Эстонец

Он не был бы эстонцем, если бы пил много чая вместо кофе.
Он был бы русским, если бы не был эстонцем в своей основательности и неторопливости.

Когда его отец в привычной атмосфере бытового антикоммунизма ляпнул в коллективе про «ф Финлянтыы колхоософ нет, таа», не помогло и то, что немцев на хуторе никогда не видели. Анкета даже для послевоенной Эстонии была не самой чистой. Так сын кулака в 1947 году поехал помогать миллионам советских людей прикуривать папиросы. Кажется, на языке жёлтых страниц пляшущих машинописных букв это назвалось «работать в системе плитспичпрома».
Уже сильно после срока, снежной сухою зимой, каких в Эстонии никогда не бывает, под Тюменью у него родился сын. Это было чертовски глупо, потому что не смотря на общесоюзную «оттепель», в тот год было холодно. На языке их маленького народа это называлось кюльмальт.
В Финляндии по-прежнему не было колхозов.
В деревне на руках стали появляться первые паспорта, однако выехать спецпоселенцам не разрешали.

Вокруг как-то всегда были разные люди: карелы, которым отказали вернуться в оккупированные финнами районы, немного немцев, русские, ханты, казахи. Потом это людское изобилие, так отличавшееся от товарной скудости магазинного ассортимента, неизменно повторялось в ПТУ; в армии, откуда Эрно боялся попасть в Афган, потому что от приятеля слышал, что помимо невыносимой жары, прибалтов там называли фашистами и часто избивали; даже в бане, где в парной с белым перегретым паром от заводской котельной чадили и сплавлялись в единый советский народ десятки самых разных тел.
Почему-то судимость отца не помешала пойти в милицию. Видимо, спасло начавшееся разложение органов. В кадрах закрыли глаза на анкету и послали учиться на сержантских курсах. Немолодой уже капитан по-советски пожалел парня, за глаза назвав «эстонским пидором».
Платили нормально, а Эрно как-то уже прирос к этому небольшому городу, окружённому нефтегазовыми месторождениями, болотами и заботой партийного руководства.
Цветной телевизор схватывал образы далёкой Москвы с её шумом, статуей Ленина на фоне Первого съезда народных депутатов, галстуков с полосками и лицами, подчёркнуто верившими в возвращение к ленинским идеалам социализма. Эрно всегда казалось глупым возвращаться к идеалам человека, под идолом которого стоит трибуна для выступлений.
Так подкрались 90-е. В Финляндии по-прежнему не было колхозов. В России их уже не было.

Платили «малёха малофато», как неизменно отвечал Эрно на вопрос о деньгах, но времена круто изменились. Западную Сибирь и Урал наводнили цеха по розливу палёной водки, которой не просто травились, а запивали жизнь, толкавшую на самое разное.
Далее по протоколу. Раз во время обхода Эрно с напарником получили сигнал о совершении разбойного нападения. По прибытии картина: возле ларька два спортивного вида мужика чморят какого-то терпилу. Взяли документы. Оказалось, что забрать золотую цепочку и кольцо хотели курсанты военного училища. Повязали, только их не в отделение, а в комендатуру надо вести. По дороге один из них рассказал, что он воевал, а потом что если ему приспичит, то он и их просто убьёт. Об его голову сломалось штатное средство в виде резиновой дубинки.
Между тем пришёл приказ об отправке сотрудников в Чечню. С батальона отправили двоих. Оба приехали через две недели с машинами. Ими заинтересовалась прокуратура. У одного «машина по наследству», второй продал дом родителей в деревне. Замкомандира батальона, редкостный мудак и стукач, тоже привёз себе машину, синюю девятку. Ездить она ездила, но под капотом была одна ржавчина. Майор вознамерился покрасить там серебрянкой. Отправил за краской. Эрно предложил заехать в мастерские к мужикам, взять так. Старшой остался в «бобике» на рации, а Эрно пошёл в цех. Подошёл к мастеру, Славычу, так мол и так, товарищеским порядком. Тот скрылся в недрах хозяйства. Эрно опёрся спиной на станок и стал смотреть, как под крышей перелетают с балки на балку воробьи. Резкий крик заставил его обернуться: огромный домкрат просел и резко хватанул воздух с находившейся в нём рукой, державшейся за станину. Эрно что есть силы навалился на ход и толкнул бедолагу, которым оказался Серега, с которым они когда-то учились в ПТУ. Руку затянули рубахой и побежали до телефона в квартире, благо жил он напротив проходной. Залитая кровью форма высохла и морщилась коричневыми пятнами. Пакет со льдом был дырявым, вода капала на пол, отчего красная лужа на полу размывалась и ползла. Пока Эрно звонил и что-то пытался пересохшим голосом проорать в трубку, на кухню зашла девочка. Взгляд и брови выдавали в ней маленькую копию Сереги. Она не испугалась и не плакала, только боялась прижаться к отцу, словно любое её прикосновение доставило бы ему боль. Кажется, руку всё же спасли, Эрно никогда специально не узнавал.
Под капотом этот мудак всё же покрасил. Причём всё: двигатель, бензонасос, патрубки. От этого смехом потом ссался весь батальон ППС.
Когда что-то случается, бандиты, например, что-то подорвали, машину угнали, наряды милиции усиливают. И вот Эрно и еще одного товарища отправили в ГАИ на усиление. Задача: стоять рядом, пока гаишник разбирается с нарушителями. Встали на выезде из города, с радаром. Тут с горочки летит мерседес, не едет, а именно летит, потому что разогнавшись и въехав на эту горочку, колеса оторвались от асфальта и машина находится полностью в воздухе. Водила «кабана» в это время замечает пост и резко жмет на тормоз, но машина в воздухе, и после приземления она, стирая шины резко останавливается, капот открывается и снова захлопывается. Гаишник охреневшим взглядом ловит на радаре 120 км\ч. Тут же открывается задняя дверь автомобиля, оттуда вывалился мужик с криками, что все будут уволены, все мусора - слепые пидарасы, потому что не видят номеров, что он - депутат и никакого права его останавливать никто не имеет. Из открытой двери гремит какая-то латиноамериканская музыка из бразильского сериала, слышен женский смех. Повисла пауза, жужжит вечерняя мошка.
Тут Эрно вскидывает автомат с предохранителя и дослает патрон в патронник, а дальше  голосом: «Летсь на семлю и руки са голофу». Старший и ГАИшник – в прострации, а для Эрно время как будто замедлилось. Он уложил на землю и водилу. Наконец старший очнулся и проорал, чтобы они сваливали. «Депутат» и водитель с квадратными глазами молча сели в машину и уехали. Никого не уволили, но Эрно на усиление больше не брали.

В одном из заведений города каждый вечер работали стриптизерши. Народ всегда валил на одну, там уж было на что посмотреть. Крышевал хозяйство Савельич, так что менты просто сидели как зрители и смотрели, чтобы у них самих пистолет не сняли из кобуры или наручники не просадить. И вот один из поддавших полез на подиум. Охрана его сняла, он заорал, что всех тут трахнет, вмешались его друзья, завязалась драка. Вызвали наряд, составили протокол и увезли в отделение. Через часа полтора он снова появился на пороге. С ножом ринулся прямо в центр зала, но на пути его попался вышедший из туалета Эрно. В такой ситуации можно стрелять, но клуб в полуподвале, потолки низкие, шалман. Время замедлилось. Первый выстрел в потолок расплющил пулю и рикошетом вцепился в плечо наступающего. Пробил кожаную куртку и откинул его немного назад, но не остановил. Алкаш бросился вперед, замахиваясь ножом. Эрно выстрелил почти в упор, в грудь. Мужик умер тут же.
Руководство батальона сказало, что не бросит, все нормально. Все начальники получили премии за слаженное действие их сотрудника. Эрно отстранили от работы. Месяц мурыжили психологи и прокуратура, пытались подписать на превышение служебного. Через полтора месяца Эрно уволился. По телевизору стали показывать меньше концертов Задорнова и больше – Клары Новиковой.

Во время своего вынужденного отпуска он встретил бывшего друга отца, который стал большим начальником в независимой Эстонии и мотался на конгрессы и прочие шабаши финно-угорских народов в Россию. Выпили, вспомнили хутор на Сааремаа и коров, что держал его отец.
Решение пришло как-то сразу. Обещали помочь с документами.
Переселившись в Эстонию в канун вхождения страны в ЕС, Эрно впервые остался без работы. Эстонский он знал нормально, но в полицию не пошёл, надоело, да и местных реалий он толком не понимал. Всё было каким-то старым на вид, вед эти дома и улицы были явно старше самой Эстонии.
Он устроился работать водителем грузовика, гонял топливные пеллеты из Швеции и Финляндии. Его жизнью на какой-то промежуток стала кабина грузовика и паром, который делил короткую дорогу на две части.
Обычный осенний день, в какой фары всегда затягивает мокрой плёнкой, а за прицепом тянет водяную колею. Балтику слегка штормило. Тягач привычно зашёл на грузовую палубу. Эрно спрыгнул из кабины, вытер руки ветошью и пошёл наверх, к ребятам.
За столом уже набралась полная компания из Литвы, которых он про себя называл «окрестности советского Вильнюса», так что Эрно отсел. Достал термос и налил половину кружки кофе. Он не был бы эстонцем, если бы пил много чая вместо кофе.
И тут его окликнули. Оскарш, из новеньких, ещё не запомнивший, кто откуда, спросил по-латышски что-то по поводу TaxFree на пароме, на что Эрно сказал на английском, что лучше по-русски. «Таам, на фторой палупе, слефа от лестнисы».
Тут его взгляд упал на девушку, сидевшую через два стола у иллюминатора, вся съёжившись, словно её весь причинял стулу страдания. Он узнал её. Время замедлилось.
Он хотел встать и тут же подойти, но поднялся как-то неловко и пошёл к ней, чувствуя эхо каждого шага, а она всё смотрела на него. И в голове неслась какая-то латиноамериканская музыка из бразильского сериала. Ведь такое бывает только там.