Ты прав, старик!

К нам в гости напросился родственничек. В самый разгар сезона. В тот самый момент, когда на набережной яблоку негде упасть; когда автобусы с туристами нескончаемым потоком несутся, не давая спокойно перейти на другую сторону улицы; когда все гостиницы забиты, а все из фауны, что еще недавно двигалось, поглощается, все, что лилось – выпивается; когда запахи моря и тропической флоры круто смешиваются с запахами пота и духов отдыхающих.
     - Это, наверное, дальний родственник твоего папы, о котором никто никогда ничего не слышал, - ворчит мама, поглядывая на веранду, где папа копошится, что-то выискивая в груде металлического хлама .
     - Эх, Косой, это удар ниже пояса! - Папа отчаянно возмущается, но при этом так, чтобы мама его не слышала. – Дел невпроворот: тут и машина, и рыбалка, и... В общем, как всегда мамины родичи перепортят всю малину. Эх, Косой, это удар ниже пояса!
    Один я спокоен, я-то знаю, что заниматься нашим родственничком все равно буду я. Так было, так есть, так будет.
     - Место жительства надо было правильно выбирать, - бросаю я свой наболевший упрек прямо на склоненную над столом лысеющую макушку отца.
     - Запомни, сынок, место жительствf выбираем не мы, а оно нас, - парирует папа, не отрываясь от своих поисков в слесарных завалах. - Понятно?
     - Имя, фотографию, час прибытия? – требую я.
     - Молодец, сынок, правильно понимаешь ситуацию, - кивает отец и достает из кармана брюк смятую бумажку в 20 евро. – Родина тебя не забудет.
     - Передай родине, что инфляция уже выше 4 процентов, - говорю я, пряча  деньги в свой потертый бумажник.
     - Родина – не банк, -заканчивает прения на свободную тему отец.
     - А жаль, - говорю я ему, собираясь встречать неведомую родню.
***
     Здоровенный детина с нетерпением ждет меня в назначенном месте. Седая борода, переходящая в стриженный сноп на голове, запах спиртного вперемешку с запахами дорогого французского одеколона то ли изо рта, то ли от всей его ауры. Плюс торопливое желание, как можно скорее быть узнанным.
     - Ну как, сынок, - баритонит он, - узнал?
     - Узнал, - вру я.
     - Сразу?
     - А то!
     - Молодец! – радуется он, как дитя. – Хвалю, замедленной реакцией не страдаешь.
     К нам подходит стюардесса.
     - Мистер, - обращается она к моему собеседнику. –Вы забыли, вот, – и она передает моему родственнику большой зеленый пакет, запечатанный толстым слоем сургуча.
- Вот спасибо! - улыбается он, забирая пакет, - за такой сервис и поцелуя не жалко.
     Стюардесса ловко увертывается от его губ, как боксер на ринге от убийственного удара в челюсть слева и, прощаясь, машет нам рукой из толпы, перетекающей из аэропорта в город.
- Почему так сложно? – спрашиваю я его.
- Ты насчет имени? Можешь называть меня просто Хэм, - предлагает он. – Хотя «Мистер» – это особая фишка.
***
    
     Я выгуливаю Хэма с семи часов вечера до девяти, как и всех, неожиданно приезжающих к нам, наших родственников. Маршрут известен: точечно город,  по касательной набережная, обязательно пирс, о который, как философски кто-то заметил, разбиваются последние мечты океана.
     - Скучно, - возражает Хэм и предлагает свой незатейливый способ убиения времени: тяжелый аперитив, легкий ужин плюс расслабон для души.
     - На расслабон для души не хватит и Нобелевской премии, - пытаюсь я урезонить гостя.
     - Глупости, - возражает Хэм. – Душа сейчас ничего не стоит, потому как инфляция уже 4 процентов.
     Мы стоим посреди небольшой площади и Хэм, хмурясь, озирается по сторонам.
     - Здесь когда-то был неплохой бар, - говорит он, невоспитанно показывая пальцем на какую-то второразрядную забегаловку с покосившейся вывеской. – Когда-то, перед тем как отправиться на охоту на бегемотов, я обязательно дегустировал здесь свою память.
     - Затрапезное заведение, - усмехаюсь я.
    Но делать нечего и мы заходим в бар. За стойкой стоит барменша неописуемо-огромных размеров. Хэм сразу же выпивает залпом две порции виски и блаженство волной пробегает по его лицу.
    - Ты прав, - говорю я, глядя, как на моих глазах руина возвращается к жизни.
    - Ну, вот видишь, - радуется Хэм, ощущая себя в своей стихии. – Я же говорил, здесь отличное питье. – Он заговорщески подмигивает сначала мне, а затем барменше.
     - И, кстати, неплохая охота на бегемотов, - отвечаю я и в свою очередь подмигиваю сначала барменше, а потом ему.
Хэм хохочет так, что океанские волны принимают его раскаты смеха за землетрясение и океан начинает штормить.
     - Бегемота лучше всего заваливать на суше, там и ружья не надо, хватит крепкой палки и точного удара между ног зверя. Но не дай бог оказаться с ним вдвоем в воде. Здесь и «Большая Берта» не поможет.
     Я киваю в сторону барменши. – Ты ее имеешь в виду?
     - Нет, эта мелковата, - хихикнув, отрицательно машет рукой Хэм и объясняет, что мортиру по кличке «Большая Берта» придумали фрицы и во времена первой мировой войны с ее помощью успешно обстреливали французские и бельгийские форты.
     - Первая – это когда НАТО? – спрашиваю я.
     - Эх ты, неуч!
Я не обижаюсь, я уже давно сбился со счета, сколько ошибок у меня уже было и сколько еще будет. Космос – он ведь бесконечен.

***
     - Поставь на зеро, - шепчет мне на ухо Хэм.
   - Это еще почему? – неудомеваю я.
     - Зеро нас выручит! - похлопывает он меня по плечу.
     - У нас больше нет денег, - хлопаю я по пустым карманам.
     - Глупости. Зеро и точка! Мы сейчас обязательно выиграем.
     - Как и перед этим? Не верю!
     - Выиграем, - настаивает он. – Раньше мы хотели сорвать весь банк, а сейчас ставим исключительно на две порции виски и выиграем. Я остановлю рулетку взглядом, где надо.   
     - Ладно, - соглашаюсь я устало и ставлю на зеро.
Шарик долго вращается, испытывая наше терпение, пока не останавливает свой ход.
     - Зеро, - равнодушно произносит крупье.
     - Почему ты раньше так не делал? – спрашиваю я Хэма.
     - Ну, я же тебе говорил, что надо выбирать самое главное в жизни. А на данный момент две порции виски для нас важнее, чем весь банк этого заведения. Ведь больше, чем две порции мы с тобой сегодня уже не осилим.
     - Ну ты даешь, философ драный! - возмущаюсь я хотя понимаю, что после боя кулаками не машут.

***
     - А чем ты занимаешься, - спрашиваю я Хэма по дороге домой.
     - Ну, на данный момент я ищу место, где можно было бы спокойно облегчить душу.
Мы стреляем влагой дуплетом у толстого дерева с раскидистой кроной.
     - Ты, кстати, знаешь, чем человек отличается от животного? - спрашивает Хэм.
     - Ну, во-первых...
     - И в-третьих это совсем не то, что ты думаешь - перебивает он меня. - Человек для облегчения души всегда ищет дерево или забор, а животному – это совсем не обязательно.
     - Ты чем занимаешься? – повторяю я свой вопрос.
     - А вот чем бог на душу положит, - отмахивается Хэм.
     - Другими словами...
     - Другими словами, - перебивает он меня, - другими словами я - писатель.
     - Ха-ха, - не верю я. - Что я писателей не видел!
     - Ну, писатели разные бывают, - оправдывается он. – Мы же, люди, не под копирку сделаны. Иногда...
     - Слушай, - перебиваю я, не желая слушать пьяное вранье. – А чей ты в конце-концов родственник: папин или мамин?
     - Какое это имеет значение? Главное, что я твой, - Хэм дружески хлопает меня по плечу.
     - Ты прав, старик! - соглашаюсь я с ним.
     - Завтра в 17 часов я буду уже дома.
     - А где твой дом?
     - Планета Сатурн.
     - Это там, где хорошая охота на бегемота? – подыгрываю я.
     - Эх, - сокрушается Хэм, - хорошая охота на бегемота была лет этак сто назад, да и то только в Африке.
- Так, да здравствует Африка! – восклицаю я, указывая в неопределенную сторону, где по моим представлениям должен находиться черный континент.
- Да здравствует! – подхватывает Хэм.
- Ну ты  и врун, старик, таких еще поискать надо! - смеюсь я.

***
     На следующий день я отвожу Хэма в аэропорт.
     - Каким рейсом летишь? – интересуюсь я.
     - Не ищи, - говорит он, - его нет на On-line табло.
     - Такого не бывает.
     - Бывает, - усмехается он.
     - Нельзя улететь туда, куда нет дороги.
     - Неправда, нельзя улететь туда, где тебя не ждут. Нельзя вернуться назад, а улететь всегда можно, - говорит он мне и добавляет. – Эх ты, философ драный!
     - Нет, мне все-таки интересно, с каких это пор с обычного аэропорта самолеты начали летать на планету Сатурн?
     - Это было всегда, - задумчиво произносит Хэм, - но мы как-то мало это замечаем.

     Я довожу родственника до зоны контроля.
     - Ну все, старик,- говорю я ему.
     - Прощай!
     - Лучше до свидания!
     Мы обнимаемся.
- Согласен, давай, до свидания! – Хэм достает из своей старой холщевой сумки и отдает мне зеленый пакет с сургучной печатью.
     - Тяжелый, - говорю я. – Надеюсь, внутри не украденные драгоценности?
     - Это мой последний, еще ненапечатанный роман. Дорабатывать его не надо. Если что – издай, авторские права уже не важны.
     - А что на Сатурне твои романы не пользуются спросом?
     - Я его написал лет сто назад, но так никому и не показывал. По-моему он лучший!
     - Что, берег на черный день? – иронизирую я, пряча пакет. – Ну, пока, выдумщик драный!

     Я машу рукой. Хэм исчезает за перегородкой зоны вылета. Я смешиваюсь с толпой провожающих.
     - Уважаемые пассажиры! Звездолет на Сатурн отправляется через две минуты, - слышу я объявление по радио. – Посадка закончена.
     «Что это за фантастика!» - проносится у меня в голове и я вслух повторяю, - Звездолет на Сатурн отправляется через две минуты.
     - На Сатурн? - девушка-регистраторша как-то странно смотрит на меня. – А на Вегу тебе не надо, мальчик?
     - Но ведь только что же объявляли, - краснею я.
     - Молодой, а уже пьешь, или наркотой балуешься, вот галлюцинации и возникают. И куда родители смотрят?
     - Да не пью я, - оправдываюсь я, - и не колюсь.
     - Тогда говори, куда лететь надо!
     - Куда-куда, - говорю я. – Все равно посадка уже закончена!

     Дома я вспоминаю о пакете Хэма и вскрываю его. В нем находятся от руки исписанные листы: Эрнест Хемингуэй, дата, какие-то закорючки, порт Ки-Уэст.
               
     «Вот так да», - думаю я. – «Ну, почему бы и не прочесть»!