Покой жителей Верно

Верно

В городе Верно давно ничего не случалось.
Граждане уже начинали волноваться: к чему бы это подозрительное затишье? может судьба готовит Верно к чему-то страшному, роковому? или просто – такая скучная жизнь будет теперь всегда, потому что у Богов, у судьбы, или у самих людей вдруг кончилась фантазия?
Мерное однообразие смешало дни в некое смутное, никак неопределённое время – время ожидания – ожидания «хоть чего-нибудь».
Ни что в городской жизни не привлекало внимания – всё шло как всегда, за исключением лишь того что раньше всегда что-нибудь было не так, а теперь, совсем как всегда.
Люди старались цепляться хоть за что-то: пытались найти, больший чем есть, смысл и удовольствие в простых каждодневных заботах, старательно множили вздорные слухи, силились припомнить старые сказки и вчерашние сны. Из-за отсутствия новостей, собеседникам приходилось вспоминать совсем уже давние события, а иной раз, вовсе выдумывать чёрт знает что. Но как бы граждане не фантазировали, бесконечно перевирая прошлое, нынешний недостаток событий невозможно было восполнить.
Раньше в таверне постоянно обсуждали новые происшествия – живые, полные подробностей хитросплетения обстоятельств. Такие нарочно не придумаешь. А теперь: кто-то с отчаянной надеждой смотрел вдаль; кто-то с тревогой вглядывался в небо; а кто-то попросту врал взахлёб, то ли со скуки, то ли для самоуспокоения.
Горожане истощали винные погреба, но вино радует, когда есть о чём говорить... Иные выходили к проезжему тракту, расспросить  путников про их чужедальние дела, да путники почему-то проходили всё реже, вести несли несвежие и мало. Может и в других частях Острова та же напасть?
Даже погода нынче стала какой-то невыразительной: ни холодно, ни жарко, солнца и облаков всегда в меру, ни гроз, ни штормов, и если дождь, то не ливень, а так – моросит невнятно.
И, может жители от скуки уже потихоньку сходили с ума, но многие, кому ночами не спалось, утверждали, что якобы ветер, иной раз, приносит с Горы какое-то нудное, монотонное, бесконечно повторяющееся эхо.
Иные посмеивались: «Гора наша, видать простыла на ветру и кашляет». Но многие верили: «Дракон там, в глубине ворочается». А Маленький Йоза вышел сегодня, как у него по утрам водится, на балкон, глотнул из обычной своей фляги, и изрёк: «Про Дракона – всё байки никчёмные, а я знаю – это сама Гора подкрадывается ночью к городу, смотрит на нас сверху и хохочет».
Кто знает, может в тихую ночь слышно шум горных рек, или это отголоски камнепадов? Ясно только, что «хохот» этот людям не нравился и вводил их в ещё большее уныние и тревогу.
Городской глава Тано Ульм не любил действовать вопреки традициям, не по плану и торопясь, но сейчас понимал: «самое время уже что-то предпринять».


Совет

В ратуше собрали совет в его неизменном составе: Пастор Монг смиренно сложил руки и закатил глаза, будто в ожидании немедленного чудесного избавления от нынешней напасти; начальник полиции Петерсон строго зыркал по сторонам, будто в поисках виноватых; от лица науки присутствовал аптекарь Кёрн с чемоданчиком полным всевозможных стекляшек; а от лица городской общественности – семь старейшин, способных по любому случаю привести пару-тройку наиболее показательных примеров из прошлого.
Глава города выразил собравшимся своё глубочайшее почтение, озвучил насущную повестку и заверил в готовности выслушать всех, у кого есть хоть какое-то представление «как вернуть покой жителям Верно».
Однако присутствующие с предложениями не спешили. Уже около минуты Тано восседал в своём кресле за массивным резным столом в ожидании остроумных и глубокомысленных инициатив. Неизменный Тано, занимавший свой пост с незапамятных времён, знающий наизусть и в подробностях всю городскую канализацию, всегда умеющий разрешить принципиальные политические разногласия перепившей и недопившей стороны, неспешный и немногословный, он всем своим видом показывал что сегодня без решения разойтись нельзя.
Монг бормотал что-то себе под нос и шарил взглядом по потолку, то ли в поисках знаков свыше, то ли сомневаясь в надёжности конструкций. Петерсон нахмурился и положил руку на большой деревянный свисток (с давних пор уже полиция в этих краях другого оружия не держала). Кёрн поглядывал то на свой чемоданчик, то на старейшего из старейшин, коего привели сюда под руки. Все помалкивали. Тано перевёл свой вопросительный взгляд на старейшего – старейший затрясся, будто бы в отрицательном жесте. Прочие старейшины засовещались меж собой, но… только разводили руками – видимо, ничего похожего на нынешнюю странную напасть в прошлом не обнаруживалось. Тано понял: «решение придётся принимать самому». На такой случай он благоразумно запасся уже готовым, хотя по сути, лишь временным решением. Тано неспешно поднялся из-за своего помпезного стола, произвёл четыре размеренных шага и грациозно соединился с трибуной:
– Отсутствие событий – чуднАя напасть… и «хохот» этот с Горы… Доселе со всеми бедами мы справлялись своими силами, потому как хватало нам своего ума, чтобы понять их причины. На этот раз, так полагаю, следует нам кого-нибудь отправить – разузнать, как обстоят дела в других землях. Надо бы дойти до Маяка, да и в Обсерватории поспрошать… словом, как следует оглядеться и посоветоваться. А там – как пойдёт. Дело может обернуться экспедицией по всему нашему Острову, – Тано чуть было не улыбнулся, – уж где-нибудь, да знают, что нам делать.
Тано сделал небольшую паузу, больше для проформы, нежели ожидая каких-либо возражений и дополнений. «Ощупав» собравшихся внимательным взглядом, он продолжил:
– Тут мало одних только быстрых ног. Послать нужно кого-то грамотного, понимающего, но лёгкого на подъём – дорога не близкая, да и не везде есть дороги… – Тано умолк в ожидании предложений.
«Лёгкий на подъём Петерсон» приподнял бровь, и опустил уголки рта. «Более чем грамотный Монг» ёрзал и вертел головой. Кёрн сидел спокойно, зная, что без него в Верно не обойдутся. А старейшины принялись тихонько ворчать про беспутность и никчёмность нынешней молодёжи.
Тано Ульм понял: «опять решать самому». И снова у него было кое-что припасено:
– Некого нам послать… кроме Тоя, ...молод, но и грамотой владеет, и Быструю речь знает. Все книги что в городе есть прочёл дважды. И вообще, дело для него, почтальона, самое подходящее. Через пару недель вернётся – хоть новостей принесёт, а может уже и решение готовое.
Тано, в глубине души очень довольный своим мудрым выбором, позволил-таки себе теперь этакую, умеренную, в рамках приличия улыбку.
Собравшиеся вздохнули с облегчением и несколько приободрились. Петерсон чуть было даже не хлопнул в ладоши, но вовремя замедлил жест и только судорожно потёр руки. А Монг, будто бы поправляя шляпу, незаметно вытер со лба пот. Старейшины одобрительно кивали, выказывая уверенность: «в Обсерватории всегда знают что делать» и «с Маяка конечно же будет видней».
И вот уже Тано делает знак своему понятливому секретарю. Тот призывно поднимает исписанный пергамент над головой. Тогда из полумрака залы возникает глашатай. Он быстро, но с почтением подхватывает лист и мчится, чтобы незамедлительно объявить на городской площади о только что принятом решении.
Когда заседатели вышли из ратуши, они тут же «застряли» в окружении досужих граждан – изнурённые скукой и крайне обеспокоенные нынешним положением дел жители с жадностью смаковали подробности совета. Они отчаянно надеялись, что предприятие Тоя, если и не исправит положения, так может хотя бы даст понимание происходящего, то есть «вовсе ничего не происходящего» в Верно.
Теперь оставалось только сообщить самому Тою, какое важное дело доверили ему на этот раз. Конечно, можно было за ним послать, но Тано захотелось пройтись – осенний, воскресный день, других дел сегодня у главы не было…
За Тано увязались и Петерсон с Монгом.
Такая представительная делегация привлекала внимание прохожих.  Жители останавливались, смотрели с любопытством. Иные даже задавали вопросы, и тут же бежали искать – с кем обсудить услышанное.
Тано с Монгом шли, будто в танце – они активно жестикулировали, обсуждая, как лучше пройти к дому Тоя. Петерсон следовал чуть позади, покуривая трубку и легонько кивая в такт своим шагам.
Вообще, почти все перемещения на Острове производились пешим порядком. Никакого ездового и гужевого скота здесь не водилось. Где было можно – тяжёлые грузы доставлялись на лодках, во всех прочих случаях жители запрягались в свои возы сами.
Крупнейшее поселение Острова – «Верно», по меркам Большой земли – городок маленький. Но сложный ландшафт с перепадом высот, с ручьями и речушками, с множеством мостиков и лестниц делали дорогу длиннее. Облик города был соткан из весьма оригинальных и даже противоречивых мотивов – город, где дома были построены в разное время и из разного материала, выглядел как музей инженерной мысли. Вместе с тем это немыслимое многообразие было прочно увязано неким единым характером, некой общей идеей – все сооружения были чем-то неуловимо похожи, словно дальние родственники от мала до велика, собравшиеся здесь чтобы водить свой дружный хоровод вокруг городской ратуши. Буйная растительность и фантазия жителей превратили Верно в изящный лабиринт. Местами дома стояли так близко, что соседи, выходя поутру на свои балконы, могли поздороваться за руку. А вечером, те кому лень было выбираться на улицу высовывались из окон первого этажа и заводили беседы со случайными прохожими. Такая непринуждённая беседа запросто могла затянуться до темна. Тогда из окна непременно предлагали чаю с печеньем или чего ещё… Так что каждый подоконник ближе к ночи мог стать «прилавком трактирщика».


Дом Тоя

Той жил в северной окраине Верно, где домов было поменьше, а зелени побольше. Маленькие строения в один-два этажа теснились меж буйной растительности словно грибное изобилие осенней поры. Оштукатуренные стены почти всегда украшала лаконичная ненавязчивая роспись. Под окнами процветали ухоженные клумбы. Вдоль дорожек сутулились небольшие плодовые деревья. Общий строй этого нарядного благополучия очень гармонично разбавляли старенькие заброшенные хибарки, заботливо укутанные мхом и одичавшим кустарником.
Жилище у Тоя было скромное, но приметное. Там где каменный мост сгорбился над дорогой расталкивая высокие обочины, притаился наполовину вросший в склон маленький домишка.
Пологая тесноватая мансарда была хозяину и кабинетом и спальней: стол у окна, книги на подоконнике и на полу, кровать заваленная всё теми же книгами. Книги тут лежали везде. Часто они были заложены какими-то замысловатыми записями, изящными формулами Быстрой речи, схемами, картами, рисунками, птичьими перьями и друг другом. Можно было подумать, что хозяин читает все свои книги одновременно.
Комната внизу выглядела нежилой и служила чем-то средним между гостиной, мастерской и кладовой. Здесь, местами упорядоченно, местами как попало лежали предметы найденные Тоем во время прогулок. Причудливо сросшиеся коренья, камни странной формы и цвета, сломанные замки, потерянные ключи и детали каких-то механизмов. Некоторые экспонаты давно уже украсила паутина. А иные предметы были повреждены и изменены весьма изощрённым образом – будто бы несли следы неких загадочных экспериментов. Части от самых разнообразных механизмов иной раз соединялись во что-то очень интересное внешне, но совершенно неясное по назначению. Сложные иероглифы Быстрой речи из ивовых ветвей и медной проволоки свисали с потолка и медленно вращались под действием сквозняков. Они были устроены так, что один вращающийся знак можно было прочесть как последовательность нескольких.
Несмотря на видимый беспорядок, все эти «никчёмные лишние вещи» складывались будто бы в некий «своего рода уют».
Этой осенью обыкновенная жизнь этого странного дома, вроде бы шла своим чередом. Вот только грунт со склона последнее время стал осыпаться прямо на окно. И теперь казалось что сломанный уличный градусник, давно замерший на одной отметке, вместо погоды показывает уровень земли. Той очень любил свой старый дом и весь этот замечательней хлам, наполнявший его чуть не доверху, но смотреть в окно мастерской теперь было неприятно. Поначалу он пробовал выгребать песок, но уже чуть ли не завтра грунт вновь осыпался в том же самом количестве. В итоге Той прозвал это окно «песочными часами», и даже пробовал сверяться по нему о времени. Однако его «песочные часы» оказались чересчур подвержены влиянию погоды: влажный грунт мог подолгу держаться, а когда подсыхал – разом наваливался на окно «горой».
И вот, сегодня Той нашёлся-таки как можно, если не исправить вполне, то хотя бы отчасти изменить сложившееся неприятное положение – он снял сломанный градусник с засыпанного окна и прикрепил его к окну кабинета наверху.
Теперь Той сидел за своим столом и умиротворённо смотрел на сломанный градусник, который отныне показывал не что иное как уровень горизонта между взгорьем и лесами.
Вот уже около получаса Той с удовольствием убеждался что уровень горизонта всё там же, как вдруг раздался стук в дверь (звонок в доме, как и многое другое, выглядел очень интересно, но не работал). Стук был нетороплив и обстоятелен. Той в два прыжка спустился на этаж, дёрнул дверь на себя и обнаружил на уровне своего лица большую руку Тано, сжатую в кулак. Тано улыбнулся и расправил пальцы в приветственный жест:
– И постучать, ещё толком не успел… – посетовал городской глава.
Той засуетился, обустраивая приём столь важных персон. Волоча к камину дубовое кресло, он с удовольствием представлял, что за важное письмо или посылку ему придётся доставить. Он жутко истосковался по своей работе. Ведь теперь в городе новостей не водилось, и никто не спешил никого ни в чём уведомить. Гости ещё более обрадовали Тоя, объяснив, насколько далеко и надолго ему придётся отправиться на этот раз.
Тано торжественно вручил Тою написанное Быстрой речью поручительное письмо, с удостоверяющей печатью и просьбой о содействии. Монг – мешочек ароматных сухарей. Петерсон – пару крепких походных башмаков и двадцать монет.
Теперь они молча смотрели на Тоя, прикидывая, что из этой затеи выйдет. А Той выглядел обнадёживающе: улыбался, предлагал гостям чаю с печеньем и уже успел напялить один из новых башмаков.
Высокие гости тщательно обсудили наилучшие маршруты и вероятные препятствия, подробно уточнили детали предприятия, дали пару добрых советов общего характера, и по причине волнительности момента выпили весь имеющийся в доме чай.
Уже было сказано всё что только можно, по случаю и вообще, а за окном успело стемнеть, когда Тано наконец возвестил:
– Однако пора нам... Да и ты тут не задерживайся. Город ждёт новостей!
Монг прослезился. Петерсон сжал Тою руку. Той заверил:
– Утром выйду, к вечеру буду у Перекрёстка. А там уж решу, куда сначала – к Маяку, или в Обсерваторию.

Засыпая, Той решил, что выйдет пораньше и завтракать будет уже в дороге, сидя под каким-нибудь раскидистым дубом, и чтобы за спиной был лес, а перед глазами поле.


Перекрёсток

К вечеру следующего дня Той уже с трудом узнавал места, но в дороге не сомневался. Когда-то в юности он добирался до Перекрёстка. Тогда Трактир на Перекрёстке представлялся ему волшебным замком. Внутрь безусых не пускали, и Той ходил кругом, исследуя причудливый фасад, заглядывая украдкой в окна и населяя всё видимое сказочными существами и чудесными событиями.
Вообще, в юности Той много бродил по округе – как по окрестностям самого Верно, так и по всей южной оконечности Острова. Частенько Той делал зарисовки и заметки, когда на использованных конвертах, когда на обрывках обёрточной бумаги. Потом, уже дома он формировал на их основе не очень точные, но полные изящного художества «карты окрестных земель». В Верно они пользовались успехом. Особенно у граждан солидных, коим не пристало самим шляться где попало, а вид из окна родного и любимого дома давно наскучил. Приятно смотреть зимним вечером на висящую над камином карту и вспоминать места, где когда-то бывали, или никогда не были, но всегда хотели побывать. Поглядывая на такую карту, легко было поддерживать разговор даже с плохо знакомыми гостями. Такая карта в доме была вроде «камина греющего душу», или будто ещё одно окно – окно вдаль, в прошлое, в будущее и вовсе несбыточное.
Темнело. Но вечер был ясен, воздух прозрачен и видно было далеко. Пытливым взглядом Той мысленно прокладывал себе дальнейший путь через вновь открывающиеся пространства. Он представлял, какие мосты и ограды украсят дорогу впереди. На случай каких-нибудь новых, особо интересных конструкций у него был с собой небольшой альбом, на половину уже изрисованный и исписанный Быстрой речью.
Той шёл с удовольствием, но ближе к ночи дорога под его ногами начала устало прогибаться и недовольно ёрзать из стороны в сторону. А ещё, в наступившей тишине всё явственней слышался тот самый «хохот» со стороны Горы.
Тою захотелось уже некоторой определённости с ужином и ночлегом.
Споткнувшись об одну памятную с детства корягу, Той понял что уже близко. Он шёл и размышлял, чего больше хочет – есть, или спать. Несмотря на усталость, он старался не сбавлять ход, желая как можно быстрее убедиться, что Трактир у Перекрёстка всё ещё на своём месте. Куда идти потом, Той ещё не решил, но не зайти по дороге в Трактир, было никак нельзя. Как там потом будет в дороге... А здесь, не только приятные детские воспоминания, но и горячий ужин, холодное пиво и тёплая кровать с прохладными простынями. Да и дело обязывало Тоя  заглянуть в Трактир – трактирщик, среди прочего, всегда обязан был отвечать на все вопросы посетителей и конечно должен быть в курсе всех самых распоследних новостей.
Той шёл и вспоминал всё, что знал об этом месте.
В детстве друзья постарше рассказывали ему про шустрых и улыбчивых девушек-разносчиц, крепко прижимавших к груди разом по дюжине кружек…
А когда-то, в прошлом здесь случалось видеть и иные забавы… Народ Острова в целом миролюбив, но пиво и простой люд, с его простыми грубоватыми развлечениями… В те «дикие дремучие времена» в Трактире можно было наблюдать драку! Редко из-за натуральной ссоры, обычно только соревновательно, на спор, с денежными ставками и азартными болельщиками. При этом драка всегда предварялась состязанием в питии и обжорстве, отчего последующая схватка являла собой скорее комическое представление, чем суровый бескомпромиссный поединок. Однако после одного случая кулачные бои в Трактире запретили – как-то раз старый Эб, вечно пьяный завсегдатай подобных развлечений, во время драки случайно задохся, подавившись собственной рвотой.
Так что в «нынешние просвещённые времена» мастера кулачного боя соревнуются лишь следующим образом: выходят на двор, становятся друг напротив друга, далее им подают по одному жареному цыплёнку, причём равность веса цыплят обеспечена обязательной «процедурой взвешивания»… в общем, побеждает в таком состязании тот, кто за свою «карьеру кулачника» сумел сохранить больше зубов.

Тем временем среди сосен и елей уже замелькали маленькие, жёлтые огоньки. Трактир вырисовывался в темноте зыбким силуэтом, ещё позволяя воображению дорисовывать детали, ещё позволяя считать себя волшебным замком, логовом чародея, или старым скрипучим кораблём в ночном рейде.
Тою казалось – дорога ведёт его прямо в детские мечты о дальних путешествиях и сказочных приключениях.
Лес поредел, и теперь Той с интересом разглядывал приоткрытые ворота двора, фонарь у крыльца, потёртую вывеску. Стали слышны, то ли некие заунывные песни, то ли монотонные неторопливые разговоры, этакие, усталые и нараспев, под аккомпанемент позвякивающей посуды. Теперь и слепой добрался бы до Трактира. И даже глухой – по запаху.
На самом уже подходе по редколесью загулял ветерок – ворота двора распахнулись перед Тоем настежь, фонарь у крыльца замерцал, приветливо кивая гостю. Той сделал эти свои «последние шаги», мелодично скрипнул дверью и окунулся в шумок зала, полного пьяных, сытых и просто усталых людей. Волнующиеся «паруса» плотных занавесей у открытых окон и «мачты» перевёрнутых табуретов на незанятых столах окончательно убедили Тоя – «старый скрипучий корабль в ночном рейде».
Всё здесь было примерно так, как Той себе и представлял. Разве что ожидал чуть больше шума и веселья. Посетители выглядели какими-то вчерашними. Будто чересчур засиделись. Будто они тут ждут чего-то, и уже долго… а всё никак не пора. При этом на вошедшего они поглядывали с любопытством, и даже как-то… с надеждой что ли.
Той прошёл к стойке. Аппетитные запахи уплотнились настолько, что Тою подумалось: «вот сейчас надышусь ими досыта и сэкономлю на заказе». Трактирщик крутился во все стороны, поблёскивая то посудой, то лысиной, и не переставая всё время говорить что-то подручным и гостям. Той попросил ужин. Трактирщик тут же распорядился. И пока Той искал в сонной голове нужные вопросы, трактирщик заговорил сам:
– Вижу, что из Верно… и не просто так, а с поручением.
Той хотел было удивиться, но передумал, представив как он выглядит в дорожных башмаках и с сумкой за спиной. Возраст, опять же – в самый раз для посыльного, и время прибытия – как раз такое, будто шёл весь день, выйдя утром из Верно. Так что Тою оставалось только «признаваться»:
– Всё так. С удовольствием расскажу вам о своём деле и приму добрый совет.
Той аккуратно, почти торжественно передал трактирщику поручительное письмо. В зале притихли, а самые досужие украдкой обернулись к стойке.
Той рассказал… Той любил и умел рассказывать. В Верно ему частенько приходилось служить устным почтальоном для неграмотных жителей. Он всегда умел подать даже плохую весть так, что адресат оставался в хорошем расположении. Но сейчас, шуток он добавлял в свою речь умеренно, показывая тем самым, что обстановка в Верно очень серьёзна.
Трактирщик терпеливо слушал, ни на секунду, однако, не переставая протирать кружки. А выслушав, грустно улыбнулся:
– Все кто идёт через Перекрёсток рассказывают одно и то же. Жалобы на отсутствие новостей, да «хохот» с Горы – вот наши единственные и всем нынче уже известные новости. И нам явно не хватит их одних, чтобы скоротать все долгие вечера этой осени, – трактирщик несколько замедлил свои однообразные движения. – Не знаю даже, что и советовать. Ничего похожего на нынешнюю напасть не припомню. Однако в былые-то времена все беды Острова так или иначе были связаны с Горой. Так может впору нынче за новостями-то уже к самой Горе и отправиться? …только как бы эти вести не оказались дурными…
– Так уж нам, хоть каких-нибудь, – прогудел вдруг здоровенный рыбак в широкополой шляпе.
Той окинул взглядом столы. Его внимание осторожно черпало мутноватое пространство низенького зала и аккуратно выуживало сегодняшних посетителей из табачной дымки. Всё это были по большей части люди простые и неприметные, в основном рыбаки. Колоритный здоровяк в шляпе за ближайшим к стойке столом, пожалуй, начисто затмевал всех прочих.
Той поблагодарил хозяина и попросил передать с кем-нибудь записку в Верно – не отходя от стойки Той достал из своей сумки лист и кривовато вывел усталой рукой:
«Дошёл до Трактира. Здесь и всюду – та же напасть. С той лишь разницей что ближе к Горе «хохот» звучит громче. Дальше пойду к Обсерватории».
Той поставил дату, и огляделся в поисках укромного уголка, чтобы тихо, молча, неприметно посидеть и послушать других за кружкой пива. Он выбрал столик, который сам же и не заметил поначалу – столик у самого входа, скрытый тенью от лестницы, и совсем недалеко от стойки. Отсюда хорошо просматривался весь зал, и отслеживались все входящие и выходящие. «Хорошее место для засады» – усмехнулся сам себе Той, и принялся тихонько поджидать свой ужин и… мало ли чего ещё.
Местные с приходом Тоя несколько оживились. Той с интересом прислушивался к их разговорам, и даже достал перо и бумагу на всякий случай. В глубине залы часто мелькали среди прочего слова «Гора» и «Маяк». Якобы кто-то с Маяка видел сигнальный костёр у Переправы. И вроде как это должно означать «что уже пора». А вот, что пора, куда пора – никто не знает, потому как все что-либо знавшие – это давно почившие в земле мертвецы, или вовсе уже неможные старики «самозаточившиеся» в Обсерватории.
Той сомневался: «…в Обсерваторию, или всё же пойти сначала к Маяку – узнать толком, что там такое видели? Тогда следовало бы переписать записку…». Надо было решать. Той решил взять пива. Это было промежуточное решение, но он надеялся, что пиво придаст ему решимости для окончательного.
Пиво принесли сразу. Всё было именно так как ему когда-то рассказывали – приятного вида девица подплыла к столику с охапкой пивных кружек, изящно наклонилась к столу, будто приветствуя гостя, и как бы невзначай оставила на столе одну кружечку. Засмотревшийся на девицу Той едва успел сделать глоток, как принесли и ужин. Той с удовольствием убедился, что рыба прожарена и картошка не подгорела, и сделал второй глоток.
Управившись с ужином, он вновь придался своим сомнениям.
Той осторожно отхлебнул из большой деревянной кружки: «пойти сначала к Маяку, оглядеться, узнать у Смотрителя во всех подробностях обо всём что он видел за последний месяц…». Той глотнул ещё: «…Обсерватория… те смотрят в основном только на небо, но поведать могут о многом… и о прошлом, и о насущном, а иной раз знают и кое-что наперёд». Той потягивал пиво, отмеряя глотками аргументы в пользу того или иного направления. Он скрупулёзно подсчитывал глотки, но под конец сбился и допил одним махом.
Той чувствовал – время уже позднее, а не приняв решения по поводу завтрашней дороги, ему сегодня не заснуть. Чтобы на этот раз не сбиться со счёта, он решил взять сразу две – «Маяк» и «Обсерваторию».
Разговоры в зале поутихли, кружки мерно постукивали по столам. Какой-то заснувший на столе рыбак невнятно бормотал что-то вроде «…угощайся, угощайся – отрезай сыр от колбасы…». Той с улыбкой кивнул спящему и в очередной раз приложился к «Маяку».
Между тем пиво в обеих кружках заканчивалось. Выходило какое-то неубедительное преимущество в пользу Маяка. Той всё ещё сомневался: «Маяк… Взять ещё кружечку?.. Нет… – пойду завтра в Обсерваторию! …А насчёт "взять ещё кружечку"… – тут надо ещё подумать…».

Задремавший Той очнулся, услышав как скрипнула дверь Трактира.
Едва человек вошёл, как весь Трактир загудел – раздались протяжные возгласы, посетители вовсю таращились и яростно шушукались, кивая в сторону позднего гостя.
Все зрячие сразу определили в вошедшем искателя. Его сумка с множеством отделений и карманов была плотно набита внутри, и густо обвешана снаружи. Диковинные приборы и инструменты завораживали местных ротозеев. Один из приборов расположился прямо на лице гостя – на его носу повисло маленькое коромысло с круглыми стекляшками. Той был уже знаком с подобными приспособлениями – в Верно такое носил один из старейшин и аптекарь Кёрн. А вот местные рыбаки могли и не знать назначения даже этого, не слишком-то мудрёного прибора.
Тем временем интересный гость замер не доходя до стойки, легонько наклонил своё «коромысло» и «опрокинул» в трактирный сумрак внимательный, пытливый взгляд.
Тою представлялось, что эта «ходячая лаборатория» способна выпарить и выцедить нечто новое и интересное там, где любой другой, только зевнул бы да пожал плечами. И вот Той поймал момент когда взгляд искателя случайно коснулся его «засады» и поспешил поднять руку в приветственном жесте:
– Сердечно прошу составить мне компанию! С меня пиво и интересный разговор!
Искатель смерил Тоя взглядом, кивнул, будто бы не ему, а каким-то своим соображениям, затем решительно проследовал к столику и молча расположился, «усадив» свою поклажу на второй свободный стул. Уставший искатель видимо понимал: вскоре местные рыбаки, охотники и прочие простаки будут его, как редкую дичь, «загонять досужими вопросами». И чтобы не обидеть, придётся отвечать – терпеливо и как можно более доступным образом. Он надеялся только, что начнут не сразу, дадут время утолить жажду и голод. При этом Той не был похож на рыбака. Искатель мог надеяться, что в лице Тоя он найдёт хотя бы более-менее понимающего собеседника.
Дождавшись, пока искатель расположится поудобней, Той представился, и с ходу сообщил – откуда и по какому делу следует.
Искатель поправил очки:
– Ингмар, предпочитаю светлое, следую к Маяку.
– Теперь и я знаю, что к Маяку иду! – обрадовался Той. Сегодня «Обсерватория сама пришла к нему». И значит теперь можно выяснить у сведущего попутчика всё что знают о нынешней напасти в Обсерватории, и затем уже, уверенно следовать к Маяку. И тогда там, на Маяке Тою уже непременно «будет видней».
Однако Той не хотел сразу досаждать Искателю своими вопросами. Он планировал, как минимум – уговориться с Ингмаром чтобы обстоятельно побеседовать завтра утром, на свежую голову, а как максимум – вплоть до самого Маяка идти вместе, и тогда уж, по дороге – узнать как можно больше.
Когда Ингмару принесли его пиво, они брякнули кружками, сделали по большому глотку, и Той аккуратно выложил на стол карту Острова, сделанную им собственноручно на основе старых пожелтевших рисунков из городской библиотеки и россказней бывалых охотников. Ингмар сначала коснулся карты лишь взглядом. Затем осторожно взял в руки. Искатель некоторое время внимательно всматривался в детали, и вскоре, к радости Тоя предложил:
– Можно к Маяку пойти вместе. Карта твоя мне понравилась – будет интересно сравнить её с той, что дали мне в Обсерватории. По дороге и сам кое-что спрошу, и на твои вопросы отвечу…
Тою удалось сдержать свою отчаянную радость в рамках приличий – он только сжал губы, выпучил глаза, стукнул своей кружкой по кружке Ингмара, сделал большой, выразительный глоток и пробормотал, будто даже не Ингмару, а самому себе:
– Записку мою, ту что у трактирщика оставил, надо будет переписать...
Теперь, когда «завтрашние перспективы» несколько прояснились, уставшие и хмельные «компаньоны» с любопытством прислушивались к «сегодняшней» болтовне рыбаков. Тем более, что с приходом Ингмара местные заметно оживились:
– …Да все знают – дракон там, в Горе нашей. И дракон этот, на счастье наше, всегда спит, с давних уже времён. И вот иные говорят теперь – «хохот», а как по мне – храп это евоный! Потому и трясёт Гору, и земля гудит, и в небе грохочет…
– «Дракон, дракон»... Нешто видел его кто?
– И видели! …ну не то чтобы дракона, но… кое-что…
– Да все эти ваши россказни от пьянства в непогоду!
– А прошлой ночью нам всем одно и то же казалось?! Смех, недобрый такой… Меня тогда аж дрожь пробрала. И пол, кажись тоже трясся.
– Да это сам ты – вечно трясёшься! Иной раз и повода не ждёшь!
– Повода, говоришь, нет? Вот вы всё – «горные ручьи шумят», «камнепады», а я помню – старики всегда говорили про это самое «Логово в Горе». Да я самолично!.. и дым видел, и огонь! И звук такой… ни на что не похож, такой… вот, точно там дракон в Горе ворочается! …то ли тесно ему уже стало? Известно ведь – всю жизнь драконы растут. А живут так долго, что никто не знает...
– То-то и оно, что никто не знает и ни разу не видел!
«Свидетель дымов и огней» насупился и молча уставился в свою кружку. Тогда кто-то из глубины зала осторожно предположил:
– А мож он это… дракон этот… проснулся нынче, да и попросту заскучал там, в Горе этой – ровно как и мы тут давеча?
– Ну да! Одиночество дракона нашего гложет! Того и гляди в гости придёт и всё твоё пиво выжрет! – неискренне сопереживал очередной скептик.
– Ага, – поддержали его за дальними столами, – а как дракон перепьётся, ему будут рыбаки мерещиться!
Несколько последующих реплик и возгласов Той не разобрал – они потонули в поднявшемся гоготе.
Но вот, тот самый приметный здоровяк в шляпе, всё так же сидевший поблизости от стойки примирительно прогудел:
– Ох, давайте братцы «тоску зальём». Не дракону ж оставлять?!
Рыбаки охотно откликнулись на его призыв. И Той с Ингмаром тоже сделали по глотку.
Однако это «пивное затишье» было недолгим.
– …Да не дракон там, – заскрипел вдруг совсем седой рыбак, с бровями такими, что сошли бы и за усы, если бы росли под носом. – Там механизм особый, – он поводил руками в воздухе, – этакая «Арфа». И вот эта самая Арфа с Горой нашей на некоем мудрёном языке тихонько беседует, Гору нашу уговаривает, умиротворяет… Мне про то внучка моя в письме разъясняла. Она, как ни как, в Обсерватории обучается.
– Знаю я, про какой-такой язык ты толкуешь – «язык Ворона, Быстрой речью именуемый…». Если там, в Обсерватории всё так хорошо знают, что ж никто по сей день с Горой нашей не сладил, «хохот» этот дурной не унял?
– Видать и там не всё знают.
Собеседники то вдохновенно вторили друг другу, то перебивали с нетерпением. Реплики летели со всех сторон.
– Да что про Гору без толку судачить… всё равно никто туда соваться не решится после того что «тогда» Гора с Островом сделала.
– Это когда Гортанг с учениками ушёл в верховья?.. Да-а… А сгинули-то они все из-за одного ученика непутёвого!
– Точно так! Что-то этот недоучка чудное, говорят, сотворил…
– Вот с тех пор в верховьях и непорядок! Забыл только я, как того ученика звали…
– А звали его, то ли Ориент, то ли Потивеган…
– Да двое их было! Вернее, даже трое… и третьей была баба.
– Да что толку – двое, трое… с Горой нам никогда не совладать!
– Всегда она нам покоя не давала, – дружно кивали бородачи.
Здоровяк в шляпе, оттопырил указательный палец и, не выпуская кружки из руки, назидательно постановил:
– С Горы-то к нам тоска наша вечерами и спускается. И поступь эта иной раз так тяжела, что и стены хибарки моей ходуном ходят – как-то ночью аж с кровати сверзился.
– А теперь, чем дальше, тем хуже будет, – подытожил седой.
Той слушал с любопытством, и пытался угадать по лицу Ингмара – какие сплетни имеют под собой основание, а какие не более чем местный фольклор. А рыбаки всё не унимались:
– …И никуда-то нам с нашего Острова не деться…
– Иные говорят, корабль можно построить на вроде тех чужедальних, какие с Маяка через стеклянный глаз видели – такой корабль, чтоб до Материка доплыть.
– Да как же ты узнаешь, куда плыть? Моря-то вокруг много!
– А надо плыть туда, откуда чужедальние корабли видать.
– Ну «куда плыть» – решили. Шторма, рифы и чтоб припасов хватило – это ладно. Но ведь рыбаки знают – стоит только немного отплыть от рыбацкого берега, течение закрутит, завертит и понесёт на Погибельные скалы. Ведь потому и те «чужедальние корабли» приближаться к Острову нашему никогда не рискуют.
– …Всё-то оно так… но может всё же доплывет до нас когда-не-то большой корабль с Большой земли?.. Ведь доплыли когда-то сюда наши далёкие предки?
– Так то дело давнее, особое – то была некая «научная экспедиция». Дело им было какое-то до этой нашей треклятой Горы. А ныне – плыть издалека, чтобы вдребезги разбить корабль о Погибельные скалы?! Плыть, зная что выжившие «счастливчики» никак уже не смогут вернуться на Большую землю?! Ну, может и будет такое когда-то… Бывают такие люди, которым надо то, что никому другому не надо.
– Одному одно надо, другому иное… А вот что потом из этого всего получится?..
– …из этого всего? Да я уже не знаю, чего и хочу!
– Если не знаешь чего хочешь, значит хочешь перемен…
Периодически Ингмар и Той переглядывались, улыбались и запивали услышанное пивом. Той кивал в сторону рыбаков:
– Ну и в шторм мы с тобой попали, смотри – как их шатает! Как в их кружках пиво волнуется!
Ингмар о чём-то задумался, глядя на свою сумку. Зато трактирщик, неожиданно возникший у их столика, расслышал Тоя и улыбнулся:
– Так ежели «море пива», тут и волнение может подняться и шторм. – Трактирщик улыбнулся чуть шире и добавил: – А это вам за счёт заведения, как новым посетителям. – Он так резво наполнил их с Ингмаром кружки, что шипящая пена неистово полезла на волю, призывая немедленно вкусить угощение.
Оживление всё нарастало. Трактир гудел. Отдельные разговоры смешались в кипучее варево. Все говорили со всеми. Кто-то, видать уже подуставши от бесконечного пива и разговоров, ворчал:
– Эх, всё врёте и врёте…
– Да я, кроме правды, ничего в голове не держу!
И тут же вступал третий:
– Эко у тебя там тесно! А я-то иной раз и привру. Да может, наловчился уже так, что и правду тебе сбрешу?!
Реплики летели со всех сторон как сухие поленья в гудящий костёр:
– …А можно и врать, говоря правду, если излагать без понимания.
– Ох, как бы нам тут слишком-то не забрехаться…
– Да не спиться вусмерть!
– Спиться с вашими аппетитами не удастся, погреба скоро опустеют, – бодро утешил рыбаков трактирщик, и вполголоса добавил, – …а вот если топиться с тоски начнёте, то воды в море, пожалуй, на всех хватит.
Тут «приметный здоровяк», вдруг бросил свою огромную шляпу в потолок, обнаруживая шевелюру похожую на чёрного осьминога. Шляпа, выглядевшая много старше своего хозяина, немало уже повидавшая и привычная к его буйному нраву, кротко повисла на канделябре. Тогда довольный результатом броска здоровяк взялся для убедительности за кружку и громогласно возвестил:
– Нечего нам тут отчаиваться! Как говорил сказочный король гоблинов, Фузг: «мы слабые, тупые и уродливые, но победа будет за нами»!
– И то верно! – обрадовался рыжий бородач похожий на бывалого пирата. – А даже если злосчастная Гора положит вскоре конец нашему Острову… Любое дело следует до конца доводить! И жить нам, стало быть, следует до самого распоследнего конца этой самой нашей жизни! – с этими словами он яростно вцепился в свою кружку. – Трезвым меня Гора не возьмёт!!
– …Ох уж этот наш «вечный праздник конца света»... – устало застонал седой рыбак.
– Конец, так конец! – балагурил здоровяк. – Жены у меня нет, детей… так просто не скажешь. А вчера сапоги в реке утопил, и табак мой отсырел. Мне теперь терять нечего!
– Если тебе нечего терять, значит ты сам потерялся.
– Да так и есть! То на чужое место сяду, то дело пустое затею, то слово нужное забуду…
– Все мы тут потерялись… – посетовал кто-то из глубины зала. – И ведь, как мал наш «большой» Остров, если с бескрайним-то Морем сравнивать! А как понять всё это? Гора, Гортанг с его «непутёвыми учениками», Арфа, дела эти давние… О чём речь – все знают. Да только слухи одни и прижились среди нас.
– Да, тогда, те кто понимал что происходит, себя не берегли. Если б мёртвых спросить… а живым, видать правды вовсе не досталось.
И снова со всех сторон полетело:
– …А-а – всё что угодно можно объяснить тем что девка понравилась! …была ж ведь там, говорят, некая Вилегва...
– …да ведь этот-то, Ориент – по слухам, жив. И слухи эти – не какие попало. Вот у кого бы про Гору спросить!
– Тебе или мне искать того Ориента без толку. Ну найдёшь, и что?! Тут нужно понимать, о чём спрашиваешь. Тут учёного человека надобно, такого чтобы способен был всякий, самый даже мудрёный ответ воспринять.
– Да. Чтобы получить дельный совет, надо уметь задать верный вопрос.
– А-а – что говорить зря, если никто ничего толком не знает… Помню я несколько таких загадочных историй. Все они в итоге заканчивались одинаково – «ах, это оказалось не тем, чем казалось».
Вот разговоры, будто бы снова притихли.
Однако совсем ненадолго. Дело в том, что теперь местные, решили, что уже будет прилично «побеспокоить людей грамотных, может чего и понимающих в тех стародавних делах».
«Приметный здоровяк» первым приподнялся со своего места и махнул рукой лысоватому пузану:
– Идём Олаф, с умным человеком побеседуем… Ола-аф! Да что ты там всё жрёшь?!.
– Ну почему жру? Кушаю! Я ж ничего такого страшного не ем, – возмутился Олаф утираясь.
– Тише, тише. Не спугни рыбу, – улыбнулся здоровяк, театрально крадучись с массивным табуретом в руках к «убежищу» Тоя с Ингмаром.
За здоровяком подтянулся и Олаф. А за ним и рыжий. И вскоре уже чуть не все сегодняшние посетители собрались вокруг Ингмара и Тоя.
Подошедшие первыми приволокли за собой стулья, прочим пришлось стоять позади сидящих. Дощатый пол натужно поскрипывал под тяжестью рыбацких сапог. Тою даже показалось, что старый трактир, будто бы накренился, и что если сейчас здоровяк поставит свою тяжёлую кружку на стол, то всё это разом перевернётся и развалится.
Здоровяк очень аккуратно поставил свою кружку на стол, извинился за беспокойство, и только затем выразил от лица собравшихся душевную просьбу – разъяснить им, людям простым да несведущим «как же всё это понимать». Ингмар «великодушно извинил людей», вздохнул и сделал большой глоток пива. Той пожал плечами в знак полной своей лояльности ко всему происходящему и приготовился внимательно слушать, как Искатель будет мудро отвечать на глупые вопросы. Про себя Той даже порадовался – «самому завтра меньше спрашивать».
– …А вот скажи нам учёный человек, в чём-таки смысл жизни? – «забросил первым» Олаф.
– В счастье, – с готовностью сообщил Ингмар.
– Эко просто у вас выходит! – вскинулся рыжий бородач. – Вы вот человек науки, стало быть, на всё смотрите научно. И что же тогда для вас Бог?
– Примерно то же, что и для вас – созидательное начало, основополагающая идея этого мира. Можно считать, что Бог – это мир как целое. Скорее даже так – Бог это несколько больше чем всё. И нет никакой разницы как сказать – Природа-мать, или Бог-отец. Учёные ищут знания, а не веры. Но в итоге знаем мы ровно то же, во что вы верите…
После непродолжительной дискуссии Ингмар и рыбаки сошлись на том, что дух Бога – любовь, а тело Бога – время. Опрокинув ещё по кружке, вопрос закрыли. И тут же затеяли новый разговор:
– …Ишь ты! А вот скажем, человек-то что? Опять же – живёшь, живёшь, вдруг помирать надо… Оно конечно «другие народятся», но с мёртвым-то что?
– У нас принято считать человека стечением обстоятельств, которые организуются в конкретную частность… человек рождается и… далее происходит так называемая «жизнь»...
 – Ну да! Этот научный термин мне знаком! – едва рыжий бородач проорал свою реплику, как из-под него выскользнул стул (Тою показалось, что этому поспособствовал здоровяк). Едва бородач собрался было обидеться, как вот уже сильные руки рыбаков заботливо усаживали рыжего на своё место. А Ингмар тем временем посчитал должным закончить свою мысль:
– …в процессе жизни человек развивается и совершенствуется. А умирая, человек разделяется на составляющие, растворяется в мире и вновь становиться некой разобщённой суммой обстоятельств, результируемой из его прижизненной деятельности. …Возможно, когда-то эти обстоятельства вновь организуются во что-то конкретное, будь то явление, объект, или опять же человек.
– Ишь, какая математика. Это на счётах не проверить. Но вроде складно выходит. Значит «сумма обстоятельств». К математике-то мы здесь не очень способны… но будем считать, что всё так.
– А точно! – заорал здоровяк. – Каждый мечтает стать кем-то, а по итогу жизни станет чем-то. Я, к примеру, стану своей старой шляпой и крепкими рыбацкими сетями. Никто не умеет вязать лучше меня! А трактирщик станет бочкой пива и прорвой анекдотов!
Здоровяк так вдохновенно солировал в хоре хохочущих рыбаков, что даже Той с Ингмаром поучаствовали во всеобщей истерии парой сдержанных улыбок.
Переведя дух, здоровяк хитро прищурился:
– Ну, братцы, поумнели мы сегодня! Всё теперь знаем! Только вот, с Горой то как? Нынче, всему Острову от неё покоя нет! Вот и из Верно человек… мы, уж извините, расслышали... И вот, я так понимаю, в Обсерватории тоже уже забеспокоились... – Здоровяк перевёл взгляд на Ингмара. – Сдаётся мне, вас не иначе как к самой Горе и послали?
Прочие местные наперебой вторили здоровяку:
– Кто энто там нашу Гору щекочет?
– Да так, что в верховьях бывает не до смеха…
– Хотелось бы знать уже, что там у вас про «хохот» ейный думают!
– Да, и когда она уже наконец заткнётся?!
Ингмар заглянул в початую кружку, потом посмотрел на свою ладонь, будто студент забывший, где спрятал шпаргалку. …Однако что-то сказать было надо:
– Действительно, послали меня именно к Горе. Послали именно потому, что у нас тоже крайне мало понимают в происходящем. И пока, знаю я немногим больше вашего. Есть конечно версии, предположения… но… по большому счёту опирается всё на те же самые байки и домыслы, что так разгулялись здесь сегодня. Множить их сейчас нет никакого смысла. Рано пока про Гору говорить. Лучше давайте так: зайду сюда на обратном пути… наверное через месяц. В любом случае, тогда я буду знать больше. А если удастся уже и… сам весь этот вопрос решить, то будет тогда даже повод, и выпить как следует! А сегодня, не могу я больше «пить без повода» – с утра хотелось бы выйти на тракт твёрдым шагом.
Рыбаки загалдели наперебой:
– Вот ответил, так ответил!..
– …так, что и вовсе ничего не сказал!..
– …да-а, так только учёные люди могут!..
– …да что там... и на том спасибо! За прямоту, и что времени на нас не пожалели!..
– …а про обратный путь мы помнить будем!.. – улыбаясь, заверяли местные.
Когда волнение немного поутихло, первым с места поднялся здоровяк:
– Ладно, братцы, полюбопытствовали и дадим умникам отдохнуть с дороги. – Он был доволен разговором – скрипя досками и покачиваясь «старый корабль поплыл к родным берегам». «Братцы» медленно потянулись за ним, как полные улова сети за рыбацкой баркой.
Той грохнул своей кружкой по кружке Ингмара:
– Удалась твоя лекция! …Читал я кое-что… и долгие прямые тексты, и быстрые витиеватые Песни Ворона. Однако всегда приятно, когда о самом сложном говорят предельно просто и кратко.
Когда они осушили свои кружки, Той окинул зал лёгким, лишённым претензий и фокуса взглядом:
– То ли спать пора, то ли мне этот трактир уже снится?..


***

Пасмурное и мутное поначалу утро всё более прояснялось. В окно комнаты Тоя всё настойчивей заглядывало «досужее» солнце. Он вынул подушку из-под головы и водрузил её на себя сверху. Но вслед за солнцем через открытую форточку полезли бестактные и назойливые скрипы и стуки со двора. А через тонкие стены всё явственней слышались звуки утренней возни из соседних комнат. Вчерашние «бездельники» теперь очень спешили покинуть насиженное место. Видимо их гнали всяческие «неотложные дела» и «дела, отложенные не далее как до сегодняшнего утра». Той выпутался из-под одеяла и принялся собирать разбросанную по комнатушке одежду. Ему удалось найти всё, кроме одного носка. Натянув штаны, Той осмотрелся, призадумался, прислушался к своим ощущениям и явственно почуял потерянный носок в правой штанине. Разобравшись с этим, он осознал, что хочет пить. А допив остатки воды из походной фляги, Той понял, что голоден.
Он закинул за спину сумку и спустился в зал. За их вчерашним столиком его поджидал Ингмар. Кажется он наслаждался «этими извечными рыбацкими разговорами». Той тоже прислушался. Выходило, что «хохот» с Горы этой ночью был будто бы не громче обычного, а погода сегодня будет такая же как и вчера. Рыбаки у стойки бодрились, кто чаем, кто пивом. Кто-то проверял поклажу и подсчитывал вырученные за рыбу деньги. А иные считали своим долгом «как следует заправиться» перед обратной дорогой. Глядя на этих, трудно было сказать, когда они окажутся дома: сегодня, завтра, послезавтра, или когда кончатся все деньги. А может, будут угощаться за чужой счёт до тех пор, пока за ними не придёт уставшая молчаливая женщина. Тогда бедолага будет шуметь, каламбурить, утверждать, что вообще холост и, горлопаня непристойные песни, отправится домой «под конвоем».
Пока Той доедал яичницу, Ингмар наблюдал как в зале понемногу собирается, чуть ли не вся вчерашняя «команда». Самые досужие кивали им, подмигивали и приглашали угоститься пивом. Ингмар и Той раз за разом, терпеливо и вежливо отказывались. В какой-то момент Ингмар посетовал:
– А всё-таки не хочется нынче утром устраивать вторую лекцию для тех, кто вчера, во хмелю кое-чего не разобрал. Мне в Обсерватории рекомендовали зря времени не терять. По крайней мере до тех пор пока не будет уже какой-то определённости на счёт Горы.
– Это понятно. У тебя задача… дело безотлагательное – ты к Горе идёшь не ради одних только новостей… – Сам-то Той как раз очень надеялся, что им с Ингмаром хватит неблизкой дороги до Маяка, чтобы ещё раз всесторонне разобрать все научные аспекты происходящего с Островом, и уяснить почему Ингмар идёт сейчас именно к Маяку.
Ингмар тихонько поднялся из-за стола, поправил очки, уточнил свой сложный порядок в сумке и подмигнул Тою – Той, в предвкушении самого дальнего в его жизни путешествия, радостно давился чаем, торопливо расплачивался с трактирщиком, горячо и сумбурно прощался с «самыми досужими» из местных.
Ингмар и Той выходили из Трактира сопровождаемые добрыми напутствиями и взглядами полными смутных надежд.


К Маяку

Дело в том, что Остров был весь испещрён оврагами и расщелинами, холмами и скалами, небольшими но топкими болотцами, и мелкими но быстрыми речушками. От того местные тракты выглядели весьма затейливо: вдоль нахоженных троп – ограды из необработанного камня, в сырых низинах – деревянные настилы, над обрывами и ручьями – всевозможные мостики весьма оригинальных конструкций, а ближе к Горе – иной раз можно было обнаружить даже какой-нибудь низенький, тесный тоннель, избавляющий от необходимости штурмовать очередную неприступную гряду.
Той шёл и удивлялся «почему большинство островитян предпочитает не отходить далеко от своих селений без особой необходимости?» Сейчас, Той готов был идти уже только затем, чтобы увидеть как устроена дорога впереди.
Однако не все тропы здесь были приветливы и доброжелательны к усталому путнику. Кое-где скалы были чересчур высоки. И местами эти «чересчур» высокие скалы «чересчур» часто чередовались с глубокими ущельями и бурными реками. И как правило, на протяжении самых сложных участков, над крутыми обрывами вместо прочного надёжного моста покачивались только три стареньких ветхих каната …а то и два.
К счастью, сейчас путь их пролегал среди заросших разнотравьем холмов.
Теперь, когда утренняя дымка рассеялась, Той с интересом изучал открывающиеся пространства и жадно всматривался в горизонт, стараясь угадать заранее, куда повернёт их тропа.
Вдалеке, на север от Трактира дыбились скалы. Утёсы напряжённо теснились в отвесных склонах и отчаянно карабкались друг по другу к надменной вершине. Всё это избыточное громадьё ревностно соперничало в крутизне и вычурности форм, а на самом уже подходе к вершине складывалось в некое подобие стопы фолиантов. Это многосложное причудливое образование островитяне и называли Горой.
Отсюда было ещё не видно, но Той знал: подобраться к Горе совсем не просто – Гора практически полностью отрезана от остальной части Острова глубочайшим разломом. Той помнил и то, что где-то на запад от Маяка есть некая «Переправа». Однако думать об всём этом пока было рано...
Сейчас, справа от Горы, где-то над невидимом отсюда Рыбацким берегом, медленно, но упрямо собирались тяжёлые тучи. Ингмар посматривал на них со всё большим беспокойством.
Теперь компаньоны шли быстро. Хотелось пройти как можно больше, пока держится погода.
Но вот уже те самые тучи угрожающе нависли над путниками. Однако дождь обошёл их стороной – его кисея понуро волочилась по ущелью между плоскогорьем и Горой.
Ко второй половине дня ветер с побережья немного растрепал густое варево туч. Просветлело, и теперь Той мог различить, пока ещё далёкий и смутный, силуэт Маяка. Той всматривался вдаль столь усердно, что временами спотыкался. Маяк вцепился в угловатый утёс восточнее Горы и с завистью таращился на её недосягаемые высоты. Пока они медленно но верно приближались к Маяку, к ним всё ближе «подкрадывалась» и сама Гора. Она всё более приподымалась над лесами, будто любопытствуя: «кто там бредёт вдалеке? …не разобрать – слишком далеко, слишком мелко и слишком медленно».
Ингмар и Той уже довольно долго шли молча. Оба думали о том, что видимо теперь везде ждут от них новостей, и оба старались припомнить и упорядочить всё, что они знают о Горе на данный момент. Периодически Ингмар «присматривал за погодой», сверяясь с каким-то маленьким округлым прибором. А Той всё чаще, одновременно с любопытством и недоверием, поглядывал на растущую впереди Гору:
– А что ты думаешь про те байки в Трактире?.. про Гору… про дракона...
– Как и в любой байке, своя доля правды во всём этом конечно есть.
– Это я понимаю. Но сам я отделить факты от вымысла в этой «кабацкой солянке» никак не смогу.
– Если кратко, то Гора – это факт, а дракон – не факт.
– А вот если, прям так, ну очень-очень подробно?
До Маяка было ещё далеко, и на вопросы Ингмар отвечал охотно:
– Для начала уясним, что тебе уже известно. Слыхал что-нибудь о Потивегане?
– Ученик-отступник из школы Гортанга. Рассказывают, будто обладал феноменальной энциклопедической памятью и имел дурную привычку сжигать книги сразу по прочтении. А ещё, «сведущие» судачат, что якобы именно этот самый Потивеган и разбудил «тогда» в недрах Горы то ли дракона, то ли что... И сделал он это то ли посредством какого-то немыслимого агрегата, то ли с помощью некой неслыханной до селе музыки, написанной по неким весьма изощрённым, «невиданным до селе» формулам. Что из этого, правда? В Горе что-то есть?.. там в самом деле кто-то живёт?..
– Как тебе сказать… В каком-то смысле своего рода дракон там некоторым образом есть. Только вряд ли ты его увидишь. А вот услышишь – запросто. Строго выражаясь, это конечно и не дракон вовсе, а некое чуднОе и опасное стечение обстоятельств. Но простым людям всегда проще сказать «дракон», чем разбираться в чём дело, как оно устроено и кто виноват.
– Дело это давнее и «виновный», как я понимаю, давно почил. Расскажи лучше «как оно устроено»?
– Кстати на счет «почил» – многие, вопреки общепринятому пониманию порядка вещей, как раз очень даже уверены что этот самый Потивеган каким-то немыслимым образом существует и по сей день. Ну а по поводу «как оно устроено» – наши представления на этот счёт, всё ещё требуют многих уточнений. Дракон, не дракон, Потивеган, не Потивеган, но кое-что там есть… По всей видимости, вернее «по всей слышимости» это чудом уцелевший после «тех событий» механизм – «Арфа». Это огромный, многосложный музыкальный инструмент, этакое высокоорганизованное сооружение, этакий стационарный органоид, призванный контролировать опасные тектонические тенденции в глубинах Острова. Построена эта Арфа в незапамятные времена, чуть ли не в первые же дни заселения нашего Острова. Дело конечно давнее, представления наши обо всём этом искажены временем и неполны, но вообще-то считается, что без этого самого «агрегата» жизнь наша на Острове тогда была попросту невозможна.
– Так что же, этот Потивеган, стало быть, тут и не причём?
– И «Потивеган этот», очень даже «причём»… Доподлинно известно, что незадолго до «тех самых событий», именно Потивеган предпринял ряд опасных экспериментов с Арфой. Именно его композиция привела тогда ко множеству разрушений по всему Острову и даже изменила сам его облик – чего стоит один только Разлом! Тогда всё чуть было не кончилось катастрофой. Сам Потивеган погиб, а с ним едва не погиб и весь наш Остров. А некоторые считают, что вопрос тогда стоял даже несколько шире: «угроза существованию Большой земли», «планетарная катастрофа»... Так вот, дело в том что та самая Арфа с тех самых пор постоянно функционировала. И хоть работала Арфа уже не совсем так, как должна была по изначальному плану её создателей, но всё-таки до сего времени её игра нашу беспокойную Гору в узде держала. А вот что там могло со временем измениться... и почему Арфа зазвучала так яростно именно теперь… сказать трудно. Ритмы и пассажи собираются в особую диссонирующую последовательность. Этот её, так называемый, «хохот» входит в резонанс с дыханием Горы. Ночами слышно как аппарат беспокоит Гору, будит в ней недоброе. От того и земля временами дрожит и дым над Горой видят…
– Да, если бы «Дракон» – было бы конечно много проще и понятней. Но как ты рассказываешь – мне тоже нравиться. Может ты даже знаешь, что нам с этим всем делать?
– Некоторые соображения у меня конечно есть. Но с чего тут лучше начать и как при этом не сделать лишнего – не знает никто. В Обсерватории все пребывают в растерянности. Во-первых, проникнуть в обитель Арфы будет не так просто. Чтобы безопасно приблизится к Арфе необходимо частично скомпенсировать этот её «хохот» ещё на подходе – нужен будет так называемый «ключ» – флейта способная звучать в запредельно высоком диапазоне, в том числе за гранью слышимого. И потом, нельзя будет просто остановить работу Арфы, нельзя грубо сломать её – последствия невычислимы. Тут нужна чётко выверенная композиция, хорошо бы применить и Быструю речь в верной тональности. Только всё это вместе, при умелом исполнении, может нивелировать резонанс. Вот в этом-то всём и состоит теперь моя забота... На рыбацком берегу петь умеют, но Язык Ворона теперь большая редкость. В былые-то времена знающие умели использовать Речь и при культивации почв, и при строительстве. Но к сожалению все знания и инструменты школы Гортанга канули тогда в недрах Разлома, вместе с большей частью самих этих, знающих. Почти все ныне живые искатели той школы – неподъёмные беспамятные старики. …И вот, совсем не имея уже времени чтобы собирать основательный обоз для полноценной экспедиции, и в надежде что вся нужная информация, люди и оборудование найдутся по дороге, Обсерватория спешно направила меня к Ориенту. Хорошо если он жив...
– Этот «Ориент» на Маяке?
– На Маяке, наверняка кое-кто кое-что знает – хочу поговорить со Смотрителем, и на Рыбацкий берег спустится, «тамошние сплетни послушать». Сейчас я знаю только что Ориент может жить где-то во взгорьях, либо даже на самой Горе. В ней множество пещер. Некоторые – смертельно опасные лабиринты, некоторые – уютные жилища с естественным освещением посредством световых шахт и водоснабжением от подземных рек.
– Есть у нас что-то ещё кроме Ориента?
– Есть. В Обсерватории мы уже пробовали создать «ключ» – у меня с собой опытный образец флейты. Пока она звучит не совсем верно... Всё в ней выполнено строго в соответствии с чертежами, есть в ней почти всё нужное… лишь для одной детали не нашлось подходящего материала – что бы мы ни пробовали, деталь разрушается от вибрации в наивысшей тональности. Тут нужна особая горная порода… надеюсь, в верховьях я подберу что-нибудь подходящее.
– Закончишь инструмент, найдёшь Ориента, и что потом?
– Потом – к самой вершине. Там, в недрах Горы меня ждёт Арфа, изменённая и надстроенная Потивеганом. По словам Ориента, Потивеган создал на основе Арфы нечто причудливое, громоздкое и чудовищное – видимо, только в таком монструозном творении могли с комфортом разместиться его непомерные амбиции.
– Арфа… органоид... механический клавесин... интересно было бы посмотреть.
– Почти никто из ныне живущих не видел Арфы в нынешнем её облике. Говорят, есть в механизме всякое – и то, и другое, и прочее… Но в основе всего агрегата – огромная арфа-органоид, построенная изначально искателями Обсерватории в уникальной системе пещер. Акустика тех пещер такова, что звук Арфы проникает в глубочайшие недра. Там, в самом основании Горы особая карстовая порода. Именно с этой породой и резонирует Арфа. До неё Потивеган и хотел добраться в этих своих безумных экспериментах.
– Ох уж… С каждым нашим шагом и каждым твоим словом, дело это представляется мне всё сложнее и туманнее. А ведь тут… непременно надо бы сдюжить… И как я понимаю, лучше бы уже решить этот очень непростой вопрос без какого бы то ни было промедления?
– …«Ключ» у меня будет, играю я достаточно точно, и компоную цельно. А вот строить Слова… и петь… Когда я доберусь до пещер, там, внутри непременно понадобится весьма беглая, исключительно грамотная и звучная Быстрая речь, причём петь надо будет в широчайшем диапазоне…
– …я Быструю речь знаю, и сочинять могу – знаю строй и некоторые формулы…
– А сымпровизируй-ка что-нибудь.
Той пел не громко, но ясно. Мягким, фактурным голосом, он касался Слов без нажима, деликатно и с пониманием. Сейчас все звуки окружающего мира будто исчезли – звучала Быстрая речь, чудная смесь щебета, карканья и свиста, виртуозные скороговорки сплошных согласных звуков на фоне протяжных стонов изменчивой тональности. Каждое Слово такой речи могло означать много больше обычного слова. Первое Слово импровизации можно было трактовать приблизительно так:
…{Долгая история
                короток рассказ
    Это только ты
                только в этот раз}…
Голос тихо звенел верхами и гулко клокотал внизу. Слова бойко выплясывали вдоль незамысловатого мотива. Мотив был будто бы и прост, но не примитивен. Местами было похоже на задорную детскую считалочку, а иной раз – на утончённую и возвышенную элегию. Той крепко держал внимание Ингмара. Слова убеждали и очаровывали. Звуки вкрадчиво заклинали изяществом и порядком. Видимо Ингмару нравилась эта изысканная простота. Местами он кивал и улыбался. Песня, и не слишком длинная, и не слишком короткая, кончилась в самый раз перед развилкой у края обрыва.
Теперь они молча стояли на краю обрыва, у массивного, сильно покосившегося дорожного столба с едва сохранившимися следами искусной резьбы. Множество трещин давно перечеркнули всё написанное, а мох успел добраться уже до середины столба. Без конца поправляя очки, Ингмар силился разобрать хоть что-то. Какое-то время он напряжённо всматривался в безысходный лабиринт из черт рукотворного и естественного происхождения, и вдруг заговорил, медленно, будто считывая свои реплики со столба:
– Хорошо, что мы встретились. Когда ты вышел из Верно, твоей целью было «узнать только, что с Горой твориться, да новостей собрать». Не будет же теперь для твоей «миссии» ущерба от того что ты и в разрешении нынешней напасти поучаствуешь? Если конечно никаких более важных дел у тебя нет...
– Да куда уж важнее этого! – Той сделал амплитудный, витиеватый жест в сторону Горы.
– Тогда предлагаю идти вместе «до конца» – до Горы, до Арфы и до окончательного решения вопроса. А пока мы ищем «с какого краю к Горе подобраться», начинай сочинять. Вяжи Слова так, чтобы скал, моря, ветра и огня было строго поровну, и вплетай в текст всё что узнаешь о Горе по пути. – Ингмар с улыбкой коснулся старого дорожного столба, – …ничего не разобрать. Да нам и так всё ясно – к Маяку ведёт правая тропа, это и на твоей карте показано.
Той достал свою карту и принялся сверяться. Тропа к Маяку, как и указывала карта, распласталась правее столба. Местами по её краям были аккуратно уложены камни, она была ровнее и шире, чем старая заброшенная ныне тропа к Обсерватории, берущая своё нетвёрдое начало слева от столба и затем крадущаяся прерывистой дугой по самой границе между лесом и каменистым взгорьем. Той недоумевал – где тропа к самой Горе, так хорошо различимая на карте? Она должна была продолжить исходное центральное направление тракта, однако там где Той ожидал её увидеть, прямо за покосившимся дорожным столбом, теперь зиял глубочайший овраг. Той сделал шаг и заглянул в сырую полумглу, полную клёновой поросли. Ингмар догадался, почему Той растерянно шарит взглядом по зарослям, судорожно сжимая в руках карту.
– Смотри выше и дальше!
Вдалеке, в устье оврага можно было различить продолжение потерянной тропы – она уходила к Горе, извиваясь и карабкаясь меж уступов по лишённым растительности взгорьям.
– Вот оно как… – пробормотал Той.
– Видишь ли, когда Арфа заиграла под рукой Потивегана, тропа ушла в недра Острова. Ведь тогда земля плясала так, что реки меняли русла, а сама Гора трещала по швам, крошилась и разбрасывала вкруг себя камни. Не все дома на Рыбацком берегу тогда устояли, и ратушу в твоём Верно тогда пришлось отстроить заново. Вот и старая тропа к Обсерватории, та что слева от столба, дальше по своему ходу утыкается теперь в не очень широкую, но весьма беспокойную речушку – отсюда реки не видно, но если ты прислушаешься, то сможешь услышать её рокот... Однако беспокоиться обо всём этом теперь не зачем – к счастью ведомы нам и иные тропы.
Они ещё раз окинули взглядом неприветливые взгорья. Насколько хватало глаз, гигантский разлом охватывал Гору слева. Справа разлом постепенно «срастался», однако по мере умаления ширины пропасти, склоны Горы становились всё круче и круче, будто бы принимая от разлома его сторожевую вахту. Отсюда эта «полная мрачных тайн каменная цитадель» выглядела совершенно неприступно. Эти «виды» наводили на путников тоску и заставляли сомневаться в своих силах. Тут Тою вспомнилось, что вообще-то потерянная тропа, вроде бы должна была сначала вести к некой «Переправе», и только затем уже к самой вершине. Это совершенно бесполезное пока знание, сейчас некоторым образом утешало Тоя, ориентировало его хотя бы в самых общих смыслах, давало хоть какую-то определённость.

Вскоре выяснилось что тропа к Маяку всё ещё пребывает во вполне сносном состоянии. Лишь изредка её пересекали трещины и небольшие ручейки. Тропа почти не петляла – дорога впереди хорошо просматривалась. И погода, также, вполне располагала к путешествиям. Однако Ингмар отчего-то выглядел сомневающимся и обеспокоенным – он то сверялся с какими-то маленькими блестящими приборами из своей сумки, то всматривался вдаль, то поглядывал на небо, то просил Тоя поторапливаться, то сам же отставал. Ингмар всё хуже ворочал ногами, всё чаще поправлял свои очки, и всё больше бормотал себе под нос:
– …спешить надо – это бесспорно. Куда – в целом тоже ясно. Вопрос в траектории следования… какие промежуточные пункты?.. какова последовательность прохождения?.. Ближайшая точка – Маяк, дальше… спускаться к Рыбацкому берегу?.. собирать информацию?.. искать Поющих?.. или время дороже?..
– А сколько по твоему у нас этого самого времени? – поинтересовался Той.
– Сколько?.. Мы даже ещё не знаем доподлинно «что такое время»!.. – Похоже Ингмар не знал, что ответить по существу, и от того, сразу поднял простой конкретный вопрос на уровень глобальный и философский. – Время, видишь ли, это такой вопрос… он включает в себя… всё.
– Ну наверняка же у вас в Обсерватории имеются по этому исключительно сложному вопросу какие-нибудь «исключительно компетентные соображения»?
– Имеются. Как же иначе. Ведь на понятии о времени держится всё наше представление о мире. Видишь ли, это самое время, такое будто бы эфемерное и неуловимое, на самом деле, исключительно нерушимо, безотносительно и первично в бесконечном ряду категорий существующего. Всем прочим понятиям присуща некая доля условности и вторичность, они все, как бы «производные времени». Объёмы, цвета и массы – это лишь эффекты времени, зависящие от того, насколько наше восприятие медленнее скорости самого времени. При этом скорость самого времени абсолютно велика, то есть она всегда больше любой иной скорости во вселенной. Тем самым время включает в себя всё происходящее и существующее в мире. Всё прочее существует и происходит, как бы на фоне движения времени. Время успевает связать всё происходящее, поучаствовать в каждом понятии и явлении. В некотором роде всё и состоит из самого этого времени. Ведь по существу, наше пространство, на самом деле, является линией, спутанным многосложным клубком… – Ингмар, похоже, уже не мог остановиться, не выдав всего что ему известно по данному вопросу. Видимо Той наткнулся на одну из его любимых научных тем. – ...При этом сама эта сплетённая и завязанная в клубок пространства линия – ничто иное как след движения времени. То есть, всё пространство вселенной это ничто иное как амплитуда колебаний точки настоящего момента времени. Вот тут мы и доходим, как говорят у нас в Обсерватории, «до точки», – усмехнулся Ингмар. – По своей глубочайшей сути время представляет собой частицу, вес и размер которой стремятся к нулю, а скорость которой стремиться к бесконечности. Время это, прежде всего геометрическое понятие. Время это точка! Мгновенно перемещаясь и многократно посещая каждую мельчайшую деталь во вселенной, время как бы рисует всё прочее. Как-то конкретно охарактеризовать невесомое и безразмерное время могут лишь две относительные координаты этой самой «точки настоящего момента времени» – координата настоящего местоположения частицы «время» относительно координаты её прошлого местоположения и координата настоящего местоположения частицы «время» относительно координаты её будущего местоположения. Эта, столь стремительная, неуловимая и вездесущая частица «время», тем не менее, с неизменным постоянством является местоположением настоящего момента. Точка времени всегда там, где соприкасаются прошлое и будущее, там, где в единой бесконечной линейной последовательности очередное мгновение настоящего определяет ход дальнейшего развития вселенной. Я нарисую схему… – Ингмар подобрал мелкий камушек и расчистил ногой ровное место на тропе, – …Вот… как видишь, все события и предметы, не просто связаны, они выстроены в строгую линейную последовательность. А одновременность – понятие условное, позволяющее живому существу не ломать голову над подробностями построения строгой линейной последовательности. Тут нет смысла придаваться занудным вычислениям множества мельчайших деталей. Игнорируя избыточные детали, мы лучше отслеживаем свои приоритеты, и за счёт этого действуем быстрее и эффективнее. Для скорейшего и вернейшего понимания происходящего необходимо, прежде всего, устанавливать именно «наиважнейшие и ключевые связи». Отслеживать каждое звено в цепи событий, было бы как раз лишней тратой этого самого «времени». Однако, знать как в принципе устроен мир и что такое время, иметь об этом, хотя бы самые общие представления – нам будет обязательно полезно при решении любого рода задач.
Всё время пока Ингмар говорил, Той слушал как зачарованный. И теперь, какое-то время осторожно молчал, пока наконец не убедился что «лекция» завершена: – ...Да, некоторое время мне по этой теме спросить будет нечего.
Ингмар улыбнулся:
– Сказываются долгие годы проведённые в Обсерватории – привык отвечать на подобные вопросы исчерпывающе полно и обстоятельно… Однако по этому вопросу... у меня, пожалуй, всё.
Теперь шли молча. Ингмар задумчиво уткнулся взглядом себе под ноги. А Той безотрывно следил за изгибами тропы далеко впереди, будто примеряя услышанное по ходу лекции к местным ландшафтам.


***

Немного перекусив в течение короткого привала, компаньоны снова вдохновенно устремились к Маяку.
Сейчас уже можно было отчётливо видеть как в ярком дневном свете призывно белеет далёкий силуэт башни (материалом для большинства построек на Рыбацком берегу был известняк). Ингмар периодически вытягивал руку и фиксировал пальцами размер неуклонно растущего с каждым шагом Маяка.

Последние вёрсты их тракта пролегали через лес, и теперь башня спряталась за тёмной грядой сосен. И чем ближе они подходили, тем гуще становилась чащоба. Дорога здесь принялась вдруг сильно петлять, и всё чаще от неё стали ответвляться какие-то полузаросшие тропки. Начинало темнеть. По лесу медленно расползался промозглый осенний туман. Так что под самый, казалось бы уже, конец пути они начали даже сомневаться в направлении.
Но вот, меж высоченных сосен вдруг обнаружился каменный утёс, поросший каким-то цепким и упрямым кустарником, которому видимо нигде не нашлось более удобного места. Сквозь поросль по пологому склону утёса обращённому к дороге проступали крупные грубоватые ступени. Ступени вели к небольшой площадке у подножия высокой башни.
Видя теперь как близка их цель путники в нетерпении заторопились. Той стремительно преодолел множество осыпанных хвоей и листвой ступеней, и готов был сейчас же карабкаться на самый верх башни. Казалось – он сразу увидит, где причина всех нынешних бед Острова. А если присмотрится, то где-то вдалеке, в красноватом отсвете заходящего солнца непременно разглядит и решение.
Однако дверь в башню оказалась заперта. Той задрал голову и застыл на площадке у подножия Маяка, присматриваясь к неверному мерцанию сигнального огня наверху и прислушиваясь к его тихому шороху. Ингмар обошёл башню кругом и сухо констатировал:
– Дверь здесь одна.
Дверь – высокая и узкая, старая, но крепкая – прочно встряла промеж массивных глыб известняка. Той ещё раз постучал, постучал погромче, потянул с усилием за кольцо уперевшись другой рукой в стену – дверь даже не шелохнулась.
Ингмар устало уронил поклажу, уселся на большой поросший мхом камень и окликнул Тоя, всё ещё стоявшего перед упрямой дверью:
– …всё равно дело к ночи, и в ближайшее время мы сможем наблюдать с Маяка лишь тёмные очертания скал, да луну… Сейчас разведём костёр, перекусим, заночуем на свежем воздухе. А вот завтра, будем уже «штурмовать башню». Тогда может, и Смотритель найдётся.
Стемнело. Маяк зыбким силуэтом надменно возвышался над своими незваными гостями. Вдалеке, над мутными белёсыми покрывалами промозглых осенних туманов завиднелись огоньки Рыбацкого берега. Там они могли бы найти домашнюю еду и ночлег, а может даже и баню. Могли бы местные, и бочонок открыть по случаю гостей издалека. Но спускаться к Рыбацкому берегу сейчас, впотьмах, по каменистым уступам – нет, идти сегодня куда-то ещё, уже совсем не хотелось.
Присмотревшись, компаньоны кое-как различили в центре площадки круг из почерневших камней. Рядом лежало несколько поленьев.
Ингмар положил в основание кострища плотный пучок хвои. Той водрузил сверху охапку сыроватого хвороста и поленья. Ингмар чиркнул огнивом, и они начали торжественно ожидать, когда костёр займётся.
Некоторое время компаньоны напряжённо наблюдали, как хвоя подстрекает корявые ветви гореть.
Вскоре костёр освоил вложения, встрепенулся и осветил основание башни. Теперь Той с интересом рассматривал замшелые блоки фундамента и самое нижнее из маленьких узеньких окон. В оконце плавали отблески костра – будто сказочные рыбы в чудном аквариуме. Той кивнул в сторону Маяка:
– Что-то он знает, да сказать нам не хочет.
Ингмар тоже мельком глянул на башню, но ничего не добавил. Он выглядел сонным – молча кутался в плащ и монотонно сгребал к себе листву и хвою. Той лёг поближе к костру в обнимку со своей сумкой, достал альбом и принялся чертить Слово. Оно получилось приблизительно таким:
{Была мгла
                и игла могла
                малым началом
                в стоге итогов
                потеряна быть
  Истина найдена будет               
                время настанет
                скотину кормить}
Ингмар уже дремал, а Тою «на пустой живот» не спалось. Он достал остатки сухарей и воду.
Когда костёр набрал силу выяснилось, что плоская вершина утёса стала убежищем не только для пары усталых путников, но и для пары карликовых яблонь и изящной цветочной клумбы. Лёжа на боку, Той взирал на цветы с некоторым удивлением. Ему казалось, что Маяк – место серьёзное и практическое, а Смотритель – должен быть человеком скупым на эмоции и глубоко рациональным. Кому здесь могла понадобиться клумба?
Тем временем костёр немного поутих, и тут же непроглядная тьма приблизилась к усталым путникам. Теперь трудно было разобрать – башня ли стоит на утёсе, или одноэтажный домишка. Или это что-то уже совсем непонятное… А может там и вовсе ничего нет… Зато сейчас, в этой ночной тиши можно было разобрать отдалённый шум прибоя – море мерно листало страницы какой-то бесконечной истории… Той увлёкся мыслями невнятными и далёкими…

Той проснулся от холода – ветер и сырость сговорились не дать усталому путнику спать. Справившись с оцепенением, Той встал на четвереньки и дрожащими руками принялся подталкивать огарки в кострище. Угли не спешили принять новую жертву. Они зловеще шипели и капризно принюхивались. И вдруг к этому прибавился ещё один звук. Звук, никак непохожий на обычные ночные звуки. Ритмичный, будто бы отдалённый, но… кажется нарастающий. Среди шипения костра, шелеста прибоя, тихого горного «хохота» и мерного храпа Ингмара было теперь что-то ещё… – шаги. Там, внизу, кто-то устало подымался по каменным ступеням.
Той замер, как был – на четвереньках.
Мерный шорох шагов всё приближался и приближался… и вдруг затих, приняв вид тени, беззвучно и неподвижно застывшей на краю площадки. Тень ничем не выдавала своих намерений и свойств. В ночной мгле глазу не за что было зацепиться. Воображение Тоя пребывало в растерянности. Той отчаянно напрягал слух, чтобы расслышать, хотя бы дыхание ночного гостя… И тут холодный ветер коснулся тлеющего кострища, и огонь с жадностью вцепился в дрова, предательски обнаруживая Тоя. Той, всё так же стоящий на четвереньках, не сдержал теперь хриплого крика, больше похожего на рычание. Тень на краю площадки будто бы отпрянула. И вот костёр уже вполне распробовал дрова, и его дрожащий свет потянулся к ногам ночного гостя. Из огромных чёрных сапог постепенно вырастала крупная, бесформенная, зыбкая фигура. Такой её делал плащ, мокрый от тумана и мерцающий от света разгорающегося костра.
Гость смотрел на Тоя страшными, по-рыбьи выпученными глазами. А из-за спины гостя выглядывал ещё один глаз, совсем уже не человеческий… буквально-таки рыбий глаз! Тут Той, видимо что-то понял, и нервно улыбаясь поднялся на ноги. Тут же рыбьи глаза ночного гостя стали человеческими, и гость издал чудную помесь усмешки и вздоха – видимо давешнее «хрипящее четвероногое» впечатлило усталого, сонного рыбака.
Смущённый Той жестом пригласил нежданного гостя к костру. Гость поблагодарил его кивком, бормоча:
– …вот… значит… только рыбину подвешу...
Пристроив огромного окуня над углями, рыбак сел как можно ближе к костру и пожаловался:
– Вот значит… так намаялся я, пока из воды эту рыбину тащил, что и сил уже не было улову радоваться… И вот значит, попёр я эту рыбину сюда… и подымаюсь я, понимаешь, чуть не засыпая уже, к этому самому вот Маяку, и тут вдруг как полыхнёт... а из огня – каракатица какая-то на меня рычит!..
Той и рыбак переглянулись, посмеялись. Той предложил травяного чаю.
Согревая руки кружками, они выяснили, что могут быть полезны друг другу.
Той узнал от рыбака, что старый Смотритель заперт на Маяке. И что ключи от Маяка у его племянницы, Алии. По утрам она носит Смотрителю еду, подливает масла в фонарь и прибирается. Всё, что от них с Ингмаром требуется – не проспать.
В свою очередь, рыбак попросил Тоя подкоптить за ночь окуня:
– …вот значит, чтоб мне тут самому уже не задерживаться. А утром придёт Алия… передашь рыбину, и скажешь «Николас желает здравствовать», – с этими словами рыбак тяжко поднялся, и побрёл восвояси.


Смотритель

Той проснулся от какого-то… пения… птиц?.. нет, не совсем – …не только птиц. Той растерянно озирался и никак не мог понять… пока вдруг не увидел, как над краем площадки медленно поднимается, будто растёт из-под земли девушка.
Теперь уже можно было различить слова песни. Видимо девушка сочиняла на ходу – Быстрая речь мешалась с обычной, а одно и то же Слово периодически повторялось на разный манер:
{…откуда ветер дует
                куда ведут пути
     Попутного не жди
                иди…}
Увидев на площадке незнакомцев, девушка на мгновенье смолкла, но тут же рассмеялась – так мелодично, что смех можно было бы принять за продолжение её песни. Дело в том, что вид у сонных и несколько растерянных «обитателей утёса» сейчас был довольно нелепый. Торопясь подняться на ноги и отчаянно спотыкаясь о собственную сумку, Той безуспешно пытался выговорить непослушным языком простые слова приветствия. Ингмар по-медвежьи неуклюже выбирался из вороха листвы, шурша и бормоча под нос что-то про свои очки. А огромный окунь, висящий над углями, «критически взирал на своих компаньонов».
Вскоре яркий, «птичий» смех девушки отразился улыбками и в заспанных лицах Тоя с Ингмаром.
А когда Той наконец собрался с мыслями, примял взъерошенные волосы и отряхнулся, то вдруг вспомнил… снял с крюка копчёного окуня и торжественно произнёс: – Николас желает здравствовать, – а затем на всякий случай уточнил, – Алия?..
…И вот уже Той с Ингмаром сообщили вкратце о своём интересе, и Алия заверила их в своём посильном содействии:
– Я сейчас же представлю ему вас. Смотритель очень стар. Ноги его теперь совсем плохи, но разум Смотрителя ясен. На ваши вопросы он ответит. А то редкое, чего не будет в услышанном, найдёте в его библиотеке, – с этими словами она направилась к запертой двери.
Поковыряв большим ключом в скрипучей скважине, она взялась за медное кольцо обеими руками – несмазанные петли возмущённо визжали, но Алия упрямо тянула дверь на себя, не внемля этим «истеричным протестам». Дверь неохотно приоткрылась – ровно настолько, чтобы худощавые молодые люди смогли кое-как протиснуться.
Осторожно ступая по ветхой, шаткой лестнице, они поднялись почти на самый верх, в просторный кабинет освещённый верхним светом. Там их встретил хриплый, срывающийся голос:
– Давно прислушиваюсь к вашему щебету внизу. Да никак не могу разобрать, вас ли я жду. Уж который день смерть свою откладываю. Давно пора мне… а всё дела какие-то находятся. И такие значит дела, что никак не обойтись без немощного старика.
Пока Той с Ингмаром раскланивались, Алия подошла к старику ближе, и они обменялись одним им понятными жестами. Алия быстро навела порядок рядом с его креслом, достала кувшин из котомки, и наполнила глиняную кружку на маленьком столике. Смотритель медленно взял кружку и сделал глоток:
– Неделя прошла, как письмо слал. Думал уже «может почерк мой корявый не разобрали». Каждый день Алия в телескоп смотрит – Отшельник костры жжёт, торопит...
Ингмар с готовностью пояснил:
– Почерк разобрали. Но вышел я не сразу. Мы были на изысканиях, в ущелье.
– Не там надо искать.
– Это понятно. Но к самой Горе не так просто подступиться. Кое-что у меня есть, не с пустыми руками иду. Но кое-чего и вовсе нет, деталей некоторых, и вообще… ясности нет.
– Чего не будет хватать в жизни, всегда найдёшь в библиотеке. А уж если чего и там нет, так эдакую-то невидаль придётся уже как-нибудь самому выдумать.
Той вовсю глазел на ряды книг плотно закрывавшие стены комнаты до самого потолка. Старик будто не следил, но знал, на что смотрят гости, и улыбался:
– Да… если б не они, так местные сквозняки давно бы из меня дух выгнали!
Той усмехнулся, а Ингмар, кажется, и вовсе не заметил шутки, и только бормотал:
– …вижу на ваших полках и знакомое, и... – он вдруг нахмурился, и судорожно поправил очки – …и ещё одна будет к вам просьба… Племянница ваша... и тембр, и Быструю речь знает… А нам, похоже, совсем теперь некогда подходящих людей искать… Всё, оказывается, несколько серьёзней, чем мы надеялись. И теперь уже совершенно ясно – там в верховьях непременно понадобятся высокие тона…
Смотритель приподнял бровь. Алия подкатила его кресло к полкам, и что-то шепнула ему на ухо. Смотритель улыбнулся, коснулся книг, провёл рукой вдоль ряда:
– Если есть желание, других причин не понадобится. Алия пошла бы с вами и без моего разрешения. Но я с удовольствием вам его дам. А ещё возьмёте флягу с чаем, мешочек сушёных яблок, связку вяленой рыбы и три лёгких, но тёплых одеяла – в верховьях нынче прохладно… – не давая гостям времени на слова благодарности, Смотритель продолжил, едва переведя дух, – …дело ваше непростое. Кто-то скажет, что невозможное. А кто-то умеет, и в неудаче найти какой-то прок. Идите к Горе, и узнайте «где она, граница возможного». Я думаю, идёте вы не зря. И помогу тем, что в моих силах – иной раз, и совсем малая помощь может оказаться решающей.
Алия терпеливо подавала и ставила на места очередные «не те» книги. Найти нужное среди этого богатства, было нелегко. Руки Смотрителя медленно двигались вдоль полок, а язык его, тем временем, принялся устало ворошить прошлое:
– Когда-то я выходил в море. И по молодости не раз пробовал побороться с течением… Нет, по морю с Острова не уйти. Если только мост выстроить, аж до самого материка, или подкоп сделать под морским дном. Однажды мне показалось, что я всё-таки вырвался в открытое море… Отцовскую лодку я погубил, но сам как-то выбрался… Помню как меня било о скалы. Уже только руки и оставались в моём распоряжении, когда мне всё-таки удалось зацепиться…. С тех пор я, Смотритель. В деле моём важны ответственность и порядок, – Смотритель шарил по стройным рядам книг, судорожно ощупывая корешки. Было не ясно, насколько ему в этом помогают глаза. Голос Смотрителя звучал сухо, периодически срывался в хрип, напоминая работу старого несмазанного механизма:
– Со стихией иначе нельзя. И жизнь, и смерть, всё здесь дисциплинирует. – Его пальцы перестали шевелиться. Смотритель очень медленно начал поднимать руку к другой полке, к той что повыше, но не закончив жест, уронил руку на кресло. Тогда он указал нужную полку движением глаз и словами:
– Должно быть… восьмая… на седьмой снизу. Там будет всё, что вам нужно.
До этой полки Алия не дотягивалась… Ингмар осторожно взялся за книгу, будто тянул карту в решающий момент игры. На корешке Той успел различить надпись «Карстузда». Неприятное языку слово, вместе с тем казалось ему смутно знакомым. Книга медленно повернулась в осторожных руках Ингмара и распахнулась, салютуя пылью. Ингмар встал ближе к свету. Казалось, что некая сказочная птица оживает в руках достойного тайных знаний мастера. Страницы зашуршали, зашелестели, нашёптывая ему свои секреты. Очарованный добротным переплётом и очень подробными иллюстрациями Ингмар «погрузился в недра». А старик продолжал вещать, будто ещё один старый, пыльный фолиант, обретший вдруг дар хриплой, сбивчивой речи:
– В давние времена хляби и тверди ладили плохо. Моря регулярно посягали на побережье, а из кипящего варева иной раз подымались дымящиеся, раскалённые глыбы. Таким манером, вероятно, появился и наш Остров. Земли тогда часто лихорадило. Вода и огонь яростно соперничали за право убить живое. Учёные люди на Большой земле долго дискутировали и производили многосложные вычисления. Отчего-то они решили, что и корень, и решение всех бед именно в нашей Горе. Тогда Остров был не обитаем. А морские течения и рифы так сговорились меж собой, что невозможно было даже приблизиться к нему, не разбив при этом корабль. И вот они построили особый, очень большой корабль. Они знали, что многие могут погибнуть, а вернуться не сможет никто... Останки корабля до сих пор лежат на камнях восточного побережья. Их хорошо видно с Маяка. Выжившие тогда, долго потом вылавливали из воды и собирали вдоль берега сломанное оборудование и распухшие книги.
Все мы – потомки тех поселенцев. Обсерватория на Острове основана учёными с того корабля. Несмотря на все свои знания, бесчисленные эксперименты и предприятия, они долго не могли совладать с Горой. Утихомирить нашу Гору смог, лишь Гортанг с его учениками. Они разработали то, что теперь называют «Быстрая речь», они построили Арфу… К сожалению Гортанг с учениками сгинул в горах и теперь многие знания утеряны. Особенно те, что можно было передать только языком Ворона – Быстрой речью. Дело в том, что некоторые аспекты его трудов обычная человеческая речь способна была передать, лишь за долгие годы, может быть столетия… Но… говорить об этом можно долго, а вам нынче надо торопиться. Поэтому книгу эту вы возьмёте с собой. Подробности далёкого прошлого всегда интересны. Иные могут оказаться важны самым прямым образом, иные расширят ваше миропонимание, вдохновят на верные решения в долгом пути. Пока что вам нужно знать одно. Путь ваш теперь к Переправе. А значит к Отшельнику. Только он знает, как перебраться через разлом.
Человек это непростой, много знающий и много переживший. Сам он предпочитал говорить «многих переживший». Думаю, характер у него с годами лучше не стал. Но знайте: Отшельник сторожит Переправу как раз для такого дела, как ваше. Не любит он случайных гостей и пустых разговоров. Но вас он ждёт. А чтобы он признал в вас «тех самых», напомните ему его же слова, сказанные хоть и давно, но в обстоятельствах незабываемых: «Буду здесь, пока не придёт тот, кто знает – куда и зачем. Тогда знаю, как переправиться ему на ту сторону». – Смотритель на время замолк и развёл руками:
– Ну, кажется, больше я ничего об этом не знаю. Разве приврать что, для смеха… так у вас нынче не так много времени. Да и устал я. В моём старом, дырявом котле смешалось уже и прошлое, и нынешнее, и то «как бы всё могло сложиться, если…», – Смотритель улыбнулся, – нет, пожалуй, лучше, чем есть не придумать... Теперь вы знаете об этом всё, что знал я. Вам всё это и раскладывать заново по полкам… – последнее Смотритель произнёс медленно, будто засыпая. Полузакрытые глаза соразмеряли нездешние времена и расстояния. Взгляд растворялся в окружающих его людях и обстановке. Смотритель молчал и был неподвижен. Через некоторое время стало понятно, что он умер.


***

Ингмар опёрся на лопату и замер у изголовья. Издалека его можно было принять за надгробное изваяние. А приблизившись, можно было расслышать тихое бормотание:
– …идти… идти немедленно...
Алия стояла, обняв ствол засохшей яблони, и смотрела на море, кажущееся издали спокойным и гладким. Это продолжалось уже довольно долго. Тою захотелось… хотя бы сказать что-то:
– Смотритель не умер, Смотритель задумался, – вдруг заявил он. – И последние его мысли ведут нас к Горе.
Той проверил обувь и закинул за спину сумку. С моря дунул ветер, и Алия вдруг оторвалась от засохшей яблони, будто последний осенний лист. Придерживая волосы и платье, она приблизилась к поклаже и соединилась со своей ношей.
Ингмар медленно подошёл к своей сумке, пролистал подаренную книгу и сделал закладку. Он аккуратно втиснул фолиант в сумку, и теперь она выглядела так, будто больше в неё уже ничего не влезет. Ингмару всё же как-то удалось поместить туда ещё и свои очки. Сделав это, он произнёс:
– Книга дельная. Я нашёл кое-какие не достающие звенья в цепи давних событий и обрёл некую ясность в понимании насущного. Мост через Разлом навести не могли, потому как Гора дышит и берега его постоянно смещаются. Переправа – это заповедная роща высоченных грабов. С каждым годом деревьев всё меньше, всё из-за того же смещения и осыпания кромки обрыва. За Переправой должен присматривать Отшельник. Он, как может, укрепляет грунт, и хранит рощу от любопытных бездельников, зря погубивших в своё время немало грабов. Можно надеяться, что его усилиями до наших дней сохранилось ещё несколько старых, достаточно крупных экземпляров...
Почувствовав вдруг, как далеко он теперь от дома, Той вспомнил:
– Я же должен как-то послать весточку в Верно!
Алия сделала ладонью краткий, умиротворяющий жест:
– Справа от входа в башню лежит камень... Там уже лежат ключи от Маяка и моя записка. Положи свою сверху. Завтра придёт Николас, он передаст твоё письмо с рыбаками, везущими улов на продажу.
Той достал лист и, кое-как расположившись на каменных ступенях, вывел:
«Были на Маяке, имели разговор со Смотрителем. Кое-что прояснилось. Дело принимает характер всё более серьёзный и срочный. Считаю своим долгом оказать посильное содействие Искателю Ингмару – вероятно будем пробовать решить вопрос с Горой своими силами. Ныне спешно направляемся к Отшельнику. Далее надеемся добраться до Ориента и, в конечном счете, до самой Арфы. Писем теперь долго не будет Следующее письмо (в случае благополучного исхода предприятия) буду писать уже на обратном пути.»
Перед выходом решили ещё раз подняться на Маяк. Стоя на смотровой площадке, «глазастый» Той изучал подножие Горы с помощью монокуляра Ингмара, а сам Ингмар сличал описываемое Тоем со своей картой. Алия пыталась угадать в мутном, сером небе местоположение солнца. Утро выдалось непроглядно пасмурным, ветреным, беспокойным. С Горы слышались, будто неясные возгласы, вздохи и смешки. Компаньоны пребывали в некоторой растерянности – вроде бы, пора выдвигаться, но всё ли они учли, всё ли необходимое с ними, и верно ли они понимают свои задачи?
 
               
Отшельник

Чем ближе они подходили к перекрёстку, тем более беспокойным выглядел Ингмар. Он озирался, пыхтел, присматривался, и наконец, поравнялся с Алиёй:
– Раньше от столба можно было пройти в любую часть Острова. Остров с тех пор изменился. Может у вас на Рыбацком берегу знают, как теперь лучше пройти во взгорья.
– К Отшельнику быстрее всего приведёт старая дорога.
– Но старая дорога «ушла»... придётся обходить.
– Обойти можно. Либо через Трактир, либо лесами. Это если кто лёгких путей не ищет. А мы как я понимаю, спешим…
– Спешим.
– Старая дорога ушла не так далеко. Пройти по ней можно. Погода держится сухая, днём может даже будет и жарковато... Успеем засветло. В такое время тропа хороша. Будет, и ногам удобно, и голове не жарко, и глаза на красоте отдохнут.
Той мельком улыбнулся, коротко глянув на Алию. Ингмар полюбопытствовал:
– Какого же рода нас ожидает красота? Иным приятны бурлящие потоки, гудящее на ветру пламя, молнии, раскалывающие пополам каменные монолиты…
– Тамошняя красота приятна будет любому усталому путнику в долгом, трудном пути к неизвестному, – пояснила Алия, смеясь.
Солнце светило не по-осеннему ярко. Перекрёстка достигли в самую жару. Здесь всё было неизменно. Дороги услужливо распластались в ненужных направлениях, замшелый дорожный столб полный зашифрованных временем сообщений всё так же терпеливо ожидал их. Они подошли к заросшей кустарником кромке обрыва, из-за кустов торчали лишь верхушки огромных деревьев. Ингмар достал очки, ему не терпелось убедиться, что тропа к Горе на месте. Алия уверяла, что тропу можно обнаружить, только войдя в густые заросли у подножия столба, на самой кромке обрыва:
– В сырую погоду здесь не пройти, но сейчас сэкономим уйму времени!
Алия с радостным возгласом метнулась в заросли и исчезла. Ингмар и Той уже готовы были услышать треск ветвей и возглас падающей Алии, но слышали лишь её удаляющийся смех. Ингмар, возмущённый тем, что какой-то куст морочит ему голову, бросился вслед за Алиёй. Ошарашенный Той нервно посмеивался, глядя на торчащие верхушки исполинских деревьев и гадая о глубине оврага. С нечленораздельным воплем и расставив руки, Той последовал общему примеру. Продравшись через кусты, Той порадовался тому, что сейчас ещё не поздний вечер. Он с трудом удержал равновесие – узенькая тропка едва держалась меж двух крутых, почти лишённых растительности склонов.
– Ого! – вырвалось у Тоя.
– Да, ночью здесь делать нечего, – нахмурившись, констатировал Ингмар.
Некоторое время они стояли и осматривались. Той сравнивал глубину левой и правой расщелины, разглядывал потрескавшуюся поверхность узенькой суглинистой тропки, носком ботинка сбивал высохшие пласты глины в обрыв. Той качал головой и улыбался. Тем временем, Ингмар успел сделать кое-какие пометки на карте, глотнуть из фляги, почесать ногу и сделать ещё один глоток.
Они шли в тени деревьев. На тропе и склонах играли в свои тихие игры солнечные лучи. Огромные клёны распростёрли над идущими ветви-руки, заботливо укрывая путников от жаркого солнца и лишних глаз. С каждым шагом пышные кроны всё больше наполнялись щебетом птиц. Той тихонько бормотал себе под нос:
{Лес рук
                и море птиц...}
Некоторое время шли молча. Присматривались, прислушивались. Вскоре Алия начала тихонько подпевать птицам. Птицы сначала притихли, а затем стали ей отвечать. Вскоре и Той нашёл, что добавить. А Ингмар выудил из недр своей сумки затейливо сработанную кленовую флейту с причудливым раструбом и множеством инородных вкраплений в корпусе.
Русла оврагов наполнились музыкой. Её потоки мерно, беспрерывно гудели нескончаемой чередой Слов.
Шли долго, пока не почувствовали сырость. Склоны стали пологими, и вскоре тропа привела их к тихим заводям болот. Звуки стали вязнуть в густеющем тумане и камышовых зарослях. Пение птиц сменилось кваканьем и стрёкотом. Теперь путники снова шли молча.
Вот Алия остановилась у самой кромки воды и усердно зашерудила длинной узловатой палкой в камышах. Той и Ингмар с любопытством ожидали очередного сюрприза. Наконец ей удалось подцепить низенькую плоскодонку. Ингмар взирал на утлое судёнышко с явным сомнением.
– Проплыть придётся всего локтей двадцать, – утешила его Алия. – Тут можно и пешком, да не хочется ноги мочить.
Путники осторожно забрались внутрь, и Алия повела лодку, отталкиваясь от дна всё той же палкой. Судя по погружению палки, здесь было совсем неглубоко. Проплыв «локтей двадцать», Алия быстро нашла в камыше продолжение тропы. Той и Ингмар, до этого редко встречались с лодками. Им не терпелось выбраться на сушу. Поэтому, едва лодка коснулась берега, они разом вскочили – лодка качнулась, Той заплясал на корме, а Ингмар наступил на лямку своей сумки и упал на дно лодки, прямо под ноги Алие. Алия, ни как не ожидала такого «манёвра», и с возгласом крайнего удивления свалилась в мутную болотную жижу. «Прекрасная принцесса» тут же вынырнула из воды, обернувшись «зелёным чудовищем». «Чудовище», едва отплевавшись, принялось дико хохотать. Той и Ингмар, так и не успев ничем ей помочь, теперь ногами к верху болтались в лодке, не в силах из неё выбраться от судорог смеха. Снимая с себя клочья импровизированного парика и бижутерии, Алия бросала их, то в воду, то в своих компаньонов. Лодку со смеющимися уже начало относить от берега, когда пассажиры наконец спохватились. Хватаясь за камыши руками, они кое-как подтянули лодку к берегу и, всё ещё опьянённые смехом, с трудом вылезли на сушу на четвереньках.
Начинало темнеть. Той с Ингмаром ещё периодически сотрясались от смеха, а «мокрое чудовище» тряслось теперь исключительно от холода. Самое время было сделать привал. Они сошли с тропы, ведущей вдоль болот, и взбежали на густо заросший пологий склон.
Вскоре все трое сидели у костра, и пили горячий чай с сушёными яблоками. В безопасной близости к костру, на осиновой ветви висела одежда Алии, а сама Алия сидела, укутавшись в одеяло и протянув босые ноги к огню.
– Только умалишённые купаются в это время года, – ворчала Алия. – Да, опасно с вами связываться! Шла бы одна – мешались бы мне под ногами только камни, да старые корневища, – её всё ещё потряхивало. Но даже сейчас голос Алии звучал мелодично, будто каждое её слово принадлежит какой-нибудь всеми забытой песне.
Ингмар впал в задумчивость, граничащую со сном. Той вроде бы хотел что-то спросить у Алии, но никак не мог определиться, что ему хочется знать. Перебрав в голове всё сколько-нибудь значительное и актуальное, он понял, что ему просто нравится её голос. Так и не решив, что спросить, Той сам начал рассказывать ей, про Верно, про свой дом, про их с Ингмаром важное дело, которое теперь и её тоже… Она слушала, уточняла, переспрашивала, и когда он иссяк, сказала:
– Потом, после того как мы увидим Переправу, Пещеры и Арфу, я хочу увидеть Верно.
Во сне этой ночью Той видел Переправу, Верно и кое-что ещё...


***

Разбуженные утренней прохладой, путники быстро развели костёр, согрелись и позавтракали. Посидели немного с чаем, пока прогорали дрова.
Уже совсем рассвело, дрова стали углем, а огонь – дымом. Когда тлеющие угли начали «седеть», путешественники молча переглянулись и поднялись в дорогу.
Дорога была хороша. Сухая и твёрдая, она огибала обросшие жухлой травой и путаным кустарником холмы. Подъёмы и спуски были не слишком круты. Местами дорогу затеняли деревья. Было приятно глазеть по сторонам и гадать, куда их заведёт эта прыткая, вертлявая тропка.
Путь предстоял неблизкий. Но погода и качество тропы позволяли идти быстро. По слухам Отшельник должен был обитать на одном из зелёных холмов, почти у самого разлома. Видимо, где-то поблизости от его жилища должна быть и сама Переправа. Ингмар бывал когда-то в тех краях, но никто из компаньонов никогда не видел, ни самого Отшельника, ни даже его жилища. Хотелось успеть дотемна, чтобы не блудить потом впотьмах, в поисках неприметной хижины. Поэтому днём привал был совсем короткий – только сушёная рыба и вода, без костра, без чая, как-то даже, почти без разговоров.
Шли быстро. Было совсем не так жарко, как вчера. Наоборот – погода теперь была вполне осенняя, с холодным ветром и тучами. Разве что без дождя. Остатки запасённой воды путники понемногу допили (сказывалась сушёная рыба на обед). Стало так пасмурно, что идущим трудно было понять – далеко ли до вечера. Мысли их сосредоточенные до того исключительно на цели путешествия, начинали разбредаться по таким мелким, земным вопросам, как водопой, ужин и ночлег. Тем не менее, они упрямо одолевали дорогу, поворот за поворотом, аккуратно следуя указаниям на карте.
Мысли их шли своим чередом, а ноги вдруг привели к какому-то приметному месту. Вечернее солнце заглянуло под пелену туч и осветило вытоптанную жёлтую макушку холма, обрамленную космами густой травы. На вершине пристроилась односкатная хибарка. Всё это делало холм похожим на голову лысеющего великана, напялившего на свою огромную лысину маленькую несуразную фуражку. Путники застыли в оцепенении. Это была важная встреча. Отшельник – сверстник тех событий, ему многое известно, он в совершенстве владеет Быстрой речью и должен знать, как переправиться на ту сторону Разлома. А ещё, по слухам, характер у него весьма скверный…
Друзья поднялись на холм. Шагах в десяти от хижины они остановились и прислушались. Той громко поздоровался... Строение не выглядело жилым, и больше напоминало на скоро скроенный наблюдательный пункт или очень обстоятельную сторожку, либо давно заброшенную и полуразрушенную лабораторию. Дверь странного жилища была распахнута и зацеплена крючком за стену. Неподалёку еле-еле дымило остывающее кострище. Изнутри слышалось нечто невнятное. То ли тихое бормотание, то ли шорох, то ли бульканье.
Той вошёл первым и сразу остановился. Что-то здесь было не так... Взгляд Тоя «споткнулся» о крадущуюся по столу кошку. Она, замерев, смотрела на попугая в деревянной клетке. А попугай постоянно говорил что-то неразборчивое, как если бы беззубая старушка бормотала зубной заговор. Кошка не двигалась. Казалось, попугай её гипнотизировал. И сам Той замер, будто тоже попал под некое «влияние». Кошка всё ещё не двигалась, и даже производила впечатление какой-то… неживой.
Наконец, Той понял: кошка – чучело, а попугай – косноязычный болтун, пытающийся ещё и совмещать своё выступление с хрустящим ужином из зёрен и орехов.
Той почувствовал себя уставшим и встряхнул головой.
Всё ещё стоявшие снаружи Ингмар и Алия, уже вопрошали с нетерпением:
– Ну что там?
Ингмар осторожно окунул голову в полумрак и нахмурился, в ожидании пока глаза привыкнут к темноте... И вот уже все трое теснились в хижине, плотно заставленной интересными предметами, замысловатыми конструкциями и откровенным хламом. На столе, рядом с чучелом стояла чашка с холодным чаем, а на чашке сухарь. Ингмар, задел стол, и сухарь упал в чай. В этот момент снаружи послышалось… вроде бы пение. Непрошеные гости замерли и прислушались – скрипучий голос, не торопясь и с удовольствием напевал какую-то нелепость:
{…я правды не скажу ни р-а-а-зу
                коль спросит кто – совру я сразу!}
Они ожидали... молча и недвижно. Всё это стало походить на какую-то шутовскую засаду. Тою стало неловко, и он поторопился обнаружить себя до того, как хозяин сам обнаружит непрошеных гостей в своём доме:
– Хорошего дня.
Старикашка в широкополой шляпе застыл на месте и тряхнул головой, решив видимо, что ему послышалось. Шляпа на его голове немного покосилась. Тогда Той вышел на порог хижины. Старикашка некоторое время смотрел на него как на морок. Потом поправил шляпу, махнул рукой, развернулся и пошёл от хижины прочь.
Той машинально двинулся следом,  надеясь всё-таки убедить хозяина в своём существовании:
– Мы по важному делу…
За Тоем потянулись и Алия с Ингмаром.
Теперь старикашка начал озираться так, будто ищет чем кинуть в своих гостей. Видимо не найдя ничего подходящего он вновь направился к хижине бормоча себе под нос что-то нехорошее. Старый ворчун подходил всё ближе, и вот уже можно было кое-что разобрать:
– Зря вы пришли. Ничего тут кроме меня нет! …ах, вы по делу? Обычная уловка... Какие могут у вас быть дела? – «она шляпу потеряла, на ветру, летом, да и то прошлым» или «что там за тем леском» – вот весь ваш научный интерес! Да если б вы даже и в упор столкнулись с чем-то по-настоящему интересным, так ни черта бы не поняли! Так нет же, надо оно вам... Это вам-то! Зачем? А-а-а, небось заботятся они о всеобщем благе, мир хотят спасти... Нет от вас самих спасу этому несчастному миру! Зачем он вам, этот мир? Чтоб порядочным людям голову морочить? Видите ли «другого мира у вас нет». У меня, к сожалению, тоже. Ох, хорошо, что мне-то уж недолго осталось. Беспокоят меня такие-вот всё чаще, – тут хозяин обнаружил чашку с утонувшим сухарём. – Ну вот, началось! А сейчас, чем дальше, тем хуже будет. С мысли старика сбили. Покоя не дали. Сейчас обругаете. Потом побьёте. Устроите здесь бардак. И будете жилище моё разрушать в поисках каких-нибудь улик подтверждающих, то ли мою вину в чём-то, то ли мою, якобы особую осведомлённость в купе с преступной скрытностью. Не хочу я на всё это смотреть! По всему я вижу – самое время мне пойти на рыбалку, – старик таким быстрым и точным движением выхватил откуда-то снасти, что друзья отпрянули, будто в его руках некое изощрённое оружие для борьбы с непрошеными гостями. Он так резво применил свой манёвр, что гостям только и оставалось, оторопев наблюдать, как старик удаляется. Ингмар растерянно пробормотал ему вслед:
– Но ведь будет дождь...
И тут же полил дождь. Причём не такой, «для хорошего клёва», а такой, что все тропы скоро станут ручьями. И в них можно будет не только мочить и пачкать обувь, а ещё поскользнуться, упасть, потерять в грязи ботинок, а вытаскивая его, уронить шляпу. Тогда, с досады оставишь шляпу плыть в «тропе-ручье», несколько шагов спустя бросишь отсыревшие снасти, а на следующем шаге опять соскочит ботинок. Второй ботинок уже сбросишь сам, как бы пиная что-то невидимое – быть может, унылый обоз своей жизни, этакий, вязнущий в грязи, едущий невыносимо медленно, да ещё и не туда…
Старик обернулся, но назад не пошёл:
– И с дождём уже сговорились!? – он сделал два быстрых шага перпендикулярно прежнему своему направлению и тут же оказался в спрятанной меж кустов миниатюрной беседке. Изящная и уютная она была крайне мала – явно рассчитана только на одного человека.
Той не стал ждать перемены погоды и настроения хозяина. Он решительно направился к странной одноместной беседке. За ним, натягивая капюшоны, потянулись и Алия с Ингмаром.
Стоически игнорируя ненастье «соискатели истины» выстроились напротив вредного старикашки.
Той начал было:
– Можно ли у вас узнать…, – но все «лекции» Ингмара сейчас смешались у него в голове и он никак не мог сформулировать вопрос.
Некоторое время они молча мокли, разглядывая искусную резьбу на беседке и морщинистое лицо её обитателя. И цвет лица и одежда старика приходились в тон беседке. И от того неподвижный хозяин, сам выглядел сейчас, как изваяние искусного резчика.
Тут Ингмар тронул одну из своих «замысловатых железяк» и мрачно констатировал:
– Дождь здесь часа на два.
Отшельник с некоторым любопытством глянул на сумку Ингмара, и кажется даже улыбнулся:
– На счёт дождя-то мне ясно…
– Ну а мы здесь, уж извините, вынуждены будем задержаться, так сказать, до выяснения всего прочего, – развёл руками Ингмар.
– Пришли, значит, морочить мне голову…, – вновь запричитал Отшельник, кивая и щурясь. – Есть-таки в здешних краях одна не пустая голова. Так и неймётся всем! Придут. Глупостями своими лишат меня покоя. Потом ещё выдумают какую-то нелепую идею, и следуя ей, разнесут вконец моё без того ветхое жилище. Всё это под видом устройства уже некой лаборатории! То ли в целях изучения этого якобы чем-то особенного места, то ли для изучения уже меня самого! И пока я не сбегу из дома, на время, чтобы переждать эту напасть, они не уймутся. Вернувшись потом, долго я буду искать в осквернённом своём жилище нужные вещи, спотыкаясь о ненужные, забытые этими псевдоучёными и квазиромантиками, ни черта не смыслящими в настоящем деле и подлинной поэзии…
Вот уже некоторое время Отшельник молчал. И его гости поняли, что сейчас самое время представиться и рассказать о своём деле. Мокрые и смущённые они что-то сбивчиво мямлили, комкали фразы и шелестели бумагами. Отшельник неподвижно восседал, поглядывая, то куда-то в сторону реки, то на паука, старательно украшавшего беседку серебристым тюлем. Глаза старика избегали возможности сопоставить речи гостей с их мокрыми бумагами, которыми они так упорно трясли у него перед носом. Но говорящие продолжали, всё более вдохновенно. Они верили, что услышав, чего касается дело, хозяин перестанет их игнорировать, поймёт, что только для того и торчал он тут столько лет в своём странном неудобном жилище (ведь и таковое оно, именно потому, что изначально жилищем-то и не было). Вот блеснут они своей осведомлённостью о делах прошлых, напомнят ему его же собственные слова, «сказанные хоть и давно, но в незабываемых обстоятельствах», и тогда уж он непременно разрыдается и признает в них тех самых, завещанных некогда героев по призванию, учёных в высшем смысле, творцов будущего и спасителей настоящего! Однако тогда на Маяке никому не пришло в голову – записать те заветные слова на бумаге...
Той стоял, открыв рот, и безуспешно силился вспомнить верные слова. В итоге, совсем растерявшийся Той, вдруг сымпровизировал Слово:
{Не весь
           не здесь
                не сам
                не свой
                нашёл чужой
                кем-то потерянный покой…}
Второе Слово, перебив Тоя, пропел сам Отшельник:
{...в пустых словах
                сам по себе
                из ничего
                завёлся смысл
                как мыши в погребах}
Старик нахмурился, прищурился… и улыбнулся:
– Давненько не слыхивал Быстрой речи, – он ещё раз окинул быстрым взглядом «подозрительную троицу», чуть задержался на сумке Ингмара, глянул мельком на мрачный силуэт Горы, вздохнул и заверил, – разговор будет.
К этому времени гости уже окончательно промокли. Отшельник жестом пригласил их в хижину, и сам заспешил вслед бегущим, обнаруживая неожиданную для старика прыть. Внутри кое-как разместились вокруг небольшого стола. Старик предоставил единственный табурет Алие. Из тёмного угла выкатил бочку для Тоя. Ингмару выдал ведро. А сам аккуратно присел на стопку пыльных фолиантов. Попугай тут же затараторил какие-то ругательства. Отшельник бережно переместил клетку и чучело под стол, поясняя с улыбкой:
– ...местные завсегдатаи и мои обычные собеседники – гостей не любят.
Попугай, к всеобщей радости, сразу притих. А хозяин разлил по флягам гостей что-то из огромной бутыли зелёного стекла, и произнёс торжественно, будто тост:
– Быструю речь знаете…, что ещё?
Пока гости думали, кому и с чего начинать, старик выплеснул на улицу свой злополучный чай, наполнил свою кружку из той же бутыли, не делая паузы, как бы в едином жесте коснулся кружкой фляг оцепеневших гостей и разом проглотил содержимое.
Ингмар понял, что сейчас должен говорить он:
– Я собственно… делегирован Обсерваторией. Имею при себе инструмент, нотные, некоторые Слова…, – Ингмар закопошился в сумке, смущённо бормоча, – всё несколько бессистемно, у нас толком никто не знает, что может пригодиться… – Отшельник с интересом принялся разглядывать плотные, пожелтевшие листы и кленовую флейту Ингмара. Ингмар тем временем продолжал: – А вот люди со мной, я бы сказал, не случайные. Хотя встретил я их по дороге, специально не искал. Ну знаете, бывает, выбор есть, а выбрать нечего. А бывает, как бы... наоборот.
Отшельник, кивая и улыбаясь, зажёг лучину, разложил на столе бумаги Ингмара, и тут же принялся тасовать их на разные лады.
Напиток скоро подействовал на мучимых жаждой гостей. Движения Алии стали по особенному грациозны. Той всё время чему-то улыбался. А Ингмар всё ещё продолжал безостановочно говорить. Вдруг Отшельник прервал его:
– Да. Не с пустыми руками идёте и не с пустой головой. Но прежде, чем говорить о Переправе я должен поведать вам кое-что ещё.
Той не сдержал своего восторга:
– Ещё одна тайна, предваряющая тайну!?
– А… главная моя тайна в том, что я не умею хранить тайн, – отмахнулся старик. – Всегда всем всё рассказывал, остановиться не мог, жалел потом... Не сомневайтесь, в течение этого вечера вы будете знать всё необходимое, и даже кое-что лишнее!
Я то, всегда был готов говорить – нашлись бы понимающие. Долгие годы сюда забредали лишь скучающие бездельники. Любопытствовали. Тоже молодые. Бывало и книги кое-какие у них с собой были. Уходили, ничего не поняв, и врали потом другим.
Долго я вас ждал. Скучал без нашего с вами «дела важного, да неотложного», – Отшельник глотнул из кружки. – ...старый стал, мысль теряю, отвык разговаривать с кем-то кроме себя самого… Про Переправу… Одно дело – переправиться. Это мы как-нибудь решим. Но вам, я так мыслю, хотелось бы ещё и назад вернуться. Так вот, хорошо бы, чтобы вы со всеми делами на той стороне управились дня за три.
Алия видимо не поняла, много это или мало. Оптимизм Тоя тоже нисколько не поколебался. А вот Ингмар нахмурился, слагая в уме множество зыбких и неконкретных данных. Старик же продолжал объяснять и уточнять нынешнее положение вещей:
– Гора наша дышит. Иной раз вздохнёт – берега разлома вздрагивают, крошатся, осыпаются. Провал нынче ширится с каждым днём. Петь мне всё труднее, потому деревья растут медленно, и найти подходящее всё сложнее. Если задержитесь там на день, другой, может статься, что задержитесь навсегда.
Сделав паузу, чтобы гости усвоили услышанное, Отшельник заговорил вновь:
– Ну, теперь можем…, – Отшельник глянул в маленькое оконце на темнеющее небо, – …хоть с утра идти к Переправе!
Старик зажёг свечу, допил содержимое кружки, вновь её наполнил, и тоном одновременно торжественным и извиняющимся объявил:
– На гостей моё имение не рассчитано… – брошу соломы, натяну тент, дам, чем укрыться. А пока хотел бы перед сном послушать о нынешней жизни Острова. Может, мне удастся этой ночью, во сне увидеть услышанное. А то если судить по тому, что рассказывают, забредающие сюда скучающие бездельники, так дела на Острове совсем плохи – знающих всё меньше, а вздорных слухов всё больше!
Отшельник потянулся бутылью к флягам гостей. Алия с Ингмаром запротестовали.
– У меня ещё плещется, – Алия отрицательно мотала головой и трясла флягой.
– Вот закусить бы с дороги…, – смущённо сетовал Ингмар.
Не успел отказаться только Той. И теперь оторопев, наблюдал, как его фляга наполняется до краёв.
Отшельник развёл руками:
– А вот закусить особо нечем, – но, глянув в маленькое, мутное окошко, тут же уточнил, – хотя кое-что, пожалуй, найду.
Отшельник выскочил из хижины, и вскоре вернулся с охапкой больших красных груш. А гости, тем временем, выложили на стол сушёную рыбу и сухофрукты.
Той живо и в красках описал нынешний Верно. Затем рассказал о цели своего путешествия, и о том, как она менялась и усложнялась по ходу его продвижения. Алия поведала, какие слухи нынче в ходу, и какие байки пользуются особым спросом на Рыбацком берегу. Ингмар долго и в подробностях объяснял, почему по такому важному поводу Обсерватория не собрала обстоятельную экспедицию с обозом, а послала одного его.
Пришло время и гостям задавать вопросы.
Той понял, что за сегодняшний вечер флягу ему не осушить. Он закрутил крышку, повесил флягу на пояс, и задал свой вопрос:
– А за что выгнали Потивегана из школы Гортанга?
– Скрывать тут нечего. Якобы, гортанное зелье ему понадобилось! Залез в погреб, напился, ворвался в лабораторию, начал насиловать ученицу… Ушёл побитый, «оскорблённый в лучших чувствах». Нельзя было представить, чтобы он пришёл потом извиняться. Потому он больше и не пришёл. Можно сказать, сам себя исключил. Чужих ошибок он не прощал, своих не признавал. Его уходу радовались. Слабые его ненавидели, сильные над ним смеялись.
Отшельник не спеша сделал глоток. Видя, что гости ожидают продолжения, он продолжил:
– Потивеган был по-своему талантлив, и многое ему удавалось легче и быстрее, чем другим. Но тщеславие жестоко мстит нам за наши победы… Он всегда спешил и никогда не оглядывался, ни на плоды своих стараний, ни на мнения других… Построение инструмента дело непростое. Работа с ним требует глубоких знаний и ответственности. А вмешательство в сложные тектонические процессы чревато. Все мы, в итоге знаем – чем. К счастью узнали мы это, пока что не в полной мере. Однако вернёмся к прошлому.
Потивеган тщился постичь учение самостоятельно и превзойти в Быстрой речи всех нас. Многое в пении даётся интуитивно. Тут невозможно свести всё к математике и физике. Потивеган сам ничего не понял, начал врать другим… Его уличали, он упорствовал. Как мы могли заставить его говорить правду? Разве что не кормить его, пока не скажет: «я голоден». Он не мог признавать поражений. Со временем он привык врать, а мы привыкли ни о чём его больше не спрашивать. Когда он остался один, то вероятно научился врать и себе самому. Втайне от всех, он продолжал свои опыты. Ночами он венчал себя связкой вендалы – фосфоресцирующих горных цветов, и поднимался в пещеры, к Арфе. – Отшельник замолк на время, будто что-то припоминая. И вдруг коротко пропел Слово:
{Пошлым прошлым
                пусто место
Переполно
                время-вымя
                ищет имя
                ищет имя}
Гости своим упорным молчанием явно настаивали на продолжении. Отшельник вздохнул и сделал очередной глоток:
– Об этом нельзя рассказать на скорую руку… Тут следует излагать точно и полно. Для вашего дела важно, чтобы вы ясно представляли себе, и те события, и их главных участников. – Отшельник, нахмурившись, заглянул в свою кружку, немного посомневался и всё-таки сделал ещё один небольшой осторожный глоток. – Ладно, время сегодня ещё есть…
В те давние времена мы были молоды. Всё, что мы знали доподлинно, это то, что нам следует торопиться. Потому и делали мы больше, чем понимали.
Мечты, толкования, смыслы призраками кружились меж событий и терзали происходящее. Немалых трудов стоило нам создать Арфу и утихомирить Гору. Это была большая победа. Для нас это было не иначе, как победа жизни над смертью. Но нашёлся-таки среди нас тот, кому наша Гора была интересней самого Острова, Большой земли и всего сущего, а собственные безумные идеи важнее самой науки.
Потивеган, видимо, вознамерился переустроить весь этот мир по собственному усмотрению. Его вечно всё не устраивало, он всё хотел сделать лучше, исправить. Однако инструменты и механизмы, коих он касался, зачастую, попросту приходили в негодность. Всё окружающее, и людей, и обстоятельства он считал лишь объектом своих опытов. Без  чьего-либо одобрения и даже ведома, ночами он производил с Арфой некие манипуляции. Многие слышали тогда в верховьях чудные созвучья. В отличие от мерных и гармоничных композиций Гортанга, музыка Потивегана была вычурна и резка. Гора иной раз отвечала ей тихим ворчаньем. Тогда все лишь посмеивались над бесплодными мытарствами упрямца. Никто не верил, что Потивегану хоть что-то удастся. И вот однажды…
На беду, Гортанг с учениками тогда, как раз производили восхождение в поисках акустической оси. С ними были лучшие инструменты и нотные листы школы... Так была потеряна большая часть знаний школы Гортанга. Всеобъемлющей катастрофы удалось избежать, только потому, что неподалёку от пещер оставался Ориент. Правая рука Гортанга, внимательный и прозорливый Ориент не считал эксперименты Потивегана пустой забавой и бездарным баловством неуча. В тот день он был против массового восхождения. Но Гортанг слишком уверовал в собственные возможности. Силы его тогда были действительно велики, однако Гортанг не учёл, что он со всеми своими учениками будет находиться на противоположном от пещер склоне.
Когда Потивегану удалось войти в резонанс с Горой, это услышали все. Тогда горные тропы извивались и корчились, а камни дико плясали на склонах, стремясь, стать грубым надгробием случайному путнику.
Многие оцепенели в ожидании, были те, кто заперся  дома и те, кто бежал к рыбацкому берегу, в надежде найти спасение в море. Но никто не решился приближаться к Горе, чтобы остановить безумца. По счастью Ориент был как раз неподалёку от системы пещер.
Потивеган в этой схватке погиб, а Ориент лишился руки.
Тогда Гора долго и громко стонала. Все жители Острова помнят тот день, но не многие помнят – кого благодарить за последующие. Много прекрасных, светлых, тихих дней. Долгие годы покоя и процветания. Я знаю о том, что случилось  непосредственно от Ориента. Мы уговорились тогда – всё, что знаем о Быстрой речи Гортанга, об Арфе и Потивегане, отослать в Обсерваторию.
Остров тогда сильно изменился. Но жизнь, как видишь, продолжается. Ориент успел.
Подробности лучше расскажет он сам. Может статься, вскоре вы будете знать об этом больше меня… Сейчас ясно одно – остановить Потивегана, всё же удалось, самого его больше нет. Но Арфа, с тех пор живёт своей жизнью. Её никто не контролирует. Подступиться к ней не так просто. Очень сильны вибрации. И как будет меняться её звучание со временем, предсказать невозможно. Кости Потивегана до сих пор внутри механизма. Что будет, если шестерни искрошат и смелют остатки костей..., – Отшельник, говорил всё медленнее, всё тише, – ...боюсь, если ничего не предпринять, в скором времени мы можем вновь услышать музыку Потивегана. А почти все понимающие, что со всем этим делать, давно не с нами.
– Получается, лишь мёртвые об этом знают, – мрачно констатировал Ингмар. А Той шутя досадовал:
– Ну вот, опять все тайны жизни от нас скрывает смерть!?
Отшельник меланхолично отмахнулся:
– Смерть ничего не знает, и ничему нас не научит. Она не видит никаких истин. Она видит только наши ошибки и не прощает их нам, – Отшельник вздохнул. – Многие здесь были до вас. Заповедную чащу рубили, через разлом перебирались. Кто из простого любопытства, иные мнили себя большими учёными. Всё хотелось им знать «что там». Кто теперь знает, где они сами… Я, кому попало, Переправу не показывал. Там деревьев совсем мало осталось. Только для дела берёг. Сам, и то перестал ходить. Иной раз перекидываемся с Ориентом камнями, завёрнутыми в бумагу. Изредка поём вместе, стоя у самых кромок разлома, да эхо всё перевирает, а ветер так и норовит мою охрипшую глотку заткнуть. Годы мои не те. Теперь сколько б ни отдыхать, а всей моей усталости не развеять.
Видимо устав уже и от этого разговора, старик молчал некоторое время, потом вдруг поднял бровь и категорично дал своё определение момента:
– Да, пожалуй, если сейчас спать не ляжем, утро можем проспать. А терять светлое время в нынешних обстоятельствах недопустимо. Завтра, по дороге к Переправе успеем поговорить ещё.
Отшельник принялся спешно обустраивать ночлег для своих гостей, пользуясь при этом их же активной помощью.
Через полчаса шорохов, суеты и обрывочных фраз стало тихо.
 Ингмар пытался что-то читать при лунном свете, и вскоре уснул с книгой в обнимку. Алия немного побродила по макушке холма, пытаясь что-то разглядеть в окружающей тьме. Всё что возможно было сейчас различить, это силуэт лесной чащи с западной стороны и туман осаждавший холм со всех прочих направлений. Вдоволь насмотревшись на тьму и наслушавшись безмолвия, она тихо легла на предусмотренное место. Той пристроился на самом краю настила, долго лежал и прислушивался к собственным ощущениям, пытаясь определиться: спит он, или ещё нет.
Той понял, что проснулся последним. Навеса уже не было, солома оставалась только под ним. Ингмар и Алия дружно жевали груши, сидя на самом дереве. Отшельник восседал на большом мешке и внимательно смотрел на Тоя:
– Очухался! – торжественно возвестил он, указывая на Тоя длинной палкой. Той зашевелился. То нога, то рука появлялись из-под одеяла и вновь исчезали. Выглядело так, будто невиданно крупное насекомое лениво выбирается из куколки. Отшельник, улыбаясь, постукивал палкой по порогу хижины:
– Видишь, тебя только и ждём. Оно конечно и выспаться полезно перед таким делом…
И вот уже, сухощавый Той быстро скрутил одеяло, метнул охапку соломы к стене хижины, ловко проник в свои одежды и поймал брошенную Ингмаром грушу. Можно было отправляться.
Оказалось, что за домом Отшельника, среди зарослей ежевики прячется неприметная тропка. Вначале они цеплялись поклажей за кусты, но как только спустились с холма, идти стало легче. Отшельник шёл первым. Огромный мешок Отшельника возвышался над его плечами. Той шёл прямо за ним и строил всяческие предположения по поводу веса и содержимого мешка. Из-за плеча Тоя на мешок Отшельника украдкой поглядывал Ингмар. Алия шла, чуть отстав, и вовсю глазела по сторонам. Местная растительность отличалась большим разнообразием. Алия принялась собирать на ходу куцеватый букетик, но уколовшись, бросила собранное, нагнала компаньонов, и теперь тоже наблюдала, как за их спинами мелькает и подпрыгивает громоздкий, загадочно позвякивающий мешок Отшельника. Замысловато петляя, тропа часто исчезала, утопая в зарослях и палой листве. Без провожатого они бы обязательно сбились. Отшельник на ходу комментировал каждый поворот: «через овраг не пойдём», «а это, потому что там шиповник разросся», «ульи обходим», «бурелом…».
К полудню они выбрались из буйных зарослей, и вошли под своды высоченных грабов. Небольшая рощица, вытянувшаяся узкой полосой по краю провала, была исполнена светом – солнце стояло в зените, а деревья росли нечасто. Множество широченных пней блистало на солнце. Свежих не было. Все успели потрескаться и пустить побеги. В этом, особом, странном месте было приятно остановиться. Сейчас не хотелось никуда спешить. Притомившиеся путники побросали поклажу, расселись на пнях и принялись разглядывать неприступную каменную стену на той стороне разлома.
Однако Отшельник долго рассиживаться не стал, хлопнул себя по коленям, поднялся и торжественно установил свой тяжеленный мешок на огромный пень. В мешке громыхнуло. Той не удержался от улыбки и бестактного вопроса:
– Что там у вас!?
Отшельник заглянул в свой мешок, нахмурился и усмехнулся:
– В моём мешке балласт для душевного равновесия. Как будет совсем тяжко, брошу. А сейчас, без моей ноши занесло бы меня чёрт знает куда – земли бы не чувствовал!
Отшельник обвёл взглядом каменную гряду по ту сторону провала. Сначала было неясно, на чём он остановил свой взгляд. Потом Той увидел: в неприступной стене отвесного склона имелась расщелина, совсем неприметная в тени утёса – там ещё можно было различить остатки древней тропы. Отшельник подошёл к обрыву и с некоторым беспокойством мерил взглядом расстояния и глубины. Выйдя, наконец, из напряжённого оцепенения он покачал головой, запустил руку в мешок и ловко вынул топор на длинном топорище. Теперь Отшельник стоял и смотрел на большой граб, росший немного наискосок от проёма на той стороне. Кивая, то ли грабу, то ли собственным мыслям, Отшельник прихватил из мешка верёвку и не спеша пошёл к дереву. Обойдя граб кругом, Отшельник подмигнул Тою:
– Сможешь добраться до той ветки?
«Та ветка», крепкая, ещё с листвой, покачивалась ввысоке, будто рука недосягаемой помощи в неискреннем приветственном жесте. Той с детства любил лазать по деревьям, тем более таким, тем более не просто так, а с умыслом. Той разулся и вцепился пальцами в растрескавшуюся кору. Ингмар собрался было его подсадить, снял очки, подошёл к дереву…, но Той уже был на высоте, так что Ингмару оставалось только… вновь одеть очки.
Той обернул верёвку вокруг ствола, вокруг ветки, завязал у основания, затем ловко съехал по верёвке вниз, и принялся искать свои башмаки в высокой траве.
Отшельник долго примерялся и присматривался. Наконец, он выбрал, за какой пень зацепить верёвку. Пока Отшельник продёргивал верёвку под корневищем, Той с Ингмаром дивились размерам и весу топора. Старик мельком обернулся и ехидно прищурился:
– Можете пока начинать, если в Обсерватории знают, как с таким инструментом обращаться!
Выбранное дерево было на редкость велико, и ввысь, и вширь. Той сделал медленный, амплитудный замах и кривенько грохнул по стволу, сделал паузу, чтобы посмеяться над своей неуклюжестью и ударил ещё. Ингмар с улыбкой наблюдал за экспериментом с безопасной дистанции. Отшельник тем временем успел надёжно оплести корневища пня и теперь неспешно приближался к грабу, с любопытством изучая результаты судорожных стараний Тоя. Результат был таков: согнутый пополам от хохота Ингмар, аплодирующая Алия и несколько чудных увечий на стволе. Лохмотья коры свисали до земли. Разнонаправленные выщербы выглядели не рукотворными, а скорее как следы зубов и когтей неведомого зверя, будто кора граба – излюбленное лакомство какого-нибудь местного чудовища.
Когда Отшельник взялся за топор, дело пошло на лад. Двигаясь размеренно и точно, топор касался граба в нужном месте и под верным углом. На стволе постепенно ширилась «улыбка». Молодёжь наслаждалась хорошим днём и прекрасным видом, слушая, как мерно ступает время. Когда взмахи Отшельника отмерили должное его количество, «стрелка огромных часов» дрогнула, верёвка натянулась, граб «раззявился» во всю ширину ствола, и со скрипучей, старческой усмешкой направился точнёхонько к остаткам тропы в проёме, на той стороне провала. Отшельник стоял, опёршись о топор и бормотал:
– Что-то я должен был вам ещё сказать…, – он многозначительно оттопырил указательный палец кверху, – старый я стал, вот что скажу! – умозаключил Отшельник.
Ингмар стоял с моноклем на краю обрыва и внимательно изучал место, где крона граба обнялась со скалами. А Той вдруг обернулся к старику:
– А скажите, как же Ориент... как он живёт в горах... с одной-то рукой?
Отшельник присел на поваленное дерево:
– К исходу того злополучного дня, когда Потивеган давал этому миру свой прощальный концерт, некая Вилегва обнаружила Ориента у порога своего жилища. Долго выхаживала… С тех пор они живут вместе. Вам обязательно придётся у них побывать, прежде чем идти к Арфе. Они живут у самого подножия Горы. Если будете следовать отмеченной на карте тропой, мимо не пройдёте. И перепутать их обитель не с чем – больше на Горе никто не живёт.
Алия задала свой вопрос, будто уже и не Отшельнику, а открывавшимся отсюда пространствам – глубине разлома, высоте Горы, протянувшимся вдоль обрыва далям:
– Потивеган… Неужели один человек может стать причиной стольких бед?
Пространства молчали, а Отшельник сказал:
– К счастью такие индивиды – большая редкость! Этакие – сами в себе, непонимающие, что те, для кого ты делаешь всегда важнее того, что ты делаешь. Ведь всё, что делаем мы сейчас, это пространство для деятельности других и после. Потивеган же всегда хотел понимать, но никогда не хотел объяснить. Он был как яма, откуда ничто в неё попавшее, никогда уже не выберется, будь-то слово, действие, чувство, или знание.
Вы должны знать о нём кое-что ещё… Хорошо, что я вспомнил об этом! Дело в том, что после тех давних событий старые тропы стали непроходимы. Теперь идти вам придётся мимо развалин, некогда служивших Потивегану жилищем. Потивеган всегда был нелюдим, а со временем и вовсе возненавидел людей. Он ставил поблизости от своего логова особые ловушки. Некоторые из них до сих пор целы. Попадает в них путник не ногой и не рукой, а взглядом. Внимание путника вдруг увлекает некая деталь на обочине тропы. Деталь, вроде незначительная, но этакая неожиданная, странная, замысловатая. Какой-нибудь объект или предмет неясного устройства и назначения. И чем больше смотришь на это, тем меньше понимаешь. Объект, совершенно невнятный и вместе с тем весьма интригующий, будет удерживать твоё внимание, и направлять твои мысли в таком направлении, откуда им уже никак не вернуться.
В былые времена, когда пролома ещё не было, иной раз встречались во взгорьях, бредущие неведомо куда оборванные бродяги с не фокусированным, мутным взором, как бы скользящим мимо всего и всех. Они обычно повторяли какою-то череду слов, никак не связанную, ни между собой, ни с окружающим пространством. Как будете проходить те места, старайтесь по сторонам не глазеть, смотрите под ноги, да помните, куда и зачем идёте.
Отшельник, бормоча что-то про старые кости и неумолимый ход времени, с неожиданной для старика ловкостью взобрался на граб, дошёл до ближайших ветвей, ухватился и, сев на ствол верхом, с силой потряс граб. Верёвка окончательно выпрямилась и предельно натянулась. Старик осторожно поднялся на ноги и не спеша вернулся «к корням и пням»:
– Ну, теперь, вроде всё. Пора. Вы молоды, и идёте «в Гору», а я – «с Горы». Рад, что хотя бы смог на старости лет быть всё ещё полезен. Может статься, что в последний раз. А может статься, дело ваше так хорошо сложиться, что когда-нито будет здесь настоящий мост наведён!
Алия обняла старика, Ингмар и Той пожали твёрдую, сухую руку.
Алия влезла на граб первой, затем вскарабкался Ингмар, последним вскочил Той. Сделав несколько шагов, Той обернулся, чтобы ещё раз окинуть взором заповедную рощу и махнуть рукой старику. Ему не очень хотелось покидать «волшебный лес», зная, что впереди ждёт безжизненная каменная пустошь и долгий подъём.
Массивный ствол, кажется, даже не шелохнулся, пока они осторожными кроткими шажками пробирались на ту сторону, то борясь с преграждающими путь ветками, то находя в них спасительную опору.


Ориент

Проём на той стороне оказался началом далеко идущей расщелины. Некоторое время тропа вела их по её дну. Но вскоре начался подъём, и глубина расщелины стала мельчать. Они выбрались на простор. Их взорам предстала каменистая равнина со скудной растительностью. Деревьев почти не было, только клочья чахлого кустарника и редкие цветки камнеломки.
К полудню громада Горы накрыла своей тенью все видимые пространства. Стало прохладно. Дул встречный ветер. Теперь тропа шла только вверх. Подъём, хоть и пологий, но постоянный действовал на путников угнетающе. Ингмар и Алия устали и замедлили ход. Той не любил медленной ходьбы. Он навесил на себя поклажу Алии и вот уже несколько вёрст агитировал уставших, используя стариковские присказки:
– Либо бежать, либо лежать! Медленно идти – будто стоять! Долго стоять – можно и устать…
Это вызывало у них только вялые усмешки. Тогда он попробовал вдохновить их на последний рывок так:
– Привал сделаем у того ясеня, – Той указал на трудноразличимый вдалеке силуэт.
Ясень, стоящий особняком у левой обочины, отсюда казался усталым путником, который остановился, чтобы оценить пройденное.
Под деревом было уютно. Пахло листвой. Той вдохнул поглубже и, сделав глоток из своей фляги, обнаружил, что в ней всё ещё настойка Отшельника, а не вода. Той пустил флягу по кругу... Ещё на подходе к ясеню, Той с Ингмаром успели наломать сухих веток с попутных кустов. Теперь Ингмар «колдовал» над костром, Той сгребал опавшую листву в три маленьких стожка, Алия сервировала. Обед путников состоял из двух последних рыбёшек и больших красных груш. Довольно скоро управившись с основными блюдами, усталые путники принялись не торопясь смаковать всевозможные байки о здешних местах. Зачинала на этот раз Алия:
– Среди рыбаков крепко прижились слухи о неком фокуснике, который обманывает и путает идущих горными тропами.
Той «подбрасывал»:
– И до Верно такое доходит. Некоторые даже считают, что Потивеган доселе жив – якобы, это он молча бродит окрест Горы и путников случайных пугает.
Ингмару, как самому осведомлённому, пришлось стать, и критиком, и судьёй диспута:
– Ну это, пожалуй уже вздор. Был бы Потивеган жив, все бы об этом знали. А может, и вовсе уже некому было бы знать, да судачить об этом! Живём-то мы нынче именно потому, что Потивеган сгинул-таки тогда в чреве собственного творения.
Той сразу перешёл на другое:
– Неужто так опасна эта Арфа... Так ты об этом всём рассказываешь, что я уж думаю: «может лучше бы Дракон!?»
Ингмару пришлось отвечать и на это:
– Не знаю, что лучше. Сравнить не с чем. Драконов, вроде как не бывает. Так что Дракона мы, почитай, одной болтовнёй победили. А вот Потивеган, вернее последствия его дел, эхо его жизни, посмертное явление его воли… Тут нам одними разговорами не справиться. Если только разговоры наши будут уж очень по существу, ко времени и к месту, да на Быстрой речи, да с верной модуляцией...
Чем более сложные вопросы поднимались из глубин прошлого, тем туманнее становились реплики Ингмара, и тем дольше становились паузы между ними. Очередная пауза в разговоре затянулась настолько, что усталые путники, медленно, будто исподволь начали собираться. Они собрали под деревом немного хвороста впрок – впереди их ждали совсем безжизненные земли: каменные пространства, крутые подъёмы и холодные ветры. Ингмар выглядел немного обеспокоенным. Некоторое время он хмурился над картой:
– Не всё здесь видно про нашу дорогу. Когда-то дорога к вершине была отмечена камнями, но после тех давних злополучных событий мало какой камень остался на прежнем месте, плато растрескалось, а местами провалилось... Боюсь, путь к Горе будет изощрённой импровизацией.
Той пожал плечами. Алия с любопытством посматривала на громаду Горы. Добавить им было нечего. Другого пути у них всё равно не было. Вершина надменно высилась над окрестностями. В сегодняшнем свете она напоминала обращённую спиной к путникам горбунью в буром плаще с капюшоном.
Поначалу шли с удовольствием, конструируя в воображении всяческие предположения о том, какие им встретятся препятствия и как они будут преодолены. Но уже через полчаса пути угол подъёма немного возрос. К тому же дорога утомляла однообразием. Небо стало пасмурным. Растительность почти совсем перевелась. Её место теперь заняли бесчисленные россыпи камней. Только изредка кое-где попадались ещё мхи, да лишайники.
Тропа постепенно сходила на нет. Сначала она превратилась в некое смутно определяемое направление, затем окончательно растворилась в бескрайнем сером пространстве, испещрённом извивами глубоких расщелин. Пейзаж теперь почти не менялся, только расщелин со временем становилось всё больше. Иные были длинны, иные кривы. А некоторые были весьма широки и глубоки. Частенько со дна их доносились отдалённые шумы горных потоков. Так что вскоре путники продвигались уже по «опасному лабиринту». Дорога периодически становилась опасно узка и предательски неровна. Они перепрыгивали расщелины, где это было возможно, и с досадой обходили то, что нельзя перепрыгнуть. В общем, приходилось посматривать под ноги, и внимательно всматриваться вдаль, стараясь предупредить возможные препятствия. Следовало прежде найти путь взглядом, чтоб не гонять зря усталые ноги. Благо, что стен у лабиринта не было. Ингмар был повыше своих спутников и потому принял на себя роль навигатора.
Начинало темнеть. Из расщелин курился туман. Ночевать в «лабиринте» не хотелось, а идти здесь после наступления темноты было бы попросту опасно. Понимая это, компаньоны заторопились. Видимо, по причине спешки и тумана они не сразу заметили смутный силуэт, вроде бы как человека... Всем сразу вспомнились рыбацкие байки. Странный попутчик метался меж расщелин чуть впереди и правее. Внезапный порыв ветра уволок пелену тумана куда-то в сторону. Теперь стало видно, как субъект периодически оглядывается и скачет меж расщелин, стремясь уйти в сторону от вектора их движения. Ингмар протёр запотевшие очки:
– Похоже, он считает, что мы его преследуем.
И они действительно принялись преследовать незнакомца.  Прибавив ходу, они поочерёдно окликали его. Субъект испуганно оглядывался и молчал так упорно..., будто есть о чём. Высокий, нечеловечески худой, полуголый, в развевающихся на ветру лохмотьях, он вышагивал как цапля и выглядел нелепо и пугающе. Погоня длилась уже около минуты, и запыхавшийся Ингмар после очередного опасного прыжка отрывисто выдохнул:
– Может, ну его...
Подотставшая Алия с придыханием сетовала откуда-то из тумана:
– Здесь же нет никого, кроме нас, здесь никто не живёт! Он, наверное, заблудился! Нельзя же просто оставить его медленно умирать среди голых скал!
Той вырвался вперёд, длинными прыжками резво сокращая дистанцию. Наконец, тощие ноги субъекта окончательно обессилили, и он встал, тяжело дыша и бормоча что-то неразборчивое. Но видимо в руках его какие-то силы ещё оставались, и субъект принялся кидать в Тоя камни. Мелкие камни приносили мало ущерба, а большие измождённый бродяга не в силах был кинуть точно, поэтому Той легко уворачивался и постепенно приближался к субъекту. Оборванец пятился, периодически спотыкался, переваливался через спину, и снова вскакивал на скрюченные, дрожащие ноги. Когда бродяга оказался на краю глубокой расщелины, Той понял, чем это грозит и остановился, подняв руки в примирительном жесте:
– Никто тебя не обидит! Стой…
Несчастный субъект, двигаясь, видимо уже по инерции, всё же сделал роковой для себя манёвр и сверзился в бездну. Спустя мгновение Той с Ингмаром услышали крик Алии. Затем ещё один крик, слабый и отдалённый, вспугнул дремавшее в расщелине эхо. Какое-то время расщелина выла и стенала, роняя вслед упавшему камни. Когда всё стихло, Той подошёл к краю, покачал головой, плюнул с досады, развернулся и развёл руками:
– Что я сделал не так?
Ингмар поспешил всех утешить:
– Так для него, только лучше. Он ещё помаялся бы неделю среди камней, да издох бы в мучениях. Видно же, что он тут давно и, кроме родниковых вод, ничем не питался. Его желудок уже не принял бы никакой пищи. Так что, сегодня этому несчастному, напоследок, немного повезло. Понятно, где он был и что видел – сначала сбился с пути, потом ловушки Потивегана сбили его с мысли... Видимо, долго бродил он по местным тропам, истощая своё тело и разум.
Они стояли у обрыва, прислушиваясь к отдалённому шуму потока на дне расщелины. Тем временем, совсем стемнело. Той вспомнил, что видел неподалёку замшелый уступ. Решили насобирать мягкого мха и заночевать под уступом.
Из припасённого хвороста развели маленький костерок. Остатки сушёных фруктов решили поберечь, поэтому на ужин  был травяной чай, а к чаю были только тихие, неспешные разговоры, да свежий горный воздух. Сделав очередной глоток, Той посмотрел на тёмный силуэт Горы:
– Хорошо идём. Быстро и налегке. Завтра будем обедать у Ориента!
Некоторое время сидели молча. Ингмар чуть не заснул с кружкой в руке. Вскинув голову, он вытряхнул заварку, сунул кружку за пазуху и завалился на ворох мха.
Тою в полудрёме виделась трясущаяся со смеху Гора и слышалась Быстрая речь. Одно Слово ему запомнилось:
{Он понимания не ищет
                и любви не ждёт
 Он правду врёт
                и в долг живёт
  Он грабит смыслы
                и на помощь всех зовёт
  В холоде
                холоде
                холоде ночном
                жжёт книги и пишет углём}
Той ухитрился, почти не раскрывая глаз нашарить сумку, альбом, кусочек угля в остывающем кострище, и, буквально на ощупь, кривенько записал Слово.
Утром вышли рано. Холодный ветер не дал поспать всласть. Разводить костёр было не из чего. Рассиживаться не стали. Допив остатки воды, и забросив в рот по кусочку сушёных яблок, друзья заковыляли по каменным ухабам. Теперь воду предстояло искать по дороге. Зато шли налегке, споро, со всё более искренним желанием поскорей добраться до горной обители Ориента.
Около полудня Алия расслышала шум горного ручья. Умывшись и набрав фляги по горлышко, они вновь повернули к Горе. Спустя ещё час они достигли подножия и встали в некоторой растерянности. Склон не выглядел таким уж неприступным, но... хотелось всё же выйти на горную тропу, чтобы поберечь, и ноги, и обувку. Ингмар достал монокуляр и принялся водить им по склону. Видимо, найдя что-то похожее, он указал рукой куда-то вверх и вправо:
– Ну что, петлять не будем? Наперерез?
Подъём становился всё круче. Камни выворачивались из-под ног и шумно выплясывали по склону. Путники упрямо упирались в склон усталыми взглядами и отяжелевшими ногами...
Теперь они стояли, тяжело дыша и судорожно озирались. Пока было не ясно, тропа это или, только элемент естественного рельефа. Чтобы это узнать, требовалось подняться по протяжённой полке туда, где её продолжение терялось меж уступов в сумрачной дымке. Там вершина Горы растрепала ватные облака, и теперь со склона на полку стекало белёсое варево. Немного отдышавшись, они устремились к сумрачным далям.
Шли медленно и осторожно. Туман скрывал от них почти всё: скоро ли кончится полка, насколько круты ближайшие склоны, не ждут ли их на этом пути какие-нибудь неожиданные препятствия и не кончится ли вдруг эта долгая дорога элементарным тупиком, непреодолимым и однозначным. Ничего не было ясно, только усталость сообщала им, что идут они по этой полке уже достаточно долго.
Туман, вроде как начал редеть, и они смогли немного осмотреться: скалы нависали уже с обеих сторон от дороги, а впереди над серыми уступами возвышались какие-то смутно-белые складчатые массивы.
– Неужели ледник!? – недоумевал Той.
Ингмар, нахмурился, коснулся очков и строго определил:
– Известковые включения. Похоже мы уже близко...
Взволнованный Той вырвался вперёд, расплёскивая, стелящиеся под ноги, жидкие остатки тумана. Вдруг Той остановился – дорогу вновь заволокли плотные ватные клубы, и «меловые замки» совсем исчезли из виду. Но уже через мгновенье, растерянно стоящий Той, воскликнул:
– Это не туман! Это дым!
– Да, запах костра, – тихо констатировал Ингмар.
Друзья приободрились, и заспешили по дымному следу к заветному домашнему приюту. Сейчас спешили они, прежде к теплу, еде и уютному ночлегу, и только потом уже за мудрым советом, наставлением и помощью в важном деле. Надменные скалы будто смеялись над их спешкой. Дорога, сначала принялась петлять, потом, вроде определилась с направлением, но повела каким-то, совсем уж обходным путём. Дым вываливался на тропу сверху, через край нависшего над ними скального карниза. Карабкаться здесь напрямик, готов был только Той. Дым же, тем временем начинал понемногу редеть, стал уже жидковат и прерывист. Торопясь поскорей обогнуть карниз, путники с беспокойством оглядывались назад. Сейчас усталым путникам казалось, что в этих местах можно заплутать, и в шаге от цели. Всех успокоил Ингмар:
– Я слышу треск – костёр близко, и гаснуть, похоже, не собирается.
Дым повалил с новой силой. Тропа, наконец, обогнула карниз и развернулась в обратном направлении. Костёр шумел совсем близко. В дымном занавесе уже виднелись всполохи.
Поднявшись на ровную каменную площадку, они увидели, и сам костёр, и его автора. Глубокий старик, был полностью белым: волосы, борода, бледное лицо и бесформенная хламида, служившая ему одеянием. Старик торопливо подбрасывал в гудящее кострище охапки мха и мелкого, сыроватого хвороста. Костёр моментально проглатывал охапки, отрыгивая огнём и дымом в лицо «кормильца». Старик загребал хворост левой рукой на крепкую, разлапистую ветвь, привязанную к культе его правой руки. Видя, как он запыхался, друзья машинально кинулись помогать. Ингмар и Той взяли по большой охапке и разом бросили, так что пламя заставило всех отпрянуть. Старик выпучил на них глаза, хохотнул, закашлялся, и замахал единственной рукой в неком отрицательном жесте. Едва откашлявшись, он поспешно и радостно прохрипел:
– Для вас, для вас костёр-то! Чтоб не заплутали! – старик, улыбаясь, поманил их за собой привязанной к культе веткой, и засеменил к большому проёму в белом монолите известняка.
Пока они приближались ко входу, Той успел оценить немалые размеры белого массива и заметить немного повыше и правее от входа несколько обзорных окон, а совсем уже ввысоке и в стороне, ещё и множество световых.
Внутри оказалось довольно просторно. Потолки округлых комнат поднимались высоко к световым шахтам, хорошо освещавшим рационально-аскетичную, но, вместе с тем очень уютную обстановку. Лёгкой, компактной мебели сплетённой из ореховой лозы было немного, но достаточно, чтобы усадить долгожданных гостей за круглый узорный стол в светлой зале. Насколько гости успели заметить, пока шли до залы, все помещения здесь имели округлую форму. Орнамент столешницы хорошо дополняли, стоящие на столе, корзинки с алычой, орехами, свежим хлебом и большой плетёный кувшин. Хозяин был явно рад гостям и с удовольствием пояснил:
– Я знал, что вы вот-вот появитесь. Для вас был костёр, для вас и этот скромный стол. Что не уместится в ваших недрах сегодня, завтра зальёте в свои фляги и забьёте в свои котомки. Ешьте, пейте, а говорить, пока буду я.
Гости послушно потянулись к еде. Откуда не возьмись, появилась маленькая, улыбчивая старушка и ловко наполнила деревянные кубки, наклоняя большой плетёный кувшин на краю стола. Хозяин поднял свой кубок первым:
– За хозяйку мою, Вилегву!
Вилегва тоже села за стол, и когда все пригубили кубки, объявила:
– Сегодня спешить вам некуда. Заночуете у нас. Пусть дорога отдохнёт от ваших неутомимых ног. Гору последнее время потряхивает... Пусть горные тропы немного утрясутся, пусть беспокойные камни найдут себе место. А вам этим вечером ещё многое надо услышать.
Ориент встал из-за стола, и углубился во вместительную стенную нишу. Вскоре он выложил на стол стопу фолиантов. Пока гости утоляли первый голод, старец неторопливо перелистывал самый громоздкий и ветхий том. Изредка он покачивал седой головой. Всякий раз, когда старец стряхивал пыль с самых важных страниц, он непременно щурился, и прихлёбывал из своего кубка.
Трапеза проходила без лишней суеты и спешки, совсем запросто и по-домашнему. Алия выстраивала пирамидку из косточек алычи. Ингмар исследовал содержимое деревянного кубка осторожными глотками, пытаясь по вкусу определить крепость напитка. Той сосредоточенно грыз большую горбушку хлеба, аккуратно надкусывая её с разных сторон. Алия, некоторое время косилась на Тоя с подозрением на грани осуждения и вдруг рассмеялась – Тою удалось выгрызть из горбушки приблизительное подобие их нынешнего обиталища. Ориент присмотрелся... улыбнулся, не торопясь осушил свой кубок, и потихоньку начал разговор:
– Мастерски зубами владеете! Если языком не хуже, то верное Слово непременно добудете.
– Это пока в процессе..., но кое-что уже есть, – смущённо пробормотал Той.
– Хорошо, что о верхнем регистре позаботились. – Ориент подмигнул Алие. – Инструмент, надо полагать, тоже имеется...
Ингмар давился и кашлял, судорожно кивая.
Ориент старался говорить не спеша, делая тактичные паузы, чтобы не слишком отвлекать гостей от угощений и дать возможность ответить, если что. Он положил свою единственную ладонь на книги:
– Я сделал закладки в нужных местах. Вот фонетика по верхнему регистру, вот язык Ворона, вот аккорды. Потом, за разговором посмотрите… Гора с каждым днём всё беспокойнее. Днём стонет и охает, ночью ворчит, да ворочается. Последние три недели я составлял подробные графики и фиксировал амплитуды. Всё здесь, – старик положил поверх книг ворох желтоватой бумаги. Гости благодарно кивали, вовсю таращили понимающие глаза и глубокомысленно жевали. Ориент заговорил вновь:
– Но прежде вам будет наверняка интересно... да и полезно узнать кое-что из прошлого. – Ориент на время замолк. Потом тихо пропел что-то вроде эпиграфа к предстоящему повествованию:
{Жизни наивный попрыгун
                Дел великих каменные глыбы
                Времени зыбучие пески…}
Гости, утолившие уже первый голод, жевали теперь неторопливо, делая изредка небольшие глотки из кубков. Ориент приосанился и нахмурился, собираясь, видимо, говорить долго, и поведать о делах весьма давних и весьма значительных:
– ...мы помним долгие годы тишины. Обязаны мы за это Гортангу, создателю Быстрой речи. Днями и ночами бродил он в верховьях с множеством особых свирелей и флейт. Он говорил с мудрейшими из людей того времени, говорил с птицами, читал между строк, постигал язык камня и ветра. Вместе со своими учениками Гортанг выстроил Арфу и обуздал Гору, подарив Острову полвека покоя. Гортанг основал школу в верховьях и следил за Горой долгие годы, находясь с ней в непрерывном контакте посредством Арфы. Так было, пока Потивеган,  бывший его ученик, не начал своих нелепых экспериментов...
Вилегва тихонько отошла от стола к большому окну во внешней стене, и «колдовала» над плошками с цветами. Цветы, во множестве своём, теснились и переплетались на обширном подоконнике. Руки Вилегвы, несмотря на возраст, двигались легко и грациозно, будто она играет на невидимом инструменте некую беззвучную партию. Управившись с цветником, она тихо канула в сумрачных глубинах витых коридоров. Ориент махнул единственной рукой в направлении где исчезла Вилегва:
– ...не знаю, как бы всё сложилось без неё, а с ней вышло так. Я и Потивеган вели тогда, помнится, очередной наш диспут. Аргументы наши кончались… Казалось «сейчас он примется меня душить». Может её появление, уже тогда, впервые спасло мне жизнь? – с усмешкой предположил Ориент. – Она… Её появление, здесь, в верховьях… столь неожиданное и неуместное... это застало наши изощрённые умы врасплох, и разом сбило с мысли упрямых спорщиков. Её внимательные, понимающие глаза, точные грациозные движения... Красота необычная, особенная, будто утверждала, что её обладательница, обязательно ещё и умна, и талантлива, как прекрасная книга в достойном её содержания переплёте. Мы смотрели, забывая наш спор и все прочие дела и заботы... мы, не знавшие ранее иной радости, нежели познание мироустройства... что мы могли... готовые тогда на всё и не знавшие с чего начать... Мы молчали. Две башни мудрецов, два лабиринта мыслей, два потерянных на дороге познания скитальца и она – свет и путеводная нить, разгадка всех тайн этого мира, единственно верное решение и венец всех наших бесчисленных научных изысканий. Красота редкая, сложная, вдохновляющая на бесконечное её описание и никогда неизъяснимая вполне… она приветствовала нас движением головы. Потивеган замер в углу, не сводя с неё пристального взгляда. Я заставил себя открыть рот, хотя смешавшиеся мысли не предлагали мне ни одной подходящей случаю реплики. Но стоять с уже открытым ртом молча, было глупо. И я заговорил с ней, неловко и сбивчиво. Теперь уже не вспомнить – о чём. Я был уверен – сейчас она засмеётся и скроется так же неожиданно, как появилась. Но она улыбалась, слушала, что-то отвечала… и я продолжал. С тех пор мы почти не расставались...
Ориент обратил свой проникновенный взгляд в раскрытое окно, как если бы то была древнейшая летописная книга. Снаружи начинало темнеть и, кажется, затевался небольшой дождик. Капли вкрадчиво постукивали по оконным створам. Ингмар сидел ближе других:
– Я закрою...
Ориент достал из бесконечных складок своего просторного одеяния толстую желтоватую свечу, водрузил на стол, чиркнул огнивом, и продолжил своё повествование:
– ...вот и Потивеган с тех пор не мог существовать как раньше – не мог бесконечно наслаждаться своим превосходством над прочими умами, скрываясь в сумрачных пределах своего разума. Теперь он нуждался в другом... Надменный Потивеган, способный лишь презирать, был не в силах презреть её. Мне трудно представить, что он чувствовал, но чувства его были сколь сильны, столь неоднозначны. Во всём изощрённый и прихотливый, всегда сложный и неудобный для понимания, умный слишком, до бесчеловечности… что он мог для неё? Разве что заточить её в своей лаборатории, чтобы опытным путём выяснять – что она такое и почему она так ему теперь необходима? ...выяснять безуспешно и бесконечно.
Ориент на время умолк. В ночной тиши стали различимы отдалённые хрипы и стоны Горы. В зале становилось зябко. Откуда не возьмись, появилась Вилегва, и быстро разожгла неприметный внутристенный камин. Гости перенесли плетёные кресла ближе к теплу. Пламя шипело и плясало в очаге, видимо, желая рассказать и показать гостям какие-то неуловимые подробности тех давних событий. Говоря, Ориент пристально смотрел на огонь, будто знал, как расшифровать его тайные знаки:
– Да... это испытание было не по силам «всемогущему Потивегану». Этот мир заставил Потивегана жить и чувствовать. Теперь Потивеган жаждал мести. Мир стал для Потивегана нелюбимой игрушкой, которую он обязательно сломает, посмотрит что внутри, а потеряв последний интерес, возненавидит ещё больше и уничтожит. – Ориент чуть приподнял голову, будто заглядывая в совсем уже далёкое прошлое. – Да, тогда никто бы не заподозрил в тщедушном юноше этих тёмных глубин. Потивеган, как и я был учеником Гортанга. Однако в учёбе Потивегану всё больше удавались эксперименты разрушительного свойства. Частенько из его кельи слышались грохоты, и валил дым. После одного… слишком шумного инцидента он со скандалом покинул школу Гортанга. Всё, чему успел научиться, он исковеркал после, своими измышлениями.
Изредка он всё же наведывался за какой-нибудь дюже редкой книгой, или чтобы внимательно следить из неприметного уголка за интересующими его опытами. Однако, используя наши знания, Потивеган никогда не делился своими. Он хотел быть… даже не первым, а скорее единственным.
Поначалу над ним только смеялись. Потом тихими ночами некоторые настороженно прислушивались к странному шуму в верховьях. Спохватились поздно, когда Арфа под рукой Потивегана уже заиграла «отходную» по этому миру.
Никто тогда не верил, что Потивеган сможет достичь своих целей. Но Потивеган – верил и продолжал, не заботясь о последствиях. Потивеган считал этот мир, лишь материалом для собственных экспериментов, с каждым днём всё более амбициозных и опасных. Этот мир не был ему дорог. Он хотел создать на его основе, свой, и только для себя. Потивеган этого не мог, но верил что может. А вот погубить наш мир, он всё-таки был способен...
Потивеган повадился ночами наведываться в пещеры. Его сколь мудрёная, столь нелепая теория позволила ему «исправить» и  «усовершенствовать» Арфу Гортанга. По его замыслу всё сущее должно было прийти в движение: и земли, и воды, и небеса. С помощью агрегата, Потивеган собирался переустроить наш мир на своё усмотрение. Идея конечно безумная… но нельзя сказать, что у него совсем ничего не получилось. Ему всё же удалось… нечто крайне противоречивое и опасное, что-то требующее внимательного изучения для извлечения возможной пользы… но ни в коем случае не объект для отчаянных экспериментов в припадках страстного честолюбия!
В этой судорожной деятельности Потивегану всё же не хватало знаний школы. Однажды Потивеган вошёл в кабинет Гортанга, и забрал несколько книг. В тот же вечер в окрестностях Горы раздался неслыханный до селе рокот. Теперь поздно было скрывать от Потивегана знания школы и надеяться, что он не рискнёт обойтись без дальнейших изысканий. Тогда Гортанг с учениками забрали оставшиеся книги и ушли к северному склону... Думали – их поход сможет решить проблему, или хотя бы задержит разрушительный процесс, чтобы затем можно было заняться уже и Арфой, и самим Потивеганом. А я понимал – если и задержит, то уже не остановит... Они недооценили, как далеко продвинулся в своих изысканиях Потивеган. Они рассчитывали прежде укрепить Словом северный склон, а потом уже навести порядок в пещерах Арфы, а я считал, что время потраченное на северном склоне может обойтись слишком дорого. Я сказал Гортангу, что остаюсь. Тогда и сам Гортанг благословил меня на это. Он и сам сомневался в своём решении. И уходя, ему было спокойнее знать, что пока они спасают целостность Горы снаружи, кто-то попробует успеть помешать игре Потивегана непосредственно в пещерах.
В общем, я остался, они ушли. И тут началось… Ушедшим, не суждено было вернуться. Гора стала для них каменным склепом и похоронила вместе с ними все их бесценные труды и совершенные инструменты. Спустя годы кто-то предлагал даже снарядить экспедицию на поиски останков мастеров, останков их инструментов и уцелевших книг. Но Гора с тех пор всегда оставалась беспокойна, а после ряда очередных обвалов, идти по следам Гортанга было уже не то что опасно, а попросту невозможно, – на этих словах Ориента прогоревшие дрова в очаге рухнули, и часть углей вывалилась на пол. – Хорошо, что я не ушёл тогда с ними. Нельзя было определить этого издалека, но находясь здесь, поблизости, я слышал ясно – Потивегану уже удалось достичь искомого тембра – неистовое «стокатто» сотрясало пространства. Поздно было Гортангу организовывать на северном склоне ансамбль для составления гармонизирующего «легато». Потивегану удалось уже многое, и ради своей цели, он был готов рисковать, хоть бы и своей жизнью. А до прочих жизней ему никогда не было дела.
Я слушал тогда эту страшную музыку и понимал, если не вмешаться, то закончится всё очень скоро, хоть и не совсем так как хочет сам Потивеган, но так как не надобно никому из живущих. Казалось, мне никак не успеть. Но отчаяние придало мне каких-то после-последних сил. И я рвался к пещерам, вперёд и вверх, спотыкаясь и падая, пробираясь иной раз прямо-таки на четвереньках.
Скалы завели жуткий хоровод. Тропа подо мной извивалась, желая избавиться от своей ноши. Камни бросались вниз, бились друг о друга, подскакивали на утёсах, будто вечные узники, получившие вдруг свободу и незнающие теперь – что с ней делать.
Я приближался к системе пещер. Из глубины я слышал – сбивчивые, нестройные мотивы часто срывались в диссонанс…, но тональность – такой не удавалось достичь никому прежде. Глубины пещер были чреваты чем-то непомерным и неприемлемым. Я окунулся во тьму. Недра гудели. Оглушённый гулом, я шёл на свет. Прямых путей там нет – узкие кривые ходы, повороты, зигзаги, извивы… Повернув в очередной раз, я вдруг увидел его за инструментом. Суетливые, нечеловечески быстрые взмахи рук извлекали из Арфы ни на что не похожие звуки. Трели набирали предельную для слуха высоту и срывались в оглушительный грохот. От грубых касаний струны стонали и лопались. Звуки застывали неизбывным эхом под сводами пещеры.
Потивеган играл неистово. В своей чёрной рясе он выглядел, как ворон, слишком крупный, чтобы взлететь, но упорно продолжающий бесплодные, самоистязающие усилия. Он был внутри инструмента. Нас разделяли массивные шестерни, костяные трубы и рычаги, паутина струн, оскал клавиш. Вид грандиозного и чудовищного агрегата заставил меня на мгновение остановиться. Материалы были подобраны тщательно: дерево редких пород, высушенное и особым образом расщеплённое вдоль волокон, кости зверей, перья и вороньи черепа в раструбах органоида.
Я сделал шаг, и осторожно вмешался в игру аппарата, надеясь погасить нарастающую амплитуду. Я взял несколько верных аккордов, и пел шире и точнее самого Гортанга. Ни до того, ни после, я не пел так...
Мы схватились с Потивеганом, и в пении, и буквально. Мы дрались и пели среди труб, шестерней и рычагов. Мы дергали струны, давили на клавиши, выкрикивали Слова, ломая инструмент, и калечась о него сами...
Кое-как я спустился к подножию... – не помню, как я шёл. Вилегва нашла меня на пороге своего жилища…
И вот, с тех пор, здесь, с Вилегвой я продолжаю свои скромные труды и кое-какие не слишком шумные эксперименты. Есть многое, что знаю и умею только я, но никак не сделаю без неё.
Иной раз ко мне наведывались из Обсерватории, интересовались... Всё что сейчас знают в Обсерватории о Горе, об Арфе, о Потивегане – знают от меня. Так уж вышло, что последний эксперимент Потивегана уничтожил почти всех понимающих его смысл, смертельно напугав при этом всех прочих жителей Острова. Так что теми событиями интересуются ныне в основном из чисто теоретического или вовсе даже праздного интереса. Никто и не помышлял о том, чтобы хоть что-то действенное предпринять в отношении Горы!
...все эти годы я жил здесь в сомнениях – надолго ли Остров в безопасности. Механизм заклинили наши с Потивеганом кости... что если когда-то Арфа зазвучит вновь?
И вот, однажды я проснулся ночью – Гора кряхтела и ухала. Потом, через паузу раздался жуткий «зевок». Жилище наше тряслось, сыпались камни, а с Горы слышался… как будто хохот. Я понял – аппарат пробудился и живёт теперь без хозяина своей странной жизнью... Тональность день ото дня меняется. Точно неизвестно, к чему всё это приведёт, но вероятно, когда шестерни окончательно смелют застрявшие кости – заиграет та самая, Его музыка.
С той ночи я жду гостей, у коих две руки, и растут, откуда следует, да еще, чтоб умели в равной мере и головой, и языком пользоваться. Гостей я ждал давно, правда, не знал – откуда. Слал письма в Обсерваторию, а гости пришли с Маяка…
Но, от сантиментов – к делу!
Понимая, что грубое разрушение Арфы чревато чудовищной катастрофой, я размышлял над возможностью составить песню, такую, что позволит остановить вышедший из под контроля аппарат наиболее гармоничным и безопасным образом. Найти исчерпывающий ответ я не смог, но кое-какие мои записи и расчёты позволят вам идти к Горе не с пустыми руками. У вас будет карта, верные ноты и добрая надежда! Будет ещё и новый Ключ-модулятор усовершенствованной конструкции – я здесь зря времени не терял! Ключ несколько громоздок, но без него механизм Арфы не воспримет ваших посылов. Я конструировал ключ без чертежей, по памяти, и не имел возможности примерить его к аппарату. Но думаю, Потивеган, так же как и я, использовал старые схемы Гортанга. К тому же моя конструкция довольно-таки универсальна. Вот только, скважина расположена в самом массиве, на высоте. Боюсь вам не обойтись без старой лебёдки. Неизвестно в каком она теперь состоянии, да и сама башня… Но, будем надеяться – строили тогда с большим запасом прочности.
Некоторое время они сидели в полной тишине и почти полной темноте. В камине дотлевали угли. Из темноты к ним приближались какие-то шорохи и бормотанье. По каменному полу залы ползло тусклое пятно света. Скоро оно приняло облик Вилегвы, плотно увешанной фосфоресцирующими цветами. Вилегва одела на каждого светящийся венец. Свет от них был слаб, но в полной темноте позволял идти не спотыкаясь. Вилегва шагнула к камину, подбросила дров:
– Вы что же, и спать здесь собираетесь? А я вам в верхних комнатах постелила! Неужто не всё ещё обсудили? Выспаться-то перед важным делом, будет ещё и поважнее иных подробностей. Дела ваши конечно непросты…, ну так будет ещё и утро, и завтрак. Пока утренний чай стынет, всё успеете, что сегодня не успели – чай в наших особых кружках стынет долго.
Хозяева повели гостей к их сегодняшнему ночлегу. Пока они поднимались по долгим, витым коридорам, Той вдруг вспомнил о недавнем происшествии:
– Когда мы были уже на подходе к Горе, то встретили странного попутчика... и кончилась эта встреча нехорошо, хоть и не ясно, могло ли выйти как-то лучше. Это был измождённый оборванец. Он отчего-то боялся нас, пытался скрыться и угодил в расщелину...
Ориент не стал дослушивать Тоя:
– Я знаю, кого вы видели. Вряд ли вы могли ему чем-то помочь. Дело в том, что Потивеган… он очень не любил, когда его беспокоят. Вблизи пещер он смастерил из глины и камня особые ловушки для незваных гостей. Они притягивают внимание путника, и обликом, и звуком. Ветер, проходя через замысловатые пустотелые изваяния, обращается завораживающим и пугающим пением, останавливая в человеке и мысль и чувство. Иной раз я встречал у подножия Горы бродяг с потерянным взглядом. Видимо до сих пор его «фокусы» морочат случайных путников в предгорьях. Я думал сломать эти «чудо-изваяния», да нельзя, видите ли, пока в Обсерватории не определили их научной ценности, не выяснили их устройства, и не взяли от них те знания, что можно использовать во благо! Может они и правы, не знаю... В общем, пока лучше бы такие места обходить стороной, либо проходить в темпе, не задерживаясь – подытожил Ориент, как раз уже у самого входа в гостевую спальню.
Вилегва вручила Ингмару кувшин с водой и проворчала с улыбкой:
– Хватит уже на ночь гостям страхи всякие рассказывать! Пожелаем лучше всем «доброй ночи».
Гости тепло распрощались с хозяевами и вошли в просторную, круглю  комнату с углублениями в стенах. Эти углубления и были спальными местами. Алия немного растерялась. Ингмар пытался высмотреть в впотьмах какое-нибудь, хоть небольшое окошко. А Той сразу влез в ближайшую нишу и принялся проверять: свежа ли солома, умещаются ли ноги, достанет ли рука лежащего до потолка ниши и насколько широка, или вернее глубока каменная кровать.
Этой ночью Гора часто вздрагивала, норовя вытряхнуть спящих из их каменных лож. Алия вздрагивала всякий раз, когда вздрагивала Гора, но тут же вновь засыпала. Той некоторое время прислушивался к отдалённому рокоту и размышлял о прочности их нынешнего обиталища. Вспомнив, что древнему строению довелось некогда пережить, Той благополучно уснул и до самого утра больше не просыпался. Ингмар ворочался, путался в одеяле и бормотал сквозь сон: «...чует, чует гостей... стряхнуть хочет...».


***

Утром Ориент собрал всех у себя в кабинете.
– Перед тем как идти к пещерам следует ещё раз уточнить всё, что мы теперь знаем. Заодно и позавтракаем за разговором. – Ориент высунулся в окно и некоторое время что-то высматривал внизу. Затем он принялся вращать деревянную ручку под окном. Снаружи что-то заскрипело, зашуршало, и скоро к окну благополучно пришвартовался завтрак из свежих овощей и фруктов.
Сам Ориент ограничившись одним яблоком, расположился у небольшой, закреплённой на полу лиры и принялся тихонько перебирать струны. Звук поднимался к высокому, резному потолку и уходил во множество разнокалиберных отверстий. Отверстия сложной формы были расположены в строгом соответствии с неким геометрическим орнаментом на потолке. Отверстия ловко вплетались в замысловатые сюжеты, дополняя узор важными акцентами. На полу, в ногах у Ориента лежал раскрытый том. Сквозняки иной раз перелистывали его тяжёлые страницы, и тогда Ориент непременно вскидывал бровь, вглядывался в древние, витые письмена и характер игры менялся.
Ингмар и Той, всё ещё задумчиво жевали. Алия ожидала, пока остынет её чай. Легонько постучав пальцем по большой кружке, она встала и подошла к раскрытому фолианту на маленьком столике, в углу кабинета. В его добротном, но весьма потрёпанном теснённом переплёте уже далеко не все страницы держались плотно. Осторожно, с почтением к возрасту Алия, то перелистывала, то перекладывала хрупкие страницы. Ориент хмурился и тихонько бормотал себе что-то под нос, на разные лады. Мотив вдруг сбился, стал отрывист и резок, а речь стала чётче и громче, так что теперь можно было разобрать как Ориент хрипло «прокаркал»:
                {...кто я такой
                чтобы что?...}
Он продолжал, то выкрикивать, то нежно тянуть череду Слов, коротких, вроде бы никак меж собой не связанных, и всё же пронизанных какой-то неуловимой общностью.
Увидев, что Той с Ингмаром уже взялись за чай, Ориент оставил инструмент в покое и заговорил тоном более прозаическим, хоть и не менее серьёзным:
– Настоящее призвано осмыслить и оправдать прошлое. А прошлого не мало, и характер оного весьма неоднозначен. Найти в нём «настоящее» всегда не просто. Ну, да что-то у нас в итоге получится. Как говориться: «не всё – правда, а всё – что могли».
Ингмар оторвался от своего чая и пожаловался:
 – Сдаётся мне, что маловато мы нынче можем. Как не потеряться среди всех этих тонких материй, неведомых пространств, в этом зыбком, неуловимом времени? Один вечно торопится, другой всё чего-то ждёт, а время не разбирая, кто прав, несёт обоих в неизбежную неизвестность.
– А ты своей ничтожности не стыдись! Мало нам дано? Только лишнего у нас и нет. – Ориент поднял единственную руку и перечислял, загибая пальцы: – Тело – это данная нам материя, разум – это данное нам пространство, чувства – это данная нам энергия, а сама жизнь наша – это данное нам время.
Той искренне обрадовался таким «новостям»:
– Всё, как всегда – проще, чем кажется!
Ориент, улыбаясь, кивал:
– Простое – это всегда самая суть сложного. А разумное обретает силу, только приняв простейшие формы. Идти кратчайшим из наиболее верных путей – в этом суть Быстрой речи.
Той махом допил остатки своего чая и пытливо вытаращился на старца:
– Да…, путь наш теперь ясен, как никогда! Потому как выбора у нас нынче нет! И, кроме нас, идти некому! Мне другое не понятно, откуда вообще  беды такие..., откуда берутся такие как Потивеган?
– Видишь ли, изначально всякая жизнь стремится к гармонии. Но зло стремиться к этакой, частной гармонии, определяя в окружающем лишнее, находя в нём всяческие внешние препятствия. А добро стремиться к гармонии общей, формируя такую универсальную систему, где пригодится всё. Такой системе всё в помощь и ничто не помеха. Большинство людей искренне и бескорыстно влюблены в окружающий мир, несмотря на некоторую неоднозначность, иных его проявлений. Люди способны радоваться благополучию окружающих. Счастье доброго человека всегда будет распространяться на прочих. Злой же человек – ограничен, не то чтобы умственно, но... мыслит, даже если логично и сложно, то обязательно узко и ущербно в самом основании. Злой человек это огромное, чудовищное дитя, потерянное и одичавшее в страшном, дремучем своём одиночестве. Оно уже не ищет понимания, и не хочет понимать других. Оно живёт свою отдельную жизнь, в которой всегда так тесно, что совсем нет места никому другому. Эта нелепая, ущербная жизнь расширяется, употребляя всё окружающее, дабы вскармливать в недрах своих огонь разрушения вплоть до полного исчерпания и уничтожения всего сущего. Прочие люди годны такому чудовищу, разве что в услужение, и никогда – для любви и дружбы.
Ориент протянул руку к лире и тихонько тронул струны:
{Ковчег добра мы аккуратно собирали
                но зло торчит как лишние детали…}
Ингмар всё ещё выглядел обеспокоенным:
– К чему стремиться – ясно, ясно – что делать, ясно – как делать. Не ясно только – сдюжим ли?
Ориент незамедлительно парировал:
– Из чего наша слабость? Из страха. Страх из незнания. А незнание состоит из нас. А чтобы обрести настоящие знания…, тут каких бы то ни было мудрёных диспутов мало, тут необходим прямой эксперимент! Тебе, как учёному, это должно быть даже яснее, чем твоим компаньонам.
– Я понимаю, что время разговоров подходит к концу, и всё, что возможно знать заранее мы теперь знаем как нельзя лучше. Однако, несмотря на все известные нам данные, сейчас очень трудно представить, что у нас в итоге получиться. Что будет с Арфой? Что будет с Горой? Что будет с нами? Что будет с самим Островом?
Ориент отвечал с улыбкой немного грустной, но светлой – так, будто, и тревожился, и верил в успех, и немного завидовал, что не в силах отправиться к вершине вместе с ними:
– Сейчас и мне трудно это представить. Тут могут быть и потери и обретения. В финале любой истории мы всегда всё переосмысливаем. Не знаю…, в общем, будет какое-то продолжение всему, что нам ныне уже известно. Суть в том, что, наверное, будет жизнь. И будем надеяться, что её изменения не будут критичны и будут, в основном, к лучшему.
Молодёжь сидела тихо, не зная, что ещё спросить, и всё же надеясь, что Ориент, найдёт-таки, что ещё сказать напоследок. Утренний ветер игриво увлёк занавеску в глубину комнаты. Светлая полупрозрачная ткань в изящном танце коснулась струн лиры. Звук вышел пронзительный и тревожный. Ориент точным ответным движением гармонизировал звучание и, выдержав верную паузу, добавил:
– Мой фонограф всегда направлен на вершину. Когда услышу, что Ключ сработал, начну аккомпанировать вам отсюда. Далековато, но звук усилит система каналов, пробитых мною в известняке за эти долгие годы. Надеюсь, сил нам хватит сделать ровно столько, сколько хватило ума понять. Нельзя меньше, и ни в коем случае нельзя больше. – Ориент не спеша поднялся. – На этом пора нам расстаться. Жду нашей следующей встречи так, как не ждал ничего в этой жизни!
Как всегда, неожиданно возникла Вилегва:
– Немного прибавилось к вашей поклаже! Хотелось побольше припасов вам собрать, но вам ещё Ключ тащить... и медлить вам теперь нельзя. Так что – кое-что съестное, связка вендалы, да тележка с Ключом. Без тележки вам никак не поспеть. Мастер-то наш старался делать Ключ, и прочно, и компактно, но всю дорогу на плечах его волочить было бы тяжко. Тем более что, команда у вас, вопреки нашим со стариком ожиданиям, не так многочисленна. Уж не знаю, что там, в Обсерватории думают – то ли не понимают…, а может, есть на то и свои причины. Не удивлюсь, если по пятам за вами идёт полновесная экспедиция с многочисленным персоналом и со всем, какое только может понадобиться оборудованием... Ну, да главное качество, а не количество! Да и ждать-то нам теперь совсем уже некогда...
Ориент торжественно вручил Ингмару точную карту окрестностей Горы и схему Ключа. Тою достался берестяной тубус с бумагой пропитанной специальным настоем. Алия получила несколько плотных нотных листов с множеством каких-то пометок от руки.
Маленький отряд, в сопровождении расчувствовавшихся хозяев, спустился вниз. Выйдя наружу, они удивились тому, как здесь светло. Когда глаза привыкли к свету, друзья обнаружили свою дополненную поклажу, стоящую рядком вдоль стены Обители. Кузов тележки с Ключом был сплетён из орешника, а её колёса были сделаны из старой дубовой бочки.
Все должные рукопожатия и объятия прошли своим чередом, и друзья вышли на тропу. Тележка загрохотала по камням. Ориент и Вилегва долго смотрели вслед уходящим, пока те не скрылись за высокой каменной грядой.


К Арфе

Каменная громада надменно возвышалась над ними. Уставшие, они шли, будто бы крадучись, осторожно ступая на острые камни. Шли молча. В окрестностях Горы было не принято говорить громко и смеяться. Ингмар и Той тянули тележку по очереди. Сейчас была очередь Тоя. Той молча и упрямо карабкался вверх, упираясь взглядом в тропу, и никак не ожидал, что впереди вдруг начнёт всплывать, как нелепый мираж, каменное изваяние странного вида. Некое подобие, то ли скамьи, то ли трона выглядело несколько антропоморфно, будто это и не скамья вовсе, а две пухлые, смуглые дамы присели на песок, обнявшись и держа ладони-подлокотники в приглашающем жесте. Расцветка особой породы камня давала впечатление подвижности и изменчивости манящих форм. Той всматривался в детали и находил всё больше зовущего покоя и уюта в плавных объёмах. Вместе с тем в нём нарастал страх. Страх стать частью этого уюта,  дополнить собой эти формы, раствориться в этом томном изяществе, забывая и теряя себя... Мысли Тоя замельтешили в судорожной, суетливой спешке и окончательно спутались. Той уже совершенно не успевал что-либо понять... Последним, что мелькнуло в голове Тоя, было Слово:
{...в ложе лжи упал
                правду в кулаке зажал
                спал...}
Ингмар тоже смотрел… Взгляд невольно цеплялся за причудливые каменные узоры, плотно усеявшие поверхности скамьи. Узоры будто бы пронизывала некая логика, они будто сплетались в некий шифрованный текст на забытом наречии. Внимание Ингмара вовлекалось в лабиринт едва различимых знаков и символов. Ему тщилось, что вот-вот он разгадает их смысл, и он не мог отвести взгляда от этого множества тонких, строго организованных «буквиц». Краем сознания Ингмар всё же понимал, что это ловушка, но он был уже не в силах оставить эту «интереснейшую задачу» нерешённой. Знаки периодически выстраивались в ясную, строгую последовательность, которая тут же терялась в смутных намеках на нечто уже крайне невнятное. Всё что Ингмар знал о лингвистике и математике, вроде бы, легко и удобно вселялось в видимое, но сразу же принималось блудить в полной неопределённости. Каждая данность постоянно оспаривала саму себя, а зыбкие, хрупкие умственные построения сталкивались с некоей неучтённой мелочью и в скорости рассыпались рыхлым ворохом чуши и хаоса. Все логические цепи упирались в тёмные, глубокие, безысходные тупики. Мысль беспрерывно цеплялась за очередной призрак смысла и вновь канула во множестве бесплодных вариаций...
Ингмар и Той стояли молча и неподвижно. Казалось, уже ничто и никогда не изменит их нынешнего состояния.
Алия чувствовала себя неосязаемым призраком пытающимся докричаться до живых. В её голове рисовались незавидные перспективы. Путешествие казалось завершённым, ситуация безвыходной. Она сотрясала воздух возле уха Ингмара и трясла Тоя за плечо. Эхо на разный манер передразнивало и перевирало её отчаянные вопли. И вдруг кто-то ответил, будто издалека… будто с небес. Алия прислушалась – сверху громыхнуло ещё и несколько капель без всякого уважения к зодчеству шумно плюхнулись на бюст одной из дам, затем на нос другой... Начался проливной дождь. Той заёжился под холодными струями. Неведомые узоры на мокрой поверхности забликовали, смешались и стали неразличимы. Сквозь плотную завесу дождя трудно было разобрать даже общие формы. Все подробности канули в смутном силуэте. Дамы стали невнятными призраками, почти исчезли. Сейчас их объёмы выглядели нелепыми и грубыми, так что уже хотелось высмеять неумелость автора. Теперь это была лишь плохо сработанная каменная скамья.
Некоторое время все трое стояли под дождём, обнявшись, качая головами и судорожно посмеиваясь. Дождь не давал установить доподлинно наличие слёз на их лицах.
Однако пора было двигаться дальше. Усталость просила помедленней, но дождь торопил. Прятаться от дождя было негде, костёр развезти – не из чего. Они были вынуждены двигаться, чтобы не замёрзнуть.
Спустя пару часов нелёгкого пути тропа вдруг упёрлась в обрыв. Все по очереди заглянули в него. Скала внизу была совершенно гладкой – никаких следов лестницы, ни единого уступа, даже гвоздя нигде не было вбито. Ингмар достал карту – она тут же взмокла. Ингмар прижался к утёсу, согнулся над расплывающимся изображением. Той и Алия встали по бокам. Той заглядывал в карту через плечо Ингмара. Алия тоже вовсю тянула шею, взявшись за уголок... с трудом разобрались. Пришлось вновь возвращаться к изваянию.
Дождь отчасти поутих, но пока коварное изваяние всё ещё оставалось не более чем мокрой каменной скамьёй. Ингмар ещё раз сверился с картой, огляделся. Оказалось, что тропа пряталась непосредственно за каменной скамьёй. Низкий, тесный проход, пробитый в скале, неохотно пропускал усталых согнувшихся путников. Они протискивались по одному, цепляясь мокрой одеждой об острые выступы и с трудом проталкивая отсыревшую тележку.
Назойливая морось преследовала путников до самого вечера. Вечером дождь видимо устал преследовать упрямых ходоков, и подотстал. Изредка они опасливо поглядывали назад, туда, где осталась висеть мутная пелена дождя. Подъём становился всё круче, но теперь им не хотелось останавливаться под открытым небом, не просохнув.
Совсем стемнело, но друзья решили пройти в этот день как можно больше, пока держится погода. Через несколько часов изнуряющей ходьбы Ингмар, с трудом тянувший за собой тележку, вдруг остановился и сел прямо на неё. Той и Алия молча присели рядом. Ночь застала их на очень протяжённом и узком участке тропы. Это было явно не лучшее место для ночлега. Но ни у кого уже не было сил, искать другое. Расположились прямо на тропе. Ощипав с тележки немного орешника Той с Ингмаром развели небольшой костерок. Еды было немного. Разговоров тоже. Да и сил оставалось ровно, чтобы доесть остатки и лечь спать. Только уже перед самым сном, Той вдруг сказал:
– Как бы оно не вышло там, потом… хорошо, что мы сейчас здесь. Это наше место. Если мы тут не справимся, значит, не справится никто. Представить себе не могу тех, кто больше, чем мы годится для таких странных дел.
Засыпая, Той слышал и видел каких-то ярких птиц над варевом беспокойного моря. Птицы спускались всё ниже, а волны подымались всё выше. Потом всё смешалось... Ближе к утру ему снились какие-то бесконечные каменные лабиринты. Ему запомнился вросший в землю и заострённый к верху камень. На камне было грубое изображёние глаза и странная корявая надпись: «глаз за зуб».
Утром, пока другие ещё спали Той не спеша перебирал фрагменты сновидений. Пытаясь найти в этом сумбуре какую-то логику, он явственно понял лишь одно: прошлое во сне было представлено гигантскими горными массивами, где в каменных складках периодически угадывались черты знакомых лиц; настоящее олицетворяли бесконечные карты, схемы и чертежи, поясняющие суть происходящего; будущее же являло собой звуковой поток из чьих-то речей, песен, окриков и заветов.
Той отыскал в своей сумке тубус Ориента с особой бумагой, перо и сухую тушь. Он потряс флягу Ингмара и расслышал последний глоток воды... Теперь Той торопился, боясь забыть детали сновидений. Перо шуршало и поскрипывало, нашёптывая пожелтевшей бумаге что-то очень важное, нечто сокровенное и туманное, почти неизъяснимое.
Поначалу он просто спешил описать всё, что увидел во сне и не помышлял ни о каких  стихах, но рифмы сами лезли в текст. Так получалось, что именно поиск рифмы обнаруживал самые подходящие по смыслу слова. Иной раз строй текста менялся. Некоторые особые словосочетания периодически повторялись в разных частях текста, и каждый раз в новом значении. Тушь кончилась, и последние строки Той выдавливал сухим пером.
Той перечитал написанное. Светало. Той понял, что уже не уснёт и принялся ворошить кострище и тихонько напевать, подбирая мотив для новой песни. Утром он спел её просыпающимся друзьям. Они кивали и улыбались. Недолго посовещавшись, решили, что теперь Слово у них есть.


***

Вертлявая тропа частенько пряталась от идущих за поворотами, иной раз ныряла вниз, а то вдруг лезла, как дура на кручи. Но путники уже не чувствовали себя на этом пути безоружными и несведущими. Весь этот день Алия пела свою бессловесную, «птичью» партию, а Той бормотал свои тексты уточняя мотив, так, чтобы он сочетался с пением Алии. Очередной особенно крутой подъём заставил его среди прочего выдохнуть и такое:
{...вперёд и вверх
                усталость – грех...}
Когда за тележку вновь взялся Той, Ингмар достал свою флейту. Он, то подыгрывал пению Алии, то рассуждал о том, какой инструмент был бы здесь больше к месту, то строил всяческие предположения на счёт возможностей Арфы. Взяв на очередном повороте очередную высокую ноту, Ингмар вдруг остановился и затих. Звук же его флейты продолжал блуждать по утёсам. Но это не было похоже на обычное эхо. Некоторое время Ингмар присматривался к чему-то в склоне, справа от тропы. Склон был сплошь покрыт трещинами. Присмотревшись можно было различить, что все они берут начало из одной точки. Ингмар быстрым движением достал из своей чудо-сумки маленький блестящий инструмент, и ловко выдернул что-то из растрескавшейся каменной породы. Искатель напялил очки и приблизил к себе чудной камушек так, будто собирается съесть. Ингмар сиял от радости. И камушек, в свою очередь, поблёскивал, когда Ингмар осторожно поворачивал его на свет. Алия и Той подошли ближе, и с любопытством всматривались в полупрозрачный кристалл полный микроскопических сквозных отверстий. Той вопросительно посмотрел на Ингмара:
– Ты выдрал у Горы зуб, чтобы вставить его себе!?
Ингмар ещё некоторое время сосредоточенно вращал кристалл, потом махнул свободной рукой Тою:
– Давай поднимемся, во-о-он, туда. Там, и света больше, и ветер быстрей.
Они влезли на покрытый жухлой травой выступ. Отсюда обозревался, кажется, весь Остров. Тень от Горы не дотягивалась до выступа. А беспокойный ветер постоянно зачёсывал в разные стороны траву под их ногами и волосы на их головах.
Той вспомнил, что в его фляге «ещё плещется» настойка Вилегвы. Стоя над обрывом, Тою захотелось сделать глоток. Ингмар скользнул взглядом по окрестным далям и глубинам, тоже глотнул из фляги Тоя и поднял камень повыше. Когда Ингмар сориентировал кристалл относительно солнца, камень вспыхнул, и начал издавать тихий звук. Камень звенел в изменчивой тональности, реагируя на дрожь руки Ингмара. Ингмар  повернулся к Тою и восторженно декламировал:
– Видишь, как свет становится звуком? Так вот, можно и наоборот. Звук может стать светом и теплом, может созидать и разрушать формы. Это именно то, что я искал для своей флейты! Я уже и не надеялся... Вовремя мы затеяли свои песнопения!
Определив диапазон камня, Ингмар спустился к тропе и расположился у подветренного склона. Он разложил на лоскуте светлой ткани маленькие, блестящие инструменты и принялся не спеша и с удовольствием возиться с кленовым корпусом флейты. Наконец отверстие пришло в полное соответствие с кристаллом, и мастер торжественно опробовал звучание.
Весь остаток дня друзья шли с песнями. Флейта Ингмара замолкала, только когда была его очередь тянуть тележку.


***

На небе начинали проступать звёзды. Путники сидели, укутавшись в одеяла. Молчаливая задумчивость усталых друзей уже граничила со сном. Алия легла, свернувшись, как кошка. Ингмар уже некоторое время дремал сидя, изредка вздрагивая и покачиваясь.
Той вдруг заскучал по Верно. Верно, где в пригороде теснились сады, а огороды во дворах разрастались в беспорядочные кущи, так что летом в тыквенной грядке всегда лежало вдоволь яблок, а в кронах яблонь таились гроздья винограда, и будто маленький лесной народец, всюду толпились многочисленные грибные семейства. По воскресеньям на городской площади в больших дубовых бочках, будто сокровища с морского дна сверкала свежая рыба. В Верно было всё необходимое и ничего лишнего. Той скучал по виду из окна на втором этаже: горы, лес, а если хорошенько высунуться, то, и городская площадь, и ратуша. А ещё Той любил, иной раз выбраться на крышу и насколько хватает глаз рассматривать окрестности, перебирая в голове всё, что знает о тех далёких местах.


***

Той никак не мог окончательно проснуться. Туманное утро рассеивало мысли. В голове навязчиво вертелось: «кто я такой, чтобы что?» Ингмар и Алия уже позавтракали. Той решил, что сейчас самое время прикончить остатки припасов из дома Ориента. Он долго удивлялся неприятному вкусу кофе, пока, наконец, не вспомнил про сахар... Ингмар протянул ему маленький холщёвый мешочек, и Той осторожно наклонил его, подумав вдруг, что насыпать сейчас в кружку лишнего, пожалуй будет хуже, чем недосыпать.


***

Неожиданно они поняли, что дошли до развилки. Ингмар критически рассматривал вершину Горы, изъеденную сложной системой пещер и оттого напоминавшую гигантский драконий улей. Отсюда можно было увидеть, обещанную Ориентом башню, и шахту для Ключа, в неприступном отвесном склоне. Алия с любопытством изучала небольшое каменное сооружение на некотором возвышении слева. Туда вела лестница, вырубленная в склоне. Сооружение более всего походило на некое подобие беседки особой формы, глухой с их стороны, и открывающейся в направлении пещер большим монолитным раструбом.            
– Наверное, чтобы звук шёл куда следует, а не блудил в горах попусту, – умозаключил Ингмар и ещё раз глянул на вершину так, будто пытается прочесть вдалеке некую важную, но неразборчивую надпись. Он сверился с картой. – Всё правильно. Здесь следует разделиться. Алия пойдёт к «беседке», а мы к самой пещере. – Ингмар повернулся к Алие. – Как только туда заберёшься, сразу начинай петь.
Видя, как с каждым шагом растёт Гора, Той и Ингмар упорно тянули тележку с Ключом вверх. Тянуть тележку было всё тяжелей. Ещё вчера они заметили, что Ключ стал реагировать на каждый вздох Горы. Чем выше они поднимались, тем больше Ключ вибрировал.
Похоже, Гора была им не рада. «Хохот» звучал всё чаще, и теперь больше напоминал, то жалобное ворчание, то невнятные отрывистые скороговорки. Закатные тени беззвучно ползли по камням. Гора куталась в траур по заходящему солнцу. Когда Той обращал свой взгляд в сторону заката, ему казалось, что  угрюмые каменные великаны собираются этим вечером похоронить солнце навечно. Тёмная череда утёсов погребальной процессией громоздилась над идущими. Путникам стало неуютно: «Может они пришли не вовремя? Может, суются не в своё дело и вообще, не вполне представляют, что делают?»


***

С самого утра колесо повозки скрипуче жаловалось и кривлялось на ухабах. И вот, издав резкий, ехидный звук, оно радостно покатилось вниз по тропе и скрылось за поворотом. Преследовать «предателя» не стали. Сломанную тележку аккуратно прислонили к скале, чтобы поменьше мокла в случае дождя – мало ли для чего пригодится.
Теперь Той с Ингмаром тащили вибрирующий, отяжелевший Ключ на плечах. Ветер игриво касался модулятора, вызывая в нём возмущения, протяжные, тревожные, а иной раз, и довольно мелодичные. Гора, в свою очередь возмущалась всё больше, гулко отвечая на каждый необычный для этих мест звук. Эти ответы всё меньше были похожи на эхо и всё больше на возмущённое бормотанье, окрики и вздохи.
Нескончаемый моросящий дождь тяжко вис на плечах, а ветер проворно шарил по мокрым карманам и пазухам своей бесстыдной холодной рукой. В вопросе погоды успокаивало только то, что дальше портиться ей было некуда. Перед очередным ступенчатым подъёмом, Той вручил модулятор Ингмару:
– Надо спешить. Хорошо бы успеть засветло. Я пойду вперёд, налегке, доберусь до башни с лебёдкой. А ты будешь к тому времени, как раз внизу, у подъёмника. Я подниму тебя и Ключ, ты установишь его и начнёшь играть, а я...
Постепенно удаляясь, Той бормотал:
– …в пещерах должны быть световые шахты, но скоро начнёт темнеть…, похоже, мне придётся искать Арфу на слух…
Башня оказалась довольно высока и ветха. Она была напрочь лишена кровли. Той вскарабкался по полуразрушенной лестнице на самый верх. Здесь бесчинно разгуливал ветер. На фоне вечернего неба ещё можно было различить очертания окрестных скал. Там, где должен был быть пол, беспорядочно возлежало множество досок. Ничем не прикреплённые, они опирались одна на другую. Доски находились в сложном хитросплетённом равновесии. В просветах между ними зиял тёмный провал к самому основанию башни. «Всё верно, моё дело…» бормотал Той. Он понимал – кому-другому на его месте лучше бы сюда и вовсе не соваться. Какое-то время Той вглядывался в логику шаткой конструкции. Определив последовательность опор, и выбрав место для первого шага, он ловко «заплясал» к цели. Когда некоторые выведенные из равновесия доски плавно съезжали в провал, темнота встречала их радостным грохотом...
Доски за спиной Тоя всё ещё не могли успокоиться и ходили ходуном, а он уже закрепил противовес и вовсю крутил лебёдку. Туго шло только поначалу – с каждым оборотом ржавчина крошилась и сыпалась, облегчая ход. Той крутил, давил и вис на ручке, по ходу дела пытаясь понять, как её потом зафиксировать. Видимо когда-то в стене был каменный упор, или цепь... Он пытался считать обороты, но сбился. В какой-то момент он почувствовал, что дотянул. Тогда Той подтянул ногой несколько камней, выпавших из кладки и, как мог, подпёр ручку. Почти не дав себе отдохнуть, Той вновь «заплясал» по доскам. Доски бряцали, скрипели и грохотали. Тёмная и сырая глотка колодца с жадностью проглатывала звуки и тут же отрыгивала громовым эхом – видимо провал жутко изголодался по неуклюжим эквилибристам.
Той вышел из башни, с таким чувством, будто побывал во чреве сказочного кита. Обогнув башню справа, он увидел свою конечную цель и больше на карту не смотрел. Опять заморосило. Его тропа снова поползла по склону. Пытаясь увернуться от ног путника, дорога петляла, совала под ноги камни и опасно наклонялась к обрыву. Из недр Горы слышалось глухое, тихое, но упрямое ворчание. Однако вскоре тропа выровнялась, и дождь вдруг перестал издеваться над Тоем. Небо теперь молча наблюдало за его усилиями. Горы, как морщинистые, старческие лица, щурились и гримасничали, тревожно дремали, прислушиваясь к тихим, осторожным шагам Тоя. Изредка скатывающийся с горы камень, тихое пение ветра – каждый звук казался не случайным. А наступающая вслед за этим тишина – подозрительной и выжидающей.
В вечернем сумраке вход в пещеру казался издалека тёмным силуэтом человеческой фигуры, будто бы встречающей своих долгожданных гостей. Той ускорил шаг, ему хотелось поскорее развеять эту иллюзию...
Внутри постоянно гудел ветер, на разные лады, будто ансамбль во время настройки инструментов. Той достал из промокшей сумки свалявшийся венок из цветов вендалы и кое-как нацепил на шею. Он старался строго следовать указаниям карты. Темнота впереди становилась всё гуще. А цвет стен отчего-то вдруг начал меняться. Той насторожился…, но тут же понял – всё от того что связка цветов на его шее всё в большей мере заменяет собой естественное освещение. Цветы придавали пространству какой-то сине-зелёный оттенок. Вдруг стало совсем тихо, неестественно тихо. Страх пытался убедить Тоя, что эта тишина прислушивается к его шагам, а темнота за спиной недобро глядит ему вслед. Той пытался подбодрить себя пением – мысли Тоя уплотнились и сжались, формируя Слова:
{…в тоннеле ночи
                потухший взгляд
Шло время точно
                я – наугад…}
Той резко обернулся – лишь его собственная тень волочилась за ним, упрямо цепляясь за ноги. А чуть поодаль, отставая, устало плелось эхо его шагов. В этой «компании» Тою было и одиноко и тесно. Ощущение преследования и надвигающейся опасности возрастало. Той оглядывался, но ничего не видел. Незримая погоня не давала ему остановиться, и он судорожно спешил, путаясь в мыслях и почти уже забывая, зачем он бродит в столь поздний час, в столь незнакомых и неприветливых местах... Вот, наверное, вход в лабораторию. У стен столы со склянками и приборами. Над ними книжные полки... Той чувствовал как некая бесплотная мысль, невыносимо жестокая, неуловимо тонкая, многозначная, непосильно тяжкая для понимания и неимоверно быстрая, несётся в его направлении, в попытке вычислить, где он, кто он и что собирается делать. Той надрывался в попытке осознать – что это. Той знал только, что не успеет, ни понять что-либо, ни сделать, ни предупредить остальных. Ибо все его действия предугадает и обессмыслит неумолимая, бесчеловечная логика надменного разума. Чья-то прошлая жизнь, породившая её, давно кончилась, но мысль всё ещё обитает здесь, мечется в этих памятных местах, в лабиринтах горных троп и ущелий. Преследует любого, кто тревожит безжизненный покой этих мест. Эта мысль – тупик, ловушка для одинокого путника, потерянного в этом горном лабиринте. Она – конец всем его замыслам, стремлениям и надеждам. Это горестно-нелепое и неизъяснимо-ужасное создание чужеродного интеллекта готово преследовать свою цель вечно. Нелепая и страшная слепоглухонемая форма жизни. Мысль эта приближалась, захватывала и увлекала разум в тёмные безвозвратные пути. Той понимал – что-то нужно делать. Для начала… спрятаться? Той, щуплый и гибкий, метнулся к стене с оборудованием. В прыжке приняв чуть не горизонтальное положение, он неимоверно ловко, с лёту вплёлся в нагромождение приборов, сосудов и книжных полок, почти ничего не уронив. Он замер в крайне нелепой позе, такой, какую здесь было невозможно представить, потому что нет в человеческой  жизни дела или забавы, где такое положение тела будет удобным или логичным. Он, то ли чувствовал, то ли откуда-то знал, что эта неосязаемая, но всепроникающая мысль шарит сейчас по лаборатории, перебирая всевозможные варианты местоположения и действий Тоя. Той чувствовал себя во временной безопасности – нынешнее его местоположение было бы очень трудно предположить. Той боялся и ощущал, как этот страх прокладывает преследователю зыбкий, призрачный путь к его сознанию. Может преследование мнимо, надуманно под впечатлением от всего увиденного по дороге? Но ведь само увиденное по пути сюда, было реально и находилось там явно не случайно... Кто-то проложил эти тропы, населил обочины чудными изваяниями и загадочными руинами. Даже камни на обочинах местных троп казались неслучайными. Они были, будто бы сложены в особом порядке, значение которого известно лишь автору всех этих безумных творений... Однако... сейчас ему следовало поторапливаться... Страх, это не всё, что он чувствовал. Он помнил, зачем он здесь, помнил слова Ориента, и слышал, как сквозь лабиринт пещер до него долетают обрывки пения Алии. Они уже выстраивались во внятный мотив, когда Ингмар, видимо добравшись до Места, начал осторожно пробовать струны. В ответ, будто пробуждаясь от многолетнего сна, Арфа «зевнула», да так, что скала задрожала, роняя на пол пещеры тяжёлые каменья. Протяжный, глубокий звук, блуждая причудливым эхом по хитросплетениям ходов, лазов и щелей, вступил в диалог с непрошеными гостями. В тот же миг Той покинул своё укрытие и начал движение. Остатки страха растворились в замысловатых трелях Алии, аккордах Ингмара и торжественном звучании могучего органоида Арфы. Той шёл плавно и осторожно, постепенно ускоряясь. Он сделал около пяти неравных по величине и направлению шагов. Он приближался к органоиду в подобии некоего танца, и теперь чувствовал себя непонятым и невычислимым для своего бесплотного преследователя. Его танец закончился там, где в шаге от огромного механизма сверху проникал мутноватый от поднявшейся пыли луч света. Той сунул за пазуху руку и зашелестел мятыми листами. Сейчас он не всё помнил наизусть, и ворох пожелтевшей бумаги в руке придавал ему уверенности. Той пел, глядя, то в свои бумаги, то на чудной агрегат:
{...Мы знали что
                нас было сто
И каждый знал часть Слов из песни
В песне пелось о пути
Только вместе мы могли
  место нужное найти
Шаг за шагом
                Слово в Слово
                поворот куплетом новым
Мы не видели друг друга
        слыша голоса во мгле
Мы спускались в темноте
                вместе и наедине
Море тьмы
                сон явь забудет
                вниз ступени
                эхо будим
Тьма обманет
                дна не будет
Злой рыбак здесь души удит
Вот звезда
                наживкой будет
Свечи тухли
                мысли гасли
Только веры уголёк
                мне за пазуху свалился
                то ли  греет
                то ли жжёт
Строй наш мерит верный шаг
                мысли строим в верный такт
Песнопения струятся
    чтобы вперёд нас ворваться
На искомой глубине
                в карантине-тишине
Где у тьмы на попечении
      неживые жизни ждут
Песни наши к ним ведут
   стены эхом нас зовут
Взгляды слепо шарят бродят
                только слух на путь наводит
Мысли наши впереди
                ног шуршанье позади
Где мы
          сами мы не знаем
растянулись по пути
Рук сплетение нас вяжет
    слепота вперёд ведёт
Тишина о нас расскажет
   темнота нас обоймёт
Вот уже сплетает песня
                колыбель волшебных снов
В этих снах мы встретим присных
                авторов всех наших Слов
Их таинственные знания
              эхом в наших заклинаньях
Их путями мы пришли
                их ступени наши стопы
                сосчитали до конца
Вот кончаются сомненья
            мы вдыхаем сон забвенья
Здесь мы встретим  неживущих
              ожидающих
                зовущих
Я как все тем сном забылся
Но мой разум в мысль вцепился
                в страшной правде затворился
Где я
       кто я
Осторожно разум мой меня впустил
Что я здесь
                себя забыл
От свечей погасших смрады
                и теней кромешных гады
 Я на ощупь и на слух
                нахожу кого-то вдруг
Я отравлен страха ядом
Вот она
           со мною рядом
Её песни нас так звали
                её мысли нас вели
                её чресла ожидали
                её руки нас нашли
Вижу я
         все слепы сном
                водят хоровод кругом
Её песнь уже неясна
                шепелява
                тлеет
                гаснет
Моих рук
              слепой паук
                шарит
                ищет те уста
                хороводящие ста
Там где ранее до сна
                целовала звук губа
                твёрдый гребень из зубов
                цедит процедуру слов
Пальцы на себе почуя
                силится схватить улов
Убежать не тороплюсь
Страх мой умаляет жалость
Я мгновенье ожидаю
                верной мысли
          но не знаю
                чем помочь
                и отступаю
Слепота их меня скроет
                мрак мне здесь могилу роет
                мысль к спасению ведёт
Неизвестно как всё будет
То ли страх меня найдёт
Как сова во тьме он видит
    и живое ненавидит
То ли я найду Слова
                те что выведут из сна…}
Органоид отвечал на пение вращением шестерней, движением рычагов, ударами и звоном, скрипом, треском и грохотом. Громоздьё из металла, дерева и костей смеялось навзрыд. Периодически хохот сменялся кашлем и стоном. Безумный повеса входил в раж. Уже начало казаться, что этот диссонанс будет теперь продолжаться вечно, когда органоид вдруг исполнился жуткой смесью рычания, скулежа и воя, все металлические детали начали источать слабый свет, а деревянные воспламенились. Пение Тоя, трели Алии, игра Ингмара соединились с диссонансом Арфы в совершенно неожиданную здесь и сейчас, тончайшую, идиллическую гармонию.
Весь осязаемый мир, всё видимое вокруг,  представлялось теперь делом прошлым. А музыка, свободная, изменчивая, непредсказуемая в своём течении искала свои зыбкие пути в будущее. Это была новая, нездешняя красота, мечта, сказка о небывалом, о лучшем. Прекрасная мелодия вовлекала всё сущее в математически точный и эстетически выверенный танец. Будущее становилось настоящим…
И вот отдав пространству самую верную и точную ноту, в самой кульминации Арфа вдруг вздрогнула и затихла.
Наступила тишина. Хорошая тишина, крепкая, какая-то даже торжественная. Этакая, нерушимая в своих основах, мировая тишь – бескрайнее пространство для долгих разговоров и бесконечных историй, для незыблемого прошлого и неутомимого будущего.
Трудно сказать, сколько прошло времени. Той не заметил, как рядом с ним оказались Ингмар и Алия. Уже светало. Никто никуда больше не торопился. Друзья с любопытством вглядывались в причудливый каменный монумент, которым стала теперь Арфа. Камень был с отливом, и местами прозрачный. Рядом, на полу лежали окаменевшие листы бумаги. Слова песни стали легендой и тайной. Лишь на одном листе можно было разобрать последние строки, выдавленные некогда сухим пером:
{…не весь
                не здесь
                не сам
                не свой
                ты не с нами
                Он с тобой}
Тот свет, что не успел вырваться на волю в момент превращения, блуждал теперь в полупрозрачной окаменевшей конструкции. Наблюдаемая красота позволяла не сожалеть о потере невиданного инструмента. Звучавшая музыка, будто застыла, в только что игравшем механизме, ставшем ныне прекрасным изваянием. Трое стояли и смотрели, стараясь разглядеть всё то, что не успели дослушать. Наконец, ко всем пришло ощущение ясности произошедшего. Произошедшего сейчас, и тогда, в далёком прошлом. А будущее стало теперь таким близким и уютным, как с детства знакомая тайная тропка, та, что делает путь домой, и короче, и приятней.


Обратно

Друзья не спеша спускались с Горы. Они напевали шуточные кабацкие песни, и болтали о том, что было и о том, что будет теперь. Ингмар успевал делать на ходу какие-то пометки в своих записях. А Той вещал не замолкая. Вот он перестал рассказывать, как шёл по пещере и начал говорить про Верно и о том, как там любят гостей издалека. Алия глядела куда-то за горизонт, слушая Тоя и улыбаясь, то чуть меньше, то чуть больше...
Так они шли около двух часов. Спускаться по тропе было намного приятней, чем идти в гору. День был ещё в самом разгаре, однако после всего, что было, друзьям захотелось, наконец, выспаться. Увидев сломанную тележку, все трое одновременно остановились. Той, стоявший чуть впереди, обернулся к друзьям:
– Привал?
Решили, что костёр разведут, когда проснутся. Еды всё равно не было. Оставалось только немного заварки.
Уставшие путники, легли, прямо, где стояли. Тень от большого камня удачно закрывала их от солнца и вскоре все трое благополучно уснули.


***

Погода стояла ясная. Вечернее солнце уже понемногу заглядывало за камень и это разбудило, лежащего ближе к краю Ингмара. Некоторое время Ингмар щурился и тёр глаза, но ложиться уже не стал. Он окончательно разобрал тележку на дрова, быстро развёл костёр и подвесил чайник.
Пока заваривался чай, Ингмар встал и принялся расхаживать, изучая окрестные каменные пейзажи. Бросив взгляд в сторону камня, он обнаружил, что голова Тоя пока ещё в тени, а Алии нигде не видно. При этом обувь её оставалась на месте. Ингмар забеспокоился. Он мельком глянул на босые ноги Тоя, торчащие из-под «храпящего одеяла». Тут из-под одеяла высунулась третья нога... Ингмар, с улыбкой, вернулся к своему чаю.
Вскоре проснулся и Той. А вслед за ним – Алия. Они обменялись с Ингмаром колкими шуточками и хлебнули горячего, жидковатого чаю. Уже прочувствовав, как стали холодны ночи в горах, и зная, что им будет негде взять дров по дороге, Той запихнул остатки тележки в свою сумку.
Троица вновь зашагала по тропе.
Их путь был ясен и лёгок. Его не омрачало даже то, что из съестного у них теперь оставалось лишь немного сахара. Они разделили его поровну, и запили водой из горного ручья. Голод немного беспокоил, но ещё не успел ослабить путников. Шли бодро, времени не теряли.
Той не мог молчать, когда смотрел на Алию. А она не могла слушать его без улыбки. Казалось, во всём мире наступили теперь покой и определённость. Это уже не было, ни походом, ни экспедицией. И только пустые животы не давали друзьям считать обратную дорогу приятной прогулкой. Той и Алия безмятежно беседовали на фоне безмятежного пейзажа. Всё теперь было когда-то и где-то, а они друг у друга. Иногда Ингмар, краснея, обгонял Тоя и Алию. Тогда они, смеясь, окликали его и обещали, больше не целоваться.
Дело шло к вечеру. Ингмар напомнил друзьям о каменном изваянии – ловушке Потивегана. Немного посовещавшись, они решили на всякий случай пройти мимо злополучной каменной скамьи затемно. Предосторожность оказалась излишней. Когда путники протиснулись через памятный узкий лаз в скале, то не увидели тёмного силуэта скамьи. Неудобство было в другом – проходя, они спотыкались впотьмах о крупные камни – видимо, обломки изваяния. Ингмар довольно сильно ушиб ногу. Решили сегодня больше впотьмах не блудить. Они отошли от останков изваяния ровно настолько, чтобы то место скрылось за массивом Горы, и сделали привал.
Засыпать на голодный желудок было не привычно. Но помогала усталость и мысли о доме. Сделав по глотку родниковой воды, друзья вскоре уснули.
Утром встали рано, с твёрдой решимостью – к ночи быть у Ориента. Местами их тропа была теперь перечёркнута трещинами и завалена камнями. Но всё же, вниз идти было намного быстрее, да и голод поторапливал.
Они шли весь день, делая только короткие остановки на несколько минут, чтобы прилечь и положить усталые ноги выше головы.
С наступлением темноты их продвижение несколько замедлилось. Но когда поднялась луна, путники спотыкались уже не так часто и шагали пошире.
В какой-то момент Ингмар, шедший сейчас впереди, возвестил:
– Кажется мы уже рядом.
Вскоре они различили в голубоватом лунном свете известняковый массив. За очередным тёмным кряжем, путников уже встречали жёлтые, мерцающие огоньки обители.
С усталыми улыбками они производили шаткие, замедленные, последние шаги этого самого долгого за их путешествие перехода. Дверь была не заперта. Войдя в прихожую, они услышали из залы знакомые голоса за тихой беседой. Узнав голоса Ориента, Вилегвы и... Отшельника, Той вместо приветствия тихонько пропел:
{Долгая история
                короток рассказ!}
Ориент и Вилегва восторженно взвыли, а Отшельник выскочил им на встречу, чуть не уронив плетёное кресло:
– Сил уже никаких не было там, в хибарке своей вестей от вас дожидаться! Как только всё утряслось, сам пошёл к Горе, вам навстречу!
Отшельник стиснул плечи Тоя и Ингмара, осторожно коснулся руки Алии:
– Скорее за стол! Мне тут уже доложили, что вы к Горе совсем налегке шли...
Нынешний стол выгодно отличался от давешнего наличием жареных грибов, больших красных груш и копчёной рыбы.
Разговор весело перескакивал с нынешних, знаменательных событий на Горе к делам далёкого прошлого. Собеседники с удивлением и удовольствием обнаруживали, как много оказывается во всём этом смешного и странного.
Всеобщая радость немного омрачалась лишь одним. Ориент, глубокомысленно отхлебнув из чарки выразил это так:
– …но у всего есть своя цена. Когда всё стихло, я сверился с приборами и… Видимо ввиду последних событий в самом устройстве нашего мира что-то изменилось. Похоже, что Быстрая речь безвозвратно утратила своё прежнее влияние на тверди! Словом, я так понимаю, нам следует теперь относить Быструю речь скорее к искусствам… А практической науке… придётся пойти далее неким иным, доселе неизведанным путём.
Однако Отшельник не дал собравшимся горевать по этому поводу долго. Он без устали поднимал благостные тосты:
– От науки убыло, зато к искусству прибавилось! Может это ещё и к лучшему, может так-то будет уже и вернее, и спокойнее… По-моему твёрдому пониманию нынче на Горе произошло чудо! Чудо не многим меньшее, чем чудо зарождения мира!! И мне теперь следует гордиться знакомством с его непосредственными авторами!
Ели, пили и говорили почти до утра. Ориент задремал прямо в кресле. Той, Ингмар и Алия из последних сил добрались до спален и уснули, едва коснувшись кроватей.
Утром, за завтраком друзья решили, что пойдут сначала к перекрёстку. Там Ингмар свернёт к Обсерватории, а Той и Алия пойдут к Трактиру, и затем в Верно. Алие не хотелось возвращаться к Рыбацкому берегу, где её теперь ничего не держало. Ей не терпелось увидеть Верно, о котором она так много слышала.
Плотно набив сумки съестным и тепло попрощавшись с хозяевами, друзья отправились в дальнейший путь. Отшельник, решивший по случаю погостить у Ориента подольше, заверял уходящих:
– Идите смело! Теперь Гора остыла и крепко сидит на своём месте. Нынешняя переправа не меньше года продержится, это уже смотря какие будут дожди...


***

Они стояли на перекрёстке, у самого столба. Той звал Ингмара погостить в Верно или, хотя бы дойти с ними до Трактира. Но Ингмар был обязан, сначала отчитаться о результатах. Сейчас его с нетерпением ждали в Обсерватории. Ингмар уверял, что после всего случившегося, ему будут обязаны дать отпуск, и буквально через неделю-другую он непременно заглянет к Тою в гости. В ответ, Той и Алия клятвенно обещали, в следующем году обязательно побывать в Обсерватории. Прощание затягивалось. То смеясь, то всерьёз они многократно повторяли обещания, гостить друг у друга, как можно чаще. Той даже предложил Ингмару в залог свою сумку. Но Ингмар заявил, что верит Тою на слово. Той достал карту и принялся вычислять расстояния, которые будут их разделять. Радуясь тому, что Остров не так велик, они обнялись и разошлись по своим направлениям.


***

Той возвращался в Верно с не меньшим удовольствием, чем покидал. По мнению Тоя – тихий, неизменный Верно как нельзя лучше подходил для возвращений. Больше не для торжественных и шумных, через главные ворота, а для тихих, ночных, когда вместо криков и труб усталого путника приветствует свет в окнах и скрип калитки. Первая «настенная карта» Тоя это карта Верно. Той рисовал ее, взобравшись на крышу своего старого дома. Все его карты были, конечно, весьма приблизительны, почти условны. Карта «всего Острова», к примеру, больше походила на панорамный многоплановый городской пейзаж с множеством надписей и указателей. Позже, с ближайшего к Верно высокого холма, он сделал другую: «Карту окрестных земель». Этакий «слегка карикатурный портрет Верно», на фоне гипертрофированного пейзажа, где меж ближайших к городу ориентиров были втиснуты и весьма удалённые от него объекты. Той решил, что по возвращении, обязательно поднимется на тот самый холм.
Но пока, до Верно было далековато. Им ещё предстояла «непростая» ночёвка в Трактире, где всегда полно досужих, вечно пьяных рыбаков. Той понимал: «в Трактире придется как следует поработать языком, возможно, придётся и крепко выпить». Той мысленно готовился к этому последнему, шутейному испытанию.
Так, с этими мыслями они понемногу приближались к Трактиру. Давно стемнело, но Той, вроде бы, узнавал места. Смущал только какой-то странный шум справа, будто бы отдалённое журчание. А реки здесь быть не должно. И на карте нет ничего похожего – ни родника, ни колодца. Когда они с Ингмаром шли по этой дороге к Маяку, не было здесь никакого журчанья.
Но вот вдалеке уже показались едва заметные мерцающие огоньки. Глаза Алии заблестели. А Тоя больше не беспокоила «несуществующая река». Обо всём, что нынче в округе есть и, чего нет, вскоре можно будет спросить у трактирщика!

Уже перед самой дверью они немного задержались, чтобы глотнуть свежего воздуха перед долгим, шумным вечером. Той и Алия переглянулись, обменялись улыбками, синхронно пожали плечами и вошли.
Их встретили шумом и гамом, гурьба рыбаков кипела зыбким полукругом вокруг готовых к этому, и всё же несколько ошарашенных Тоя и Алии. Видимо, кто-то заприметил их ещё на подходе и успел предупредить честную компанию. Трактирщик собственноручно поднёс Тою и Алие полные через край кружки. Раздался радостный и жутковатый вопль и из нестройного ряда рыбаков выступил тот самый, местный завсегдатай – Здоровяк в большой старой шляпе. Он, как всегда, говорил громче всех и больше всех:
– Что тут было в тот день! У нас теперь здесь река, быстрая, бурная, с порогами, до самого Верно! И вчера, как большая вода сошла, смельчаки даже сплавлялись по ней на плоту! Плот, правда, наспех сделанный, развалился... но все живые остались! Только головы болят с похмелья! Так что, если промокнуть не боитесь, можете очутиться в Верно втрое быстрее, нежели пешком!
Здоровяк поднял свою кружку так резво, что шляпа его слетела под стол, а из канделябра посыпались свечи. Обрадованный нечаянному эффекту он заорал протяжно и пафосно:
– Пусть отныне не иссекают ручейки новостей, пусть бушуют моря событий и происшествий! – А, уже отхлебнув, зычно добавил: – Да не пересохнут, и сточные  канавы сплетен, и лужицы свежих анекдотов! – И вдруг обернулся к Тою. – Ей Богу, довезу вас до Верно по реке! Утром лодку справлю. А, чтоб никто не утоп, пристегнёте к своим ремням пустые фляги! Река быстра, но там, в низовьях верёвки поперёк натянуты – вылезем как-нибудь, если что!
Кружка Тоя не успевала опустеть. Время было уже позднее. В зале то и дело слышались устало-радостно-истошные, возгласы, на подобии:
– …опять корабль с Маяка видели!
И пивные шуточки:
– …просто она хочет всех вас осчастливить! А что вы испугались?
Той в это вечер не так устал от дороги, как от выпитого. На бесконечно повторяющиеся одни и те же вопросы он уже отвечал невпопад. Той был не в силах сопротивляться осаждавшим его весельчакам, снова и снова вовлекавшим его в свои дикие пляски. Когда Той очередной раз упал, Алия вынуждена была запеть, чтобы дать уставшему Тою тихонько уйти в их комнату наверху. Спев ещё пару песен на бис, Алия воспользовалась моментом, пока рыбаки наполняли свои кружки, и тоже проскользнула наверх.


***

Той и Алия проспали до обеда. Проснувшись, встали не сразу... После, немного посовещавшись, они решили воспользоваться вчерашним предложением Здоровяка. Хотелось, и поскорее добраться до Верно, и немного разнообразить своё сухопутное путешествие.
Они заели свой «лёгкий завтрак» «плотным обедом» и не торопясь вышли во двор, где сразу нашли своего вчерашнего «Капитана». Тот, как раз мастерил некое подобие катамарана. Здоровяк искренне обрадовался попутчикам. Рыба, которую он вёз в город, загружала его лодку лишь наполовину. Здоровяк всегда был рад компании, тем более такой.
Вскоре Здоровяк закончил «колдовать» над своим творением. Вместе с Тоем они стащили катамаран в воду. Рыбу загрузили на один корпус, сами сели на другой. Перед самым отплытием Алие вспомнилось их давешнее болотное плавание:
– Что ж, на этот раз Ингмара с нами нет... может всё обойдётся!?
– Обойдётся, обойдётся! – Поспешно заверил Здоровяк. И вдруг спохватился: – Ваши-то имена все теперь знают, а я, так и не представился! Римус! – Здоровяк, в едином грациозном па, сбросил носком сапога швартовый, снял шляпу, поклонился Алие и протянул свою необъятную ладонь Тою.
Римус правил лодкой уверенно и точно, даже когда стемнело. «Купаться» им не пришлось, хотя трясло, иной раз весьма бодряще.
Из-за темноты и прибрежного тумана пассажиры не заметили, как добрались до плотно заросшей клёнами западной окраины Верно. Причалив, Римус шумно поздравил их с прибытием и предложил вместе отправиться, прямо к городской площади:
– Есть у меня такое подозрение, что, несмотря на поздний час, вас там нынче очень ждут. Думаю, что городские-то ворота у них сейчас под присмотром. А того, что мы по Кленовой аллее на площадь выйдем, никто не ждёт! Сюрприз сделаем!


***

В Верно их приняли, как давно обещавшихся родственников, дальних, но любимых. Вести успели обогнать путников, и жители заранее подготовились к встрече. В этот вечер Той впервые увидел, кажется, всех горожан разом. Приплелись и прихромали даже немощные старики. Иных принесли на руках. Руки женщин заняли малые дети, руки мужчин – кружки с элем. Ребятня постарше смастерила множество хлопушек, и хотя путники прибыли затемно, встретили их шумно и весело. После хлопушек и фейерверков, зажгли фонари, выкатили бочки, припрятанные загодя среди цветочных клумб, и затеяли пир прямо на площади.
Жители двигались, словно в танце и говорили нараспев. В какой-то момент Римус бросил свою огромную шляпу вверх. Она, будто с перепугу вцепилась в ветви дерева. Висящая на дереве шляпа вызвала ажиотаж среди детворы. Мальчишки тут же принялись кидать в неё чем попало. Сбить им её никак не удавалось. Но Косматый Здоровяк не давал им отчаяться – он всячески их подбадривал, вовсю раздавал им дельные советы и с удовольствием отмечал самые удачные броски. В этот замечательный вечер Римус ни на секунду не переставал безудержно пить и вдохновенно орать. И не орал он – только когда пил, а не пил – только когда орал. Например, вот что:
– Понял я меньше всех, а рад нынче больше всех! Люблю я, когда шумно. Когда шумно – всякую глупость сказать не стыдно! А вот полную-то тишину ещё и не каждый умник нарушить решится. Потому-то и самые мудрые речи никогда не будут сказаны, ибо для этаких тишина никогда не достаточно полна и долга. А может это и хорошо, ибо всё хорошо в меру! За нашу умеренную глупость!!
Римус воздел ручищу, и пиво радостно подпрыгнуло в кружке. Последнее, что он сказал в этот вечер, звучало приблизительно так:
– Я могу сказать..., но хочу другое..., хотя... это уже слишком...


***

Обычно, в такую рань Той спал. Но видимо он так отвык в путешествии от крыши над головой..., а ещё от особенной тишины Верно. Он лежал неподвижно, боясь разбудить Алию, и наблюдал, как за окном бушуют призрачные волны тумана. Той вспомнил о кораблях, наблюдаемых изредка через телескоп на Маяке, и сейчас воображал о каком-то далёком времени, когда корабли с Большой земли смогут подойти к Острову. Будут ли тогда люди с Материка удивляться? И сколько расскажут удивительного сами? Одно ясно – разговоров тогда будет много, хватит на годы, а может и на века. Тогда, в этих долгих вечерних беседах, за чаркой, у камина, история Острова сольётся с легендами и тайнами Большой земли.