конечное существо. С вечностью за спиной?
…
Люди на грани войны, или грань войны между людьми, что дальше? Как всегда, разделение, одни ставят людей на грань войны, иногда достаточно сделать пару выстрелов. Другие, помещают эту грань между людьми, а где ее помещать. Далее просто, стоящие на грани сделают все сами. И вдруг кого-то осенило, поставить всех на грань, перейдут, война заставит людей перейти, что? Грань классовой борьбы. Впрочем, здесь уже не грань, предел, перейдя который, не вернуться. В этом и был расчет? Увлечь, перейдут, вернуться уже не смогут, как бы ни хотели.
…
Мировая война, как следствие мировых задач.
Всего-то, набраться решимости, поставить перед собой мировые задачи, пусть мир знает, задачи заданы, будут решены. Не тот ли подход был использован чуть позднее, в рамках мировых задач, которым озаботились ведущие державы, взять курс на мировую революцию. Очередная мировая задача, и только, все в строй, одним строем.
…
В любую эпоху, во все эпохи?
Ищут что-то, что можно не ценить, не любить. И тогда, эпохи различаются, говоря с долей условности, предметами, которые не ценят, не любят. Не ценятся. Любить которые невозможно. Не ищут? Такое вряд ли, напротив, старательно ищут, что бы найти такое, что нельзя любить, потому невозможно полюбить. Иногда эти поиски становятся любимым занятием. Эпоха рождается в шумном плеске нелюбви. Любовь — нелюбовь, любая эпоха держится на двух краях, останется на одном, тут же опрокинется. Снова кто-то входит, предлагает опрокинуть? всего лишь выбить один край, опрокинется сама, я об эпохе.