Почему проиграл Советский Союз - 10

Большинство специалистов связывают крах Советского Союза  с экономическими  и технологическими трудностями.   Но я присоединяюсь к тем авторам, которые считают, что основная проблема советской системы была связана не с экономикой и технологиями, а носили ценностно-смысловой характер.  На мой взгляд, в 70-80-ые,  советская система, выработав  идеологические ресурсы, наработанные в 20- 50-ые  годы, вступила в период  кризиса смыслов и ценностей. Старые способы их поддержания уже не работали, а    советский институт идеологии не был в состоянии ни производить новые смыслы, ни обновить свои доктринальные основы. Причина такого положения советской идеологии – в ограниченности интеллектуальных ресурсов, которые позволяли бы развивать более сложное и более адекватное современным требованиям теоретическое мышление.

Неразвитость теоретического мышления так и осталась слабым местом советского образования и в целом советской культуры. Особенно это касалось способов мышления, связанных с обществом и экзистенциальными вопросами. Такое положение дел было неизбежным следствием разгрома философии и запрета развивать все способы сложного мышления в советском обществе. Советская альтернатива философии и социогуманитарным наукам в виде марксистско-ленинской философии не могла обеспечить не только развитие современного теоретического мышления, но и в целом формирование навыков логического мышления. В результате абсолютное большинство советских людей испытывало хроническое затруднение не только с относительно непротиворечивым объяснением общественных процессов, но и в целом с соблюдением элементарных норм логики. Относительно благоприятная ситуация с доступностью для советских людей отечественной и мировой литературной классики не могла компенсировать неразвитость философии и других социогуманитарных наук как институтов, обеспечивающих систематизированную артикуляцию общественного сознания.

 Советское философское образование вело не к развитию культуры мысли, а сводилось к формированию очень упрощенных представлений, получаемых советскими людьми из курсов, которые назывались "Основы марксизма-ленинизма". В силу специфики тоталитарного режима в Советском Союзе те, кто имел профессию философа или имел призвание к философии, не могли без санкций со стороны власти заниматься публичными размышлениями о философских вопросах, самостоятельно интерпретировать постулаты марксизма-ленинизма. Диссиденты от философии были или депортированы за пределы Советского Союза, как в случае с «философскими пароходами» в начале двадцатых годов, или, если они не стали апологетами советской философии, подвергались преследованиям. В постсталинский период философы уже не подвергались таким гонениям, но те, кто не разделял постулаты марксизма-ленинизма, были вынуждены обсуждать свои мысли в узком кругу единомышленников. К широкой аудитории могли обращаться лишь официально сертифицированные и внутренне лояльные работники, которые в большинстве своем были преподавателями основ марксизма-ленинизма. Образованная часть советского общества иронично называла их «основщиками», но последние, имея массовый перевес, а также доступ к системе образования, имели возможность более эффективно формировать стиль мышления советских людей.. Такое положение с философией и в целом с социогуманитарной мыслью неизбежно негативно сказывалось на способности советских людей рефлексировать по поводу проблем общества и собственной жизни.

Итоги развития философии в советском обществе оказались печальными как для нее, так и для страны в целом. Деградация философской и в целом социогуманитарной мысли в советском обществе не могла не оказать своего негативного влияния на общий интеллектуальный уровень страны. Особенно явно это  влияние проявилось в массовой неспособности советских людей, в том числе имеющих высшее образование, мыслить по поводу вопросов, связанных с обществом и с самопониманием. Официально разрешенная концептуализация социокультурных проблем на основе исторического материализма, опирающаяся на концепцию базиса и надстройки, не могла обеспечить советских людей конкретизирванными объяснительными моделями, и такое положение общественной теории негативно сказывалось не только на социогуманитарных дисциплинах, но и на качестве советской идеологии.

Упрощенный характер советской идеологии, который в революционные годы и в период становления советской системы был эффективным ресурсом, после вступления советского общества в период более сложного этапа своего развития  постепенно стал одним из его деструктивных факторов. Из-за упрощенности своих доктринальных основ и малообразованности кадров институт идеологии не имел возможности для эффективной экспликации своих постулатов в соответствии с изменениями, происходящими в советском обществе. Постоянный повтор одних и тех же идеологических формул без их адаптации к изменившемуся обществу приводил к отторжению советских идеологем не только образованной частью общества, но и его основной массой. Слова Владимира Маяковского о советском агитпроме «Мне агитпроп в зубах навяз» в 70–80 годы отражали отношение большинства советских людей к советской пропаганде, и они нередко выражали их другими словами. Стилистика и содержание деятельности советских агитпромовцев приводили к фактическому извращению идеалов и ценностей, которые они должны были прививать советским людям. Как следствие такого уровня советского агитпрома, ее деятельность с 70-х годов вместо укрепления советских ценностей все больше являлась  одним из способов их разрушения, так как чрезмерная и примитивная пропаганда очень часто приводила к обратному эффекту. 

Как следствие, в 70–80-е годы большинство советских людей, если не прямо отвергало схематичные  объяснения происходящих в обществе и мире процессов , предлагаемые советским агитпромом, то, по крайней мере, относилось к ним или иронично, или цинично. Ироничные установки, стеб по отношению к продукции советского агитпрома стали все более популярными среди образованных слоев советского общества. Но стеб из-за своего теоретического уровня не мог стать основой альтернативного общественного дискурса. Малообразованные слои, для которых было характерно преобладание простых материальных запросов, более прямолинейно и более цинично отвергали официальные типажи, предлагаемые советским агитпромом. Но при этом как более образованные, так и менее образованные слои советского общества не имели отрефлексированных концепций, альтернативных официальной советской общественной теории. Сознание советских людей представляло собой крайне синкретический феномен, где, наряду с отрицанием и недовольством, присутствовало и принятие многих идеологем советского общества. Для формирования альтернативных представлений и их концептуального оформления в советском обществе отсутствовали достаточные когнитивные предпосылки и сообщества, способные к созданию таких предпосылок.

В советское время такое положение дел с социокультурной рефлексией связывали с политическими запретами на критический анализ советской системы, но отмена этих запретов во время перестройки и в постсоветский период не привела к созданию и утверждению современных концепций общественного развития. Выяснилось, что основные причины неразвитости социальной теории имели интеллектуальные, а не политические причины. Характеризуя уровень общественной теоретической мысли, писатель Саша Соколов вспоминал, что когда в кругу недовольных советской властью молодых людей происходили разговоры о правах человека, то они никогда не достигали уровня систематизированной теории. Эти разговоры протекали в спорадическо-фрагментарной форме и не переходили на стадию развернутого понятийного анализа.  Известный журналист, основатель газеты «Коммерсант» Владимир Яковлев,  также считает, что как в советской, так и в постсоветской России не сложилась социальная теория, позволяющая концептуально анализировать общественные процессы. Вспоминая своих родителей, он отмечает, что они очень много спорили о происходящем в обществе, но эти разговоры не были основаны на систематизированной теории и не могли привести участников к каким-то обоснованным и обобщенным выводам. Вернувшись в современную Россию после долгого отсутствия, он также не обнаружил в публичном дискурсе какого-либо теоретического продвижения. С выводами писателя Саши Соколова и журналиста Владимира Яковлева совпадает мнение известного российского политолога  Людмилы Шевцовой. Она, анализируя, почему в свое время Горбачев не опирался на знания экспертов в вопросах реформирования советского общества, приходит к выводу, что он и не мог при всем желании опираться на них, так как они фактически отсутствовали. Были лишь отдельные интересные фигуры, но не было научного сообщества, которое устойчиво и системно генерировало бы современные концепции общественного развития. Одним из факторов более успешного реформирования некоторых восточноевропейских стран Шевцова считает появление в этих странах еще в период социализма экспертов по общественному развитию, интегрированных с мировыми научными тенденциями в этой сфере. Эти выводы о состоянии общественной теории можно распространить почти на все постсоветские страны, причем ситуация с развитием современной социальной теории во многих из них  еще хуже.

Под влиянием всех названных выше факторов уже в 70–80-е годы у значительной части советских людей стали формироваться все более критические установки по отношению к окружающей общественной действительности. Апогея эти критические мнения и настроения достигли в период поздней перестройки. В оценке изменений отношения советских людей к советской системе более точным будут именно понятия «мнения» и «настроения», чем понятие «представления». Абсолютное большинство советских людей не имели возможности создавать артикулированные представления об обществе и о самих себе, поэтому чаще всего находились под властью спутанных взглядов и переменчивых настроений. В структуре настроений советских людей за последние десятилетия преобладало раздражение, оно могло сменяться кратковременной эйфорией, как в годы перестройки, но затем опять возвращалось. О большинстве советских  людей можно сказать, что они были в свое время раздражены на советскую власть и на советские реалии,  как сейчас они раздражены на постсоветские реалии. Живя в состоянии перманентного раздражения по отношению к окружающему миру и населяющим этот мир персонажам, такие люди не раздражены только собой. Но нельзя обвинять их в том, что они не обладали и не обладают способностью к сложному теоретическому анализу общественной реальности,как и в том, что они не обладали и не обладают объективным взглядом на себя. Ведь они учились мыслить и оценивать мир, а также себя, на основе крайне упрощенных представлений и теорий. А культивирование таких упрощенных представлений и практик было выражением основных постулатов советской философии и политики.  И последствия такого упрощения оказались для Советского Союза фатальными. Он проиграл гонку с более сложной общественной системой, так как отстал  от стран капитализма не только технологически, но, прежде всего, концептуально. Советская система, при всех своих достижениях, была обречена на проигрыш, так как  она в 70-80- ые утратила способность производить смыслы и ценности, соответствующие основным тенденциям современного мирового развития.