Между строк. Пятая интерлюдия

           …Отчаяние сделало его злым и эгоистичным. Рок, заставивший отличиться от остальных, сломал всю судьбу человека. А ведь всё так легко начиналось… Ревел и представить не мог, что случится с ним уже завтра.
          В тот злосчастный день он ехал на машине домой, возвращался с какого-то праздника, в приподнятом настроении, с пакетами, полными игрушек и цветных новогодних лампочек дочке, в чёрных защитных очках… От разыгравшихся чувств ли или ещё от чего, не заметил он, как врезался в грузовик, и в ходе аварии потерял обе руки выше локтя. Он был в тот миг в сознании и молил небеса о скорой смерти, всех богов, каких знал, нынешних и давно позабытых, и это не смотря на то, что считал себя атеистом. Мужчина презирал церковь и, бывало, смеялся с верующих. Но только не в этот день. Молодой перспективный писатель ещё вчера, кем он будет теперь? Лишь обузой? Лучше всего – покойником.
          «Лучше мне умереть!» - подумал он и прошептал в полголоса. Кровавые пятна плясали перед глазами, странные фигуры и комбинации, руки, а точнее то, что осталось от них, горели ужасным огнём. Фантомная боль донимала хуже, чем настоящая. Сознание постепенно гасло… Оно же отказывалось понимать действительность и думало, что это всё – сон. Сколько раз ранее, бывало, снились кошмары. Они всегда кончались. И всегда наступало спокойствие.
          Прошло около двух недель, как Ревел снова оказался дома, немощный и разбитый, он снова молился, но только уже не богам. Он понял – они бессильны. И их заменил Сатана. А через несколько дней его бросила жена, ушла вместе с дочкой к другому. Ревел пытался убить себя, зубами откручивал банки с лекарствами и принимал те в безумном количестве. Три раза смерть обходила его, каждый раз Ревел возвращался обратно. И понял в один день, что обречён.
           Не менее случайно, чем беда, в его жизнь начал врываться свет. Скончавшийся дальний родственник оставил небольшое наследство. Денег хватало, чтобы поставить протезы. И всё решилось в один день, точнее в течение часа. Новые железные руки казались поначалу ужасными, но снять их даже на ночь Ревел ни за что не решался. Он продолжал терпеть фантомные боли, мучился с освоением рук, и снова был, как ребёнок, но теперь он мог снова писать.
           …И он начал писать, но отныне не так, как раньше. Слог преобразился, и даже сам Автор не мог это никак объяснить. Фантазия превратилась в изощрённые продуманные до мелочей кошмары. Каждый второй герой встречал на своём пути смерть, или терял руку, ногу. Героем мог стать кто угодно: родственник, сосед или обычный случайный прохожий, каких тысячи ходят мимо каждого из людей; изощрённый ум пририсовывал недостающие детали и делал того неудачником, с которым произойдёт ужасное…
           Так писал он и не сразу понял, что пророчит ужасные вещи. Увидел, запомнил, но не перестал «убивать». Наоборот – с ещё большей жестокостью – стал придумывать фантастические, жуткие и порой совершенно безумные сюжеты. Ему просто было на всех наплевать; беда, случившаяся по вине человека, заставила возненавидеть всех людей. Кажется, и себя тоже. И он писал ради мести, думая, что лишь так сможет насытить душу, давно очерствевшую и потерявшую солнечный свет…
           Как бы не так. Зло лишь чернило её, делая с каждым днём хуже.