Матросские истории от Виталика

          Виталик. Друг детства. Учились мы с ним в  вместе до седьмого класса в школе придунайского городка Измаил. Лазили по соседским садам, впервые пробовали домашнее бессарабское вино, учились танцевать фокстрот и чарльстон, занимались в секции фехтования.

       Жил он бедно, без отца – погиб на фронте. Мать – уборщица, как могла, тянула семью.  Поэтому после седьмого класса наши пути разошлись. Я продолжал учебу в старших классах, готовился в ВУЗ. Виталик поступил в ПТУ при Дунайском пароходстве, выучился на матроса, отслужил срочную службу в армии и работал на кораблях.

           Конечно, мы встречались когда я приезжал на каникулы, а он был не в рейсе. Обменивались новостями, рассказывали о событиях в жизни. Я даже был свидетелем на свадьбе у Виталика.  И до сих пор благодарен ему, что именно он познакомил меня с моей будущей женой, Таней.

              Когда мы закончили учебу в Одессе и уехали работать на Крайний Север, наши встречи были еще более редкими. В отпуск мы могли ездить не каждый год, а Виталика не всегда можно было найти на берегу.
 
              Но некоторые матросские байки от него  запомнились.  Слушайте. Вернее читайте. Постараюсь  не далеко отклоняться от стиля его рассказов, по манере серьезных и рассудительных, неторопливых, с чуть заметными искорками юмора в уголках глаз.

                Нарушитель границы.

             Я тогда рулевым на «Татарбунарах» ходил. В основном Турция и Греция. Рейсы не длинные, с месяц. Туда – сюда, рейд, выгрузка, погрузка. И домой дней на два – четыре. Всё по кругу.


           Грузимся в Рени.  Сбор, помню в 18 – 00. Таможня, пограничники, документы, проверки. Как обычно при отходе за границу. Больше в наши порты заходить не будем. Граница для судна закрыта.


           По Дунаю, до выхода в море сутки идти. Отошли где – то в 22-00. Мне на вахту было с нуля. Всё штатно. Утром буфетчица за завтраком в столовой спрашивает, не видел ли кто – ни будь нашего Трофимыча? К завтраку не вышел. Боцман ее успокоил:

          -Ничего, Валюша, к обеду выйдет. Вчера он у соседей моих на свадьбе гулял. Я его к отходу чуть ли не на руках тащил. Спит.


         Трофимыч  был у нас токарем. Была в машинной команде такая единица. Если вдруг вдали от родных берегов да авария какая, то надо и на месте суметь отремонтироваться. А  что выточить на станке, так вот он, токарь. Должность не бей лежачего. Вахту не стоять, в машине не глохнуть. Жди аварии. А валюта и зарплата капает, как и механикам.


         К обеду опять его нет. Пошли искать, нет и в каюте. Койка смята. Вещи на месте. Странно! Доложили капитану. Устроили аврал. Искали по всем закуткам. Нет его на корабле. ЧП!!! Надо руководству Пароходства докладывать. Капитан с замполитом репу чешут. Представляют, что потеря в личном составе во время загранплавания им грозит. Хоть утоп, хоть сбежал. В лучшем случае с волчьим билетом выгонят. В худшем… Могут и посадить.


         Что делать? Ну, подождали еще час. Давай радиограмму составлять. Мучаются. Слова подбирают. А что подбирать, всё равно капут!Вдруг радист бежит – капитана из диспетчерской на громкую связь вызывают. Капитан, хоть и партийный, а перекрестился и в рубку, как на казнь побрел.

          Минут через двадцать, хмурый, как грозовая туча, прошел в свою каюту. По пути замполиту буркнул-общее собрание после ужина в красном уголке.

           Когда собрались, сказал только, что токарь жив. А остальное государственная тайна. И замполит должен собрать от всех членов команды подписи о неразглашении. И чтобы рты зашили! По его тону и выражению глаз все поняли. Лучше зашить. Тебе, Володя, по дружбе рассказываю. Знаю, живешь далеко, да и болтать зря не будешь.

           Все и молчали, как  рыбы. Кому охота такую работу терять! Загранка.  Валюта.  Шмутки.

          Пришли спокойно. Пограничники судовую роль, список команды, проверили и штемпель поставили, мол, все в наличии. В паспортах приход пропечатали. Замполит и  Трофимыча паспорт подсунул, прошло!

        В следующий рейс идем, токаря нет. Без токаря обошлись. Вроде, и забылось всё. Но через полгода наш моторист Валерка попал с токарем Трофимычем на какой-то сабантуй. То ли крестины, то ли поминки. Не важно. А после хорошего подпития вызвался токаря до дому проводить. Вот тот и рассказал всю историю. Только с Валерика клятву взял, что ни-ни! Валерик зуб дал – могила, мол. А нам рассказывает потому, что знает – нам болтать, себе вредить.

               В общем, токарь очнулся ночью в Дунае. От холодной воды. Как за борт свалился вспомнить до сих пор не может.

        -Плыву, - говорит, - на автомате! Что, где не пойму. Потихоньку трезветь начал. Допер, что за борт сыграл. Жить охота! А куда плыть? Даже луны не видно. Темень. Вдруг огонек блеснул, значит берег. Погреб. Течение сильное, несет. Но, вроде бы держу в ту сторону, где блеснуло. С пол – часа проплыл, ноги дно почувствовали.  Сквозь прибрежный ивняк вылез на берег. Дрожу весь. И вода в октябре не летняя, и с похмелья колотит.
 
                Стал прикидывать, а берег – то какой: наш или румынский. Дунай ведь разделяет две страны до самого моря. С пьяну голова не варит, то думаю у нас сижу, то сомнения одолевают. Если течение влево, то берег правый. А может и наоборот. Всё равно дважды два не сложил. Решил, что в Румынию выплыл. И пока темно решил обратно сплавляться. А Дунай в этих местах поболее километра в ширину. Да и суда разные частенько туда-сюда шмыгают. Под винт запросто затянет. Да я, ведь, на Дунае вырос. Плаваю с детства хорошо.
 
                Пока добрался, светать начало. Еле – еле на берег выполз. Лежу в траве. Слышу колокольчики позвякивают. Отара где – то близко. Как меня господь сохранил не показываться. Два пацана овец гонят. Я уже хотел кричать, чтобы помогли. А они на овец стали ругаться. По румынски. Я хоть и лежал, а как будто брякнулся. Мать честная! Всё перепутал. Огляделся. Дунай течет вправо. Румыния.

                Подождал пока хлопцы отошли и опять в воду. Уже и сил нет, а на международный скандал нарываться не охота. В глазах темно, тело от холода колотит, ноги сводит. Плыву. Лишь бы, думаю без кораблей прошмыгнуть. Метров за двести до берега слышу моторка. Наши рыбаки на селедку вышли. Из последних сил поорал, подобрали. Спрашивают, откуда, мол. Я зубами стучу, ничего не могу сказать. Дали вина глотнуть. Укрыли и на заставу. Иначе,  друг, не можем. Не имеем права. Нам тут жить.

          Хорошо на заставе лейтенант нашего старпома сосед был.  Расспросил  меня, что да как. Вызвал начальника заставы. Подполковник приехал сам.  Я, говорит, уже в пароходство заехал и с начальством вашим  переговорил. По всем раскладам тебе за самовольное нарушение границы светит от пяти до десяти. Но никому этот процесс не нужен. Тебе, токарь, и подавно. Так что о твоих загранплаваниях можешь забыть. Уволят тебя тихо, по собственному желанию.  И чтобы «онемел»  на оставшуюся жизнь! Понял!?

        А что мне делать? Влип! Понял, говорю. Так что отделался потерей загранки. На Судоремонтном вкалываю. Ну а начальство понять можно. Дай ход этой истории, и с них бы стружку еще какую сняли. И по службе. И по партийной линии. Ты, это, приветы всем передавай. Скажи, что сам уволился. Жену ревную. Не хотел больше одну оставлять.


                Ревность.

   
   Помнишь, Володя, Генку Лактионова из шестой школы? Он еще по легкой атлетике выступал, копье метал. Угу. Так он на буксире мотористом по Дунаю ходил. История с ним была, всё пароходство гудело.

          Дело в том, что он был страшно ревнивым. Жену Людку к каждому столбу ревновал. Ты ее должен помнить, в самодеятельности от второй школы солисткой хора была. Сейчас на кассе в первом гастрономе. Да, кудрявая, глаза голубые. Угу. Генка в рейсе всем мозги прогудел, что я, мол, тут деньги для семьи зарабатываю, а она там... Его спрашивают, ты видел? Или сказал кто? Да нет, говорит, я чувствую. Гуляет. Она - то девка веселая, смешливая, голос как у Воронец! И споет, и станцует. Дочку одевает, как куколку. В семье всё отлично. А этот всё ноет и жалуется. Да ты помнишь, какой он - длинный, тощий, сутулый. Сопля- соплей. И рожа вечно кислая. Достал всех!

       Ну, ребята, конечно, подначивали. Намекали в шутку на эту тему. Истории всякие про измены жен в его присутствии говорили. И правду, а больше сочиняли. А он послушает, вообще черный ходит. Часто Людке радиограммы слал. Как ты, как дочка? А она то ответит, то забудет.

           Ну а в команде, кто сочувствовал ему, а больше издевались. Народ всякий. Однажды его напарники из машинного отделения сперли у радиста бланк радиограммы. Ты знаешь, это как телеграмма для моряка. Даже тариф за слово был одинаковым с почтой. Бланки просто так не валялись. Радист за каждую радиограмму отвечал, чтобы буковка в буковку. Строго. Ну а заполнял бланк радист обыкновенной ручкой. Что ему по радио диктовали из центра в пароходстве.

             Так эти уроды похожим на радиста почерком накатали на Генкино имя радиограмму от жены.
                « Я, Гена, встретила другого. Не обижайся, это любовь. Дочку забираю с собой и съезжаю.»

                Положили ему на койку и ждут. Гена с вахты сменился. Помылся. Пошел в каюту отсыпаться.

            Публика с ехидными рожами поглядывает в коридор, когда «рогоносец» объявится. Но всё тихо. Час прошел. Рожи у публики постноватые стали. Нет спектакля! Где артист? Еще час терпели. Тут уж не до смеха. Позвали главного механика , старшего по  их машинной команде, да на всякий случай замполита.

             Постучали. Ноль результата. Ручку нажали, открыто. Зашли, полумрак. На иллюминаторе шторки задернуты. Свет не горит. А под потолком веревка от спасательного круга, а на ней Гена висит. Давно, видно, висит. Не шевельнется. Поза спокойная. Мертвяк!

            Немая сцена. Тут вдруг третий механик, что эту «хохму» придумал, как бухнется на колени. Да как заплачет навзрыд с соплями. Головой об пол бьется и причитает:

        -Что же ты, дурак, наделал!? У меня же дети малые. Кто их кормить да растить будет. Ой пропала моя голова дурацкая. Хоть самому в петлю. Все онемели. Мысли гадкие в головах. Сказать нечего.

         А тут сверху голос. Глухой такой, с завыванием. Как будто с того Света:

        -А как же вас, идиотов, отучить от гадостей, что товарищу своему лопатами гребете!!!???

       Начали в восемь рук Гену со шкерта снимать. Он хитро привесился – надел такелажный пояс, привязался за него, а конец веревки под курткой в районе шеи выпустил да и привязал к вентиляционному люку.

          -Я, говорит, сразу понял вашу подлую подначку. Знаю и почерк радиста, и что он обязан радиограмму лично под роспись вручать. Будет Вам всем урок.  А Людмила у меня лучше всех! Это у меня иногда сдвиг по фазе. Видно, гормоны шалят.


            Спящая Венера.


                -Это сколько, Вовка, мы с тобой не виделись? Считай года три. Так за эти три года и у меня и у тебя новостей – то поднакопилось!
Виталик взял со столика очередной стаканчик местного сухого красного.
                -Давай за нас, за наш класс, за друзей! Спешить не будем. Рассказывай, как ты?

              Мы сидели в летнем кафе на веранде. Да встречаемся мы всё реже. Уже по двух детей завели.  Повзрослели. Я рассказал о жизни на Севере. Виталик обстоятельно изложил местные новости, вспомнил одноклассников, кто, где. Потом спросил:

                -Батя твой не рассказывал о нашем с ним общем деле?

               -Да нет. Он в рейсе. Я как приехал, ещё с ним не виделся.

               -Ты знаешь, Володя, помог он мне очень  здорово. Не знаю, как бы я сам выкрутился.


               И рассказал свою историю годичной давности.

          Меня тогда «кадры» (так в пароходстве кратко все называли отдел кадров) перевели на пару рейсов на реку. Там нехватка была. Ну, нам – то что. Везде штурвал крути. На буксире – толкаче в Вену пошли.  Всё путем. Пришли, баржи подогнали под разгрузку. Стоим , ждем обратный караван. Ну в Вену сходили. Погуляли, накупили своим подарков. Тут слышим на борту какая – то беготня. Боцман по каютам пробежался – начальство, говорит, пожаловало. Сидеть тихо. В разговоры не лезть. Ну там слышим на камбузе погремели кастрюлями, по палубе прошли. В кают – компанию спустились. Тихо. Угощаются, значит. Скоро свалят. Так нет. Один чин из парткома пароходского решил с трудовыми массами пообщаться, мол как работа? Быт? Начальство? Проявить отеческую заботу о народе. По каютам пошел. Ну все скромно так капитана и работу хвалят, обещают что надо поднять, где надо подналечь. В общем, партийный обычный треп о не о чем.

           Добрался чин и до моей с корешем каюты. Дядька лет пятидесяти с большим «хвостом». Толстый, рыхлый какой – то. Морда красная. Перегар такой устойчивый. Видимо, командировку в Вену не зря выхлопотал. Поддерживает идеологическую форму моряков, аж дым идет. Ну, дежурные вопросы – как, мол, служба? Я подтверждаю всё, что от меня сопровождающие хотят. Все довольны. И вдруг этот партайгеноссе вперил свой не до конца еще затуманенный взгляд в открытку, что у нас над столиком под иллюминатором висит. Улыбается хитро, свои, мол, понимаем.

           -А порнографию моряк убери. Не дело.

            На открытке репродукция с картины Джорджоне «Спящая Венера», что в Дрезденской галерее висит. Черт меня дернул возразить:

          - Это не порнография, - говорю, -это искусство.

            Босс полез в спор. Я не сдаюсь. Он к капитану, замполиту:

          -Распустили личный состав! Идеология ни к черту. Будем на бюро слушать!

        Моё начальство мне знаки делает, а я не могу этому «борову» сдаться.  Схватил он открытку, порвал напополам и вышел с матюгами.

        Злопамятным оказался. До разборок на парткоме дело не дошло, а замполиту так, походя, по результатам проверки влепили выговор за плохую воспитательную работу. А мне визу закрыли. Не пускают за границу.
 
        Через неделю в тех же «кадрах» столкнулись с твоим отцом. Посмотрел он на меня и сразу:

           -Виталик, что случилось? Вижу горе какое –то . Рассказывай.

Я ему рваную открытку показал, рассказал, как было. Он сказал, что выяснит все обстоятельства и попросил назавтра прийти к вам домой.
 
           На следующий день я пришел.
 
          Отец твой как капитан дальнего плавания, конечно, во всех пароходских кабинетах имеет массу друзей. Разузнал он, как всё было и говорит:

             -Ты Виталик, конечно, прав. Но просто так с партийной кастой не справиться. Вот возьми ручку, бумагу и пиши.

       И надиктовал мне письмо в отдел идеологии ЦК Компартии Украины. Мол, у нас на судне, на комсомольском собрании возник спор насчет этой открытки. Мне она нравится. Я и другие репродукции великих мастеров собираю. А вот некоторые члены команды назвали это порнографией.

          Отправил я письмо. Сам в каботаже хожу, Херсон -  Николаев. Шихта – руда. Заработки, конечно, не сравнить. Дней через двадцать получаю ответ в спец конверте из ЦК КПУ. Пишет какой – то Завсектором по искусству отдела идеологии и пропаганды.

      Если коротко, смысл такой:  Как можно произведение искусства, достояние культуры всего человечества называть порнографией и ставить в один ряд с идеологическим мусором Запада, вроде журнала «Плейбой»!  Как мы рады, что среди рабочей молодежи есть комсомольцы, интересующиеся не только модными тряпками и материальными выгодами, но  любители и ценители высокого искусства. Нам бы побольше таких! Посылаем копию ответа в Партком Вашего Пароходства для поощрения и распространения опыта.

       Через неделю вызывают в «кадры». Сообщают об открытии визы. Да еще интересуются на каком бы судне я хотел бы остановить своё внимание. Чудеса. В конце намекнули, чтобы это  «недоразумение» осталось без продолжения.
 
       Так что, Вова, этот стаканчик я прошу выпить за твоего отца.
 

                Пари в пивной.


    Когда я работал рулевым на речном буксире, любили мы в свободное от вахты время побаловаться пивком. Компания подобралась примерно одного возраста. От 25 до 32х. А пиво в Дунайских портах чудо. Взять хоть чешское, хоть немецкое, хоть австрийское. Не часто удавалось выбираться в пивнушки, стоянки редкие, да и вахту надо нести. Но уж когда наше «бригада» выбиралась, то пиво лилось рекой. Брали легкую пивную закуску –рыбку сушеную, свиные ребрышки или баварские сосиски. Разговоры, шутки, приколы… На судне, конечно, сухой закон. Это уж все понимали и соблюдали. А вот иногда по пивку, сам Бог не против.

    А вот Леша, молодой моторист, отличался в таких компаниях одной особенностью. Как по кружке выпьем, так ему уже, пардон, в туалет надо. Пока кто – то тоже туда потянется, Леха уже раза три – четыре отметится. Такой организм. Уникум.

      Сколько он подначек и подколов на эту тему вытерпел. А для компании повод позубоскалить, да побольней приколоться.  Так и жили. В остальном Алексей ничем не отличался от друзей. Шуточки сносил молча, в споры и драки не лез, хотя некоторые шутки и коробили его.

      Как то мы стояли в Братиславе. Ждали караван идти обратно домой. Старпом затеял покраску некоторых конструкций. День работали у стенки. Чистили ржавчину, клали сурик. Устали. После работы боцман разрешил сходить в портовую пивнушку. Она располагалась прямо вдоль стены ограждающей порт. С двух сторон. Один вход снаружи, другой с территории порта. Удобно. Можно без всяких документов и процедур забежать на кружечку.
 
     Было нас человек шесть. Расселись за длинным столом, заказали закуски и по паре кружек пива. Тут наш главный юморист Славик Мунтян, электрик, предлагает:

      -  А что ребятки, давайте, кто первый в гальюн выйдет, тот за всех платит! И с ухмылкой на Леху косит. Все подхватили, согласны, мол. И тоже на Леху лыбятся. Прикол. Сейчас поржем.

       Леха на всех так зло посмотрел, насупился  и, видимо в сердцах, брякнул,- давайте, по рукам. Ну, все обрадовались. Экономия гарантированная.
        Сидим, болтаем, пьем поровну, дружно.   Заказали еще по паре.  Леха сидит, бровью не ведет. Слушает, спорит, рассказывает. Все уже с интересом на него поглядывают, когда, мол!  Когда еще по две принесли, разговор стал каким – то напряженным. Темы убегают. Смех стих. Уже не на Леху смотрят. Друг друга оценивают. Но пьют и следят, чтобы ни кто не сачковал.
 
            Прошло часа два. Все напряглись, зубы сцепили. Кто же первый!? Наконец, Славик, что спор затеял, вскочил, выматерился и с криком «Здоровье дороже!» сорвался в туалет. Все дружно и с облегчением рванули следом. Пришли за стол довольные, кроме Славика. А Леха, как сидел, так и сидит, пиво тянет да рыбку посасывает.

           Славик по- честному заплатил за всех. Еще посидели минут десять и на выход потянулись.

               В порту уже стемнело. Мы пошли среди контейнеров и другого груза на нашу стоянку. Завернули в узкий проход между каких – то ящиков. Лешка попросил минуточку. Оглянулся чтобы не было посторонних и начал по очереди снимать с ног высокие резиновые сапоги. Такие же прорезиненные, непромокаемые рабочие штаны были заправлены в его сапоги. Он не спеша вылил на землю содержимое сапог и в полной тишине произнес фразу, которую потом мы не раз со смехом вспоминали:

     -Вот так надо вас, фраеров,  учить!