Некоторое о многом

Коза.
Я с женой жили в деревне «Шариково». У неё были проблемы с сердцем, и сейчас она находилась на лечении. А я с нетерпением ждал её выписки, часто навещая Светлану, так звали мою жену. В доме, соответственно, хозяйничал я. Из родственников у нас были: дочь Ариша, её муж Паша и внуки - Дима и Юленька. Близнецы. Обоим уже по пять лет стукнуло. Они очень любили меня. Может, потому, что нянчился с ними сильно, с внуками-то. Бывало, гуляем с обеда и до темна. Дочь уж гонит: «Пап, спать давно пора». А дети что? Сорванцы ведь. Смотрят прямо в глаза, проникая в душу, говорят: «Деда, можно ещё, хотя бы 10 минуточек погулять? Ну, как тут откажешь?
Приезжали родные к нам, чаще всего, летом. Питались всем свежим, вкусным: и молочком парным, и клубничкой, и малинкой. Всё своё, витаминное. И в лес мы ходили, воздух-то какой! Не то, что в городе. Так ещё живности у нас с женой были: куры, два порося, да корова Зорька. Нравилось им в гости приезжать, ведь всегда с открытой душой их встречали, никогда в обиде не оставляли. Добрый дед у них был, много разрешал. Любили они меня, а я их ещё сильней.
Была уже середина июня. Как раз, через 2 дня ко мне должны были приехать Аришка с мужем и внуками. Решил я, значит, пойти сегодня на рынок за продуктами, да гостинец купить какой. Собрался, прохожу мимо дома Ивановых, смотрю — жена Федьки козочку купила. Хорошую такую, гладкошерстую. Наблюдаю — Пракофий идёт, да на козу их смотрит. Чего уж там? От него ожидать всё можно. Плохой мужик был. Врал, хитрил, да обманывал. Вот и подумал я грешным делом, да не грешным, грешным — это если б подумал, но ничего не случилось, а так, случилось ведь. Случится, вернее. Украсть хотел, по взгляду видно было.
- Э, Пётр Кузьмич. - Зовёт меня Иванова. - Куда идёшь-то, смотришь чего?
- Я? - Говорю. - На рынок. - Говорю.
- На рынок. Смотри мне, а то я уж подумала, что ты глаз на мою козочку положил. Хотя откуда у тебя мысли-то такие!? Ты ж, Пётр, простой, как полевой цветок. Э, иди, иди, куда шёл.
Я вздохнул, отвёл глаз от их дома и, смотря под ноги, побрёл в рай-центр. Простой я и в правду, от этого и страдаю. Чужого не возьму никогда. Зачем мне чужое? У меня своё есть. Какое - никакое, своё зато. А коль у других лучше, только порадуюсь. Зависть — ужасная это черта. Никогда её не имел.
В общем-то все деревенские меня уважали. А главное в любых отношениях, будь то дружба, любовь — уважение. Правда, Ивановы недолюбливали меня, по их мнению, я лишь казался таким правильным, только они считали, что я льстив. Ну и ничего, чужого мнения я не боялся. Куда важнее, что я сам о себе знал. Но я всё равно помогал им, Ивановым-то, в беде не оставлял. Людей любить надо.
С этими мыслями дошёл до рынка, купил всё, что пригляделось, назад иду. Приближаюсь к дому Ивановых, вижу — козочка их пасётся на лугу. Подумал ещё, мол, что как же это они её такую да одну без присмотра оставили? Поглядите-ка, Пракофий идёт, к козе приближаясь, оглядываясь. А я издали, раз, и за куст спрятался, выглядываю. А вор, решив, что его никто не видит, хвать животину за верёвку, да и за луг завёл, к дому своему повёл. Я, ни минуты не медля, побежал за ним. Чего же он, ирод, делает? Как можно? У-у-у, Пракофий, Пракофий... Дохожу до его дома, опять за куст прячусь. Привязал он козу подальше от растений, потому как знал, что если эта коза цветы его супруги испортит, то супруга ему такого задаст; а сам ушёл куда-то. Я же, не раздумывая, отвязал козу. Свершилось! Она, не понимая, как выбраться из чужого двора, мигом всё стоптала и испортила. Прибегает Пракофий, в ужасе начинает кричать. Выхожу я, говорю:
- Что, совесть совсем не мучает? Собственно, у кого я спрашиваю, скажешь: «Какая ещё совесть и что это вообще»?
- Ты откуда здесь?
- Раз уж воруешь, то делай это качественней. - С насмешкой ответил я. - Не пойму, на что ты только рассчитывал? Не заметят люди, думал? Или что?
- Козу ты отвязал, да? Заешь, что мне теперь жена устроит? Ты!
Я, не обращая внимания на ураган его слов, спокойно взял козу за верёвку, пошёл возвращать на место. Да специально не привязал её. Вот будет урок Ивановой, мол, коза отвязалась и чуть не убежала. Тогда, может, хозяйка больше сюда пастись ставить её не будет, а коли будет, так хоть приглядывать начнёт.
Вижу — Иванова вышла, как увидела, что животное её неприязненное скачет, так понеслась к ней, что-то причитая. Меня она не видела. Завернул я за дом и к себе пошёл.
Эх, была б сегодня ссора меж деревенскими, может, драка даже, а этого вовсе не надо. Думаю, Пракофию тоже урок будет, хотя горбатого могила исправит.

Ссора.
Вот и настал тот день, когда дочь с внуками приехали. Встретил я их радушно. Детям раздал подарки и пригласил всех чаю попить. Арина, её муж Павел, Димка, Юля — все сели за стол. Разговорились, кто о чём; я — о деревенском, они — о городском.
Полчаса прошли незаметно, тогда вспомнил я, значит, что специально к их приезду делал ведь клубничное варенье. Встал из-за стола, принёс баночку варенья. Внуки не захотели его за столом есть, всё в зал просились, говорили, мультфильмы смотреть хотят. Только Аришка возразила им: «Нет, в зале, перед телевизором, есть нельзя!». А дед разрешил детям, всё-таки они у меня в гостях, и я тут командую. Юля и Дима убежали в зал в то время, как Аринено лицо стало хмурым, было видно, что обиделась. Но это дурно на такие шалости дуться. «Ничего, долго дочка на меня злиться не будет. - Подумал я». Минуты через 2 все съели свои порции, настолько было вкусно. Арина потянулась за добавкой. Решил ей помочь, подвинув тарелку. Но получилось всё так, что я пролил варенье ей прямо на белое платье. Тогда она разозлилась ещё больше. Это было видно по её обжигающему взгляду. Она умела так смотреть,
- Ну, ничего застираем как-нибудь. - Произнёс её муж.
-Застираем как-нибудь!? Папа, что ты наделал? Да что ж ты за человек-то такой!.. и детей моих совсем разбаловать хочешь! Вечно, как приезжают от деда, так сразу слушаться перестают.
Так детей же любить надо, пример подавать, а не воспитывать. Ну, всё, завелась... Начала острить, старое вспомнила, все недостатки собрала. Конечно, кто же помнит о тебе хорошего при ссоре. А знаете, как это слушать больно, когда дорогой тебе человек, которому доверяешь, рассказываешь всё, что мучает, а он потом тебе, раз, и нож в спину — вспомнит всё, да и начнёт бить по больному. Только я не из таких был, мне, если расскажешь тайное чего, я осуждать не стану.
Закончила. Встала из-за стола, переоделась и вышла на улицу. Паша извинился за неё. «Ничего, - сказал я, - ничего». Тогда я встал из-за стола, пошёл к ней в комнату, взял это платье и застирал. Пятно, конечно, осталось немного, но если купить хорошее средство, то всё должно отстираться. Выжал платье, повесил сушиться, да и пошёл к внукам.
Вечером подходит ко мне расстроенная дочка.
- Пап, прости. Не знаю, что на меня нашло. Просто платье дорогое было, но это никак меня не оправдывает. Сама виновата, знала, куда еду, и так нарядилась. А ты взял, постирал его, да ещё после всех тех слов, что я тебе наговорила. - Она заплакала.
- Да Бог с ним, с этим платьем!
Мы оба расплакались, обнялись и пообещали больше никогда не ссориться.

Случай.
Сегодня быть должен прекрасный день. Меня пригласили в наше ДК спеть песню. Пел я, скажу вам, неплохо. Музыка всегда была со мной. Даже тогда, когда рядом никого не было.
Подошло время, пошёл одеваться. А одевался я всегда хорошо, потому как знал, что хорошо одеваться — это не самолюбие, а самоуважение. Вышел, уже подхожу к ДК. Меня местные видят, встречают. Только взгляд мой пал не на них, а на девушку с ребёнком, которая просила о помощи.
- Добрый человек, помоги копеечкой. Муж нас с сыном из дому выгнал, деньги все отобрал. Мы уже второй день не едим ничего, ходим, деньги у людей на билет в город просим, родственники у нас там, да хоть помог бы кто!
Меня её слова за душу тронули, больно жалостливо она говорила, я ей поверил и начал шарить по карманам. Денег было у меня немного, но отдал я всё.
Захожу в ДК — вижу — народ пляшет, смеётся. Пригласили меня на сцену, я встал, задорно начал петь, но в середине песни посмотрел на дверь и вспомнил, что там, на крыльце, с ребёнком на руках сидит девушка. Мы тут веселимся, а ей-то как тошно. Не подумал ничего просить у народа, всё равно никто ничего не даст. Пусть я сам помогу, один. Эх, раньше люди отзывчивей были, а сейчас...
Ушёл со сцены, ловя вслед взгляды возмущённых людей. Говорю этой девушке: «Поднимайтесь, идёмте за мной»! Я привёл их к себе в дом, накормил, напоил. Решил, до завтра у меня останутся, тогда и денег на билет дам, да в город отправлю. Так и сделал.
Через месяц приходит мне посылка без обратного адреса, в ней: письмо, деньги и книга в четырёх томах. Это та девушка пишет, что всё у них с сыночком хорошо, что дела их на лад пошли, всё начало налаживаться. Говорит, если бы не я, не помог бы никто. Что, так, с моей помощью, она не опустила руки. А я считаю, надо всем помогать по мере возможности, а раз обожжёшься, нарвавшись на плохого человека, ничего, стерпишь. Творить добро надо, всё вернется бумерангом. Нужно делать добро и осторожно быть со словами. Предельно осторожно. С одной стороны, людей надо судить по поступкам, но с другой! Неважно, от кого ты слышишь слова, они в любом случае влияют на твоё настроение. И есть люди светлые, от слов которых, в душе может поселиться столько добра! Есть другие — колкие, злые, лишь бы обидеть, унизить, высказать свое мнение по поводу отличного от их личности человека. Мы должны понимать, что этим такие люди показывают своё воспитание, которого у них нет. Слова — самые сильные оружия. А какие гениальные речи, порой, меняющее всю нашу жизнь, могут звучать, но это, разумеется, от самых сильных людей. Только с большим человеком мы можем быть собой, потому что он никогда не станет осуждать твои действия, поступки, рассказывать тайны, будет принимать тебя таким, какой ты есть, не пытаясь сделать из твоей личности какую-то другую, не будет лезть с советами, как нужно жить. Иногда слова могут быть сильнее смерти. С ними нужно быть осторожным, как с лезвием, потому что именно в них, для каждого человека, своё понимание. Я очень люблю людей медлительных, вдумчивых, серьёзных, которые мало говорят, - это умные люди.
И надо же, я как-то сразу почувствовал, эта девушка с мальцом хорошим человеком окажется. Все деньги вернула, что я ей дал, но главное — книга «Тихий Дон» , автор М. Шолохов. В моей юности это произведение дорогого стоило, как и в материальном плане, так и в духовном. Дал я, значит, в своё время почитать её одному человеку, только вот, когда настало время мне её возвращать, он нагло сказал: «Такими вещами не разбрасываются»! И так и не отдал книгу.
Больно мне тогда, конечно, сделалось, но я привык забывать плохое. Люди разные встречаются, ситуации тоже. Только всё в жизни возвращается.
Пётр Кузьмич отошёл к окну, тихо шепча себе под нос: «Я не в праве заставлять что-то кого-то делать, все поступки должны быть от сюда, - он показал на сердце. - Только жить надо по-человечески, там нам всё сочтётся.»

Друг.
Мне сегодня было больно так, что я молча мог бы крик выреветь на 5 близ лежащих остановок. Без толку страдать. Никто всё равно не услышит. Вот, думаю, что, если бы Бог меня создавая, и в душу мою закладывая громаднейший океан (океан такой, что, кажется, из него вся земля состоит, а люди в лодках плавают, и вот глубь его вся в душу мою пошла), не столь на мне зацикливался б. Я вижу зримо, в душе моей есть богатство, которое понемногу раздай каждому человеку по миру, и на меня останется, не убудет! Я не обеднею в этом случае! Ведь это ж получится хоть какое-то равноправие. А что мне с людьми делать? Я один такой. Богат настолько, что если деньги всех миллионеров сложить... Ай! Да цифра будет крошечной, по сравнению с той, что измеряет моё сердце. Да и что о миллионерах!? Что в их сердцах? Цифры! Почти каждый со мною рядом идущий душою беден. Да что ж ты будешь делать? Люди — зверьё, причём дикое. Так от чего же я один такой домашний?
Я шёл по улице, вдыхая свежий деревенский воздух, вспоминая про жизнь, уставая от самоанализа. Я ведь не всегда жил в деревне, был и город. Но в один момент жизнь изменилась.
С детства мой образ был грубым. В себе я знал, быть грубым — далеко не значит быть жестоким! Быть сильным — не значит быть не сентиментальным! Во мне одно сплошное сердце, а душа моя — громадина. Иногда хочется взять ей и сказать: «Сумасшедшая, окаменей, не стоит так принимать всё на свете близко к сердцу». А она не слушается! Сколько раз обижали, предавали, обжигали — а душа живёт, любит, цветёт, растёт туда, куда, казалось, уже нельзя, уже невозможно.
Всё думал, думал. И вспомнился мне случай. Шёл я со школы, значит, к дому подходя, издали увидел старую худую собачонку. Был ливень, я скорее забежал под крышу дома. Собака, еле собравшись с силами, от испуга подняла свою мордочку от холодного сырого асфальта. Тогда-то я увидел эти несчастные глаза, большего мне было не надо, для того, чтобы сердце начало разрываться. Пытаясь позвать беднягу, выяснил, что лапка её кровила. Родители были против домашних животных, спросив у них о найденной собаке, получил ответное: «Нет». Так прошло 2 часа. Я сидел дома сыт, в тепле, но всё мучила мысль о том, что пёс, там, на улице. Одно крутилось в голове — или сейчас, или никогда! В жизни лишь тогда будут какие-либо сдвиги с мёртвой точки, когда ты сам начнёшь действовать.
Немедля, встаю с дивана, одеваюсь, убегаю из дома.
Долго мы шли с моим новым другом на последних силах. И знаете, посчастливилось! Нашли заброшенный дом в деревне. Сама изба была полуразрушена, окна забиты, там никто давно не жил. Изба была заперта, но сарай возле открыт. Мы зашли туда, прячась от дождя. Кое-что доводилось разглядывать в темноте. Из дома я взял еду, принялся кормить Друга. Я так и назвал его — Друг. От сильной усталости мы оба там, в сарае, и уснули. На утро подробно изучил местность. Оказывается, эта деревня находилась неподалёку от моего города.
Со временем я привёл пса в порядок. Он заметно поправился от любви моей и ласки. Ведь, когда я впервые увидел его, - это был будто бы не пёс, а громадный скелет с самыми добрыми на земле глазами, шерсть облезлая, где-то торчала клоками, кровила лапа. Вспоминать и не хочется, жалко. Сейчас он был ухожен, но очень слаб и стар. Каждый день я ездил к нему после учёбы, играл, лечил. Так прошёл год, мы были неразлучны. Родители, наконец, поняли, что значит для меня эта собака. Я был на седьмом небе от счастья, когда они сказали, чтобы я привёл Друга к нам в дом.
Но когда я с блестящими от радости глазами, с огромной улыбкой на лице прибежал к нему, открыл дверь сарая и увидел окаменевшее тело с большими застывшими в одной точке глазами, в которых замерла жизнь, обомлел от ужаса, зажав рот руками. Лапа его лежала возле мячика. Он ждал меня. Ждал, когда я, спеша, приеду со школы и поиграю с ним. Он всегда так делал. А я входил в тот момент, когда ко мне катился мяч. Тогда я трепал его моську и чесал за ухом.
Умер самый верный друг в моей жизни. Я всегда знал, что людям дружить стоило бы учиться именно у собак. Нам было слов не надо, чтобы любить и понимать друг друга.
Друг умер, а я стоял, остолбенев, и не знал, что делать, лишь мелькали перед глазами бесценные мгновения тех времён, когда мы проводили время вместе, а из глаз катились слёзы.
Сейчас это место есть мой дом. Мы его перестроили, но сарай оставили.
Те, что однажды попали в душу, навсегда там и останутся. Там, в груди, там, в закаулках памяти.
Я всё шёл и думал, наблюдая за игрой теней, уставай от самоанализа.

Захар.
Был у меня один друг... Почему же был? И сейчас есть — Захар. Хороший, надёжный товарищ. Когда мы с женой в деревню переехали, тогда с первым человеком, с которым довелось пообщаться, был Захар. Слово за слово, разговор завязался. Так и встретились два непростых характера.
По выходным мы с моим товарищем любили рыбачить. Вот и сегодня пошли на пруд.
Захар — уверенный в себе человек. Он позволял себе немалую роскошь — быть равнодушным к мнению окружающих, сказанному в его сторону. Не ко всякому. К умной критике прислушивался, к аргументированной. Сколько Захара помню, носил он все эти свои дурацкие шляпы, которые ему, ну, совсем не шли. Сначала я говорил товарищу: «Ты ещё рыжий парик на голову надень! Тебе же неважно мнение окружающих»! А Захар мне твёрдо: «Э, нет, здесь нужно уточнить. Мне плевать, что думают обо мне люди, но мне не всё равно, что я думаю о себе сам». Да, не лёгок мой товарищ был в общении, но прост внутри. Мне казалось, мы были похожи. Может, поэтому нам было так тяжело ладить, но, может, и поэтому же Захар приходился мне лучшим другом.
И он, секунды три помолчав, после той фразы, добавил: «Но, запомни, всё, что я делаю — это не ради людей, а исключительно ради себя. Воспитание, культура, манера поведения, учение, цели — ради себя. Я должен быть честен, должен поступать по совести, быть грамотным для того, чтобы оставаться чистым перед собой, перед Богом. Словом, поступать так, как угодно моей душе. А люди? Я люблю их. Да только сколько людей, столько и мнений. А я не желаю угождать их мнению, во-первых, потому что у меня есть своё».
Такой человек. Если весь мир против него встанет, он выдержит. Говорит, мол, лестно, когда тебе нравится то, что не нравится многим. Но и у Захара имелись люди, которые могли бы повлиять на него и, как правило, это близкие ему люди, те, которых он любил. У всех нас есть такие люди — наша слабость.
И вот встретились мы, значит, поздоровались. Разговорились.
- Как отдых?
- Э, Пётр Кузьмич! - Рассмеялся Захар. - А когда есть время на отдых и отдыхать не охота.
- Правду говоришь. С чего это я взял, что рыбалка — это отдых. Так, смена деятельности. Ну, а может, рассказать есть чего? Нового-то?
- Нового-то? Так есть! - Он вновь посмеялся.
- Что смеёшься? - Удивлённо спросил я.
- Да это я над собой! Представляешь, вчера сестра на столе оставила книгу «Уроки вязания» называется, спицы, пряжу, сама отошла куда-то. А я сел за стол, заинтересовался, принялся вязать.
- Так. И что?
- И связал себе шарф! Пока не без помощи сестры. А! Он у меня с собой.
Захар достаёт из пакета тёмно-тёмно синий шарф.
- Красивая вещь, однако...
- И тёплая. Вот так вот. В этой жизни никогда не говори никогда! Всяко случаться может.
- Согласен. А вообще, талантлив каждый, если затронуть эту тему, но по-своему. Живя, расти нужно, расти и пахать!
- Верно, Пётр. Вот и я думаю, что это только начало. Хоть и возраст, да ну его! Это только начало! Что там дальше — посмотрим! Я ещё многое в себе не открыл, но оно там, внутри, и когда-нибудь я дойду до этого. А если вспомнить, бывало и такое, что, открыв в себе что-то новое, мне в ужасе хотелось бежать от этого.
- И что? Получалось убежать? Хотя сам знаю, что вопрос риторический, разве от себя убежишь.
- Да... Жить — очень-очень сложно. И жизнь — паутина, сеть. Одно затрагиваешь, а на другом конце света аукивается. Вот говорили мы об искусстве, так я считаю, что люди создают безграничное искусство во всём, что делают, зарождают его, сами являются им... Эх, а всё-таки повезло мне с другом! И пофилосовствовать с тобой можно, и о простом, о рабочем говорить...
- Смотри! Клюёт!
- Как?
- Клюёт, клюёт...
- Вот и поймали первую рыбёху.
Удили целый день, рыбы было много.

Немного о Любови.
О том, что такое любовь, можно говорить вечно, потому что тут всё индивидуально. Кто-то полюбил замужнюю, будучи сам женатым — миллионы случаев. Мы вот, к счастью, оба были не в браке.
Даже четвертование — это не пытка, по сравнению с той пыткой, которую это чувство может приносить людям, их душам. Когда любовь пришла ко мне, покой был потерян. Сначала я был счастлив, затем испуган, потом слишком грустным, начинал нервничать, потому что постепенно понимал, во что впутался, с чем связался. Сколько же нужных слов говорил бывало! Вспомнить!? Только ненужным людям, которые их не понимали. А мой человек тот, кто поймёт даже моё молчание. Вот хороший ты, плохой ли, нелепый, инвалид или здоровый, с кривым носом или курносый, а тебя любят — это по-настоящему нужность. А когда тебе кто-нибудь нужен, жизнь твоя превращается в рабство.
Один раз я сидел одиноко, смотря в окно. Толпа думала, что мне грустно без неё, что у меня совсем никого нет. А я смеялся над этой массой, скопившейся в стадо людей, но на лице не было даже ухмылки. Все они были не правы. Родные люди у меня имелись, их было мало, ведь дружить умеет не каждый, и она, заменявшая всё и всех. (На тот момент с моей будущей женой мы не были знакомы, лишь изредка виделись, чаще всего, в кафе, у вокзала, об этом чуть позже). Тогда подумал, мол, что, если бросить все дела и уйти сейчас же к ней? Тому нужно было случиться, я должен всегда бывать там, где она, где мои родственные души, с которыми разлучаться мы не должны. Но жизнь! Я встал, подошёл к двери и застыл на месте, как покойник. Дальше идти нельзя. Я понял, что живу другую жизнь, не свою, тогда почему мы всё еще не вместе, если ты — самое идеальное, самое интересное на свете?
Стоит обосновать причину, из-за которой я не мог начать с ней общение. Пожалуйста! Слушайте-с! Наши бывшие соседи были родителями Светланы, к которым она приезжала из другого города в наш, погостить. А вот её родной брат тогда сидел в тюрьме за убийство брата моего отца. Тут отдельная долгая история. (Потом его выпустят. Найдётся настоящий преступник. Это будет много позже, чем мы успеем познакомиться). Но вы должны понимать, я не мог и смотреть в её сторону.
Нет ничего сильнее обстоятельств. Даже невыносимые человеческими силами чувства, доводящие человека до грани — ничто перед ними. Обстоятельства, словно палач, рубящий без топора, с каменным лицом доводит до плахи, не дрогнув рукой, делает взмах. И это не будет считаться убийством, он делает свою работу. И как будто обстоятельства всего лишь выполняют свою работу. Им больше, чем плевать на то, как ты сгораешь изнутри, при самой горестной ситуации — им плевать. Ты бессилен.
Ну, а что в итоге? В итоге знакомство с данной персоной — со Светланой. Проходя мимо того самого кафе у вокзала, с надеждой, мол, вдруг посчастливится и она вновь будет там, пытаюсь отыскать её глазами и нахожу! Долго любуюсь чертами её лица, этого хватило бы, чтобы пережить ещё один день с надеждой на совместное будущее. Вдруг она замечает меня, наблюдателя, смотрит прямо в глаза. Этот взгляд был подобен током. Я посмотрел в её глаза и не смог отвести свои. Это как мокрыми руками до розетки дотронуться, и ток тебя притянет так, что дрожь по телу и страх в голове. Я вырвался от этого притяжения или меня отбросил заряд — не знаю. Опомнившись, я отвёл взгляд в сторону. Ухожу прочь, опять ухожу! А в голове крутится: «Трус! Трус! Ещё и эти обстоятельства. Да ну их! Не всегда же им побеждать. Сколько можно? Что мне существовать? Нужно жить». Вернулся и зашёл в кафе, она сидела за столиком с книгою в руках. Подхожу, краснею, говорю: «Извините, у вас не занято»? Оказалось, не занято. В этот день перевернулась моя жизнь, потому что мы подружились. Мы разговорились так, что когда настала пора прощаться никто не хотел прекращать диалога. Ранее я не думал, что за один вечер можно, не боясь, открыть свою душу совершенно незнакомому человеку, хотя какая же она теперь незнакомая?
Чувства которые я испытал, когда впервые её обнял, были равны тем, когда мать ждёт сына с войны, и бледная, слепая от каждодневных слёз, измученная, почти уже ничего не соображая, не думая ни о чём, кроме сына, дожидается его и умирает от счастья.
Я как сейчас помню всё. Жизнь нашу совместную, неповторимую. Много было у нас и хорошего и плохого. Главное — было б, что вспомнить. И есть!

Слепой старец.
Сегодняшний день (день рождения моих внуков) обещал многое. Сколько же было подарков, веселья, добра. Ну, так, рассказав вкратце, пропущу начало дня, а вот завершение непременно стоит расписать подробно.
Что детки любят больше всего? Правильно, волшебство — сказки там, байки, суеверия всякие. А по этой части — сказкам-сказаниям — у нас в деревне была бабушка Валя, которая ничего не зная о дне рождении, заглянула к нам в гости. И уговорил её дед поведать всем одну из историй, которую слышал сам уже и не один раз, но всё не надоедало и не надоест. Такой рассказ не только детям на пользу пойдёт.
Уселись мы все поудобнее, условились, что перебивать никто бабу Валю не будет. Заговорила она своим тихим голосом, чуть ли не шепотом. Мы создали такую тишину, что каждый звук в её словах был чётко слышен.
- «Я привык ко всему. Я привык к тому, что опоздаю на автобус. Привык к тому, что еда, которую так усердно готовлю, пригорит. И привык, что чтобы я не затеял, пойдёт на перекор мне. - Говорил неудачливый человек. И, пока он говорил, звезда пала. И родился тогда мальчик под звездой этой. Родился с ужасным диагнозом. Он, увы, не мог говорить, слышать и видеть. Тогда окутала его родителей ужасная боль. Но какой бы он ни был, он сын их. Родители вырастили его, а уж, что чувствовал мальчик, что понимал, знал лишь только сам ребёнок.
Я и был тем мальчиком. Ключевое слово «был». Я существовал, понимаете? День изо дня только и делал, что ждал, когда он закончиться. Куда уходит время? Быстротечно ли оно? Я не ведал, как зовут меня, не знал, сколько мне лет. Это казалось мне величайшей мукой. Нет, не казалось, это и было величайшей мукой. Но я понимал. Верно! Что-то понимал! Руки, в них и есть сила, пожалуй, через них люди могут чувствовать. Нежные, гладкие, слегка холодные руки касались меня, и я думал: «Руки мамы». Верно! Руки мамы! А тяжёлые, морщинистые, громоздкие — отца, руки папы! В этом было что-то такое, в коже. В ней самой. Это и есть магия. Точно вам говорю — магия! Меня выводили на улицу. Я чувствовал приятный холодок. Это дул ветер. Кто-то лёгкий-лёгкий сел мне на нос. Предмет слегка гладил меня крылышками, нежно касаясь моих щёк, - бабочка! Прекрасная бабочка! Как жаль, что я не мог это видеть, но я чувствовал, радуясь таким простым вещам. Жил, не зная, куда всё это ведёт, зачем оно всё так-то? Я не ведал об этом, пока не исполнилось моё двадцатилетие. Моё двадцатилетие. Мой день рождения. Но разве мог я тогда это знать? Когда меня начинали одевать, я чувствовал себя стариком. Почему? Наверное, из-за бессилия. Простого человеческого бессилия. Вот меня одели, мы спустились по ступенькам и присели во что-то большое, странное. Это был такой предмет, в который нужно было садиться и, качаясь, то влево, то вправо, ждать. Ждать, когда ты доедешь туда, куда желаешь. Мы ехали, я чувствовал плавное, вместе с этим нервное движение. Но я привык, ведь часто куда-то ездил. Через некоторое время всё пошло совсем не по плану! Предмет нашего передвижения резко повернул. Всех, кто находился внутри, с силой качнуло. Машина свернула в кювет. Звук, тогда я впервые услышал звук! Он запомнился мне на всю жизнь — звук, не сравнимый ни с чем. Он был резкий, нервный и до боли страшный. Тогда первый, слышите, самый первый раз я узнал о таком чувстве, как волнение...
- А дальше, дальше что!??? - Как заворожённый спросил Димка.
- Да не перебивай ты! Во невоспитанный! - Ответила ему сестра.
Баба Валя продолжила.
Уж не знаю, не знаю, правду ли ложь говаривала старуха, но это звучало так, будто бы всё, о чём сказывает, ею пережито. Даже рассказывала она от лица мальчика. Таинственно. Я выбился из этой чарующей атмосферы, выйдя в другую комнату, чтобы подумать. Чему каждый раз меня учил этот рассказ? Многому. К примеру, тонко чувствовать. А в конце, который я сегодня не дослушал, «старец» при самых интересных обстоятельствах станет ещё и зрячим, сможет говорить. А может, этот рассказ — метафора того, что иногда человек открывает на всё глаза? Таинственно...

-2017 г.(15 лет)