Соломинка Любви 8

8

– Знаешь, меня совсем не мучает совесть. Может, потом. Но сейчас я счастлива. А я думала, что это ощущение больше не придет ко мне.
– Тебе так плохо с ним?
– Не знаю. Я стараюсь не думать об этом.
– Почему?
– Боюсь.
– Чего боишься?
– Вдруг окажется, что все плохо.
– Зин, мне кажется, твое приобщение к театру пошло тебе во вред.
– Ты хочешь сказать, что я никудышная актриса?
– Не только. Ты начинаешь говорить так, будто роль репетируешь.
– Нет, Сережа, нет. Театр здесь ни причем. Просто с тех пор, как мы расстались, я и в самом деле чувствую себя потерянной. Ненастоящей.
– Я тоже, Зина, и тем больше, что сам виноват в этом.
Она посмотрела ему в глаза:
– Мы оба. Оба виновны.
Они замолчали, погруженные в смысл сказанного. На столе мягко и приглушенно горела лампа, образовывая густую желтую тень.
– Я хочу спросить тебя... Но если не захочешь – не отвечай.
– Спрашивай, конечно.
– Скажи, ты любил ее?
– Кого?
– Ну... Эту... Дункан. Я знаю, ты никогда не обсуждаешь эти вещи...
– Нет, я не любил ее. В том смысле, в каком ты спрашиваешь, – не любил.
– А что же?
– Знаешь, мне немного стыдно говорить об этом... Вообще, это было похоже на наваждение, страсть. Но потом все прошло, и, кроме пустоты, ничего не осталось.
Она снова повернулась к нему:
– А ко мне? Что ты чувствуешь ко мне?
Он улыбнулся и сильно обнял ее.
– Глупая... – сказал он так нежно, что у нее занялось сердце. – И ты еще спрашиваешь... Ну, подумай: я здесь, с тобой, и счастье борется во мне с отчаяньем. Скоро утро, и ты вернешься к мужу...
– Не вернусь! Не вернусь! Останусь с тобой!
– Тише, тише, тише! Успокойся. Ты же знаешь, что мы ничего не можем изменить.
– Но почему же?! – по ее лицу побежали слезы.
– Не плачь, прошу тебя. Не плачь. Только не плачь... Зиночка, родная, ты же знаешь, что я себе не принадлежу... Мой Дар сильнее меня. Это мой рок.
Зина быстро, горячо, громким шепотом перебила:
– Будь он проклят! Проклят! Да! Дар этот! Почему, почему скажи, ты не мог родиться без него?! Мы бы были вместе, как все!
– Кто знает, Зина, каков бы я был без него? Любила ли бы ты меня тогда? Я был бы заурядным, примитивным, неграмотным крестьянином. И мой мир был бы ограничен хлевом и овином. И ты бы нипочем не заинтересовалась мной... Я бы женился на какой-нибудь Фекле или Прасковье...
– Если б у тебя были эти же глаза, и волосы, и улыбка... Я бы все равно любила тебя.
– Вряд ли... К тому же характер у меня, сама знаешь...
– Я бы все равно любила только тебя. Даже такая, как я теперь, любила только тебя. Я знаю. Знаю.
Он серьезно посмотрел на нее:
– А вот я точно мог бы любить только тебя. И больше никого.
– Так люби же. Люби.
... За окном медленно занимался рассвет. Зина спала, обнимая его за шею. В глубине комнаты размеренно тикали «ходики».
«А, в самом деле, каким бы я был, лишенный своего таланта? Без поэзии и без обостренного чувства родины? Жил бы в своей Рязани и горя не знал. И жизнь моя сложилась бы по-другому: тихо, добропорядочно. Хороший сын, брат. Следуя скорее необходимости, чем склонности сердца, о чем, конечно, не имел бы ни малейшего представления, женился на крепкой, хозяйственной девушке. И у нас были бы дети... И никто меня бы не знал, и выпивал бы строго по праздникам. Тоска, боль, утраты и усталость не грызли бы душу.
Пришел бы ко мне какой-нибудь Мефистофель и сказал: мол, хорошо, отниму у тебя Дар и все, что к нему прилагается. Живи, как знаешь. А я ему: бери! Бери ко всем чертям! Но только оставь Зину. Без Зины я не могу!
И если бы выбор: Дар или Зина? Вместе, видите ли, нельзя. А Мефистофель бы сказал, что дар дает не он, и не имеет к нему никакого отношения...
Значит, избранным человека делает талант, гений. И еще миссия. Я же знаю, что у меня миссия. “Смертный зарок”, как говорил Клюев. Тяжелый венец всех избранных. Не быть собой и не распоряжаться своей жизнью. Шагу не ступить без незримого контроля свыше. Я не верю в бога. По крайней мере, так опрометчиво, яростно, как другие. Я верю в ТОГО, кто возложил мне на голову этот терновый венец, будто и впрямь сняв его с самого себя.
Не по его ли воле мне пришлось расстаться с Зиной? Единственной женщиной, которую я могу любить. Это ведь я не теперь понял. Давно. Еще там, на Белом море. Я никому не рассказывал о той поездке. И все удивлялись, что мы с Зиной так неожиданно поженились. Все, что выходит за рамки их материализма, пугает их. Да разве я смогу объяснить им, что просто почувствовал: вот моя судьба, передо мной. Это было так же, как и предчувствие славы. “Говорят, что я завтра стану знаменитый русский поэт”. Она ощутила то же самое, а иначе – разве пошла бы в церковь?
А может, бред это все: Дар, миссия... И на самом деле виноват только я? Виноват. А в чем? В том, что люблю. Безусловно, виноват».
– Зина, а почему ты согласилась тогда выйти за меня? – произнес он вслух, забыв, что она спит.
Но неожиданно услышал ответ:
– Потому что влюбилась. Сразу, насмерть.
– И давно ты не спишь?
– Не очень. Не хотела тебя отрывать от мыслей: лежала и смотрела, как ты о чем-то думаешь. Об этом?
– Об этом тоже. Значит, просто влюбилась?
– Не просто, а смертельно. Ты был похож на ангела...
– Который оказался чертом, – мрачно сыронизировал он.
– Не говори так! Ты и сейчас для меня тот же ангел, что и тогда, на Соловках. И всегда будешь. И еще... Я никогда не говорила тебе, но тогда видела сон.
– Какой сон?
– Мне приснился какой-то высокий белый старик. Он сказал, что я выйду за тебя замуж.
– Не может быть! Зина, милая, почему, почему ты мне раньше не сказала?! – Он досадливо ударил рукой по постели. – Почему?!
– Сергей, что на тебя нашло?
Он взял ее за руку и рассказал то, хранил ото всех. Зина слушала, и ее глаза наполнились слезами. Потом они долго молчали.
– А что он еще тебе сказал?
– Не важно... Все хорошо, милый. Все хорошо. Какая разница, где мы будем вместе, здесь или там. Главное, что вместе.
– Ты права. Но у нас здесь есть еще немного времени...
– Значит, ты позовешь меня еще?
Их глаза встретились.
– Позову! – сказал он так, будто бросал кому-то вызов.