Букет от Петера

        Давно за полночь. 1 августа. Астрид допечатывала стих, сидя за столом с дырявой клеенчатой скатертью, разрисованной яблоками.  Научные термины наконец покинули её сознание и оставили в покое до сентября. В тишину врезался нервный стук кнопок, которые звучали словно сообщение на азбуке Морзе прямо в космос. Что-то таинственное заключалось в дате «первое августа», да и само слово «август» звучало особенно твердо и нежно. Чудесное время, когда всё вставало на свои места, а для полной гармонии было достаточно прочитать лишь одну молитву.
Астрид сидела на расшатанной табуретке, прижав колени к подбородку. Замёрзшие кончики пальцев отскакивали от клавиш, а усталые глаза вылавливали среди потока букв прыгающую «л».
Это были стихи о любви, о том, что единственно вдохновляло Астрид, отчего ей становилось немного стыдно. Ведь в мире столько прекрасных вещей для вдохновения, помимо любви, считала она.
 «Люди пишут о том, что они любят, а  я что – люблю любовь?» - думала она, и её сердце с глухим стуком падало куда-то вниз. Слова уже давно заснули на уголках её губ, и мысли дали себе волю: у воспоминаний сна ни в одном глазу. На бледно-жёлтом листке бумаги начали появляться кадры, один за другим. События прошедшего дня прыгали  по её ресницам и словно диафильм прокручивались перед глазами снова и снова. С трудом она перевела взгляд на маленький букет цветов, стоящий слева на кухонном шкафчике рядом с глиняным чайником, в котором Астрид заваривала красный чай с апельсином.
Это были не розы и даже не хризантемы, скучающие за холодными витринами цветочных магазинов и живущие только за счёт тех лекарств, которыми их кормят ежедневно. Тем не менее, в этот букет попали все: ромашки и львиный зев, расстелившийся по краю словно отрез розовой шёлковой ткани, бордовая лилия возвышалась посередине вместе с нераскрывшимся бутоном, а вокруг мелькали сотни крошечных соцветий, пахнущих мёдом. Это был букет простых цветов, безвкусно подобранных старой дачницей, которая каждый вечер пыталась заработать в переулке сразу за главным проспектом. Не было никакой ленты, только чёрная швейная нитка и полиэтиленовый пакет с глотком мутной воды в нём. Клеенка в белый горошек слегка покрылась пылью от стояния  в метре от дороги в  конце последнего июльского дня.
Осознав нелепость букета, Астрид смутилась, но трогательность, с которой она принимала этот подарок, и спонтанность случившегося не позволяли Астрид разлюбить его окончательно. С некоторых ромашек осыпались лепестки, словно кто-то гадал на них, но был прерван. Однако Астрид не решалась довести игру до конца, её слишком пугала возможность узнать ответ – любит – не любит, ведь она только-только отучила себя подкидывать монетку на каждом перепутье.
Девять вечера. 31 июля. Астрид сонно пожала плечами, и тяжёлая рука Петера опустилась с её ключицы на спинку дивана. Свет от высоких белых полупрозрачных люстр, похожих на атласные платки в руках кроткой барышни голубых кровей под потолком, пересекался с лучами вечернего солнца и казался лишним  в такой светлый день. Стены были увешаны абстракциями и картинами местных бездарных художников, на стекле входной двери – витражи Альфонса Мухи. Само кафе больше напоминает визуализацию chocolaterie Вианн Роше из романов Джоанн Харрис, чем ресторан с банкетным залом. Среди всего этого - её Петер, в белоснежной мятой рубашке, с немного покрасневшими глазами и пшеничного цвета волосами,  как герой одной из окружающих его картин, так красив и незаменим. Хотя вряд ли ему это нравилось.
  Их виски соприкасались,  и тяжесть головы Петера, опустившейся к её шее, вызывала почти забытое чувство уюта. Пьер убрал нитку с рукава черной водолазки Астрид – то был жест, продиктованный эволюцией и сближающий двоих раз и навсегда на уровне генов.
- Ненавижу белые рубашки, - Петер повёл плечами и сильнее прижался к Астрид. – Руками не пошевелить, постоянно собираются, жмут…
- А я обожаю белые мужские рубашки. У меня дома есть белая рубашка, на несколько размеров больше. Там же размер определяют по обхвату шеи? – Астрид прикусила губу и вопросительно посмотрела на Петера. – Так вот. У меня тридцать семь, - она провела указательными пальцами по воротнику, - а рубашка… Сорок с чем-то что ли… Что может быть лучше? А вот женские - отвратительные. Вот здесь я тебя понимаю. Руками не взмахнуть, не повернуться, они постоянно вылезают из-под брюк и сделаны в основном из синтетики, - Астрид зажмурилась.
- Хочешь, отдам тебе белую рубашку? Она была большой даже нашему администратору, а он два метра ростом, - Астрид представила белую рубашку, уныло свисающую с плеч большого человека с огромной душой и потом небрежно собирающуюся на её талии светло-коричневым кожаным ремнём – она бы стала носить её как платье…
Астрид совсем замолчала, чтобы ещё раз обратить внимание сначала на движения рук и головы Петера, потом на его дыхание, потом на аромат сигарет, терявшийся в его волосах – это была минута молчания, в течение которой она выбиралась из потока воспоминаний, подобно беглецу с пиратского корабля или утопающему в хлопковой робе, и оказывалась в текущем моменте.
- Знаешь, наверно, нормальные люди всё-таки есть, просто они стараются не высовываться, потому что знают, чем это заканчивается, - голос Астрид тихо вплетался в фоновую музыку ресторана и терялся где-то под потолком.
- Ну конечно…
После их разговоров ни о чём, которые,  к слову, не так-то просто завести, весь оставшийся вечер мысли Астрид говорили голосом Петера и отвечали на все её вопросы.
Второй час ночи. 1 августа. Астрид нахмурилась и мотнула головой, чтобы развеять мысли в пространстве, что толпились в сердце и топтали его. Ей снова представилась судьба маленького букета, цветки лилий, растущих в клумбе, ромашки в зарослях сорняков, безымянные цветочки возле забора и львиный зев -  полотном, на самом видном месте у веранды, там, где растёт табак, так вкусно пахнущий почему-то только по вечерам. Сначала, наверно, срезали лилию, потом выбрали львиный зев такого же цвета, позвали свиту ромашек, похожих на подружек невесты в простых шифоновых платьях, а аккуратные головки отцветающих бутонов взяли ради запаха – потому что букет палисадных цветов обязан пахнуть. Потом хозяйка разложила их на листе бесплатной газеты-рекламы из подржавевшего почтового ящика и стебелёк за стебельком собрала букет. Если посмотреть на него сверху, можно разглядеть мандалу, заметила Астрид и потянулась к кружке с остывшим кофе.
Девять тридцать. 31 июля. Мозг работает в союзе с сердцем, какой удивительный момент. Их переулок, они стоят на пересечении улиц, что тождественно «углу Винной и Инфарктной» из одной песни.  По венам Петера растекается вермут со льдом, глаза Астрид с трудом воспринимают окружающее пространство, и глаза Петера для нее как маяк в кромешной тьме. Центр города - через дорогу начинается Чайнатаун, напротив – отель и маленький фонтан – а повсюду слоняются одинокие бродяги в чёрных фуражках, однажды потерявшаяся собака ищет свою кость на ужин, почти все торговки разбрелись по окраинам, и вот они  – два безвременника, два человека без эпохи просто стояли с одной сигаретой на двоих, незаметные для остального мира, словно два пришельца, которые наконец-то попали в сердце событий, но растерялись в самый неподходящий момент. Петер оглянулся и обнаружил три стакана с букетами, выдохнул сигаретный дым и спросил:
- Хочешь цветы?
  Без пятнадцати два. 1 августа. Астрид одолели эмоции двухлетней давности.  Этого нельзя было найти ни в одном справочнике по терапии, и за тысячи лет существования человечества только французы догадались обозначить этот феномен словом дежавю, видимо от усталости рассказывать о своей болезни, любви, в тысячах словах. Не не нашлось в мире больше ни одного француза, кто бы захотел задуматься и написать об этом статью-другую. Да и стоило ли писать такую статью? Ведь мире тысячи сердец, и гораздо удобнее скрыть их душевные переживания за одним красивым словом, не вдаваясь в неуместные подробности, хоть каждое сердце втайне и желает быть понятым до конца, желает подобрать каждому своему переживанию хоть одно слово, этакую материальную оболочку, подарить переживанию жизнь, выраженную в колебаниях воздуха. Чтобы можно было тихо его произнести и успокоиться, отпустить во вселенную и передать богам.
Девять тридцать пять. 31 июля. Петер вытянул из стакана связку цветов немного больше бутоньерки и рассмотрел ближе. Плечи его опустились, он наклонил голову и вздохнул:
- По-моему, нас обманули, - но Астрид тут же разулыбалась и по-детски вскинула бровями. Она тотчас заговорила о том, во что искренне верила: о красоте этого букета, о благодарности, а между строк – о красоте самого Петера и любви к нему. Возможность обнять Петера ещё раз будоражила Астрид, и она нетерпеливо ждала сквозь секунды, длинною в несколько вечностей, когда он наконец отдаст букет ей.
Она могла даже поцеловать его сейчас, но не решилась.
Два часа ночи. 1 августа. По какой-то причине мы изначально обязаны любить тех, с кем быть нельзя, а нас, в свою очередь, любят те, с кем не можем быть мы, и это, видимо, и есть та самая ось, на которой крутится наша планета. Разве не наказание? Судьба вынуждает нас оказываться в одних и тех же местах снова и снова, где  потоки энергии прошлого топят с головой, охватывают необъяснимым настроением и зачастую доводят до слёз. Лица людей кажутся неестественными, а жизнь вокруг – до неприличия неубедительной. Астрид хотелось закурить - сигарета была единственным, за что она могла с уверенностью держаться в этом мире, но за окном стоял холод, такой неправильный для августа, что она спрятала сигарету обратно в пачку и глубоко вздохнула. Любовь разулась в прихожей и остановилась в дверях кухни.
Девять ноль шесть. 31 июля.
- Представь, что ничего нет, - голос Астрид стал низким. – Ни слов, ни чувств, ни мыслей, ни света, ни запаха, ни звука. Ни чёрного экрана перед глазами, ни серой ряби. Даже настроечных таблиц телевидения. Это даже представить невозможно! Разве не прекрасно? Совершенный покой, да и его-то нет, и беспокойства нет! Кого-то это пугает, мол, полное отсутствие, но, по-моему, это просто замечательно.
Астрид была в восторге. Петер обернулся к ней, упершись локтём в столешницу.
- Я убеждён, что раз меня держат в это мире, значит, я зачем-то нужен.
Астрид взглянула на одну-единственную морщину между его бровей и ямочку на подбородке.
- Говорят, те, кому суждено быть вместе, похожи друг на друга. Люди думают, что они становятся похожи со временем, но мне кажется, они изначально такие. Чтобы было легче искать.
«Такие ямочки уважала моя прабабушка, - вспомнила Астрид. А морщинка у меня такая же как у него, и глаза –два миндальных ореха.»
Два часа ночи и две минуты. 1 августа. Астрид осенило.