Друзяки

ТАМАРА АВРАМЕНКО - http://www.proza.ru/avtor/tavriya1949 - ПЕРВОЕ МЕСТО В КОНКУРСЕ «ЛАУРЕАТ 50 ЮБИЛЕЙНЫЙ» МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ

      Спросите любого в округе, чем славится Буряковка, всяк скажет:
- Балалаечниками, Петькой да Колькой.
      Постичь непростую науку музыкальной грамотности сельским ребятишкам помог учитель. С тех пор играли вдвоём в школе на утренниках, в клубе по праздникам, приглашали односельчане на семейные торжества, а как подросли да заженихались, ни одни посиделки не проходили без них. Парни стали неразлучными. Бывало, один заболеет, другой играть без него не станет.
- Друзяки. Это ж понимать надо, - подвёл черту дед Панас, местный конюх-философ. Именно с его лёгкой руки так прозвали Петра и Николая.
     Кузьму Харитоновича, отца Петьки, радовали способности сына, а балалайка растворяла тоску, последнее время накатывавшую по вечерам. Как только за окошком слышалось призывное треньканье, Кузьма Харитонович спешил к сельсовету, где гуляла молодёжь, в надежде хоть издали полюбоваться на Настасью, мать Кольки, любовь всей своей жизни.
      На пятачке перед конторой Петька с Колькой с азартом наяривают на балалайках. Девчата нетерпеливо приплясывают на месте, в ожидании нерешительных кавалеров. Подтягиваются  односельчане постарше, нахваливают  музыкантов. Кузьма Харитонович довольно улыбается, поглаживая усы, и, наслаждаясь славой сына точно собственной, обещает:
- Погодите, куплю Петьке мандолину, тогда держись!
И купил, будучи по делам в городе. Пётр в два счёта освоил инструмент. Несколько вечеров друзяки  усердно репетировали.
      Молодёжь не могла дождаться возвращения своих любимцев и встретила их радостными возгласами. Петька с Колькой затянули на два голоса полюбившуюся всем песню из фильма «Трактористы»:
- Три танкиста, три весёлых друга, экипаж машины боевой…
      Народ заволновался. Молодёжь подхватила, а  старшее поколение затеяло дискуссию: будет - не будет война. Засиделись допоздна и расходились неохотно.

      Друзяки  лежали на стогу. Нагретая за день земля отдавала своё тепло. Запах свежего сена кружил голову. Звёзды сверху недоумевали: чего не спится этим здоровякам-парнягам?
- Петька, спишь? Нет? Ты с Варькой уже целовался?
- Не, - Пётр потянулся до хруста в косточках. – Она не такая.
- Какая не такая? Девка как девка. Кровь с молоком.
- Не могу объяснить. Просто любуюсь и всё, - Петька чуть замялся: - Не хочу, чтоб у нас было, как у бати моего с твоей мамкой.
- Понятно. А мне Маруся Балабаниха нравится, - признался Колька. – Приду из армии – женюсь.
- В какие войска будешь проситься?
- Конечно, в танковые. Технику уважаю. А ты?
- Хочу в пограничное училище поступать, стану кадровым офицером, - Петька давно вынашивал эту мысль, но до поры до времени держал при себе. – А  давай вместе!
- Вместе? Можно попробовать, – приподнялся на локте Николай. -  Мы вроде как братья? Не зря же твой батя к моей мамке захаживал!
- Кто другой сказал бы, по шее схлопотал.
- Да ладно. Хорошо, что у них не сладилось, не то нас бы на свете не было. Ну что? Затянем любимую? Для души.
      Они уселись поудобнее. Дивно звенькнули струны, ветерок подхватил сочные молодые голоса, понёс за реку в ночную степь, смешал с дурманящим запахом скошенных трав, и сердца парней затрепетали от непередаваемого ощущения полноты жизни.
***
        Их вели по главной улице города. По обеим сторонам - оцепление солдат НКВД. Шли медленно. Куда спешить! Прохожие останавливались, шептались, поглядывали, кто с жалостью, кто из любопытства, а кто обжигал гневным взглядом да крепким словом. Познавшие  немецкий плен воины Советской армии опускали головы и отводили глаза. В лагере для перемещённых лиц приодели, но с обувью было туго. Николай то и дело поглядывал на хлопающую при ходьбе подошву, грозившую вот-вот отвалиться. Чья-то милостивая рука сунула ему носовой платок (благо, шёл  крайним в шеренге). Взял скорее машинально, чем сознательно, поэтому комкал, не зная, что с ним делать. Вдруг дошло: можно перевязать подошву.
      Николай сделал шаг в сторону, стал на колено, скрутив в трубочку платок, перетянул им разваливающийся ботинок.
- Стать в строй! – в спину ударили прикладом.
      Он успел затянуть узел и выпрямился.
- А просто сказать по-человечески нельзя?
- Поговори у меня! - огрызнулся конвойный и толкнул нарушителя порядка в строй.
      И тут произошло невероятное. Офицер, следивший за шествием колонны, бросился к Николаю.
- Колька! Друзяка! Ты ли это! – он обнимал товарища, хлопал по спине.
- Обознались, товарищ лейтенант, - Николай старался не  смотреть на Петра.
- Не дури, Колян! Это же я, Петька. Помнишь, как на балалайках…
- Ошибочка. Бывает, - сухо отрезал Николай.
       Одному богу было известно, что сейчас творилось в душе парня. Как сыграть безразличие, когда наружу рвётся ликование: Петька! Живой чертяка! Сообразив, что товарищ спасает его от неприятностей, Пётр прошептал:
- Найду тебя, - и уже обращаясь к конвойному, громко сказал: - Бывает же такое сходство! Как две капли на моего односельчанина похож. Угощайся, - он раскрыл портсигар и протянул солдату папироску. – Так куда, говоришь, их определят?
- В школьном дворе на Красноармейской, - доверительно сообщил конвойный и прихватил из портсигара ещё пару папирос.
            Пётр довольно быстро нашёл школу, за пачку махорки солдат из охраны делал вид, что не замечает его.  Николай расположился неподалёку от забора и сам выглядывал друга.  Свидание было коротким.
- Держи, - Пётр перекинул вещмешок. – Всё, что удалось достать. Прости. Больше ничем не могу помочь.
- Петька, ты не думай, я не предатель и не трус. Раненым взяли. Горел в танке. Чудом выжил. Вот на память осталось, - Николай провёл ладонью по следам ожогов на лице.
- Держись, брат. Повезут вас к белым медведям.
- Спасибо, Петро. Жив останусь – свидимся.
      Когда друг скрылся из виду, Николай достал из вещмешка сапоги с портянками и завёрнутые  в бумагу полбуханки хлеба, пачку махорки и свёрнутую газету на раскурку.
***
       Поезд прибыл без  опоздания. Николай Степанович не торопился и вышел из вагона последним (всё равно никто не встречает). Час-другой, и они обнимутся, как в годы юности.
      Май не баловал теплом. Но сегодня, 9 Мая, тепло шло от празднично украшенных улиц, от звонкого смеха детей, сидящих на папиных плечах, от цветов в руках людей. Николай закинул на плечо по-холостяцки лёгкую сумку: смена белья, рубашка, бритва  и главное богатство – балалайка. Семьи так и не нажил. Вернувшись из лагеря, узнал, нет больше Маруси Балабанихи. Фашисты расстреляли за связь с партизанами. Не выдержал. Уехал в город, чтоб ничто не напоминало.
      Лихо пролетели молодые годы. Вроде недавно отметили 45-летие Победы, а на календаре уже 92-й. В свои семьдесят Николай Степанович держался молодцом. Вот только беспокоила  перебитая в лагере нога. Ныла по ночам. Тогда он доставал балалайку и тихонько играл, чтоб заглушить боль и окунуться в светлые воспоминания.
- Жди, Маруся, скоро свидимся, - утешал себя. – Сколько осталось! Только съезжу к Петьке повидаться.
      На свадьбы его давно не звали. На смену посиделкам пришли дискотеки в клубе.
- Не модно, видите ли. Накупили магнитофонов, на улицу носа не кажут, - жаловался, точно кто слушал. – А что магнитофон? Разве заменит живую тонкую душу инструмента?!   
       Адресок Петра раздобыл. Съездил в родную Буряковку. Постоял на могилке Маруси, обошёл памятные места (село разрослось – не узнать) и
отправился на вокзал.
       Остановился у дома по указанному адресу. Задрав голову, считал этажи и прикидывал, в каком подъезде квартира друзяки.
- Ищите кого?  Может, подсказать смогу? - пожилой мужчина в светлом плаще поставил сумку на землю, достал из кармана ключи.
        Николай повернулся к нему, вопрос замер на губах.
- Я тут давно живу, всех знаю, - продолжал тот. – Вам какую квартиру?
- Тридцать седьмую, - расплылся в улыбке Николай.
- Не понял. Вы ко мне?
- К тебе, Петька! К тебе, друзяка! – Николай схватил друга за плечи, прижал к груди. – Жизнь тебя щедро посеребрила. Не узнать. А глаз тот же, озорной, с прищуром.
- Колька! Глазам не верю. Всё-таки свиделись, - ответил Пётр крепким рукопожатием. – Чего стоим! Варвара стол накрыла. Вот пивка прикупил.
      После застолья, рассказов, воспоминаний Пётр Кузьмич подмигнул Николаю и сказал:
- Минуточку.
       Вернулся хозяин с мандолиной.
- Балалайка-то твоя цела?
- Где там! В войну хату разбомбили, всё пропало. Новую купил.
- Готов поспорить, прихватил с собой.
       Николай достал из сумки инструмент, ударил по струнам.
- Куда ж я без неё, родимой. Специально к празднику подгадал приехать. Помянем  павших воинов, родителей наших, батю твоего и мою мамку. Что ни говори, война их свела. Вместе партизанили, вместе головы сложили. Вечная память!
       Выпили, не чокаясь, и, не сговариваясь, заиграли свою любимую.
- Эх вы! Праздник-то какой! Что дома сидеть! – посетовала Варвара.
       Петра будто осенило.
- Дело говоришь, мать. Колька, айда! Прихвати инструмент.
      ***
       Подземный переход жил обычной вечерней жизнью. Приливы – отливы пешеходов, бойкая торговля лоточников, ближе к выходу пара-тройка нищих, закрепивших за собой места.
       Вдруг в привычный шум перехода врезалась мелодия. «Светит месяц, светит ясный, светит белая луна…», - запели струны. Два прилично одетых мужчины в возрасте играли самозабвенно, то ведя каждый свою партию, то сливаясь воедино. Глаза их горели азартом, губы сжимались в тонкую линию, затем растягивались в добродушной улыбке. Доиграв одну, тут же переходили на другую. Вокруг стал собираться народ.
- Товарищи! С Днём Победы! – крикнул Пётр Кузьмич. – Этот концерт для вас.
       Все зааплодировали. Круг стал теснее. Задние становились на носочки, хотелось рассмотреть музыкантов.
- На границе тучи ходят хмуро, край суровый тишиной объят… -  затянули друзяки.
       От песни по телу побежали мурашки. У женщин заблестели слёзы. Подошедшие курсанты взяли под козырёк. Девушка, стоявшая с парнем, подбежала к Николаю и поцеловала в щёку, покрытую шрамами.  Девочка лет шести положила к ногам Петра тюльпаны и тут же убежала к матери.
- … Три танкиста, три весёлых друга… - мощно выводили друзья, направляясь к выходу.  Собравшийся народ двинул следом, подхватив:
- … экипаж машины боевой…
        Так они шагали по улице в ногу, вместе, ветераны и молодёжь. Прохожие вливались в живой поток. Песня росла, ширилась, разливаясь по всей земле, возвещая о Великой Победе.