Отец и сын

Отец заболел неожиданно. Утром, в воскресенье, позвонил сын, как и договаривались:

— Папа, привет.

— Привет, сынок...

— Мы тебя ждём к обеду, часикам к двенадцати. Искупаешься, как обычно, отдохнёшь немного, и все вместе за стол сядем.

— Сынок...

— Да, и не забудь чистое сменное бельё взять. Если что на стирку есть, неси. Может тебя встретить?

— Подожди, сын...

— Что подожди? Тебе неудобно к обеду или что?

— Да нет. Тут другое. Похоже, я отравился, — отец подбирал слова. — В общем, у меня всю ночь страшный понос был. С кровью.

— Как, с кровью? Твой геморрой что ли?

— Да нет, наверное. Крови много. Все штаны перепачкал.

— Как ты себя сейчас чувствуешь?

— Вроде ничего. Слабость немного, а так нормально.

— Понятно... Будь дома, никуда ничего. Я сейчас буду. Хорошо?

— Хорошо. Жду тебя.

— А лучше приляг на диван и лежи. Всё, бегу.

Через пятнадцать минут сын был у отца. Тот лежал бледный на диване и виновато улыбался. Его брошенные в углу комнаты спортивные штаны и трусы были пропитаны засохшей кровью. Сын осмотрел одежду. Перевернул отца на живот, снял с него штаны.

— Ну, батя, ты даёшь. У тебя не понос с кровью. У тебя самое что ни на есть кровотечение было. Всё перепачкано, всё в крови. Рассказывай. — Сын выглядел очень озабоченным.

— А что рассказывать. Вчера вечером я поел рыбку отварную. Голову толстолоба. Большая такая, вкусная. Жирная. Полил её немного яблочным уксусом, поперчил. Пальчики оближешь. Ну и съел всю. Ночью, чувствую что-то не так. Мокрый я какой-то. Пошёл в туалет. Сходил. Кровь на бумаге. А на обратном пути в обморок упал. Голова закружилась. Зато спал как убитый, крепко и хорошо. Ты же знаешь, что сон у меня неважный. А утром снова неприятность. Вот так.

— Ладно, понятно. Плохи дела. Я вызываю скорую. Сейчас нагрею воды, подмою тебя немного. Наденем свежее бельё и — в больницу. Соберу сумку.

— Зачем в больницу, зачем скорую? Сынок. Я чувствую себя неплохо. Прошло уже всё.

— Нет, отец. Не прошло, а, похоже, только начинается. У тебя ночью было кишечное, или какое там ещё кровотечение. А твоё самочувствие обманчиво. Это у тебя слабость от потери крови.

Через час они сидели в приёмном отделении института неотложной хирургии. Отец держался нарочито бодро, шутил. Воскресенье. Врачей нет. Лаборатория и другие диагностические кабинеты не работают. Принимал молодой дежурный врач.

— Да, у вас кровотечение, — подтвердил доктор, сняв с руки резиновую перчатку. — Но, отчего именно, мы пока сказать не можем. Только завтра, после прохождения всех необходимых процедур. Сейчас вам сделают анализ крови и оформят в палату.

— Какой ваш полный возраст? — пожилая медсестра приёмной заполняла циркуляр.

— Семьдесят шесть, — быстро ответил сын за него.

— Группу крови знаете свою?

— Четвёртая положительная, кажется, — отозвался отец.

— Ну и ну. Редкий вы фрукт. Где ж мы вам такую группу и резус найдём, если, конечно, они подтвердятся после анализа.

Ещё через час отца перевели из палаты в реанимационное отделение. Резко упал гемоглобин. Надо было срочно делать переливание крови. В больнице данной группы не оказалось. Дежурный врач, после серии звонков, нашёл нужную кровь на станции переливания. Надо поехать, заплатить и привезти. Сын поехал.

В реанимацию его пустили как своего. Сын не жадничал на небольших подачках: медсёстрам, санитарочкам, врачу. Так было принято, если хочешь нормального ухода за больным. В противном случае, извините...

Поздно вечером сын и отец попрощались. Отец лежал под капельницей, сын был уставший и голоден.

В понедельник рано утром сын приехал в больницу. Отец чувствовал себя сносно. После обхода началась беготня по анализам и процедурам. Сын всюду, по всем кабинетам, возил отца на кровати-каталке. Врач позволил. Ближе к обеду, после томографии стало ясно — кровоточит двенадцати¬перст¬ная кишка и не только. Множество крохотных язвочек по всему кишечнику. Оперировать нельзя. Возраст. Врачи решили лечить и смотреть, что будет дальше. Нужно ещё переливание крови. Кровь нашлась, только плати. По-прежнему, реанимация. День пробежал быстро и хлопотно. Вечером сын и отец расстались.

На следующий день сын нашёл отца в общей палате хирургического отделения. Четверо больных в маленькой, узкой палате. Двое после операций, третий — в ожидании предстоящей. Отец — возле окна, на высокой кровати. Как-то странно дышит, через губы. Дыхание у него тяжёлое и смрадное. Сын подсел.

— Как себя чувствуешь, отец? — спросил он озабоченно. Что-то ему не понравилось в нём.

— Да, вроде ничего. Нормально. — Сильный запах изо рта.

Сын откинул одеяло. Отец лежал на мокрой простыне.

— Па, а ты не чуешь, что на мокром лежишь?

— Да, разве? — Отец приподнялся, посмотрел. — И вправду. Когда это я успел?

— Ладно, полежи, я сейчас.

Сын вышел, нашёл санитарку, дал денег. Она убрала под отцом. Помыла его.

Сын пошёл к врачу в его кабинет. Застал. Стал расспрашивать, что и как. Почему перевели из реанимации? Что за странное дыхание и запах изо рта? Вразумительного ответа и объяснения он не получил, какие-то общие фразы: мол, возраст, мол, переливание может вызвать всё что угодно, мол, старику в реанимации делать больше нечего, мол, они, врачи, сделали всё, что в их, врачах, силах, а дальнейшее зависит от организма самого пациента. На следующий день отца выписали.

— У нас неотложная хирургия, молодой человек. У нас после сложнейших операций больные больше четырёх-пяти дней не лежат. Выписываем. Обращайтесь в свою поликлинику, к своему участковому терапевту. Если ваш доктор посчитает нужным какое-либо терапевтическое лечение, то это уже не к нам. Пусть выписывает направление, и — вперёд. Мы своё дело сделали. Всего хорошего, — заведующий отделением нетерпеливо объяснил сыну что, как и почему.

— Доктор. Как вы можете выписывать человека, когда ему стало гораздо хуже. Вы же сами всё видите. Неужели непонятно, что с ним что-то происходит?

— Я вам всё объяснил. Извините, я сильно занят.

На кресле-каталке сын выкатил одетого и собранного с вещами отца из больничного отделения. Он помог отцу потихоньку пересесть в автомобиль на переднее сиденье. Поехали через центр города к себе домой, к отцу, в маленькую гостинку на пятом этаже.

Отец с удовольствием смотрел по сторонам. Рассматривал город и горожан.

— Да, сынок. Жизнь продолжается. Здорово, но уже без меня.

— Отец, не рано ли ты себя хоронишь? Подожди, мы ещё поборемся.

— Нет, сынок, не поборемся. Я чувствую, пришла моя очередь. Ты знаешь, я и не против. Как матери твоей не стало, так живу по инерции. Никакого удовольствия. Сорок девять лет вместе прожили. Привычка, сына, страшная сила. А без неё что? У вас своя жизнь, свои хлопоты. Вам не до меня. И я стараюсь жить самостоятельно, вас не обременять. Ну, ты уж в последний раз подсуетись. Похорони как положено. Ты ж помнишь: тихо, по-семейному, без никого. И обязательно кремируй. Ни попов всяких, ни родичей не надо. Я тебе уже говорил.

— Отец. Похороню я тебя, куда ж денусь, похороню. Только не в этот раз. Ты военный человек. Так что, товарищ майор, брось ныть, возьми себя в руки и давай вместе за жизнь бороться.

— Мучить меня хочешь? С нашими врачами разве можно человеку вылечиться? Я всегда боялся умирать долго и в больнице. Хотелось, как мать: раз и всё, за один день. Так что, пока я в здравом уме, слушай. Ты делай, что делаешь. Ты сын, и, разумеется, будешь делать всё возможное, чтобы спасти мне жизнь. Это нормально и естественно. Но я ужё не хочу жить. Не, ну выживу, так выживу. Значит, поживём ещё, покоптим небо. Ну, а помру, ты особо не огорчайся. Рано или поздно это должно случиться. Мы же с тобой на эти темы много разговаривали. Не надо превращать естественное в трагедию. Раз мы пришли в этот мир, то мы уже обречены. В этом изначально драма жизни. Ты ко всему этому проще отнесись. Переход. Переход из одного, известного нам состояние, в другое, неизвестное и потому пугающее. Ты сам так говорил. Мне даже интересно. Что там? Тут я нажился. Надоело. И ещё. Возможно, я впаду в маразм. Мой мозг затуманится. Начну всякую чушь нести, поступки дурные совершать. Имей в виду, это не я уже. Я за себя не в ответе. Так что ты, сынок, если что, не обижайся на старика. Хорошо?

— Хорошо, отец. Надеюсь, до такого не дойдёт. Ну, а дойдёт, я всё понимаю. Не обижусь. И всё же, давай подёргаемся. Мне тебя будет не хватать. Одни бабы вокруг. Как я один со всеми справляться буду?

— Справишься. Вон и сопляк один подрастает. Может ещё будут правнуки. Передашь им эстафету.

— Ладно. Поживём, а там видно будет. Приехали. Ну что, отец, осилим пятый этаж?

— Я же говорю, мучитель.

Они очень медленно, шаг за шагом, ступенька за ступенькой, в обнимку, поднялись на свой пятый этаж. В этот же день пришла участковый врач. Она выписала направление в больницу. Состояние отца ей не понравилось. Опять вызвали скорую помощь. Собрались. Потихоньку спустились, поехали.

— Да у вас непроходимость кишечника, это же очевидно. Кто куда смотрел? — возмущалась врач приемного отделения. Она обратилась к сыну: — Берите кресло-каталку и везите вашего дедушку на шестой этаж в терапевтическое отделение. Сегодня ему сделают пару уколов, поставят капельницу. Завтра назначат лечащего врача, тот всё объяснит.

— Сын, опять меня мучаешь? Остались бы лучше дома. Я устал. Мне спать хочется. Сил никаких нет. — Отец неохотно залез в кресло.

— Потерпи, папа, потерпи немного.

Огромная палата на двенадцать больных. Грязно и душно. Больные нетяжёлые. Громко разговаривают, спорят, играют в карты. Кто-то смотрит маленький телевизор. У кого-то посетители в верхней одежде. Шумно. Отец сразу заснул. Поздно вечером сын ушёл. На следующее утро он возмущался в кабинете заведующего. В итоге их перевезли в знакомую неотложку, только на этот раз в терапевтическое отделение.

— У вас инфаркт миокарда. Сто процентов, — осмотрев отца, вынес вердикт старый доктор в приёмном отделении. — К бабке не ходи. Дыхание парусит. Это первейший признак. Куда они там все смотрели? Понакупляют дипломов. Остолопы. У вас зубы болят? — он обратился к отцу.

— Болят. Вся верхняя челюсть болит. — Отец провёл рукой по щеке.

— Вот, пожалуйста. Элементарные признаки. Кардиограммы никакой не нужно. Так, вот вам бумаги... — Доктор повернулся к сыну: — Бегом за каталкой, и — по кабинетам. Начинайте с кардиолога, с кардиограммы, и по списку. Вперёд, молодой человек.

— Опять всё по кругу? Сколько можно? Сын, отвези меня домой. — Отец с трудом сдерживал раздражение. Не было сил злиться по-настоящему.

Из кабинета — в кабинет. С этажа — на этаж. Набегались порядочно. Днём отец, наконец-то, лежал в четырёхместной палате, переодетый, в чистой кровати. Он очень устал. В комнате лечились трое молодых людей, все младше сына. Все трое после различных операций. Тихо и спокойно. Чисто и свежо. Отец заснул. Лечащий врач вывел сына в коридор. Тихо объяснил:

— Ваш отец перенёс два инфаркта миокарда. Если бы не его бычье сердце... его бы уже не было в живых. Но всё равно ситуация практически безнадёжная. Вопрос времени. Как долго ещё выдержит его организм? И ещё. Даже если старик каким-то чудом выкарабкается... у него обнаружена опухоль на правом лёгком. Обширная опухоль. Похоже злокачественная. Так что вам, возможно, придётся пройти после всего целый ряд анализов, встать на учёт, и тому подобное. Я вам после объясню. Это будет лишь оттяжка времени. Может на год, скорее — меньше. И лучше вам с этим не сталкиваться. Поверьте мне на слово. А пока будем лечить инфаркт. Повторюсь, практически безнадёжно. У него в организме начались необратимые процессы. Понимаете? Вот вам список необходимых на сегодня препаратов. Купите в аптеке. Вы каждое утро на посту медсестры будете брать список и покупать всё нужное. Если какие вопросы — я всегда на связи, днём и ночью. Запишите мой сотовый телефон.

Несколько дней пробежали похожие один на другой. Сын приходил рано утром. Бежал в аптеку. Сидел возле отца. Возил его, когда нужно куда нужно. Познакомился со всеми сменами медсестёр и санитарок. Уважил всех. За отцом хорошо присматривали. Привёз из дома отцову электробритву и брил его щёки и шею каждый день. Оставил седую бородку на подбородке. Вместе со всегдашними усами отец выглядел очень даже интеллигентно. Побрил его голову наголо, так у них в семье принято было давно. После серии капельниц отец чувствовал себя лучше. Он начал вставать.

— Доктор, смотрите, ему же лучше. Он идёт на поправку. Доктор? — радовался сын во время очередного обхода.

Но доктор как-то растерянно улыбнулся и молча ушёл.

На первом этаже больницы работала столовая и буфет. Сын целый день мог находиться рядом с отцом.

Как-то, после лёгкого и быстрого ужина, сын вошёл в палату. Отец немного невнятным, но бодрым голосом рассказывал соседям:

— Молодой я был. Холостой. Лейтенант, красавец. Возвращаюсь со службы на квартиру. Вечер. Дорога через парк, вдоль набережной. Она давно мне глазки строила. Молодая, хороша собой. Замужем. Продавщица у нас в военторге. Идёт навстречу. Как будто случайно. Наверное, караулила меня. Слово за слово. Она дерзкая такая. Что, говорю, смелая, давай прямо здесь. Она и дала. На бережку в кустах. Всё хорошо. Но у меня после того дней десять вся задница чесалась в кровь. Комары проклятые.

Больные смеются. Вот дед даёт. Сын сел на краешек кровати, слушает со всеми.

— Батя, расскажи ещё что-нибудь из своей жизни, — просят они.

Отец доволен. Аудитория, какая никакая. Продолжает свои байки:

— Служил у нас лейтенант из Баку. Мамедов. Достоинство имел колоссальное. Ни одна женщина не выдерживала. Все из-под него убегали. А он семью хотел создать. Детей. И вот как-то загораем мы, молодые офицеры, на местном пляже. Мимо проходит группка девушек, и одна из них, такая маленькая, щупленькая, какую-то восхитительную реплику кидает в адрес Мамедова. Шуткой вроде. А он ей в ответ, тоже вроде шуткой, мол, выдержишь — женюсь. Мамой поклялся. И что вы думаете. Гуляли на их свадьбе. Хорошая семья получилась. Детей нарожали. Может, по сей день живут вместе где-нибудь? Кто знает?

Отец сел в кровати. Сын помог.

— На Эльбрус я поднимался. Удостоверение альпиниста получил на третьем курсе училища. Зимой, человек сорок, в полной амуниции. Я пулемёт тащил, как самый крепкий. Был чемпионом военного училища по классической борьбе. Так вот. Группа шла по пологой стороне горы. Полз—ти на четвереньках и карабкаться не пришлось. Всё одно, очень тяжело было. Нехватка кислорода. Многие не выдержали. Сейчас, правда, мне ещё тяжелее.

Отец замолчал.

«Должен жить, должен. Раз рассказывает так увлечённо, есть к жизни интерес», — думал сын.

В очередной раз надо было везти отца на рентген груди и брюшной полости. На коляску, с коляски. На каталку, с каталки. Отец стойко всё сносил. Когда вернулись в палату, сын поднял отца с кресла-каталки. Они стояли обнявшись.

— Повальсируем, отец? — вдруг предложил сын.

— О, мы с твоей матерью в своё время так вальсировали. Все засматривались. Все пары стояли и смотрели. Видные мы были. Статные. Танцевали здорово. Давай, сын, веди.

— Раз, два, три. Раз, два, три. Раз, два, три, — отсчитывал сын.

Они медленно кружили по палате под аплодисменты трёх выздоравливающих мужчин.

На следующий день состояние отца стало ухудшаться. Ещё через день он не мог подняться с кровати. Мог только сесть, с большим трудом.

— Я выписываю вас. Пусть это случится дома, в своей постели, в знакомой обстановке. Здесь мы дедушке уже ничем не поможем. Так будет лучше и вам и ему.

— Хорошо, доктор. Спасибо вам. — Сын крепко пожал руку доктору. Дал денег.

Отца привезли домой. Подняли наверх. Уложили на диван. Помогли санитары.

В последующие дни отец по большей части спал или же лежал молча с открытыми глазами. Он отказывался от пищи. Воду пил совсем немного. Разговаривал мало. Глаза его были мутные. Часто он что-то говорил невпопад, заговаривался. Сын понимал, остались считанные дни, и изменить ничего не получиться. Он теперь сам это понял и смирился. Как говорится: чему быть, того не миновать.

Однажды утром, спустя две недели с начала болезни, сын читал что-то, сидя у изголовья дивана возле спящего отца. Отец зашевелился, приподнялся и произнёс чётким голосом:

— Сынок, ты здесь?

— Я здесь, отец.

Сын отложил книгу и подсел к отцу так, чтобы тот его видел.

— Помоги мне.

Сын приподнял отца. Подложил под его спину ещё две подушки.

— Так удобно?

— Да. Спасибо.

Сына поразили глаза отца, точнее, его зрачки. На сильно похудевшем и бледном лице они горели двумя чёрными бусинками. Ярко-ярко. Горели какой-то неземной энергией. В глазах светился разум, быть может больший, чем обычно, чем при обычных условиях. Как-будто отец что-то понял или познал очень важное. Или же это было спокойное и окончательное принятие неизбежного. Сын не разобрал.

— Мне сегодня как-то особенно хорошо. Силы появились, — отец говорил чётко и спокойно. Он смотрел сыну в глаза. Очень буднично смотрел. — Знаешь что? Хочу компота. Пойди, открой вашу баночку трёхлитровую. В кладовке. С вишней которая.

— Бегу, отец. Я мигом.

Сын обрадованно вышел в коридор. «Удивительно, — думал он, — он и не он. Как-будто поменялось что-то, но что, не пойму».

Отец сделал пару глотков красного консервированного компота. Почмокал губами.

— Ах, хорош. Молодэц твой отэц, точнее твоя жена. Жаль, не холодный. Люблю из холодильника. Ну, ничего, и так сойдёт. Спасибо. Ты свою сестру вызвал?

— Да, отец. Завтра прилетает, ночью. Я её в аэропорту встречу. Сразу к тебе.

— Хорошо. Больше никому не сообщай. Пока. После, пожалуйста, кому посчитаешь нужным. Мне осталось дней пять-шесть. Я это знаю. И ещё. Эта моя бодрость временная. Без понятия, сколько она продлится. После, я уже не приду в здравое чувство. Поэтому слушай.

— Слушаю, отец, очень слушаю. — Сын взял руку отца в свою. Широкая ладонь с длинными похудевшими пальцами с красивыми большими ногтями, аккуратно подстриженными. Рука слабая, холодная.

— Слушай, сын. В шифоньере, в пиджаке, во внутреннем кармане немного денег есть. Я потихоньку на похороны собирал. Там немного, наверное, не хватит. И всё же. Хоть какая тебе помощь. Больше нет, к сожалению. Ты же знаешь, я с пенсии внученькам помогаю. Больше половины отдаю. Мне много ли надо? Так, о чём я? Да. Кремируешь меня и прикопаешь рядом с матерью. Там места много.

— Да, отец, много. Там и на меня хватит.

— Хватит, хватит, когда твоё время придёт. Ты пока об этом особо не думай. Ты сначала со мной разберись. После живи и трудись, девчонок поднимай. Сейчас молодым тяжелее, чем старикам. Потребностей у них больше. Жизнь надо обустраивать. Да и мозги у них запудрены всякой ерундой. Помнишь, что мать всегда говорила и учила вас детей? Бедность — не порок. Живите просто и скромно, по средствам.

— Помню, конечно же, помню. Ещё она наставляла — не влезать ни в какие авантюры, не брать денег в долг, ни у людей, ни тем более в банках. Довольствоваться малым. Не обижать жену.

— Это правильно, сынок. Жену не обижай. Я не безгрешен. Всякое было, но мать твою никогда бы в беде не бросил. И не оставил бы никогда. Мужики так устроены, что им всегда похулиганить хочется. Хулигань, если невтерпёж. Но семья должна быть на особом счету, на первом месте. Никогда налево деньги не пускай. Деньги — в семью. Понял? И живите по средствам. Мы так и жили с матерью. Были деньги, мы их тратили: на поездки, на развлечения, на книги, на помощь родичам. Не было денег — жили поскромней, насколько хватало. И никогда ни у кого в долг не брали. Что правда, то правда.

Отец замолчал. Задумался на минуту. Сын не отвлекал. По-прежнему держал руку отца в своей.

— Да, сынок. Жизнь у нас интересная была. И войну пережили, и голод, и разруху после землетрясения. Работали много, но и отдыхать успевали. Полстраны объездили. Много интересного повидали с твоей матерью. Много людей настоящих встречали. Ни о чём не жалею. Может, разве что, вам детям не особо в жизни помогли. Ну, там: по квартире вам с сестрой купить, по машине или ещё в чём помочь. Время другое было. Не думали мы наживаться. Кто ж знал, что страна развалится. Капитализм наступит. Деньги место бога займут, место идеологии. Сейчас принято всё прошлое ругать. Мол, коммунисты такие-растакие, во всём их винить. Поверь, сын, ерунда это. Всегда, во все времена правящая власть хаяла предыдущую. Иначе нельзя. Как же своё воровство теперешнее оправдать? А всякая власть ворует и будет воровать, так система устроена. Люди, сами по себе, ни плохие, ни хорошие. Но в системе, в плохой системе, люди становятся хуже зверей. Дайка ещё компотика, немного.

Он сделал несколько коротких глотков из чашки. Перевёл дух. Глубоко вздохнул:

— Тяжело в груди. Как будто половину меня отсекли. Наговорюсь в последний раз. Подустал уже. Но ещё на немного сил найду. Ничего в старости хорошего нет, сынок. Не слушай никого, кто говорит, что в каждом возрасте своя прелесть есть. Брехня сплошная. Так старость саму себя оправдывает. Пока молодой — есть энергия, есть желания. В старости энергии мало. Её страшно не хватает. Желания, может, и остаются, но уже не те возможности. Так что, никого не слушай. Так, иногда только прислушивайся. Живи своим умом и своим опытом. Впрочем, ты так и поступаешь. Я вот всю жизнь коммунистом был и коммунистом помру. Я, как эти хамелеоны, перекрашиваться не намерен. И в бога я не верю, даже перед лицом смерти. В ихнего бога. Там есть что-то. Безусловно есть, — отец посмотрел вверх, —  но каждый видит своё. Я вот потолок вижу. — Отец слабо улыбнулся.

— Отец, может хочешь чего?

Отец подумал немного.

— Пожалуй. Пару затяжек сделать.

Сын достал сигарету из пачки. Подкурил. Поднёс отцу. Вставил её фильтром ему в губы. Отец затянулся. Раз, другой. Закашлял. Ещё раз затянулся.

— Ляпота! Туши. Нет сил покурить нормально. Душит изнутри. Но всё равно, хорошо.

— Может в нарды сыграем. Последнюю партию. А? — Сын воодушевился. Он затушил сигарету и снова подсел к отцу на диван. — Сколько мы их с тобой сыграли!

— Расставляй. Только за меня ты зары бросать будешь. И ходить за обоих.

— Короткую, как обычно? — Сын раскрыл доску.

— Давай короткую. Только один ойн. Силы покидают.

Сын стал расставлять фишки по своим местам.

— Чёрные, белые? — спросил он.

— Играй белыми, как ты любишь.

— Отец, а тебе не страшно?

— Страшно что? Помирать? Мне уже всё равно. Как любил приговаривать твой дед: нам, армянам, всё равно, что любить, что молотить. Но лучше — любить. Пыли меньше. — Отец улыбнулся. — Бросай.

— Узнаю отца. Без шутки не помрёшь. Шещь у бещь у тебя.

Они не доиграли. На половине ойна отец заснул. Больше он в полное сознание не приходил. Последние несколько дней его помогала досматривать приехавшая дочь. Заходили попрощаться с дедушкой обе внучки.

Вечером с пятницы на субботу сын перевернул отца на левый, любимый бок, к стене. Спросил тихо:

— Па, так удобно?

Отец слегка кивнул.

— Спи, отец, отдыхай. Я сестру провожу и вернусь под утро.

Сестре надо было возвращаться, сколько он не упрашивал её остаться. «От силы день-другой осталось ждать. Похороним, уедешь», — просил он. Но ей надо было. Ладно. Надо, значит надо. Самолёт опять ночью. Проводил. Посадил. Вернулся в отцовскую гостинку.

Пять утра. Сын медленно поднялся на пятый этаж. Он очень устал за последние три недели. Очень устал. Входя в комнату, он каким-то чувством уже знал. Всё знал. Отец так же лежал на левом боку, подложив руку под голову и поджав под себя ноги. Тишина неживая. Громко тикают настенные часы. Отец ещё был тёплый. Сын сел рядом на диван. Положил ладонь на его голову и шёпотом произнёс.

— Прощай, отец. Вот и всё. Нашу партию доиграем в следующий раз.

Он достал сотовый телефон. Набрал единую службу спасения.